Алёна. О давно прошедшем. Непридуманные истории из жизни необыкновенной девочки

Алена Бунина, 2017

«У вас в руках моя книга, которую я писала целых пять лет. Хочу предупредить сразу, что я не профессиональный писатель. Просто мне хотелось поделиться своими воспоминаниями. Все события, о которых я рассказываю, имели место быть со мной и моими подружками, то есть всё написанное здесь не художественный вымысел, а реальные зарисовки из моей жизни. Что сказать ещё? Разное бывало: и весёлое, и грустное, и очень хорошее, и очень неприятное. Прочитав эту книжку, сами узнаете обо всём…»

Часть вторая. Наташа

Новое платье

Зимой я как-то раз рискнула зайти в секс-шоп. Из любопытства. Сами знаете ассортимент таких магазинов? В те времена они стали только-только появляться. И здесь мне очень повезло. В продаже были силиконовые груди. Вот только с размерами забавно: или второй номер, или четвёртый. У меня был учебный отпуск из института, но в тот день я ездила за зарплатой, и, может, не только из любопытства, а ещё и потому, что в кармане были деньги, я туда и зашла. Я, естественно, купила себе четвёртый номер и осталась почти без денег. Но зато в пакете у меня лежали две картонные коробочки.

Собравшись с духом, я запила в другой магазин купить лифчик четвёртого размера. Такого у меня точно не имелось, да и вся моя одёжка хранилась у Наташки. В Москве не было ничего. Всё опять было непривычно, как поначалу летом, потому как я впервые покупала женское бельё. Но, так или иначе, лифчик улёгся рядом с моими коробочками в пакете. Скорей домой, пока все на работе.

Надев лифчик и положив в него груди, я почувствовала такое, что словами трудно передать. Я так и ходила почти до самого прихода родителей с работы, а потом всё это спрятала до лета.

Наконец, в последних числах июня, сдав летнюю сессию, я полетела в милый моему сердцу подмосковный городок.

Приехала я туда под вечер. Во дворе сидели наши ребята и Наташка.

— Наташа! Я приехала! — кричу ей, и мы бежим навстречу друг другу. С размаха обнимаемся и крепко целуемся, никого не стесняясь.

— Я тебя заждалась, — говорит Наташка.

— Экзамены, — отвечаю ей, и в обнимку идём к моему подъезду.

За спиной у меня внушительных размеров рюкзак. Наташка хлопает по нему:

— Вещи?

— Да. И ещё кое-что, — отвечаю.

— А что? — любопытничает Наташка.

— Увидишь, — говорю.

— Ладно, приходи ко мне завтра.

— А родители? — спрашиваю её.

— Отец уехал в свой город, на Волгу, а мать в деревне. Ведь сегодня же пятница, — говорит Наташка. На том и расстались.

Утром беру свои приобретения и галопом к Наташке. В большой комнате торжественно водружаю всё на стол. Наташка разворачивает пакетик, там лифчик. Открывает коробочки.

— С ума сойти… — в какой-то растерянности говорит Наташка. — Это что же, груди? И из чего они?

Она берет одну в руки, вертит и так и сяк, пробует на ощупь:

— Совсем как настоящие! — восторгается она.

— Да, примерно как у тебя, — говорю ей.

Наташка трогает себя за грудь, потом опять за грудь на столе.

— Силикон! — объявляю ей.

— Ну девонька, теперь ты будешь совсем как я, — смеётся Наташка и тут же спрашивает, — а лифчик ты сама покупала?

Я с гордостью киваю головой.

— И не страшно было?

— Скорее непривычно, — отвечаю.

Она улыбается и целует меня в щёку.

— Знаешь, теперь тебе надо бы новое платье купить. Вон грудь какая большая, — говорит Наташка. Я, конечно, соглашаюсь.

— Тогда переодевайся, — говорит Наташка.

Сначала трусики, лифчик, в него своё приобретение и надеваю прошлогоднее голубое платье. И правда: грудь обтянута платьем так, что кажется оно вот-вот разорвётся.

— Видишь какими у тебя за зиму большими груди стали? Это ты растёшь, девочка! — опять смеётся Наташка.

