Мамино завещание

Алла Михайловна Лебедева, 2020

История о болезненных отношениях между матерью и дочерью. О детских обидах длиною в жизнь и трудном процессе прощения. Что победит? Дочерняя любовь или материнская холодность?

Часть 1. Отец

Мне, ещё не исполнилось одиннадцать лет, а моему брату Сергею было всего девять лет, когда погиб наш отец. В самих обстоятельствах его трагической гибели много неясного. Отец работал водителем на грузовике. Ехал ночным рейсом, из поселка Залари домой, в Черемхово. По дороге, посадил в кабину двух мужчин, своих хороших знакомых. Предположительно, в дороге, между тремя сидящими в кабине, произошел конфликт. Это случилось на развилке дороги, близ села Малиновка. Один из попутчиков, нанес отцу смертельный удар по голове и выкинул из кабины.

Позднее, мы узнали, что отца ударил сотрудник местной прокуратуры. Он сидел рядом с ним. На правом виске отца был отчетливо виден след от удара тупым предметом. Жители села Малиновка рассказывали, что на месте преступления был свидетель. Женщина, пасшая коз вдоль дороги, видела, как из кабины, вытолкнули мужчину. Из кабины выскочили двое мужчин и побежали по дороге, ведущей в город Черемхово.

Женщина подбежала к пострадавшему. Отец был еще жив, он открыл глаза и пытался произнести какое-то слово. Женщина разобрала, что-то, похожее на имя: Иван. Потом отец закрыл глаза и замолчал. Женщина вызвала скорую помощь.

Тогда, в кабине грузовика, с ним был Иван Курганов, его приятель. Он занимал должность помощника районного прокурора. Стоит ли удивляться, что, уголовное дело было закрыто по причине отсутствия состава преступления. Не были опрошены свидетели, не была собрана доказательная база.

«Смерть наступила от травмы головы, вследствие наезда грузовика…» — значится в свидетельстве о смерти. Другими словами, папа, опытный водитель, в здравом рассудке, бросился под колеса собственной машины. Этому не поверил никто из родных и друзей папы. Обращения папиных друзей в милицию, с просьбой пересмотреть уголовное дело, были безрезультатны. Погиб замечательный человек и необыкновенный отец. Никто не был наказан за его смерть.

Отцу было 37 лет. Добрый, ласковый, незлобливый, он был для нас другом, защитником и покровителем. Мы с братишкой Сергеем, не просто, любили его. Он был для нас живым богом. Мы внимали каждому его слову, ловили его улыбку и подражали ему, как умели. Иногда отец брал нас, по очереди, в рейс. Мы с братом дрались за эту очередь. Быть с отцом целый день — несравненное счастье. Сидеть в кабине его машины, наблюдая за дорогой — огромное наслаждение.

Я могла часами завороженно следить за отцовскими сильными руками, уверенно управляющими баранку. Никого на свете, не было милее и дороже отца. Отец был неиссякаемым источником любви, питающим мою детскую душу. Вечерами сидя на подоконнике, мы с братом играли в игру: кто первый увидит папу, идущего с работы? Мы на цыпочках вставали на краешек широкого кухонного подоконника и пытались разглядеть фигуру отца, идущего по переулку домой. Кому удавалось первому, тот и кричал от радости: «Папа! Он идет! Я первый увидел папу!».

Оттесняя друг друга, мы бежали к входной двери. Затаившись, ждали, когда, откроется дверь. С восторженным визгом, бросались навстречу отцу. Папа в рабочей черной тужурке, небольшого роста, худощавый, едва удерживал нас на своей шее. Мы с братом повисали на нём и тащились за ним до тех пор, пока окрик раздраженной матери не остужал наши безудержные детские эмоции.

Папа садился за кухонный стол и неспешно доставал из своих карманов гостинцы: мятные пряники, конфетки-подушечки, с прилипшим на них табаком. Пока отец ужинал, мы с братом сидели под столом, прижавшись к его ногам. Когда он вставал из-за стола, мы держались за обе его ноги и повисали на них, как гири. Отец пытался шагать, поднимая нас и приводя, тем самым, в неописуемый восторг. С папиной получки, нам доставалась железная банка мандаринового компота китайского производства с красивой этикеткой и по бутылке лимонада «Крем-сода». Как же, все это было вкусно!

