Ядовитый апельсин

Алиса Дерикер, 2021

В центре событий – бывший работник правоохранительных органов, на его близкого человека совершено покушение. Невольно он становится участником событий и вынужден расследовать безнадежное, на первый взгляд, дело.

Глава 2.

Утро выдалось солнечным. На улице было по-летнему тепло, хоть без куртки выходи. Игорь бы так и сделал, если бы не ветер.

На телефоне обнаружился пропущенный от Костика. Ёлки-палки, чего он звонил в такую-то рань-то? А теперь ещё и трубку не берёт.

Игорь матюгнулся и набрал маму.

— Привет мам. Как ты, всё хорошо?

— Да, Игорек, ты что, уже приехал?

— Нет, мам. Я решил остаться.

— Как остаться! А отпуск?

— Не переживай, мам. Разберусь.

— Игорёк, ты приезжай только сегодня пораньше, мне чего-то неспокойно, всю ночь не спала.

— Мам, это нервы, — соврал Игорь, — и у вас же посещения с четырёх только.

— Это по будням! Сегодня же суббота.

— А. Точно.

В трубке раздались короткие гудки.

— Всё, мам, целую, у меня вторая линия!

— К одиннадцати приезжай!

— Хорошо!

Игорь с замиранием сердца снял трубку.

— Игорь, — без предисловий начал Костик, — тут такое дело, короче, есть разговор.

— Слушаю.

— Нет, не телефонный. Ты к матери сегодня поедешь?

— Поеду.

— Во сколько?

— К одиннадцати.

— Во. Давай в двенадцать у больницы и встретимся.

Усидеть на месте Игорь после такого уже не мог, и после завтрака, показавшегося ему очень плотным (кофе и кусок белого хлеба) вышел на улицу. У входа в больницу он с большим удивлением обнаружил себя уже в половине одиннадцатого.

Ему пришла в голову дерзкая мысль, и он решил попытать удачу. Обычно в выходные в больницах никого не бывает, кроме дежурного врача, который робко прячется в ординаторской, предоставляя младшему медперсоналу за всех отдуваться, но тут всё-таки дело неординарное. ЧП, так сказать, местного масштаба, авось, кто-то из руководства и будет на месте, решил Игорь, и поднялся по лестнице.

Заведующая отделением действительно была в кабинете. Игорь понял это по скрипу половиц. Из-за двери слышался приглушенный голос, Игорь только он поднял руку, чтобы постучать, как голос перешел на крик.

— Какие к чертовой бабушке апельсины вообще могут быть в гастроэнтерологии?! У нас половина пациентов с язвой!!! Я-Я-Я-ЗВОЙ! А вы им разрешаете апельсины отравленные в отделение проносить?!

Дальше послышалось невнятное лепетание, видимо, кто-то пытался оправдываться.

— Значит, надо сделать!!! Слышите? Надо!!! Всё, слушать больше ничего не хочу, идите и делайте!!!

Игорь благоразумно отодвинулся от двери, и мимо него тут же пролетело белое облако халата. Он выждал несколько секунд и постучал.

Заведующая была пунцовой, как варёный рак. Губы вытянуты в тонкую ниточку, глаза за немодными очками цепкие, зоркие и лихорадочно-блестящие. Игорь представился, заведующая улыбнулась, но вышло криво и нервно. Теперь она показалась ему немного похожей на Нонну Мордюкову.

— Знаете, я с огромным удовольствием ходила на спектакли Людмилы Антоновны, — сказала она как-то странно, не то заискивая, не то от неловкости.

Игорь для приличия покивал, но лицу у него было таким скучным, что заведующая быстро перешла к делу.

— Я так понимаю, вы хотели поговорить о вашей маме?

— Так точно.

Повисла пауза. Игорь не хотел начинать разговор первым: заведующая явно нервничала. Их всегда учили: «не спешите — сами все расскажут, сами всех сдадут».

— О чем именно вы хотели меня спросить? Состояние у неё, насколько я знаю, удовлетворительное. Я не лечащий врач вашей мамы, но её историю болезни смотрела. Могу вас заверить, её здоровью ничего не угрожает, если, конечно, она будет придерживаться диеты.

Игорь всё ещё молчал, и приободрившаяся заведующая продолжала.