— Наташ, а давай футболку с юбкой, — предлагаю.

— А ведь точно! Футболка-то тянется, — Наташка уходит и возвращается с моей синей юбочкой и белой футболкой. Я переодеваюсь.

— Ну вот, совсем другое дело, — Наташка крутит меня в разные стороны. — Садись, красоту делать будем.

Когда я готова, едем в райцентр.

Сразу скажу, что после зимы было всё-таки опять непривычно выходить на люди. За год я прибавила в росте, и босоножки, которые были мне великоваты прошлым летом, теперь были только-только впору. Пока ехали в автобусе, я немножко пообвыклась и стала почти прежней Алёной.

На центральной площади располагалась барахолка. Так было почти везде в те времена.

— Давай посмотрим тебе обувку, — говорит Наташка.

Я ей шёпотом:

— Ты забыла, какой у меня размер?

Но Наташка меня не слушает и бодро шагает между прилавками.

И ведь везёт же дурам! У какого-то зачуханного деда выставлены на продажу далеко не новые, но в приличном состоянии три пары обуви. И одна пара это красные босоножки. Очень большие. Я их примерила, в самый раз! Отдали деду деньги, даже не торгуясь.

— Вот видишь! Я как знала, что надо пройтись здесь, — гордо говорит Наташка.

Я киваю головой, а на ногах у меня красные босоножки, которые полностью «гармонируют» с моей синей юбкой и белой футболкой. Наташка смотрит на меня и прыскает в кулак:

— Идём быстрее в магазин.

Магазин этот одна из достопримечательностей райцентра. Он достаточно новый, четырёхэтажный. Прямо как местный ГУМ или, на худой конец, ЦУМ.

Заходим внутрь. Женская одежда на втором этаже.

— Как подойдём, ты молчи. Я сама буду говорить, — учит Наташка.

— Наташ, ты чего? Я по-девчачьи говорить ещё не умею.

— Тем более. Это просто удача.

Подходим:

— Нам нужно вот на эту девочку хорошенькое летнее платьице. И желательно красного цвета.

Наташка заталкивает меня в примерочную кабинку:

— Давай раздевайся.

Я снимаю юбку, футболку и остаюсь в белье. Наташка заходит ко мне и протягивает первое платье.

— Нет, не то…

Только третье платье показалось Наташке удачным: красное, в белый горошек, рукавчики выше локтя фонариками, спереди на пуговках, а вокруг шеи тоже красный воротничок.

— Ну вот. Я думаю, что в самый раз. Сама понимаешь, тебе открытые платья не подойдут, — говорит Наташка.

Я соглашаюсь, потому что мне самой платье понравилось, а ещё больше из-за того, что в магазине духота была страшная, а у меня, на всякий случай, причёска. Наташка уходит платить, а я выхожу из кабинки со своей старой одёжкой в свертке и жду её.

Выходим на улицу. Какая благодать! Ветерок обдувает лицо, голые руки и ноги. Дышать становится легче.

— А классно! Просто классно выглядишь, Алёночка! — Наташка явно довольна и собой, и покупкой.

Я ей:

— Пойдем кваса, что ли, попьём. Сил нет!

Мы пьём квас, покупаем мороженое и идём к вокзалу, чтобы взять такси. В автобусе ехать я наотрез отказалась.

— Наташ, первый день ведь и такие перегрузки. Как хочешь, а в автобусе я просто околею!

— Ладно. Только не околей, пока до вокзала дойдём, — смеётся Наташка.

А надо сказать, что от центральной площади до пункта нашего назначения путь далёкий.

Сначала шли по солнечной стороне. Под ногами асфальт плавится, в руках всё мороженое растеклось. Но спасает ветер. Он обдувает разгорячённое лицо, опять же залетает под платье, так что жить можно. Переходим на другую сторону улицы, в тень. Тут ещё и деревья растут, так что идти стало совсем хорошо. О чём-то тихо разговариваем, ведь за зиму столько новостей набралось у каждой.

Незаметно приходим на вокзал. Садимся в машину и переводим дух. А мимо нас пролетают знакомые поля и перелески, и всё ближе наш родной городок.

