Становясь легендой

Алена Дмитриевна Реброва (2025)

Драконы населили Скаханн множеством народов. В мире, где технологии и магия развивались рука об руку, первые расы приходят в упадок, а новые, заручившись покровительством могущественных богов, становятся на вершину. Но хватит ли церкви белого пламени, чтобы навечно удержать древних в тени забвения? На Скаханне настало время, когда балансу сил вновь предстоит измениться. Царевич-пламень из цветущей тропической страны отправляется на север, чтобы просить совета рашемийских ведьм. Инквизитор решает воспитать сына казненных убийц-иноверцев в лоне церкви. Наследница древней рощи, вынужденная скрываться в человеческом городе, становится детской наставницей для бастарда-полукровки. Каждый из них займет свое место в грядущей легенде.

Послушник

"Люди-змеи, яркоглазые леннайи, толстые слевиты? Ха! Проклятые южане, никогда не знавшие настоящих лишений, не видевшие снега и не чувствовавшие голода, — вот, кого на самом деле стоит опасться Церкви! Боги никогда не были нужны им по-настоящему" — со слов семьдесят седьмого патриарха Маттемео.

— Мартин!!! Кто-нибудь видел этого несносного мальчишку!? Дьявольское отродье, попадись он мне!…

Старый иеродьякон, худой и сморщенный старик с козлиной бородкой, летал по монастырю разъяренной фурией. Его черная ряса, висящая на костлявом теле, как тряпка на пугале, развевалась во все стороны, так что все могли видеть дыру, красовавшуюся ровнехонько на заду почтенного старца. Через нее открывался вид на поношенное нижнее белье, сшитое из старых занавесок в блеклый цветочек.

Двенадцатилетнее чудовище, которое за все годы успело довести до белого каления каждого из обитателей монастыря, причем не один раз, пряталось в дровнице и злобно хихикало, наблюдая за своей выходкой черными, как смоль, глазищами. Кто бы мог подумать, всего пара капель нового клея на стуле старого иеродьякона, и сколько веселья!…

Вскоре хихиканье услышал один из монахов, добрый толстый Канни.

— Мартин, тебе лучше спрятаться получше! — тихо пробормотал он, вставая над дровницей и делая вид, что смотрит на соседний куст. — Если отец Шед тебя найдет, тебя выпорют розгами и снова посадят на строгий пост.

— Но ты ведь не сдашь меня, милый Канни? — ехидно раздалось под самым крупным поленом. Этот голос, полный издевки, был достоин самого сына дьявола. Или подростка, которого судьба заперла в четырех стенах глухого монастыря среди десятка ворчливых стариков. Брат Канни грустно улыбнулся.

— Разумеется нет! Верховный бог Клевор осуждает предательство, а мы все его верные слуги…

— Варка клея пока в тридцать три смертных греха не входит, так что я попрошу божьей помощи, чтобы дьякон не нашел меня…

— Молись усердно, друг мой, — усмехнулся Канни и поспешно отошел, пока отец Шед не заметил его подозрительного внимания к старой поленнице.

С тех пор, как пять лет назад Маран привез сюда этого мальчика, брат Канни присматривал за ним.

Маран был одним из немногих слуг Клевора, в котором вера сочеталась с рассудительностью, в Церкви его уважали и боялись, и сам Клевор не раз отмечал святого воина своим особенным покровительством. Никто не посмел возражать, когда Маран объявил, что мальчик из Ишимера, сын террористов, останется под лоном Церкви, хотя только Боги знают, стоило ли обрекать ребенка на пожизненное заключение.

Дикого, как волчонок, ребенка обрили, дали новое имя, научили читать книги, приобщили к религии и вечерним молитвам, заставили носить монашеское облачение и отучили есть мясо, но сделать из уроженца Ишимера смиренного монаха… это было невозможно. Дикий нрав паренька рвался наружу, словно хищная птица из тесной клетки, а острый ум вгрызался в постулаты религии, как голодный ворон к хлипкую жестянку. Мартин подвергал сомнению все, что слышал, и задавал такие вопросы, от которых старых святош бросало в пот. Мартина уже выгнали за побег из монастырского приюта, чтобы он не портил светлые умы других детей, и уже несколько раз пытались выдворить отсюда, самого глухого монастыря Церкви — единственного места, где согласились принять сына убийц.

