Генрих

Алла Артемова, 2023

События первой части трилогии начинают разворачиваются весной 1945 года, в конце Второй мировой войны. Увидев среди пленных в концлагере молодую девушку Ольгу, немецкий офицер Генрих фон Дитрих просит своего друга, адъютанта коменданта концлагеря, привести ее к нему в замок. Тот исполняет его просьбу. В это же время жених Ольги, капитан Григорий Орлов, тяжело раненный в бою, попадает в военный госпиталь. Лежа в палате после операции, Григорий часто думает о своей возлюбленной – ведь он даже не знает, жива ли она. Суждено ли встретиться влюбленным? Что ждет Ольгу в замке Генриха – спасение или новые тяжелые испытания? Эта книга – о потерях и любви, о сострадании и подвигах, которые совершают люди, чтобы спасти своих близких, а иногда и малознакомых людей.

© Алла Артемова, 2023

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2023

* * *

Памяти горячо любимой дочери Ольги, трагически погибшей в автомобильной катастрофе, посвящаю

I

День 10 марта 1945 года выдался на редкость солнечным и ясным. Барон Генрих фон Дитрих, напевая знаменитый немецкий шлягер, поднимался по мраморной лестнице своего родового замка. Весна в Германии вступала в свои права. С каждым днем становилось все теплее, на ветках деревьев набухли почки, готовые каждый день раскрыться. Весна и молодость брали свое.

Когда Гитлер пришел к власти, Генрих фон Дитрих заканчивал гимназию. Он принадлежал к той категории молодых немцев, которые выросли и духовно оформились при Гитлере, и никакой другой «нефашистской» жизни не знали и представить себе не могли, что можно жить иначе. Это была «особая» молодежь, избавленная от свойственных юности поисков истины, раздумий над смыслом жизни, от каких-либо сомнений и умственной самостоятельности. Генрих считал себя не только счастливцем, увлеченным игрой, в которую тогда играла вся Германия, но и чувствовал себя приобщенным к «великой цели», ведь ему внушили, что он не просто человек и не просто немец, а Немецкий человек, а этот термин невольно к чему-то обязывал, наполняя жизнь особым содержанием. Факельные шествия по каменным плитам города Кельна, дикий рев «наци», повязки с роговой свастикой, фашистские значки и духи «Фридрих Великий», о которых в рекламе было сказано, что они передают на языке обоняния боевые традиции старой Пруссии и обновление национал-социалистического движения — вот что тогда было смыслом жизни Генриха. Уже в шестнадцать лет Генрих знал почти наизусть «Майн кампф» — «великое творение» фюрера нацистской партии Адольфа Гитлера. Его била нервная дрожь, когда он читал главы о юношеских скитаниях Гитлера и о первых годах его борьбы. А в 1935 году Генриху посчастливилось лично увидеть своего кумира — Адольфа Гитлера. Шестьдесят тысяч юношей и девушек, среди которых был и Генрих, собрались в старом Нюрнберге на молодежный слет кандидатов нацистской партии и членов «гитлерюгенд». Торжественно, под звуки военного марша, написанного специально для этой части ритуала, на трибуне появился Адольф Гитлер. Правая рука поднята вверх, левая — у пряжки пояса. Десятки ярких прожекторов направлены на его фигуру. Он не улыбался.

— Я хочу, чтобы вы были грубыми, властными, неустрашимыми и жестокими. Ваши глаза должны сверкать, как у свободного великолепного хищного зверя. Сегодня вам принадлежит Германия, завтра будет принадлежать весь мир.

В ответ — ликующие крики обезумевшей толпы.

«Да, только такой человек, — с восторгом думал Генрих, слушая речь Гитлера, — вышедший из низов, испытавший на себе войну и безработицу, человек, который провел два года в заключении в ландсбергской крепости, может встать во главе новой Германии и повести ее к светлому будущему».