У автобусной остановки вылезаем из машины.

— Пойдём в парк, — говорит Наташка. — Чего дома делать?

И мы направляемся в парк, как прошлым летом, тоже из машины и тоже приехав из райцентра, но тогда это было вечером после кино. Там, под деревьями, прохладно. Садимся на скамейку, и вот он, долгожданный отдых.

Но вот где-то загремел гром.

— Наташ, а не пора ли нам ноги делать? — говорю я.

— Ой да ладно тебе! — отвечает Наташка. — Дождя не будет, мимо пройдёт.

А вот тут она не угадала. Дождь хлынул как-то сразу и очень сильно. И в то же время солнце по-прежнему светило. Грибной дождик!

Мы бегом из парка. Я бегу, а моя новая грудь колышется при каждом шаге вверх, вниз. Я от этих ощущений и дождя не замечаю.

Прибежали к нам во двор. Все мокрые. Моя причёска насквозь и в разные стороны. Новое платье облепило грудь, и казалось, что она стала ещё больше.

— Ну, подруга, вот мы твоё платье и обновили! — смеётся Наташка.

Сняли босоножки и босиком по тёплому асфальту пошли домой.

Дома разделись: на Наташке только трусики, а я ещё и лифчик оставила, не хотелось расставаться со своим богатством. Устроились за столом, на кухне.

А за окном на фоне чёрно-фиолетовой тучи зажглась яркая радуга. И казалось, что это знак и всё у нас с Наташкой будет хорошо.

Москва

Как-то раз сидели мы у Наташки. На мне красная футболка, чёрная юбка значительно выше коленей, но не мини. К тому времени я с Наташкиной помощью уже достаточно прибарахлилась, и до сих пор помню почти каждую свою тогдашнюю вещь. Сидела пока непричёсанная и без макияжа, потому что мы ещё не решили, как провести день. Времени было что-то около девяти.

Я всё время поддёргивала свою грудь вверх, потому как под её тяжестью лифчик на спине задирался чуть не до шеи.

— А я знаю, чем мы сегодня займёмся, — сказала Наташка, глядя на мои мучения.

— И чем же это? — спросила я, в очередной раз подтягивая грудь и опуская лифчик на спине.

— А поедем и купим тебе лифчик-полуграцию. Сейчас у тебя на спине два крючка, а там будет много, да и сам этот лифчик значительно шире. Вот и перестанешь мучиться, — говорит Наташка.

Надо сказать, что проблемы эти начались буквально в первый день, когда мы ездили за платьем, но за множеством новых ощущений я на это как-то тогда не обращала внимания. Но потом всё это меня достало.

— А как же я в этом лифчике поеду? — спрашиваю.

— Ты не переживай. Очень многие женщины так и ходят. Привыкли и не замечают этого. И ты, Алёночка, потерпишь, — отвечает Наташка. — Садись. Красить тебя буду.

Когда всё готово, надеваю красные гольфы, которые меня уговорила купить Наташка. Я-то ей про то, что они на футбольные гетры похожи, но мне категорически было заявлено, что я ничего не понимаю. А сама Наташка одела синее джинсовое платье и носочки!

— А ты чего? У тебя ведь тоже гольфы есть! — говорю ей.

Она только рукой махнула. Ладно.

Приехали в тот же самый универмаг в райцентре, но ничего подходящего там не было. Наташка было заикнулась насчёт барахолки, но уж тут я наотрез отказалась:

— Я что, себя на помойке нашла? Одно дело обувь, а ведь это бельё!

— Тогда поехали в Москву, — говорит Наташка.

Меня как будто из ведра ледяной водой окатили:

— Ты что? Смерти моей хочешь?

— Но ведь здесь-то ты не умираешь. А какая разница? Подумаешь, Москва! — заявляет Наташка.

Я глубоко вдохнула, выдохнула и говорю:

— Поехали!

И мы потопали на вокзал.

Заходим в электричку. Она местная, до Москвы. Сажусь у окошка, Наташка рядом. Ну и поехали. Электричка тащилась со всеми остановками.

Наконец Москва. Почти все уже вышли из вагона, а я сижу, как-будто меня цепями приковали к месту.