Многие сотни лет сюда не ступала нога ребенка, здесь собирались самые преданные служители Церкви, отрекшиеся от мира во имя служения высшему знанию. Задачей монастыря было охранять древнейшие рукописи, доступ к которым был разрешен только мудрейшим из мудрых. Тихая и размеренная жизнь стареющих монахов затрещала по швам, когда в стенах древнего монастыря появился чернявый чертенок.

В прежнем месте он без конца пытался сбежать, но тут бежать ему было некуда: монастырь находился посреди глухого леса в нескольких днях тяжелого пути до ближайшей дороги. Единственными дозволенными развлечениями для ребенка было прыгать по крышам, до лазать по деревьям в саду. Однако, мальчик оказался смышленый, — даже слишком, — и нашел повод для веселья в лице каждого из старых монахов.

Он подменял писчие перья на щепки, подкладывала игумену в одежду лягушек, из раза в раз пришивал к одежде алтарника отличительные знаки высшего духовенства, мастерил из дерева уморные лица, в каждом из которых легко можно было узнать оригинал… Больше всего доставалось бедняге отцу Шеду: как самый старый и самый ворчливый, он стал любимой игрушкой Мартина.

И, хотя все монахи, пришедшие в этот монастырь, годами постигали путь смирения, не так-то легко было сдержать свою грешную душу, когда спустя десятки лет покоя обнаруживаешь, что вместо каши жуешь деревянную щепу с молоком.

Влияние Марана, покровителя мальчика, было огромно, но не безгранично, и Канни беспокоился, что в конце концов шалости паренька доведут здешнего игумена и тот внемлет просьбам отца Шеда.

Ночью того же дня брат Канни искал ребенка, которого наверняка нашли и наказали. Он заглянул в молельню, в сарай, на кухню, но в конце концов обнаружил мальчика в библиотеке. Мартина заставили переписывать обветшавшие летописи на новую бумагу.

— Допрыгался, братец, — проговорил толстяк, заходя в холодную комнату, которую освещала одна только тусклая свечка на столе. Все глаза парню испортят…

— А ты говорил пост! Ха, они снова посадили меня писать! Считай, легко отделался, — живо воскликнул паренек, отрываясь от пергамента. Его черные глаза блестели, как у вороненка. — Зуб даю, игумену понравилась моя шутка! Клей ведь и впрямь отличный вышел!

— Держи, — брат Канни вытащил из широко рукава рясы булку постного хлеба и положил на стол. — Я бы тебе молока принес, но брат Шед опять все выпил.

— Спасибо, Канни, — мальчик благодарно взглянул на монаха, беря хлеб. — Но, знаешь, я ведь и без еды могу: не в первый раз уже. Вдруг увидят, что ты для меня берешь?

— И что они мне сделают? — хохотнул толстяк. — Заставят переписывать эти прекрасные образцы первых летописей? Я и сам с удовольствием за ними посижу! Таких манускриптов не найдется в библиотеке самого патриарха!

— Да, в этот раз в самом деле что-то интересное, — согласился парень, опуская взгляд на только что написанные строки. К булке он так и не притронулся: Мартин никогда не позволял себе есть бездумно, деля внимание между пищей и чем-то еще, даже если был очень голоден. Удивительно, но некоторые религиозные ограничения он перенял как вернейшие привычки. — Только послушай, тут говорится о том, как появились первые боги!

— Ну-ка, ну-ка…

Брат Канни уселся на жесткую лавку рядом с пареньком, и тот указал ему на свежие строки, выведенный каллиграфически точным почерком.

— Тут сказано, что они просто поднялись туда! Посмотри: «…И когда взошел Святейший Кирик на гору Ард, камень, на котором он стоял, откололся и полетел по небу, вознося его над землей, как первого бога»!

— Ха-ха, Мартин, ты опять все напутал! Этот участок стоит перевести как «камень, на котором он стоял, откололся, и Святейший Кирик вознесся над землей и стал Первым богом».

— Да с чего ты взял!? — возмутился юноша, хмурясь и всматриваясь в строки на древнем языке. — Вот же, «камень полетел, вознося его…».

— Если бы в поднебесье можно было бы попасть, летая на откалывающихся от гор камнях, все бы уже давно там побывали, как думаешь?