И Генрих дал себе клятву, что отныне вся его жизнь будет связана с фюрером и его партией. После окончания гимназии перед ним не стояла дилемма: «кем быть?». Генрих родился и вырос в семье кадрового военного (его отец, барон Вильгельм фон Дитрих, в первую мировую войну служил в привилегированных частях кайзеровской армии и дослужился до генеральского чина) и, можно сказать, с молоком матери впитал в себя все прелести военной дисциплины и немецкого порядка. Он поступил в Баварскую военную академию и с блеском ее окончил. После окончания академии Генрих был принят по рекомендации генерал-фельдмаршала Кейтеля, который был другом его отца, в третий отдел разведывательного управления генерального штаба. В сороковые годы немецкий генеральный штаб представлял собой слаженную организацию, имеющую в своем составе квалифицированных специалистов военного дела. Главным образом это были представители старой школы, которые воспитывали молодое поколение вермахта на боевых традициях прошлого. Третий отдел генерального штаба немецкой армии руководил военно-экономической разведкой. Главной задачей военно-экономической разведки являлся сбор сведений о состоянии вооруженных сил и промышленности, о внутреннем положении и военно-географических условиях (дорогах, переправах, искусственных сооружениях, местных ресурсах) большинства стран мира. Прослужив в генеральном штабе два года, Генрих, воодушевленный нацистской идеей установления «нового порядка» в Европе, добровольцем отправился на фронт.

Год 1940-й — доблестные войска вермахта маршируют по улицам Парижа, Братиславы, Вены. Военная мощь Германии кажется непоколебимой. Авиация и подводные лодки, базирующиеся на острове Сицилия, контролируют значительную часть Средиземного моря. Подводный флот неуязвим для всех средств противолодочной обороны, его не обнаружить с воздуха и не поразить глубинными бомбами. Эскадры германских бомбардировщиков каждый день поднимаются со своих аэродромов и бороздят воздушное пространство над Европой и Африкой. Фортуна улыбается Германии, военное счастье на стороне вермахта.

Год 1941-й — Россия… Эта проклятая, забитая и воистину великая страна. Именно здесь, в России, Генриху пришлось испытать, что же такое настоящая война, резко отличающаяся от той, которую пришлось ему пережить, шагая походным маршем по странам Европы.

Год 1943-й — Сталинград, 6-я немецкая армия под командованием фельдмаршала Паулюса окружена советскими войсками. Бесчисленные залпы русской артиллерии сливаются воедино и создают жуткий, как светопреставление, огневой вал, который сотрясает землю так, что невозможно удержаться на ногах. Со всех сторон — смерть и разрушение. От батальона, которым командовал Генрих, осталось всего несколько человек. Поле боя представляет собой огромное кладбище, усеянное трупами. Генрих с ужасом смотрел на эту страшную картину и не мог оторвать глаз от мертвых лиц, которые еще вчера были полны сил и энергии, а теперь застыли в скорбной гримасе. Во имя чего им пришлось принять смерть, во имя чего они так бесславно погибли? Как мучительны эти вопросы, и никто не может дать на них ответ: ни командир, ни друзья, ни военный священник, который отпускает грехи. Воспитанный на фамильных военных традициях (любовь к фюреру и Германии, повиновение, чувство ответственности и долга), Генрих твердо стоял на той точке зрения, что солдат должен выполнять все, что от него требует командир, а тот в свою очередь должен слепо верить и целиком полагаться на своего фюрера. Генрих не был трусом, но речь шла не только о нем, а о двухсот семидесяти тысячах солдат и офицеров, оказавшихся в котле. Кто ответит за их мучительную и медленную смерть? Сытые и холеные, эти солдаты совсем недавно шествовали под звуки военного марша по странам Европы. А теперь их невозможно узнать — оборванные, в тонких шинелях поверх обветшалой форменной одежды, худые, как скелеты, истощенные до полусмерти, фигуры с запавшими глазами и небритыми лицами. Генрих знал, что его сердце и разум должны молчать, ведь он солдат и ему не пристало рассуждать и искать объяснения всему происходящему. Так что же, смириться с тем, что происходит здесь, в Сталинграде? От этой мысли Генрих чувствовал себя совсем слабым и разбитым. А в его мозгу, несмотря ни на что, продолжали рождаться все новые и новые мысли, никогда не возникавшие раньше. Целая армия должна остаться здесь навечно на этой проклятой русской земле только потому, что так приказал один человек. И этот человек — Гитлер! Так вот что означает хваленая фраза фюрера: «Сегодня вам принадлежит Германия, завтра будет принадлежать весь мир»? Так вот какой мир предлагал им Гитлер — поле, усеянное трупами? А тем временем русские клещи сжимались все крепче и крепче. «Плен или пуля в висок?» — мысленно задавал себе вопрос Генрих. Но ни то, ни другое не прельщало его. И тогда он возглавил горстку людей (все, что осталось от его батальона) и стал прорываться на юго-запад. Через месяц фюрер лично вручил ему награду за доблесть и отвагу, проявленные в битвах под Сталинградом — «Восточную медаль». А 2 февраля 1943 года битва на Волге закончилась полным разгромом 6-й армии под командованием фельдмаршала Паулюса. В этот день в Германии был объявлен траур. А что же Генрих? Он продолжал воевать вплоть до того момента, с которого началось наше повествование.

