Алатырь

Алена Золотова (2024)

Летние каникулы Мирослава всегда проводит в маленькой деревушке в гостях у бабушки. Но в этот раз отдохнуть не выйдет, ведь именно она унаследовала от прабабки колдовской дар. Неожиданное приобретение втягивает её в череду невероятных приключений. На кону стоит жизнь многих людей. Хватит ли храбрости победить древнее зло, спасти любимых и научится жить в новом мире полном чудес?

Глава третья. Записка

— Лестницу подержи, — крикнула я бабушке, пошатываясь на ватных ногах.

— Бегу! — Бабушка крепко схватила лестницу, и та твердо прижалась к крыше, перестав трястись при любом моем движении.

Я благодарно взглянула на нее, и через секунду уже ступила на крышу. Мда уж, с низу она выглядит более ухоженно. А тут вся краска, оказывается, уже отвалилась, да и ржавые пятна повсюду, не удивлюсь, если протекает.

— Протекает! — Ответила бабушка, когда я озвучила свою мысль. — А как же? Делали-то ее, твоя мать только замуж первый раз вышла.

Бабушка похоже любила вспоминать, что моя мама при жизни была замужем три раза. Первый раз она вышла в восемнадцать лет, за своего одноклассника и уехала жить с ним Мурманск, через полгода, она вернулась. Ближе к двадцати она уехала в Москву, поступать в институт, и там вышла замуж во второй раз, за брата подруги. Но спустя два с половиной года, встретила моего папу и ушла к нему. Они прожили вместе пятнадцать лет, а потом мама умерла от рака, сгорела как спичка.

— Крышку подними, — бабушка указала рукой, на маленькую дверцу, покрашенную в цвет крыши. Размером метр, на метр, а то и меньше. Я наклонилась над ней и попыталась поднять, но безуспешно. — Напрягись! — Подначивала бабушка. — Там кирпич у низу держит, привязан. — Она засмеялась на мой ошарашенный взгляд.

— Зачем ты кирпич туда привязала? — Психанув, крикнула я.

— Чтобы ветром не сдуло!

Покачав головой, я принялась подымать крышку. Спустя час, потратив огромные усилия, я открыла ее, бабушка одобрительно похлопала мне.

На чердаке было светло, ужасно жарко и душно. Намного хуже, чем в вагоне поезда. Положив пакет на пол, я высыпала на него отраву от крыс. Я огляделась, здесь было столько раритетных вещей, что дух захватывало. Веретено, колесо самопряхи, керосиновые фонари, чугунные горшки и граммофон, но оказалось без иглы. В углах стояли два сундука, одного размера.

— Тут столько всего! — Крикнула я бабушке, выглянув на улицу. Она засмеялась, а я, глотнув свежего воздуха нырнула назад.

В сундуках лежали платья, сандалии, куртки, шапки и прочая одежда. Я откинула ее в сторону, на дне одного сундука лежали письма и фотографии. Дрожащими пальцами, взяв все фотографии и бумажки, спустилась вниз.

Мы с бабушкой уселись на мосту, открыв дверь и приготовив фотоальбомы. Нужно эти фотографии сохранить для домашнего архива. Нельзя потерять их. Перебирая карточки, как их называет бабушка, я наткнулась на свою фотографию.

Я поднесла ее поближе, овал лица, губы, нос. Все это было мое, но не глаза, они словно были холодными и чужими. Только сейчас до меня дошло, это не я. Бабушка не смогла бы распечатать мое фото, а я ей не отсылала. Тем более как она на чердаке оказалась?

— Это моя родная тетка. — Я посмотрела на бабушку, она указала на фотографию в моих руках. — Родная сестра моей матери. — И вдруг добавила, — старшая, пять лет разница. Мать моя с 1926, а она с 21.