— Ты чего сидишь? Идём! — тормошит меня Наташка.

Я встаю, ноги как ватные. И вот я, девочка Алёночка, впервые ступаю на московскую землю.

Вокзал. Вокруг народа тьма! А мне кажется, что все смотрят на меня, и ощущение такое, будто я голая, как это было в первый раз.

Наташка видит, что со мной творится что-то неладное:

— Эй! Очнись! Выглядишь ты сегодня на все сто!

— Я не могу, — говорю. — Мне кажется, что все догадываются, что я ну не совсем девушка, и все пялятся на меня.

— Прекрати. Никто на тебя даже и не смотрит. Идём. Тут недалеко от вокзала магазинчик есть. Я там себе кое-что покупала, — говорит Наташка. — Ну смелей!

Я иду, ноги постепенно приходят в норму, но всё равно не по себе. Да ещё как!

Выходим на привокзальную площадь и идём дальше к тому переулку, где расположен магазин. Немного прихожу в себя и начинаю с интересом крутить головой. И ведь права Наташка: никто на нас не обращает внимания. А что это значит? Для меня? Это значит, что и здесь, в Москве, я опять для всех девушка.

Но беда не приходит одна. В этом магазинчике опять нет того, что нам нужно.

— Тогда поехали в ГУМ, — заключает Наташка.

Я хоть и пообвыкла чуток, но ведь не настолько:

— Ты с ума сошла! Смерти моей хочешь?

Но Наташка только смеётся в ответ:

— Повторяешься, подруга. Кому лифчик нужен?

— Да чёрт бы с ним, с этим лифчиком! Я уж лучше помучаюсь.

— Нет, дело надо доводить до конца! — решительно говорит Наташка.

Я опять делаю глубокий вдох, выдох:

— Семь бед — один ответ! Едем!

Идём к метро на другую сторону улицы по подземному переходу. Там тоже весьма оживленно. Меня задевают:

— Извините, девушка!

И от этого извинения (казалось бы, пустяк!) ко мне приходит уверенность.

В метро я вхожу уже совсем смело. Я Алёна! На эскалаторе стоим Наташка выше, я ниже и спиной по ходу. Внизу спокойно проходим на перрон и садимся в поезд. Ветер раздувает мои волосы, залетает под платье, и что с того? Я же девочка, мне это привычно, а значит, всё встало на свои места и мне опять всё начинает нравиться. Всё чудесно!

Приезжаем на «Охотный ряд», тогда ещё «Проспект Маркса», и на пересадку, на «Площадь Революции», а там уже поднимаемся вверх и по переходу рядом с музеем выходим к ГУМу.

Заходим внутрь.

— И куда дальние? — шёпотом спрашиваю у Наташки, но она уверенно топает по лестнице на второй этаж и по балкону идёт напрямик к какому-то павильону. Я за ней еле поспеваю.

В павильоне женское бельё. У меня аж глаза разбежались! Это ведь не то, что было зимой, когда я одна покупала лифчик: рядом подруга! И наконец я увидела то, что Наташка хотела мне купить: чёрного цвета, широкий, сзади два ряда крючков и чашки, отделанные кружевом.

Наташка спрашивает четвёртый размер, платит деньги, и, забрав лифчик, выходим.

— Пойдём-ка, ты его наденешь, — говорит Наташка.

— Это где?

— А ты не догадываешься? — спрашивает она и улыбается.

Туалет! Женский!

— Не пойду я туда! — говорю.

— Да ладно. Там наверняка и нет никого. Завязывай! Ты Алёна, такая же, как и я, девушка! И нечего бояться.

Действительно, чего такого? Да и за этот день я уже ко всему привыкла.

Спускаемся вниз, заходим. И правда никого. Идём в кабинку. Я раздеваюсь до пояса. Все шмотки отдаю Наташке. Она протягивает мне новый лифчик:

— Застёгивай спереди, потом повернёшь, — шепчет она.

Я делаю всё, как она сказала, надеваю лямочки на плечи, кладу в чашки груди. Это просто чума! Лифчик обхватывает меня до конца грудной клетки, груди плотно прижимаются. У меня перехватывает дыхание от восторга. Я показываю Наташке большой палец и хочу выйти.