— Сейчас и в ближайшие полгода стоит исключить жирное и жареное, копченое, солёное, алкоголь, маринады и, конечно, кислое. Поэтому, пожалуйста, я вас прошу — никаких апельсинов! — уже умоляющим голосом добавила она. — И вообще, не надо ничего приносить. У нас в больнице отлично кормят. Кроме того, тут лечебное питание, а то, что приносят посетители, по правилам, должно подписываться и храниться в холодильнике. Но мы же не можем проверять всю еду. Помилуйте, тут не СИЗО, в конце концов!

— Так причиной смерти той женщины стал апельсин? — Игорь пока не мог отчетливо понять, что ему так не нравится во всей этой истории, но чувствовал, что что-то не так.

Заведующая снова сжала губы.

— Причиной смерти стало желудочное кровотечение. Больше я вам ничего не скажу. Не имею права. А с вашей мамой всё в порядке, хотя её эрозивный гастрит перерос в язвенный. И если она и дальше будет так питаться, нам придётся настаивать на операции. А операции на кишечнике — ой, какие коварные, скажу я вам.

— Да у неё был юбилей на прошлой неделе, — зачем-то сказал Игорь.

— Вот! Юбилей. Алкоголь, жареное, соленое, копченое, жирное и всё это сразу. Ну, вот понимаете, язвенный колит — это же не хухры-мухры. Нет-нет, с ней всё будет хорошо, но диета — это важно. Понимаете, о чем я вам говорю?

— Понимаю, — кивнул Игорь, хотя понимал очень мало. Он вышел из кабинета без пяти одиннадцать, совершенно не прояснив для себя ничего, и, сдвинув брови, пошел в палату.

Около палаты на стуле сидела медсестра. Она недовольно окинула Игоря взглядом, но ничего не спросила.

Тоже мне, дежурного посадили, фыркнул Игорь про себя. На душе у него было тяжелое предчувствие. Он хорошо помнил, как в детстве папа, пока был ещё жив, чистил для мамы апельсины красивыми дольками. Он аккуратно разрезал кожуру и выворачивал её так, что апельсин становился похожим на цветок лилии. Апельсины настойчиво лезли в голову, Игорь не мог просто взять и отмахнуться от этого образа.

Мама сегодня выглядела гораздо лучше: щеки её порозовели, и глаза уже не казались такими запавшими. Она сразу начала с новостей: представляешь, сегодня рано утром ещё люди приходили. Несколько. Всё в форме, Нинины вещи забрали. Аккуратно упаковали по пакетам и всё увезли: и чашку её, и мыло, и даже ложку.

Игорь обернулся на постель жертвы (теперь он понял, наконец, чем пахнет дело): на железной кровати с сеткой лежал только голый матрац, не было уже ни подушки, ни тапочек, ни цветастого халата.

— И ещё Константин Юрьевич приходил, вот, букетик хризантем принес — так мило. Правда, апельсины все забрал, и конфеты тоже забрал, сказал, на экспертизу. Жалко, я как раз собиралась один съесть, — тут мама понизила голос, — а потом прибежала главная сестра, и строго настрого запретила принимать любую еду от кого бы то ни было, представляешь? А я её спрашиваю: «что даже от сына»? И она мне говорит: «даже от сына». Ну, как тебе это нравится? Игорек, милый, ты там узнай, что да как, мы тут с девочками уже такие догадки строим. Уж не отравили ли Нину?

Игорь нахмурился.

— Ей тоже приносили апельсины?

— Да нет, апельсины — все мои. У Нины язва, с язвой-то нельзя. А мне несут, знают же, как я их люблю.

А у тебя — не язва, желчно подумал Игорь, но вслух сказал другое.

— Так раз нельзя, зачем же она ела?

— Игорек, — жалостливо посмотрела мать, — ну, если сильно хочется, один-то можно?

Один можно, с сарказмом подумал Игорь.

— Мам, скажи мне, пожалуйста, я правильно сейчас понял, что апельсины в палате были только у тебя, и ты угостила одним Нину?

— Ну, почему только Нину? — возмутилась мама, — я всех угощала! Вон Софья Владимировна, — мама кивнула на старуху в дальнем углу, — отказалась, и Зоя отказалась, а мы с Олесей, — она кивнула на ближнюю к ней женщину, — ели.

Игорь молчал. У него просто пропал дар речи.

— Ели, — с вызовом продолжила мать, — и ничего! Мне, правда, не понравился, я после ковида, знаешь, запахи до сих пор почти не чувствую. Как бумага был. Такой невкусный!

— А у меня кислый, — отозвалась Олеся.

— Мама…

— А что мама? Ну, и что, что эрозивный колит, я же один всего! И тот не доела, между прочим.