Для нас все, что исходило из рук отца, было важным и значительным. Сам же он, был для нас умнее и красивее отцов наших приятелей. Папа был лучшим! С ним, мы были уверены и непобедимы. Мы никогда не жаловались отцу, если кто-либо, обижал нас на улице. Однако, осознание того, что отец всегда защитит нас, придавало нам с братом сил и помогало справляться со своими детскими проблемами. Мы были любимыми и оттого, защищенными. Отец — это моя вечная боль… О том, что отца больше нет, я узнала от своего соседа Витьки Самарина…

Теплым июньским днем, я ехала на новеньком велосипеде к бабушке. Бабушка с дедушкой жили недалеко от города, на маленькой заимке Осинцева. Солнце светило в глаза, мой велосипед вздрагивал на деревенской неровной тропинке. Я радостно нажимала на педали, ликуя от предстоящей встречи с любимой бабушкой. Мой новенький велосипед еще благоухал краской. Этот восхитительный велосипед"Школьник"яркого оранжевого цвета, подарил мне отец, в честь успешного окончания четвертого класса. Сзади доносился какой-то крик. Прислушалась.

Мой одноклассник и сосед по дому, Витька Самарин ехал на своем велосипеде за мной и кричал: « Анька! Стой! Ваш отец умер!». Я заработала педалями и ускорила скорость. Что он кричит, идиот? Сделала вид, что не слышу его слов. Я, даже не обернувшись, крикнула ему: « Дурак! Ты, все врёшь!» и продолжала свой велосипедный маршрут.

Но, вдруг почувствовала, что ноги перестали слушаться, стали неуклюжими, ватными. Пересохло в горле. У меня не было сил крутить педали. В моей детской душе что-то перевернулось. Хотелось кричать и плакать во весь голос. Я так ненавидела, в этот момент, своего соседа. Вот, только что, на велосипеде ехал счастливый жизнерадостный ребенок, а, теперь во мне, словно проснулась страшная фурия.

Мне хотелось ударить Витьку огромным валуном и бросить под проходящий поезд. Идиот! Идиот! Только бы, он закрыл свой рот! А он, продолжал ехать за мной и безжалостно орал: « Ань, стой! Дядя Миша умер! Правда! Мне папка сказал! » Нет! Я не хочу это слышать! Потому что, этого не может быть!

Отец Витьки — дядя Саша Самарин, работал в милиции. Разум говорил мне, что Витька вполне мог узнать от отца о том, что с моим папой что-то, случилось. Он мог заболеть, сломать ногу, повредить руку. Но, умереть папа не может! Как не может погаснуть солнце и не перестанет крутиться земной шар! Не останавливаясь, я, изо всех сил, крутила педали. Наконец, я оторвалась от Витьки и поехала к дому бабушки. Мне хотелось навсегда забыть ужасные Витькины слова.

«Нет! Это неправда!» — кричало все, внутри меня. «Я забуду эти слова, а утром взойдет солнце и ничего этого, уже не будет! — мелькнула мысль, как, спасательный круг. Ничего не сказав бабушке, быстро загнала свой велосипед в ограду и спряталась в бане. Во рту разлилась странная горечь, сердце лихорадочно стучало. «Дурак, вот дурак!» — злилась я на Витьку, пытаясь заглушить осознание того, что случилась беда. Я впервые в жизни столкнулась с холодным словом"смерть"…

А через два дня, в деревню приехала тётя Надя, младшая сестра бабушки. Михаил Прокопьевич, ее муж, посадил нас с братом в свою новую белую"Победу"и повез домой. Большие деревянные ворота в нашу ограду были странно распахнуты настежь. В ограде толпился народ. Многие люди были мне знакомы, они жили на нашей улицы. Стареньких бабушек в черных платках, я видела впервые. Все разговаривали очень тихо.

Когда вошли мы с братом, в ограде установилась полная тишина. Все устремили взгляды на нас, как будто мы представляли из себя, что-то, чрезвычайно любопытное. Даже наши соседи, видевшие нас каждый день, не спускали с нас глаз. «Сироты, сироты…» — шепотком пронеслось по двору. Мне неприятно было слышать это слово. Оно, как будто, переводило нас с братом в другую, унизительную категорию. От этого слова становилось зябко и страшно. Я вдруг задрожжала и решила спрятаться от всего этого кошмара. Забежала в дом и залезла под родительскую кровать. Оттуда я видела входную дверь и всех входящих, а меня, как я думала, не видел никто.