— Футболку надень, дура! — шипит Наташка.

И то правда. Надеваю футболку. Выходим. По-прежнему никого. Видно Бог надо мной смиловался хотя бы в этом.

Дальние на улицу. В новом лифчике чувствую себя так, что словами не описать!

— Давай пройдёмся, — предлагает Наташка.

И я неожиданно для себя отвечаю:

— Давай!

А про себя думаю, что совсем девка обнаглела.

Идём по Никольской к Лубянке. Вокруг опять толпа, но я уже полностью в порядке. Купили даже по мороженому — жарко. На Лубянке спускаемся в метро. Ветерок опять нежно залетает под платье. Чувствую себя совсем уверенно и свободно. Без приключений садимся в электричку и едем домой.

От вокзала в райцентре берём такси. Тогда это стоило совсем недорого, не то что сейчас. Поднимаемся к Наташке. Время восемь часов вечера.

— Ну и как тебе? — улыбаясь спрашивает Наташка.

— Необычно и здорово было. Но сейчас только здорово! — отвечаю ей.

Вот так я в первый раз и побывала в Москве.

Автомобилистки

— Сегодня после обеда Людка с мужем приедут, — говорит Наташка.

— Это как? Мне, что, опять немой быть? — возмущённо спрашиваю я.

— Ну не немой, а просто осторожной.

Мы у Наташки в деревне. Уже второй день валяемся за домом, загораем и ничего не делаем. У меня новый купальник: плавочки такие тонюсенькие, а лифчик гораздо больше прошлогоднего. Оно и понятно, ведь грудь у меня выросла, как говорит Наташка. Лифчик завязывается сзади и на шее. Вчера мы обе были красные. Наташка и до сих пор такая. А у меня всегда после первого дня к утру загар уже проявляется. Как встали, посмотрелась я в зеркало, а там на моей груди два белых пятна, как капельки, а от них на шею и на спину полосочки. И так мне это понравилось!

— Смотри, — говорю Наташке, — красота какая!

Она только улыбается в ответ.

Часа в четыре за калиткой раздаётся автомобильный сигнал.

— Приехали, — говорю я мрачно. Надеваю платье и иду за Наташкой встречать.

Из машины из-за руля вылезает Людка:

— Вы только посмотрите на эту скотину! Нажрался опять! Хотела его дома оставить, да куда там! До машины допёрся сам, а пока ехали, уснул, паразит!

Людка со злостью открывает заднюю дверь:

— Лыч! Просыпайся! Вылезай!

Людка всё время своего мужа Лычом зовёт, и я сейчас даже и не вспомню, как его звали на самом деле. Лыч что-то мычит в ответ, но вылезать из машины не собирается.

— И что с ним делать? — всплёскивает руками Людка.

— Подожди, дай я попробую, — говорит Наташка.

Через какое-то время Лыча всё-таки вытаскивают из машины, и Наташка уводит его в дальнюю комнату спать.

— Теперь, гад, до утра дрыхнуть будет, ну и чёрт с ним! Нам же спокойнее будет, — это Людка говорит уже мне. А я стою в сторонке и помалкиваю, а у самой на душе радостно: надо же было Лычу нажраться! Как раз вовремя, теперь я смогу говорить.

Возвращается Наташка:

— Обедать где будем?

— Давай в саду, — говорю я.

И вот мы накрываем на стол и садимся обедать, три подружки. Сидим долго, разговоры говорим. И вдруг Наташка заявляет:

— Лыч спит. Машина стоит. Знаешь, Люд, а поедем-ка мы с Алёнкой покатаемся!

— Хорошо. Только вы недолго. А я, пожалуй, к ужину оладьи наделаю, — говорит Людка.

У Наташки права есть и доверенность, всё как положено. Машина, «Жигули» шестой модели или просто «птаха», дожидается нас у ворот. Садимся, едем.

Выезжаем за деревню, а там до большой дороги ещё примерно с километр, а то и побольше.

— Наташ! Дай порулить! — клянчу я.