— Язвенный, мама. Язвенный колит.

— Ну, и что. Какая разница… Я же один!

Игорь только вздохнул. Вздохнул, закрыл глаза, и начал про себя считать, чтобы успокоиться.

— А знаете, — подала голос некрасивая женщина, которую мама звала Олесей, — у нас в палате вот двое после «короны». Я-то сама не болела, у меня прививка. А у Нины тоже обоняние не восстановилось до конца, я ей в самый первый день как она легла, говорю, ну, чтобы разговор начать, противно, мол, в больницах всегда так лекарствами пахнет. А она мне: «я не чувствую ничего». И Софья Владимировна тоже плохо запахи различает, но это от старости уже, а я вот чувствую.

Старуха в углу прошамкала что-то невразумительное.

— Так вот, Нина когда апельсин-то есть начала, до меня из того угла не сразу запах дошел. Сначала апельсином запахло, а потом я чую, вроде как уксусом. Она его доедала уже. А потом она в туалет пошла. Ну, я думаю, окно открыть надо, но Софье Владимировне холодно постоянно, я и вышла. Сыну позвонила, потом невестке, потом с сестрой постовой разговорилась, возвращаюсь — смотрю, Нина в кровати лежит белая вся, как стена вот эта, и зубами стучит. А на одежде у неё кровь — не кровь, что-то бурое, ну, я не сразу поняла, что это. Потом поняла: это кровь тёмная такая. Её, видимо, вырвало ею. Ну, я за сестрой и побежала.

Игорь вспомнил, что даже вечером, когда он зашел в палату, в ней всё ещё пахло уксусом.

— А что потом?

— Ну, потом её увезли. Нет, сначала сестра прибежала, посмотрела и за доктором побежала. Прибежал доктор, пощупал пульс, а она уже дышала, знаете, так часто-часто. Доктор закричал, и Нину быстро увезли. Этот только потом мы от сестер узнали, что она прямо на операционном столе у них умерла. Не успели, значит…

Голос у неё дрогнул и перешел на всхлипывания.

— А Зоя ваша где? — Игорь кивнул на расстеленную кровать.

— Да по телефону поди опять болтает. Она постоянно с кем-то разговаривает.

— И когда Нина ела апельсин, Зоя тоже по телефону разговаривала? А вы все вчетвером в палате были?

— Нет, у Зои тогда процедуры были.

— Ей колоноскопию назначили, она после неё такая тихая вернулась, лежала потом весь вечер. Плакала даже. Мы сначала подумали, Нинку жалеет.

Олеся громко высморкалась. Игорь вспомнил, что Зоя вчера действительно выглядела неважно. Они все вчера выглядели неважно.

— Игорек, а знаешь, что я тут подумала? Это, наверное, разные апельсины-то были. Себе и Олесе я выбрала те, что помельче, они сочнее обычно. А Нинке крупный дала. Сорта разные. Крупные — мясистые бывают, я такие не люблю.

— И привозили тебе их разные люди?

— Конечно! Кто же будет и мелкие, и крупные набирать в один пакет? Они же в разную цену.

— Мама, срочно список всех, кто приезжал тебя навещать, и особенно тех, кто привозил апельсины.

— Вот Константин Юрьевич меня об этом же точно спросил.

— Значит, ты уже всех вспомнила?

— Конечно! Игорек, у меня прекрасная память, что ты, ей богу! Приезжала Ангелина Максимовна, самая первая, привезла апельсины и цветы от театра. Цветы воняли, я их выкинула.

Игорь не смог сдержать усмешки. Конечно, его мама, которая уже третий месяц не чувствовала никаких запахов, унюхала, что цветы воняли. Просто надо знать их отношения с Ангелиной Максимовной — это песня.

Неприязнь между ними со временем стала уже настолько комичной, что больше забавляла друзей и родных, чем настораживала. Лет пять назад они перешли на мелкие пакости, а в последние годы так вообще ограничивались только словесной перепалкой.

Игорь, правда, подозревал, что за этой, годами культивируемой ненавистью, на самом деле скрывается какое-то изувеченное восхищение друг другом. Иначе он не мог бы объяснить, почему две женщины прошли всю жизнь рука об руку, не переставая говорить друг о друге гадости.

— Потом была Рита с апельсинами и конфетами, я их даже попробовать не успела, так жалко! Надежда ещё была и Конкина. И ещё Светка Волошина, но она без апельсинов приходила, она наконец-то квартиру отсудила, ты представляешь?

— Какую квартиру?