Я перевернула фотографию, она была подписана:

«Терехова Мирослава Андреевна, май 1940»

— Ты смотри, нас одинаково зовут! — Я удивленно уставилась на фото. — И инициалы одни и те же. Да и фамилии похожи! Я Тихонова Мирослава Андреевна, а она Терехова.

— Да мы тебя в честь нее и назвали, детей-то у нее не было.

— Давно она умерла?

— Ууу — бабушка засмеялась, — Давно уж, она в 42-ом померла от воспаления легких, есть нечего тогда было, я-то ее не застала.

— Ну да, ты только в 43-ом родилась. Она в этом доме жила?

— А где же? — Бабушка вставила в альбом какую-то фотографию — Все здесь жили, как мой дед построил дом-то этот. — Она задумалась. — Мужиков он только не любит. — Она усмехнулась.

— В смысле, дом не любит? Почему?

— Дед мой, Андрей, дом как этот построил, его и расстреляли, он за белых⁴ воевал, все прятался, так и тут нашли. Ольга, бабка моя, с Мирославой и матерью моей, осталися. Мирослава, когда скончалася, моя мать замуж вышла, отца-то моего сразу и забрали на фронт, где-то под Днепром⁵ без вести пропал. — Она вздохнула, ее взгляд, словно находился где-то в прошлом. — Так и жили, я замуж вышла за Алешу, и тот потонул, через год, так я и осталась с Машенькой маленькой, хорошо мать помогала.

— Получается эта Мирослава была одинокой.

— Значит, да. — Бабушка протянула руку забрать у меня фотографию своей тетки, но я крепко сжала ее.

— Можно у себя оставлю? — Я сглотнула. — На время, потом уберу в альбом.

— Не потеряй только, одна фотография то её, больше нет.

Я посмотрела еще раз на фотографию и поразилась нашему сходству, заплети мне так же косу, буду вылитая.

— Оставь это на вечер, — бабушка указала на стопку фотографий, писем и бумаг. — Возьми в коробку сложи, потом переберем.

Бабушка ушла на кухню подогревать обед. Я встала, нашла коробку из-под утюга, и начала складывать туда бумаги. Под руку попался пожелтевший конверт, подписанный.

От кого: Карасёва Анатолия Никитича

Кому: Тереховой Надежде Андреевне

Я радостно начала осматривать конверт, это письмо от моего прадеда, моей прабабушке, когда они еще не были женаты. Конверт был аккуратно открыт с правого бока, не по-людски, как бабушка скажет. Я достала листок и развернула, это оказалась половинка страницы из книги. Чернила уже выцвели, и я еле разобрала почерк.

«Половица раз, два, три. Ты скорее отвори. Локотень мой забери, трестом палец уколи»

Я перечитала письмо несколько раз и все равно ничего не поняла. Я сравнила почерк на конверте и на листке. Совершенно не похож, я разочарованно вздохнула. Видимо кто-то добрался до этого письма раньше меня. Ладно, поищу его потом в коробке. Свернув листок с непонятным стишком, я положила его в чехол от телефона, чтобы не потерять.

— Это что? — Я ковыряла ложкой непонятную кашу, которую бабушка наложила в тарелку.

— Мятая картошка с яйцом.

— Ммм…

— Не бойся, ешь.

Я покачала головой, ну бабушка, как всегда, как что-нибудь придумает, хоть стой, хоть падай. Я попробовала кусочек, есть можно.

— Я тебе в терраску одеяло теплое принесла, укрываться.

— Зачем? — Удивилась я.

— Как зачем? Ты ко мне ночью, зачем пришла?

— Ааа… — я проглотила кусок хлеба. — Мне кошмар приснился, жутко стало, я и пошла к тебе.

— Ну ка, расскажи. — Я усмехнулась, бабушка всегда разгадывает сны. Как она все запоминает, что к чему сниться, не понимаю. Я в подробностях рассказала, что со мной произошло ночью.