Пройдя по длинному коридору, Генрих вошел в библиотеку, чтобы поздороваться с отцом. Барон Вильгельм фон Дитрих сидел в мягком кожаном кресле и читал газету. Несмотря на свои семьдесят лет, барон был живым и подвижным человеком — высокого роста, худощавый, седые волосы коротко подстрижены и зачесаны назад.

— Генрих, это ты? Как дела? — спросил барон.

— Плохо, отец, — с раздражением ответил Генрих. — Русские и американские войска скоро будут в Берлине. Этот прекрасный город весь в руинах, разрушены почти все здания и сооружения. Неприятель бомбит Берлин каждый день. Верные фюреру войска отчаянно дерутся, понимая, что отступать некуда. Наша дивизия пока в резерве, но не сегодня-завтра мы ждем приказа о выступлении, — Генрих замолчал и подошел к окну.

Несколько минут в комнате стояла тишина.

— Отец, война проиграна, — с трудом произнес Генрих и с болью посмотрел на отца. — Но жизнь на этом не кончается. Надо думать о будущем.

— Генрих, что ты задумал? Неужели ты можешь предать свою Родину? — с возмущением спросил старый барон.

— А что ты хочешь, отец? Чтобы я умирал за Германию, которая уже не существует? И давай больше не будем об этом говорить, а то мы поссоримся.

— Хорошо, — тяжело вздохнув, произнес старый барон. — Ты надолго приехал домой?

— Нет, дня на два. Хочу немного отдохнуть и расслабиться. Отец, скажи Барбаре, что я голоден, пусть накроет стол в гостиной.

По пути в гостиную Генрих зашел в свой кабинет. Почти два месяца он не был дома, а здесь все по-старому, тот же идеальный порядок и чистота. Он подошел к письменному столу, провел рукой по краю и задумался. Вдруг на лице Генриха появилась улыбка. Радостное предчувствие почти весь день будоражило его кровь. Сегодня вечером Ганс обещал прислать ему русскую девушку, которую Генрих увидел в концлагере. Ганс — стройный шатен с масляными, точно у мартовского кота, желто-серыми глазами — был другом детства Генриха. Они вместе учились в гимназии, и их связывала долгая и крепкая дружба. После смерти родителей Ганс жил у тетки Эльзы, старой девы, которая души не чаяла в единственном племяннике и потакала всем его капризам. Поэтому случалось так, что Ганс жил в семье Генриха больше, чем дома. И хотя они были совершенно разными как по внешности, так и по характеру (Ганс был веселый и разговорчивый человек, Генрих же, напротив, говорил мало, любил больше слушать), их тянуло друг к другу. Последнее время их встречи кончались бурными попойками, на которых непременно присутствовали женщины. Ганс любил прекрасный пол. Он часто влюблялся, переживал, мучился, и все это продолжалось до тех пор, пока Ганс не встречал новую, более привлекательную женщину.

— Генрих, ты не представляешь себе, как это прекрасно — любить и быть любимым. Твое сердце трепещет и волнуется, а сладостная истома терзает мужскую плоть — это адская мука и вместе с тем потрясающее наслаждение, ни с чем в мире не сравнимое. Его нужно просто испытать самому.

— Брось молоть чепуху, Ганс. Женщины существуют только для постели. Это низшие существа, и их предназначение на земле — удовлетворять все прихоти мужчин. А любовь — это чушь, придуманная для дураков.

Впервые Генрих испытал близость с женщиной, когда ему было пятнадцать лет. Она была горничной в их замке и намного старше Генриха. Он набросился на нее, как голодный тигр, и готов был разорвать ее. Она отдалась ему очень спокойно, и казалось, его грубость к ней ей даже нравилась. Их связь длилась почти год. Сюзи, так звали горничную, пыталась научить Генриха быть в постели хоть немного ласковым, но Генриху ласка не дана была природой. Он был груб не только по отношению к своей первой женщине, но и к последующим тоже.