Внезапно, входная тяжелая дверь широко открылась и четверо папиных приятелей внесли на своих плечах гроб. Он был огромным и красным. Гроб проплыл над стоящими людьми и установился в центре зала, на три деревянные табуретки. Туда, где всегда стоял наш большой диван. Я боялась подумать о том, кто лежит в этом жутком гробу. Крепко ухватилась за металлическую ножку кровати и зажмурила глаза. «Ничего этого нет, мне это приснилось!» — сказала я себе.

Вдруг, чьи-то чужие холодные руки стали вытаскивать меня из-под кровати. Я отчаянно сопротивлялась и кричала, чтобы меня не трогали. Чей-то женский голос неуверенно произнёс: « Может, не надо трогать девочку?» Но другой голос, визгливый и нервный, с раздражением, ответил: « Надо же, ей с отцом проститься! Большая уже девочка! Пусть сидит возле него! » Меня подхватили под руки и потащили в большую комнату. Там, на месте дивана, стоял этот страшный красный гроб.

— « Откуда мне знаком этот плющ, которым обит гроб? Это же наши плюшевые шторы! Они висели, на входе в зал. Зачем, мать отдала на гроб, наши красные плюшевые шторы? Зачем она отдала шторы?» — всплыл в моей голове вопрос. Потом появился белый вязкий туман, гроб вздрогнул и медленно поплыл, прямо на меня…

Я очнулась уже на диване, в спальне. Возле меня сидела тётя Даша, сестра матери. Она держала меня за руку. — « Аня! Полежи спокойно, ты была в обмороке!» — сказала тихо тётя Даша и потрогала мой лоб. Из спальни, я снова увидела гроб. Сидящую возле него, в чёрном шарфе, мать, много толпящихся людей. Нестерпимо болела голова. «Скоро все разойдутся и все закончится!» — подумала я.

Человека, лежащего в гробу, я не отождествляла с отцом. Отец — это отец, теплый, добрый, родной. А это чужой холодный человек, лежит в новом черном костюме, с новым носовым платком в синих руках. Какая-то незнакомая тётка, протирает его восковое лицо одеколоном"Жасмин". Запах одеколона плыл по воздуху и наполнял меня ужасом. Тогда, я еще не знала, что запах жасмина теперь навсегда, будет ассоциироваться для меня со смертью…

Папу хоронили в день его рождения, 24 июня. Гроб вытащили на улицу и установили в ограде. Тетя Маша, сестра папы, надела на меня черный платок. Пришел фотограф и начал фотографировать нас. Был солнечный июньский день. Но, вдруг, откуда-то набежала тучка, и брызнул короткий дождь. Капли блестели на папином восковом лице и на шерсти костюма. « Погода плачет. Хороший человек умер… », — услышала я, позади себя.

Когда похоронная процессия шла по городу, за ней ехали машины с папиной четвертой автобазы. Было много народу. Папу любили сослуживцы, за его доброту, веселый характер и умение починить любую машину. Любили соседи и друзья, за готовность помочь в любой нужде и бескорыстие. Я помню три длинных одновременных гудка десятков машин, от силы которого закладывало в ушах. — «Вроде, простой шофёр, а почести, как начальнику… Слышите, как гудят?» — говорили в похоронных рядах. За гробом медленно шла мама, поддерживаемая тётей Дашей. Следом, сестра отца, тётя Маша, вела нас с братом.

Я смотрела на плачущую мать. Она шла в черном платье, на голове, повязан шелковый черный шарфик. Гнев закипел в моей детской душе. Как она ловко притворяется, что скорбит по отцу! Не раз, я слышала, как она кричала ему: «Чтоб, ты сдох!». Вот он и умер. А, теперь, выходит, все её жалеют! Они думают, что она, действительно страдает. А, на самом деле, она радуется, что папа умер. — «Это, она виновата, что, умер папа! Она виновата, она!» — закричала я, показывая рукой на мать. Тетя Маша рукой зажала мне рот…