Меня уже учили ездить на этой же самой машине, но Алёнка будет рулить в первый раз.

— Валяй! — Наташка уступает мне место за рулём.

Я тихонечко трогаюсь с места. Всё как-то непривычно: у босоножек каблучок хоть и маленький, но на педали нажимать надо по-другому. Да ещё и платье моё новое, красное в белый горошек, задралось почти до трусиков. Но всё это не беда. Самое главное, я еду.

У шоссе опять меняемся местами.

— Ну, подруга, куда поедем? — спрашивает Наташка.

— Давай вокруг города и с другой стороны через площадь опять сюда, — предлагаю я.

И покатили!

Справа, весь утопая в зелени, раскинулся наш городок, а слева, насколько хватает глаз, поля, небольшие рощицы, и где-то далеко-далеко тёмно-зелёная полоска леса. Навстречу то и дело проносятся машины, но Наташка за рулём чувствует себя уверенно. Свернули, и вот мы уже въезжаем в город. Мимо рынка, мимо аптеки и дальние, пока снова не оказываемся за городом.

— Быстро мы опять на природу выехали, — говорю я, а машина несётся вправо и вниз, а потом на скорости вверх, и впереди видно только небо, как будто мы взлетаем на самолёте.

Подъехав к повороту на деревню, останавливаемся.

— Знаешь, а что-то мы с тобой мало покатались. Давай поедем на озеро, а? — предлагает Наташка. — У Людки небось ещё и тесто не подошло.

И полный вперёд!

Проезжаем соседнюю деревню. Всё в этот вечерний час окрашено в пастельные тона: и дома за заборами, и деревья вдоль дороги, и цветы в палисадниках. Но вот уже по обе стороны лес. Здесь, под деревьями, полумрак, потому что солнце почти закатилось.

Приехав к озеру и свернув на боковую дорогу, едем, подпрыгивая на ухабах. Наконец вылезаем из машины. Народу на берегу мало, вечер. Снимаем босоножки и идём к воде. Побродив у берега по мелководью, отправляемся обратно. И всё бы ничего, но…

Проехав ту же соседнюю деревню, наша машина глохнет.

— Вот только этого нам и не хватало! — говорит Наташка.

Мы с ней обе в устройстве машины ни бум-бум! Наташка пытается её завести, но результата никакого.

— Круто мы попали. Чего теперь делать? — спрашиваю я.

— А чёрт его знает! — злится Наташка. — Покатались, блин.

Вылезли из машины, ходим вокруг неё. Но что толку? И тут мне приходит мысль:

— Наташ, а посмотри, что там с бензином?

Наташка включает зажигание. Точно! Стрелка замерла на нуле.

— Ну, Лыч, пьянь паршивая! И Людка хороша! Как они обратно ехать думали? — бесится Наташка.

— Надо что-то придумать. А ты успокойся, безвыходных положений не бывает, — успокаиваю я её.

Она задумалась;

— У соседа тоже есть «Жигуль». Он мужик запасливый. Надо у него бензина спросить. Давай я останусь тут, машину стеречь, а ты, Алёнка, топай в деревню, к Людке.

Да. До деревни нашей километра три ещё осталось, но что делать. И вот, опять же в первый раз, одна, за городом, я, Алёна, шагаю по дороге. От асфальта под платье веет теплом. Идти приятно. Но всё же я стараюсь спешить.

Вот и наш поворот. По дороге из щебёнки иду к деревне. В босоножки постоянно забиваются мелкие камешки, и я, задирая ногу, снимаю с неё обувку, вытряхивая оттуда мусор. Между тем опустился вечер. Стало темно, но я в это время уже открывала калитку нашего дома.

Навстречу Людка:

— Вы где пропали?

Потом смотрит на улицу, а машины-то нет: — Что случилось? Где Наташка? Где машина?

Я ей всё рассказала, и мы попели к соседу. Слава Богу, у него и правда была припасена канистра. Он даже довёз нас с Людкой до терпящей бедствие Наташки. Она с налёта давай высказывать Людке всё, что она о ней думает.