— Да это домовой был — бабушка махнула рукой, и я подавилась. Как по ее велению. — Плач слышала, говоришь, выгоняет, что ли он тебя. — Она пожала плечами, и подвинула конфетницу ко мне. — Вон уберись дома, и конфеты на столе оставь ему.

Я громко фыркнула, детский сад какой-то. Но вечером я все же перемыла все в доме, стол на кухне отчистила до блеска и оставила на нем лишь конфеты.

— Мира! — Я выронила намыленную тарелку в раковину. Та с грохотом ударилась об остальную посуду.

— Что? — Крикнула я, вытаскивая наушник из уха.

— У меня пульт упал за телевизор, достань, — бабушка помедлила — пожалуйста.

Я ополоснула руки и пошла к бабушке в зал. Вместе мы отодвинули тумбочку с телевизором, и подвинули шкаф из переднего угла. Я просунула руку и достала пульт.

— Спасибо детка. — Бабушка поцеловала меня в макушку. — Подмети там, а то пылищи целая куча, а потом вместе назад подвинем шкаф.

Вздохнув, я пошла за веником, выгребла из-за шкафа фантики от конфет, клок волос, коробки от валерьянки и море спичек. Веник зацепился о гвоздь, я с силой дернула за него, и гнилая половица с треском надломилась, отдавая мне и веник, и ржавый гвоздь.

— Ба! — Крикнула я, поднимаясь на ноги. — Тут пол разваливается.

— Что там? — Бабушка заглянула за шкаф и присвистнула. — Худушка! Надо подложить что-нибудь. Сейчас принесу доску со двора.

Бросив веник на пол, я полезла за шкаф, посмотреть размер дырки. Доска вся сгнила и крошилась. В отверстии я ожидала увидеть погреб, но не тут-то было. Под полом, была еще одна доска, на которой лежал, вязаный мешочек. Немедля, я подняла его. От старости он выцвел, и потрепался. Отряхнув его от пыли и грязи, я развязала таинственную находку. Внутри лежал клочок бумаги, перевязанный красной ниткой, и большой, коренной, белый зуб. Брезгливо поморщившись, я все-таки достала записку и развернула.

«Локотень уже нашла, кровь на трест не пролила»

Нервно сглотнув слюну и запихнув все обратно в мешок, я задвинула шкаф, не дожидаясь пока бабушка, принесет доску.

— Ты чего его назад придвинула? — Удивилась бабушка, зайдя в зал, держа под мышкой небольшую деревянную доску. — А как же худушка?

— Там под полом, еще доска, не надо ничего подкладывать. — Немного поразмыслив, я все же показала бабушке, свою находку. — Что это может быть? Кто-то нам зуб подбросил?

— Не знаю ничяво. — Бабушка пожала плечами и взяла у меня мешочек. — Выброшу от греха подальше.

Оставшись в зале одна, слушая удаляющие шаги бабушки, скрип половиц и стук двери, я задумалась. Локотень. Где я это слышала? И наконец, я поняла, сняв чехол с телефона, я достала маленькую пожелтевшую бумажку.

«Половица раз, два, три. Ты скорее отвори. Локотень мой забери, трестом палец уколи»

Я не поленилась, встала и снова отодвинула шкаф. Отвалившаяся доска, была третья от стены. Волосы на руках встали дыбом. Возможно ли, что локотень — это зуб? И кто написал эти записки? И кто положил зуб под доску? Так еще и в мешочек, и записку еще одну положил. Мне осталось вылить чью-то кровь на какую-то тресту? Вопросы, на которые у меня не было ответов, словно вихрь вертелись в моей голове. Чертовщина какая-то, ни что иное, задвинув шкаф, выругалась я.

Примечания

4

Бе́лое движе́ние — военно-политическое движение разнородных в политическом отношении сил, сформированное в ходе Гражданской войны 1917—1922 годов в России с целью свержения советской власти.

5

Днепр — Город, областной центр Днепропетровской области Украины, центр Днепровской агломерации.