Другие вольеры. Волонтёрские записки

Алина Пожарская, 2021

«Лучше бы о людях заботились!» – слышат они постоянно, но внимания не обращают: некогда. В приюте сорок кошек, почти в десять раз больше собак. Накормить, приласкать, убраться. Волонтёров не хватает, поэтому для новенькой Али всегда найдётся работа. Аля – журналистка и театральный режиссёр, историями её не удивишь. Вот только происходящее здесь оказывается сложнее, чем репортаж или пьеса. Здесь не знаешь, чего ожидать: то доброжелатели подкинут целый выводок щенков, то помощь внезапно придёт от эстетствующего сноба. Светлая, лёгким слогом написанная повесть «Другие вольеры» – череда непростых историй о брошенных животных и тех, кто взял за них ответственность. Что здесь держит таких непохожих сотрудников – от весёлой будущей чиновницы Кристинки до хамоватой Дэйзи с вечным запахом перегара? Какие они изнутри – вольеры в приюте и другие, невидимые вольеры, из которых смотрим на мир мы? Дебютная книга Алины Пожарской (родилась в 1989 году), основанная на личном волонтёрском опыте, – о том, как мы все друг от друга зависим. А идёт ли речь о животных или всё-таки о людях – это каждый решит для себя.

Глава 3

Волшебный пинок

С утра я пришла в редакцию и попала в крепкие объятия. Очень узнаваемые.

— Мирон! Ты что, уже всё?

— Не, я в увольнении.

Мирон обходит наши столы, пожимает руку Фомичу, даёт Лёхе дружеский подзатыльник. Нашу начальницу Стасю он уже чмокнул.

— Расскажи, что ли, — говорю.

— Сейчас. Надо ещё кое с кем обняться. И люлей кое-кому повыписывать.

Мирон — наш репортёр. Полтора года назад он ушёл на службу — не в армию, а на альтернативную. Он исчезает в дверях, но через минуту появляется с кофе в одной руке и складным самокатом в другой.

— Не надоело? — спрашивает Фомич, наш корректор. — Бумажки-то разносить?

Мирон счищает со своего самоката остатки снега.

— Всё-то вы, дядь Толь, знаете. Всё знаете.

Повторение в быстром темпе — Миронова фишка. Я, мол, неугомонный репортёр, чадо большого города.

— Ну вот, — говорит выпускающий Лёха, — а хотел в зоопарк.

— Уж лучше бумажки.

— Ну рассказывай, — говорю. — Почему почтальоном? И почему про зоопарк передумал? Это ж твоя мечта была.

Мирон высокий, мощный в плечах, холеричный и слегка шепелявит. Эта шепелявость, как ни странно, работает на его образ: я, дескать, такой занятой, что некогда выговаривать слова. Ещё у него тоннели в ушах и нашивка на всю спину «Я всегда буду против»^[2]. Он вырос во Франции, в нежном возрасте писал музыку под псевдонимом MC Мирон.

Он садится напротив Стаси и меня, как обычно поставив стул задом наперёд. Когда ему говорят, что это закрытая поза, он отмахивается: а ну вас, мне просто так удобней.

— Ну что вам сказать… Как я в военкомат ходил — просто песня. Они спрашивают: почему гражданка? Я: потому что армия против моих убеждений, а косить не хочу. А армия против убеждений. А косить западло. Они, кажется, про откос удивились больше, чем про убеждения.

— А как же страну защитить? — спрашивает Фомич. — В случае чего?

— Вот в случае чего и поговорим, — отвечает Мирон. — А сейчас я в гробу видал милитаризацию.

— Ладно, ладно, — говорит Стася. — А потом?

— Потом говорю: давайте заявление писать. Они говорят: а вы знаете, что мы можем сделать отмену вашего заявления? Я говорю: а вы знаете, что я могу сделать отмену вашей отмены? Они: хорошо, тогда мы сделаем отмену вашей отмены нашей отмены. Я: отлично, увидимся в ЕСПЧ. На том сошлись.

Стася смеётся. Она старше нас, но компанейская и простая.

— Так почему не зоопарк-то?

Мирон издаёт звук, который у нешепелявого человека был бы фырканьем.

— Да потому что я был тупло. Когда про зоопарк решил. Я ж как рассуждал: о, зоопарк, это тема, я ведь животных люблю, это мечта, бла-бла-бла. А потом в теме покопался. Копался, копался. И понял, что не хочу.

— Потому что клетки? — спрашивает Лёха.

— Потому что клетки. — Мирон кивает. — А почтальоном меня в Соликамск отправили. Я самокат купил и ездил. И ездил, и ездил. С пяти утра до двенадцати. Красота!

Я представляю себе, как Мирон со своими тоннелями и самокатом вписался в древние почтовые интерьеры. Когда-то он так вписался и в редакцию. Он со своей энергетикой умудряется всё перевернуть: мол, это не я у вас инородный объект, а вы инородные! И всё подстраивается под него.

Стася что-то спрашивает у Мирона. Даже его гостевой визит в редакцию похож на интервью.

А я думаю, что домой мы пойдём вместе, потому что мне срочно надо Мирону кое-что рассказать.

Что я и делаю.

* * *

— А вот это как раз тема, — говорит Мирон. — Ты чего расклеилась-то?

Я рассказала ему про приют. Там тоже клетки, но клетки другие. Мирон это оценил.

— Не знаю, — говорю. — Поехали со мной?

— Не могу, я обратно в Соликамск. Ты хочешь про это написать? Тогда тем более надо ещё поездить.

— Не-а, — отвечаю. — Репортаж не хочу. Даже если поеду. Иначе получается, будто это ради репортажа и затевалось.

Мирон качает головой.

— Максималистка ты, вот кто. Я, правда, тоже.

— Значит, понимаешь.

— Да понимать-то понимаю. Вот только надо продолжать. Крещение ты уже прошла, многие и до этого не дотянули, срезались раньше.

Я молчу.

— Дать тебе волшебный пинок? — любезно предлагает Мирон.

— Тьфу ты, — говорю. — Давай свой пинок. Честное слово, детсад какой-то.

Мирон легонько хлопает меня ладонью по спине. При его комплекции понятие «легонько» весьма относительно.

— Вот, — констатирует он, пока я пытаюсь вернуть себе равновесие. — Теперь ты обязана поехать туда снова. И снова, и снова. Пинок вечный. Или, как мои бабульки с гражданки говорят, без истечения срока годности.

— Благодарю.

Мы подходим к остановке.

— Ну, — говорю, — удачи.

— Это тебе удачи, Беляй. Удачи. Всё будет по красоте.

Мой автобус подъехал. Мирон снова заключает меня в медвежье-панковские объятия, расправляет самокат и скрывается в слякотной весенней дали.

Примечания

2

Песня группы «Гражданская оборона».