— Ну, Светка Волошина! Она же судилась с родственниками за квартиру полтора года и, представляешь, наконец отсудила. Игорь, я поражаюсь порой твоей памяти, тебе абсолютно точно нужно пропить глицин. Послушай меня, я тебе дурного не посоветую!

Игорь только рукой махнул. Света Волошина, мамина старая подруга, была такой курицей, каких ещё надо поискать. Подозреваемая из неё была откровенно так себе.

Правда, и среди остальных представить кого-то в роли хладнокровного убийцы было трудно: женщины предпенсионного возраста, все плюс-минус ровесницы мамы, почти все семейные — ну, какие они отравительницы?

Тёть Рита Яровая — мамина подруга с детства. Эффектная блондинка, она и сейчас ещё выглядела очень женственно и привлекательно. В школе они с мамой были первыми красавицами, сидели за одной партой, помогали друг другу с уроками. Хотела бы она маму отравить — уж за сорок с лишним лет бы давно бы представился случай поудобнее. Представить её убийцей Игорь решительно не мог.

Тем более, что она часто играла с ним, пока мама была занята на репетициях. Теть Рита читала ему, приносила подарки, они вместе рисовали и кормили голубей. Она поздно родила сама и всю свою нерастраченную любовь дарила крестнику — Игорю.

Тёть Надя была низенькой и круглой, как колобок. Она доводилась им какой-то родственницей и много помогала. Всю свою жизнь она проработала бухгалтером, и потому с годами становилась всё занудней и занудней. Правда, в других вопросах её можно было бы назвать даже немного ушлой, например, она всегда торговалась и почти никогда не покупала одежду, если ей не скидывали немного за торчащую нитку или плохо пришитую пуговицу. Но она всегда четко делила людей на «своих» и «чужих», и Игорь с мамой были своими.

Это их с мамой родство было настолько смутным, что Игорь даже не представлял себе, кто у них общий пра — то ли та двоюродная бабка, на похоронах которой они были семь лет назад, то ли кто-то ещё. Но он точно знал, что к тёте Наде всегда можно обратиться с просьбой и она выручит.

Конкина перешла в мамину школу в старших классах. Однажды мама две недели лежала с гриппом, а когда вышла — на её месте рядом с Ритой сидела новенькая девочка. Но они подружились.

Конкину почему-то все звали по фамилии. Фамилия ей шла: маленькая, шустрая и юркая, как крыска из мультика про Шапокляк, Лариса Вениаминовна была из тех, про кого говорят «маленькая собака — до старости щенок». У неё были красивые серые глаза какого-то необыкновенного разреза: как у лисички, говорила мама.

Конкину подозревать тоже не хотелось: от неё всегда пахло конфетами, она много и заразительно смеялась, и её любили в любой компании. А ещё в детстве она приносила Игорю жвачку с цветными вкладышами. Тогда это был такой дефицит…

Что и говорить: одно дело вспоминать их с теплом и благодарностью, и совсем другое — подозревать в убийстве.

Игорь глянул на часы и поспешил распрощаться: было уже пять минут первого, его ждал Константин. Проходя по коридору мимо «дежурившей» сестры, он невольно скорчился: какая-то пародия на охрану. Ну, какой от неё тут может быть прок?

Сунув руки в огромные карманы ветровки, он бодрым шагом вышел из больницы. Костик уже ждал его и быстро курил, глубоко и нервно затягиваясь. Так курят студенты перед экзаменом, а ещё родственники у морга, когда им предстоит идти опознавать погибшего. Игорь отмахнулся от этих мыслей.

Они пожали друг другу руки и сели на скамейку чуть поодаль от дорожки, где ходили люди.

— Игорь, я тебе как своему сейчас скажу то, что говорить не должен.

— Могила.

— Отравление. Унюхали уксус, потом в пищеводе нашли ожоги — потому и всполошились. Естественно, заподозрили, не было ли кровотечение вызвано уксусной кислотой. Наши всё подтвердили. Пономарёв протокол подписал.

Игорь кивнул. Вспомнился сырой холодный морг, провонявший формалином так, что глаза начинали слезиться ещё с крыльца. Как они там работали — Игорь не представлял.

Патологоанатома Пономарёва он тоже помнил: огромный «шкаф» с волосатыми ручищами и плешью под смешной медицинской шапочкой, но патологоанатом от бога — такие вещи находил, что не поверишь. Электрометки в волосах и в полости рта, следы от инъекций где-то под коленкой и в подмышечной впадине. В отделе всегда знали: если Пономарёв сказал — ошибки быть не может.