А сосед смеётся:

— Ну что вы, девоньки, стоит ли ругаться? Всё хорошо ведь. Вот только… Как тебя зовут? — это он ко мне обращается.

Наташка не растерялась:

— Алёна её зовут.

— Вот я и говорю, что вот только Алёнке пришлось своими красивыми ножками столько протопать. Ты, девонька, не устала?

Я в ответ мотаю головой.

Он всё это говорит, а сам бензин нам в бак заливает.

— Ну вот и всё. Сами доберётесь? — спрашивает. Наташка отвечает:

— Конечно. Спасибо Вам большое. Только ты, Людка, сама рули, а то я напсиховалась.

Садимся опять в машину, и через короткое время мы сидим в комнате, за столом. Оладьи получились знатные и даже ещё не остыли. Все уже успокоились. Пьём чай, смеёмся, и только у меня, у бедной, ноги гудят: столько пройти, да ещё в босоножках!

За покупками

В то лето я сдала экзамены досрочно только для того, чтобы взять полагающийся мне учебный отпуск и уехать из Москвы. Вместе с этим я подала заявление об уходе, перешла на новое место и потом ни разу об этом не пожалела. Но прошло время, учебный отпуск почти закончился, и мне пришлось ехать в Москву за расчётом.

Поехали мы, конечно, вместе с Наташкой. Родители были в отпуске, так что дома никого не было. Я съездила на работу, а вернувшись домой, очень удивилась: на диване были разложены мои шмуточки, а в прихожей стояли босоножки.

— Так вот что я тащила в этой огромной сумке! А ты мне что говорила? — спрашиваю я у Наташки.

— Говорила, что компот в банках везём. Так ведь и привезли же! — отвечает она.

И правда: в кухне, на столе, стоят три трёхлитровые банки.

— А что, мы гулять собираемся? — спрашиваю.

— Ну гулять не гулять, а завтра на улицу пойдём точно.

Больше Наташка мне ничего не сказала.

И вот наступило завтра. Я Наташку спрашиваю:

— Ты хоть объясни толком, что мы делать будем?

— Деньги получила? Получила. Я ещё кое-что прихватила с собой. Поедем тебе парадное платье покупать, а может, и туфельки какие попадутся, — отвечает Наташка.

Вообще-то туфли мне купить в те времена было реально. Нога ещё не доросла даже до отметки «сорок три». Да и рост у меня был сантиметров сто семьдесят пять или шесть. Не то, что потом: я резко вымахала где-то после двадцати.

— А что, — спрашиваю, — так поехать нельзя?

— Ага, можно. Приедем в магазин и спросим платьице и туфельки на вот этого молодого человека. Ох и классно будет! — издевательски говорит Наташка.

Действительно, тут я прокололась. Для этого мероприятия нужна, конечно, Алёна.

Теперь уже у себя на кухне усаживаюсь на табуретку, и Наташка начинает колдовать надо мной. Непривычно, ведь в Москве мы делаем макияж в первый раз. Но это не мешает Наташке меня раскрасить, как обычно, великолепно.

Захожу в комнату, где имеется зеркало во весь рост. На мне красное в белый горошек платье, белые носочки и красные босоножки. Выгляжу неплохо, но вот обувь! Поменять бы её, да не на что. Так что новые туфельки совсем не помешали бы.

— А на какой предмет мне нужно парадное платье? — спрашиваю.

— Да мало ли. На те же танцы в парк пойти или ещё что, — говорит Наташка.

— А не много ли чести? На танцы-то? И не пойду я туда. Опять немой прикидываться! — я хочу ещё что-то сказать, но Наташка поднимает руку:

— Всё! Хорош! Едем!

Мы выходим из квартиры, спускаемся на лифте, благополучно никого из знакомых не встретив, и идём к метро.

Конечно, Наташка опять потащила меня в ГУМ.

— А что, — говорю, — других магазинов нет?

— Есть. Но в них ничего нет.

Я не спорю, и минут через тридцать поездки на метро входим в ГУМ.

Поднимаемся, как и в прошлый раз, на второй этаж. Зашли в один отдел, в другой, Наташке ничего не нравится.

— Что, так и будем тут до вечера шастать? — спрашиваю.