— Может, никому просто в голову не пришло! — заявил Мартин, сверкая черными глазами. — Я сижу над этим древнем языком с пяти лет, может, я его лучше других выучил!

— Что ж, раз леннайи, у которых этот язык родной, до сих ничего не поняли из этих бумажек, — которые мы у них и взяли, между прочим, — то у тебя есть все шансы сделать это первым, — добродушно заметил монах. — Получи благословение на паломничество на Ард и полетай там на камнях.

— Паломничество? — Мартин нахмурил черные брови и почесал бритую голову, на которой уже темнели быстро отрастающие волосы.

Мальчику еще не стукнуло и тринадцати, но он отлично понимал свое положение. Он знал, что его родители творили ужасные вещи, убивали невинных людей, и даже не ради наживы — они так выражали свой протест мироустройству. Клевор, бог справедливости, велел своим инквизиторам уничтожить все селение без исключений, чтобы спасти невинных. Сам Мартин остался жив только благодаря тому, что один из инквизиторов, — Маран, — заступился за него и определил в монастырь, заявив, что верным служением Церкви мальчик искупит поступки родителей и облегчит их участь наверху.

Мартин был жив, с ним хорошо обращались, но он рос с мыслью о том, что никогда не покинет стен монастыря.

— А разве мне можно уйти в паломничество?

— Разумеется! Тебе нужно доказать, что ты достиг достаточного уровня духовного развития, принять семь первых обетов, и тогда Клевор может благословить тебя на паломничество. Может быть, даже разрешит занести свои наблюдения в манускрипты, которые будут векам храниться в монастырях.

— Я смогу путешествовать и вести свои собственные записи? — переспросил мальчик, его брови взлетели вверх. — А что для этого нужно сделать?

— Ты должен стать монахом, настоящим монахом. Посвяти свою душу богу, и тогда Клевор, возможно, заговорит с тобой, откроет тебе все тайны, о которых ты его спросишь, направит тебя. Наш покровитель отзывчивее иных богов.

— А с тобой он говорил?

— Я просто ленивый толстый старик, — улыбнулся брат Канни. — Но с Мараном говорил. Спроси его, когда он снова приедет сюда.

— Маран никогда не рассказывал об этом, — задумчиво заметил Мартин.

— Он поистине божий любимец, мальчик мой. Это честь, знать такого человека. Бог наделил его исключительными способностями, которые помогают справляться со многими вещами.

— Например с темными магами?

— Да, например с ними, — серьезно кивнул брат Канни. — Маран научился видеть их ауры, — кружева, иначе говоря, — и определять по ним суть человека. Это дано только магам или очень, очень духовным людям, научившимся во время долгих медитаций слушать и видеть больше, чем другие.

— А что еще он может? — заинтересованно спросил мальчик. Он много слышал о поразительных способностях рукоположенных, но не задумывался о том, что это может быть правдой. Он уже давно понял, что не всем религиозным текстам стоит верить.

— Белое пламя, данное ему Клевором, может укреплять плоть волей духа, делать его в несколько раз сильнее, быстрее и выносливее, чем обычный человек. Раны заживают на нем лучше, а магия не причиняет вреда. Но все это — следствие долгих лет подготовки и смирения. Маран даже провел три года в пустыне в обете молчания, чтобы укрепить свой дух и очистить разум. Это выдающийся человек, Клевор не спроста избрал его.

— И, если я пойду по его пути, Клевор заговорит со мной и благословит на паломничество?

— Если ты в самом деле этого захочешь, то так оно и будет, — произнес толстый монах с улыбкой.

Мартин кивнул, мысли его были уже далеко отсюда.

Посидев еще немного с мальчиком, брат Канни ушел к себе, не подозревая, что своими словами только что навсегда изменил судьбу ребенка.

Потекли дни, недели, затем месяцы. Мартин не мог дождаться, когда приедет его покровитель, чтобы расспросить у него про Клевора.

Помимо бога справедливости в поднебесье обитали и другие, но все они были слабые и, как казалось Мартину, совсем ни на что не влияли. Их статуи находились в храмах, к ним приходили молиться, но это как будто из вежливости. За настоящей помощью люди всегда шли к Клевору, и достойным он помогал.