«Странные эти женщины, — думал Генрих, — чем больше я груб с ними, тем сильнее их привлекаю».

Последнее время Генрих был в интимной связи с Мартой, дочерью трактирщика. Смазливая внешность и неплохая фигура нравились Генриху. Марта до безумия была влюблена в Генриха и в душе надеялась, что он женится на ней. В постели она была прекрасна, ну а дальше… Она была глупа и вызывала у Генриха только скуку. Генрих никогда не относился к женщинам серьезно. За всю свою жизнь он ни разу не влюблялся и поэтому не верил в любовь. А эта русская, которую Генрих увидел в концлагере «Равенсбрюк», чем-то привлекла его внимание.

— Ганс, сделай одолжение, пришли мне эту русскую на пару дней, — Генрих показал тростью на девушку, которая была в колонне заключенных, проходившей мимо них.

— Генрих, ты меня удивляешь, зачем она тебе нужна? Завтра они все будут уничтожены. Русские совсем близко, и мы не хотим оставлять после себя следов.

— Ганс, как ты не понимаешь, ведь это даже интересно. Я ненавижу русских, они разрушили всю нашу жизнь. Все пошло к черту, и я хочу хоть здесь взять реванш над ними.

— Хорошо, что только для друга не сделаешь!

Ганс подозвал надзирательницу и коротко дал ей приказ. Тотчас двое охранников схватили девушку и потащили к бараку.

— Она твоя и завтра вечером будет у тебя. Ты доволен? — улыбнувшись, спросил Ганс.

— Пока не знаю. Я тебе потом скажу.

Частые налеты русской и американской авиации на старинный немецкий городок Фюрстенберг, на окраине которого находился женский концентрационный лагерь «Равенсбрюк», не на шутку встревожили коменданта лагеря Вилли Кегеля и его зондеркоманду. Конец войны был близок. И если для заключенных концлагеря эта мысль давала надежду выжить, то для их мучителей конец войны означал неминуемую расплату за содеянные преступления. По лагерю поползли слухи: фашисты хотят уничтожить всех заключенных, а лагерь сравнять с землей. Вот почему, когда Ольгу Светлову схватили два эсэсовских охранника и потащили к бараку, сердце ее сжалось от предчувствия беды, и она подумала: «Возможно, это и есть мой конец». Однако страхи ее не оправдались. Ольгу поместили в просторный деревянный барак, находившийся на окраине лагеря, приказали переодеться, а затем принесли еду. Вечером к бараку подъехала легковая машина. За рулем сидел молодой солдат, а на заднем сидении — пожилой денщик с выступающей нижней челюстью, которая придавала его узкому лицу жестокое выражение. Ольгу втолкнули на заднее сидение, двери захлопнулись, и черный «Мерседес» помчался по автостраде. Ольга прижалась к боковому стеклу и с интересом стала рассматривать живописные картинки, которые быстро, как в кино, мелькали перед ее взором. Разрушенные полностью или частично в результате бомбежки и артиллерийских обстрелов города, поселки и деревушки, нагромождение скал, то голых, то покрытых лесами, среди которых клокочут реки и блестят своей голубизной озера, луга и поля, припорошенные снегом, — перед Ольгой была Германия, некогда могучая военная держава, которая в течение нескольких лет, одерживая одну победу за другой, покорила полмира, а теперь стояла на краю собственной могилы и делала тщетные попытки не упасть в нее. Через несколько часов пути «Мерседес» съехал с автострады и свернул на лесную тропинку, вдоль которой стояли высокие сосны и ели. Тропинка была извилистая, но достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать легковая машина.

«Здесь, наверное, красиво летом», — с грустью подумала Ольга.