— Как понимаешь, отрабатываем версию убийства. Лично я думаю, что Макеева Нина стала случайной жертвой, а покушались-то на самом деле на Людмилу Антоновну.

Костик смотрел себе под ноги, как будто глядя на ботинки можно было вычислить убийцу. Пока что он не сказал ничего нового, всё это Игорь уже и сам понял. Понял, но чисто по-человечески, конечно, до последнего хотелось верить, что всё обстоит как-то иначе. А то, что отрабатывают версию убийства — то ежу понятно: если отравление всегда так и работают.

С другой стороны, в Игоре проснулось давно дремавшее профессиональное любопытство. Стало интересно. И ещё Игорь почувствовал небольшую гордость от того, что сам догадался об отравлении и об апельсинах.

Но вот ведь же: в голове ржавым гвоздем сидел голос начальства. Сергей Петрович, гореть ему в аду синим пламенем, не уставал повторять «Как вы в органы вообще попали, юноша?». А поди ж ты, и не так-то Игорь глуп, ещё же варит котелок-то, ёлки-палки.

— Я тут четко вижу умысел и подготовку, но Петровичу содержание умысла не ясно, — развел руками Костик, — говорит, может, просто попугать хотели, не до смерти. В этом что-то есть, так что может тут убийство по неосторожности. Не знаю, — Костик помотал головой.

— Если попугать хотели, должны были быть какие-то угрозы предварительные. Цель запугивания какая? — почесал голову Игорь.

— Вот и я о том. Игорь, есть соображения, кто мог желать твоей маме ну, не знаю, не смерти, болезни, может? Может, кому-то нужно было её изолировать на время? Она говорит, ей никто не угрожал, писем не писал и ничего такого. Но, может, она в последнее время чего-то опасалась, была напугана, насторожена?

Игорь только помотал головой. Если бы ей кто-то угрожал, вряд ли бы она стала это скрывать. Его мама из тех, кто первому встречному готов рассказать, что она сегодня ела на завтрак. Да и необычного ничего в последнее время не происходило. А если нужно было её изолировать — так она в больницу попала ещё до того, как ей принесли апельсины. Зачем столько лишних телодвижений, если она уже была изолирована?

— Может, её кто-то не любил? — продолжал Костик.

— Из всех, кто к ней заходил, только Ангелина Максимовна. Они с мамой, что называется, заклятые друзья ещё с института. Кто-то у кого-то роль какую-то важную увёл, а кто-то у кого-то парня. Но я не помню, кто что, когда и у кого.

— Ага, это всё Людмила Антоновна мне рассказала. Поговорим с Ангелиной, не бойся. А что ещё?

Игорь пожал плечами.

— Ничего.

— Ну, вспомни, Игорь! — взмолился Костик.

— Слушай, что ты ко мне пристал? Я пока работал, ни разу не видел, чтобы убийцей была мадам маминого возраста. Пьяный алкаш, помню, был. Тот, который топором собутыльника зарубил, ему за шестьдесят было. Поножовщина была ещё какая-то, там тоже два пенса были замещаны. Продавщица какая-то пострадавшей была, помню, ей было за полтинник. Всё. А чтобы одна женщина в пятьдесят пять пыталась другую женщину убить — такого не было. Так что мне трудно представить, чтобы кто-то из маминых подруг мог попытаться её отравить.

— Но ведь кто-то же попытался.

Это был тупик. Понятно, что яд не сам попал в апельсин. Кстати, а какой яд-то? Может, он стух просто? У Игоря было много вопросов и не только об этом.

— Скажи, а по другим версиям точно тупик?

Костик усмехнулся.

— А то! К этой Нине никто не приходил, ничего не приносил. Врагов нет, друзей тоже, необщительная, замкнутая. Её и проведать звонили-то двое: мать и сестра. Мать у них инвалид, они с сестрой за ней ухаживают по очереди. Сестра живет отдельно, Нина — с матерью. Работала эта Нина тоже на дому, что-то шила, вроде даже налоги платила, а сестра — зав.производством на заводе. Ты представляешь, да? Теперь сестра вынуждена перебираться к матери, до работы далеко, она ничего не успевает, боится, её мужик ейный бросит, короче, выгод от смерти Нины никаких.

Костик достал ещё одну сигарету, прикурил и снова глубоко затянулся.