Мальчик увлекся манускриптами, а когда его наказание закончилось, попросил оставить ему это занятие. Такое рвение к знаниям понравилось старым монахам, и они разрешили пареньку проводить в хранилище столько времени, сколько он захочет, — что угодно, лишь бы он не трогал почтенных старцев, одурев от скуки. Только брат Канни был недоволен и сетовал на то, что не дело это, запирать ребенка в холодном подвале, пусть даже по его собственной воле.

Когда инквизитор, наконец, приехал навестить своего питомца, Мартин не мог дождаться момента, когда сможет заглянуть к нему в комнату и поговорить наедине. Обычно по приезду Маран долго беседовал с игуменом, рассказывал новости из внешнего мира, и это могло тянуться целый день.

Наконец, наступил вечер, и мальчик выскользнул в коридор, двинувшись к келье инквизитора. Когда он вошел, тихо скрипнув дверью, Маран стоял на коленях в вечерней молитве, низко склонив голову. Между его пальцев были переплетены четки с тяжелым серебряным символом Клевора — кольцо, охватывающее три вертикальные линии.

Мартин осторожно сел на краю кровати и стал дожидаться, пока молитва кончится.

— Что такое, Мартин? — устало спросил инквизитор.

Он немного постарел с тех пор, как привез сюда мальчика. Они виделись достаточно редко, чтобы Мартин мог заметить эти изменения.

— Тебе хорошо здесь? Мне сказали, тебя заинтересовали манускрипты леннйев, — продолжил Маран, усаживаясь на кровать рядом с мальчиком.

— Там написаны интересные вещи, — кивнул Мартин, во все глаза смотря на своего героя. — Про богов. Брат Канни сказал, ты говоришь с Клевором.

— Он обращался ко мне несколько раз, — кивнул инквизитор.

— Я хочу стать паломником, — вдруг выпалил Мартин. — Я хочу найти гору Ард!

Пару секунд лицо инквизитора оставалось каменным, но потом его прорезали морщины: Маран тихо рассмеялся.

— Зачем тебе она? — спросил он, ласково смотря на ребенка.

Мальчик замялся. Он помнил реакцию брата Канни на свои слова и не хотел, чтобы Маран смеялся над его затеей. Однако, все эти месяцы мысли об Арде не выходили у него из головы, преследовали днем и ночью. С того самого дня, как он впервые увидел в небе капала, вопрос о том, как боги умудряются держаться так высоко, не отпускал его мысли ни на день.

— Хочу вести собственные исследования, — в конце концов ответил Мартин. — Хочу оставить свой след в архивах церкви.

— Для этого нужны очень серьезные познания, — заметил Маран. — Только мудрейшие из мудрых могут сохранить свои записи в библиотеках Церкви. Нужно учиться очень много лет.

— Я это умею, — без тени сомнения ответил ребенок, чем развеселил инквизитора еще больше. Однако, зная про гордый нрав паренька, Маран сдержал улыбку. — Но брат Канни сказал, что для паломничества нужно получить благословение Клевора.

— Ты еще многого не знаешь, — ответил Маран. — Очень многого. Если ты хочешь услышать бога, сначала ты должен научиться слушать свою душу и видеть души других. Чтобы узнать об этом больше, тебе нужно стать послушником. Тогда тебе расскажут о вещах, которые изучают в Церкви.

— О кружевах и магии без магии? — спросил Мартин, его глаза заблестели. — О том, как не дышать или не есть? Как вдесятеро стать сильнее обычного человека и пережить смертельные раны?

— О том, как стать достойным человеком, несмотря на все соблазны этого мира, — покачал головой Маран. — После того, как ты управишься со своей душой, совладать с телом будет намного проще.

— Думаю, молчать три года и жить в пустыне не сложно, — серьезно заметил ребенок.

— Раз ты знаешь про обет молчания, тогда ты должен знать, что нужно для послушания, — усмехнулся инквизитор. — Если решишь пойти по этому пути, я помогу тебе. Но помни, что дороги назад у тебя тогда не будет.

— А разве у меня есть другой путь? — задал встречный вопрос Мартин. Взгляд, которым он взглянул на Марана, был совсем не детским. — Разве не за тем ты оставил меня, сына убийц, в живых? Я просижу в этом монастыре до самой смерти, если не стану монахом-паломником!