Невольно ее мысли перенеслись в родную деревню с милым названием Озерки. Ей вдруг до боли захотелось хоть на миг увидеть и обнять мать и братьев, побродить по родному лесу, прижаться к березе и вдохнуть полной грудью лесной аромат. Лес, который начинался сразу же за ее деревней, был чудо как красив, особенно ранней весной, когда пробуждается природа и распускаются первые нежные листочки. Лес был сплошь из берез, лишь кое-где встречались сосны и ели, и благодаря этому в лесу было всегда светло. Разве ее родной лес можно сравнить с этим лесом? Здесь ей было все ненавистно, даже природа вызывала ненависть. Наступили сумерки, когда «Мерседес» подъехал к старинному замку, построенному еще в семнадцатом веке. Мрачный и холодный, он был скрыт от любопытных глаз в глубине лесного массива и серой глыбой с острыми как копья шпилями, высоко возвышался над землей. На фоне звездного неба замок представлял собой воистину великолепное дикое зрелище. Денщик и Ольга вошли в замок. Перед ними была мраморная лестница, застланная ярко-красным ковром с золотой каймой по краям. Слева и справа от лестницы стояли обнаженные мраморные скульптуры Венеры и Аполлона. После всего ада, через который прошла Ольга в концлагере «Равенсбрюк», этот замок показался ей сказкой. Такое могло присниться только во сне. Навстречу им по лестнице легкой походкой спустилась горничная. Она предложила гостям следовать за ней. Ольга и денщик поднялись по лестнице и оказались в небольшом просторном коридоре, пройдя по которому несколько метров, остановились перед тяжелой дубовой дверью. Горничная открыла дверь и пропустила их вперед. Ольга и денщик вошли в комнату, напоминавшую библиотеку. Книжные шкафы, сделанные из прочного темного дуба, занимали почти все пространство в комнате. Окно было задрапировано золотистой тканью с длинной бахромой по краям. Рядом с окном стоял массивный письменный стол и два кожаных кресла, комнату освещала хрустальная люстра. Ольга в нерешительности застыла у двери и с тревогой оглядела комнату. Около стола в пол-оборота стоял офицер.

Как только за горничной закрылась дверь, он резко повернулся и произнес:

— Спасибо, Курт. Передай Гансу, что я доволен. Можешь возвращаться назад.

Курт щелкнул каблуками и тихо вышел. Несколько минут офицер молча смотрел на Ольгу. Он был высокого роста, стройный, волнистые и светлые как рожь волосы чуть прикрывали лоб. Взгляд, устремленный на Ольгу, был полон презрения и злости, и от этого его глаза уже не казались небесно-голубыми, они были холодными, как две грязные льдинки. На полу, у самых ног офицера, лежала огромная черная овчарка, которая, как только Ольга переступила порог комнаты, начала зорко следить за каждым ее движением.

— Спокойно, Рой, — произнес офицер, — видишь, у нас сегодня гости.

Овчарка зарычала, но не злобно, похоже, она с полуслова понимала своего хозяина. Офицер медленно подошел к Ольге, поднял руку и резко сдернул с нее платок. Черные как смоль волосы спутались в беспорядке и рассыпались по плечам. Генрих чуть прищурил глаза и криво усмехнулся. Да, эта русская была красива. Большие глаза цвета насыщенного яркого изумруда, черные ресницы и черные волосы прекрасно сочетались. Однако лицо было смертельно бледное, а под глазами — темные круги, и все это, естественно, портило лицо девушки.

— Так вот ты какая, русская свинья?! — сказал Генрих и ткнул Ольгу тростью в подбородок.

Ольге стало больно, и она, отступив на шаг назад, отвернула лицо. Тогда Генрих взял ее за подбородок и резко повернул к себе. На мгновение их взгляды встретились, и они некоторое время пристально изучали друг друга. Несмотря на ситуацию, в которой оказалась Ольга, и которая явно складывалась не в ее пользу, она сохраняла невозмутимый вид и, казалось, даже была уверена в себе. Это удивило и озадачило Генриха. Небрежным движением руки девушка откинула со лба прядь спутанных волос, тело ее напряглось, а в глазах вспыхнула ненависть. Генрих покачал головой.

— Я уничтожу тебя, но прежде ты пожалеешь, что еще живешь на этом свете, — злобным голосом сказал он.

Ольга ни слова не понимала по-немецки, но жесты и голос, каким говорил немец, внушали ей ужас. Однако ни один мускул не дрогнул на ее лице. Немец не должен знать, что ей страшно. Она не доставит ему такого удовольствия. Генрих вернулся к столу и нажал на кнопку, вмонтированную в боковую поверхность. Через минуту в дверях показалась горничная.

— Барбара, отведи ее на кухню. Пусть Хильда накормит ее, потом помой ее, переодень и в полночь приведи ко мне в спальню. Я хочу, чтобы отец не видел девушку. Проведи ее по черной лестнице. Все, ступай.

Барбара повела Ольгу на кухню. Она без лишних слов поняла, что будет с девушкой, и ей стало жаль ее.

— Где я нахожусь? — спросила Ольга горничную.

Незнакомая речь удивила Барбару.