— Самоубийство, понятное дело, тоже исключаем. Так счеты с жизнью не сводят. Хочешь отравиться, ну, пусть даже и уксусом — выпей ты его, как водку, зачем в апельсин запихивать? Пономорев сказал, весь рот в ожогах. Кто так травится? Страховки никакой нет, да и кто у нас жизнь страхует? Так что тут однозначно голяк.

Вид у него был унылый и жалкий: молодой парень, считай, только-только освоился, стал настоящим опером, первую благодарность даже получил за работу — хвастался ещё, а тут такая чертовщина: уже с самого начала глухарём попахивает, зацепок нет, улик нет, версий нет. А откуда ты улики достанешь, если преступник мог в больнице вообще не появиться? Передал апельсины через кого-то и сидит себе довольный, что чужими руками всё сделал. Бегай тут по городу, ищи-свищи его.

— Слышь, а чем отравили-то в итоге, уксусом? Мне заведующая сказала, эта Нина (отчество он некстати забыл) от желудочного кровотечения умерла. Это он, получается, кровотечение вызывает?

Костик выпустил дым.

— Уксусной кислотой концентрированной отравили. Ввели её шприцем в апельсин. Ещё в двух апельсинах нашли. На апельсинах, как ты понимаешь, отпечатков нет: поверхность рифлёная, снять невозможно. Нашли отпечатки только на одном пакете, он даже не развязан был, внутри все апельсины без яда. Сейчас проверяем, кого можно исключить. У твоей мамы, кстати, есть знакомые химики?

— Нет.

— Фармацевты, или как они там называются? Кто на производстве лекарств, короче, работает?

— Нет.

— На лакокрасочном производстве? Мебельном? На «сахарнике»?

— Ёлки-палки, Кость, откуда! Она актриса, у неё все знакомые, так или иначе, с театром связаны.

— Ну, работа на «сахарнике», например, не мешает любить театр и бывать на спектаклях.

— Подожди-ка, — Игорь сказал это и почувствовал себя предателем, — Конкина Лариса, мамина подруга, одно время на «сахарнике» в отделе кадров работала.

— А сейчас?

— А сейчас она в институте работает. В педагогическом. Тоже в отделе кадров.

— Контакты с «сахарника» остались?

— Не знаю.

— Ладно. Спасибо, проверим.

— Ты думаешь, кто мог достать уксусную кислоту?

— Именно. Мне сегодня дали список — это половина заводов города. Получается, любой дурак мог достать её и продать, например.

— Дурак-то продать мог, какому дураку понадобится её покупать?

— А подшипники кто покупает? А заготовки для балясин? В хозяйстве, знаешь, всё пригодится, — и без всякой связи продолжил, — сегодня в квартиру мамы твоей пойдём. Понятым тебя не возьму, извиняй.

— Это зачем это ещё пойдёте?

— Письма с угрозами искать. Компьютер заберем — не волнуйся. Следственные действия: сам всё знаешь.

Костик докурил, и растоптал бычок. Игорь был в растерянности, мысли прыгали.

— Кость, а не отличается эта уксусная кислота? Может, там, для лекарств особенно чистая какая-нибудь нужна, а для мебели и похуже сойдёт? Можно по самой кислоте как-то сузить круг, откуда её достать могли?

— Не-а. Эксперты только руками развели, говорят, в такой концентрации могла быть с любого завода.

— Ну, то есть ходить по заводам и выяснять, не пропало ли у вас миллилитров тридцать кислоты, смысла нет, — пошутил Игорь. — А точно отравить насмерть хотели?

— Вот то-то и оно, — вздохнул Костик, — сложно дозу рассчитать. Поди узнай — хватит такого количества или нет? Ну, я не врач, но как я понял, здоровый, типа, ты или я, может и не помер бы. Ожог бы получили, то-сё. Но те, кто лежат в больнице с язвой — им хватило. У них, короче, и так склонность к кровотечениям есть, заведующая сказала, что при язве может быть такое кровотечение и без ничего, самопроизвольно.

Игорь молчал.

— Так что, вот неясно, — продолжал размышлять вслух Костик, — то ли хотели именно убить, то ли хотели попугать и не рассчитали. Я за вторую версию: видишь, как легко доказали насильственность смерти? Ожоги, содержимое желудка, короче, сразу поняли, где был яд и какой. Она же пахнет: глупо было думать, что не унюхают. И потом, если бы не ковид, она бы запах почувствовала — может, не доела бы, жива была.

— Мама всем жаловалась, что до сих пор ничего не чувствует после болезни. А ведь её тогда еле вытащили…

Конец ознакомительного фрагмента.