— Церковь защитит тебя, даст еду и кров, работу, а это немало, — сказал Маран. — Ты можешь стать алтарником, помогать в таинствах. Но ни я, ни кто-либо другой не можем заставить тебя стать монахом и посвятить свою душу одному из богов. Это должен быть твой выбор. Ничего не говори сейчас, обдумай все хорошенько. Мы обсудим это, когда я приеду в следующий раз, хорошо?

Мартин кивнул, но в глазах его полыхала решимость. Он уже знал все, что ему нужно знать.

— Я привез тебе кое-что.

Обычно Маран всегда привозил с собой сладости или игрушки, потому мальчик с нетерпением ждал его приезда. Но в этот раз Мартин совсем забыл про подарки и теперь был приятно удивлен.

Инквизитор наклонился к своей походной сумке и пошарил внутри рукой. Наконец, он вытянул оттуда сверток.

— Это орехи в сахаре, как ты любишь. А это… — он сделал усилие, чтобы вытянуть нечто, лежащее на само дне. — Это я нашел в одной лавке в Ишимере. Твой народ любит такие вещи.

Он показал мальчику деревянный кирпич, покрытый геометрическими узорами. Маран повертел его в руках, нажал комбинацию на уголках и узорах, и тогда кирпич раскрылся. Это была шкатулка.

— Здорово!

Мартин взял шкатулку и с интересом осмотрел ее.

— Ее можно разобрать?

— Ты можешь попробовать, — усмехнулся инквизитор.

— Спорим на мешок орехов, к твоему следующему приезду я сделаю такую же? — хитро улыбнулся юный ишимерец.

— Спорим, — миролюбиво кивнул Маран.

Через несколько дней инквизитор уехал, а Мартин стал готовиться к послушанию. Он хвостом ходил за отцом Шедом и упрашивал того научить его всему, что нужно для прохождения испытаний. Ворчливый старик долго не соглашался, помня гнусные выходки мальца, однако, в конце концов взялся учить Мартина всему необходимому.

Спустя месяцы юноша был готов пройти обряд посвящения, его покровитель бросил все дела в Церкви и приехал в глухой монастырь, чтобы присутствовать при этом событии. Однако, из-за непогоды он опоздал и прибыл на день позже.

Когда Маран вошел через ворота, его встретил высокий молодой человек, рубаху и штаны из мешковины сменил светлый костюм послушника — хлопковые брюки и свободная туника.

— Тебя не узнать! — воскликнул Маран, с гордостью осматривая вытянувшегося юношу. Тот улыбнулся в ответ, и инквизитор заметил, что его подбородок уже не раз был выбрит. А ведь в последний раз они виделись чуть меньше полугода назад, как и все ишимерцы, Мартин взрослел рано.

Они прошли в главный зал монастыря, где уже собрались за обедом другие монахи. В честь посвящения Мартина был устроен настоящий пир — на столе появились соленья, хранящиеся в кладовой для особых случаев. Брат Канни сиял от гордости за воспитанника и от счастья, что наконец-то можно вкусно поесть, не нарушив ни одного обета.

После того, как трапеза была закончена, все разошлись по делам, а Маран решил посидеть с подопечным в тишине на улице. Они отправились на прогулку вокруг монастыря, болтая о том и сем. В конце концов они устроились под навесом дровницы, чтобы отдохнуть в тени.

— У меня кое-что есть для тебя, — вдруг сказал Мартин. Он сунул руку в свернутую ткань, перекинутую через плечо, и вытащил оттуда деревянный кирпич, покрытый геометрическими узорами.

— Ты все-так разобрал ее, — усмехнулся Маран, принимая подарок. Разумеется, в монастыре у Мартина не было ни инструментов, ни нужных материалов, и до оригинала поделке было далеко, однако шкатулка получилась прекрасная.

Инквизитор попробовал открыть подарок, но у него не вышло. Он попробовал снова, и опять потерпел неудачу.

— Что ты сделал? Она не открывается!

— Открывается, только не так. Я немного усовершенствовал механизм, — довольно объяснил юноша ломающимся голосом. — Не переживай, то, что внутри, долго не испортится! У тебя есть время разобраться.

Маран посмотрел на своего подопечного и впервые за все годы усомнился, верным ли решением было привести ишимерца в Церковь.