— А ты привыкай, Алёночка. Ты же девочка, а девочки очень любят по магазинам ходить. Пока всё не обойдём, никуда не уйдём, — улыбается Наташка.

Я стараюсь перестроиться на девичий лад, и постепенно раздражение проходит, и даже появляется какой-то интерес. В конце концов, я же Алёна!

В очередном отдельчике перебираем на вешалках платья, и Наташка говорит:

— Смотри, как тебе?

Тёмно-синее платье, рукав три четверти, красиво собрано под грудью. Мне понравилось.

— Идём мерить. Размер вроде твой.

Заходим в кабинку, я снимаю своё платье и надеваю новое. Наташка застёгивает молнию на спине. Смотрюсь в зеркало: платье достаёт до коленей, покрой у юбки широкий, грудь поместилась в отстрочку в самый раз.

— Руки подними, — говорит Наташка.

Поднимаю. Да, действительно в самый раз.

И тут меня охватывает чувство, которое, наверное, знакомо многим женщинам, когда они покупают что-то. Словами это передать трудно: тут и радость, и удовлетворённость, и даже восторг какой-то.

— Всё. Иди, Наташка, выписывай, — а у самой рот до ушей, и хочется смеяться, прыгать, прямо как маленькая девочка, которой купили куклу.

Переодеваюсь, и выходим на балкон второго этажа.

— Какая же я дура! Ты знаешь, а ведь и правда мне всё это начинает нравиться!

Наташка смеётся:

— Вот и правильно, Алёночка. Я вижу, что в тебе настоящая женщина проснулась.

И в таком весёлом настроении идём дальше.

А вот с туфельками мы просто намучились. Сорок второй подошёл бы, но нам только один раз встретились туфли сорок первого размера, да и те такие страшные, что просто ужас!

Наташке тоже прикупили платье, не парадное, но очень красивое. Изумрудного цвета, с пояском, ну просто на загляденье!

— Знаешь, тебе не мешало бы под это платье купить хорошие чулки и пояс к ним, — предложила Наташка.

— А размер пояса?

— Купим тот, который растягивается, и потом я ж твой размер знаю. Да и ты рядом. Скажу, что на тебя, — говорит Наташка.

Женское бельё это особая покупка. Туда я захожу с огромным удовольствием. Купили чёрный пояс и чулки. Чулки тоненькие, наверное, ден десять, от силы пятнадцать.

— Наташ, это же на один день, сама знаешь, — шёпотом Наташке.

— А ты их и будешь одевать по праздникам. Ничего, аккуратненько носить будешь, глядишь, и подольше проживут, — тоже шёпотом отвечает Наташка. Купили ещё по лифчику каждой. Мне опять полуграцию, только теперь телесного цвета.

В конце линии располагалась кафешка. Мы взяли кофе, булочки и уселись за столик.

— А всё-таки ноги гудят, — говорю я.

— Знаешь, и я врать не буду, устала, — отвечает Наташка.

— Ну что, тогда домой?

— Алёна! Какого чёрта? Сейчас отдохнём и дальше. Или настроение прошло? Ведь туфли мы так и не купили, — возмущается Наташка.

Нет, настроение у меня совершенно точно не прошло. А как она сказала про туфли, у меня внутри как пружина распрямилась:

— Идём быстрее!

— Нет, не торопись. Всё-таки передохнём чуток. А ты молодец! Сразу во вкус вошла, — улыбается мне Наташка.

Я и сама не знаю почему, но это так. Ходила бы и ходила.

Обойдя весь ГУМ и ничего не найдя, выходим на Никольскую. Идём по улице, заглядываем в какие-то магазины, но всё тщетно. Правда, в одном накупили бижутерии: бусики, браслетики на руки.

— Всё веселей смотреться будем, — не унывает Наташка.

На Лубянке ловим такси и едем домой. Сидим вместе на заднем сиденье.

— Придётся ещё на денёк в Москве задержаться, — говорит Наташка.

Я, по известной причине, молча, киваю головой. А у самой на душе какой-то дискомфорт. Вроде всё хорошо, но такое чувство, что что-то не доделано.

Уже въехав в наш микрорайон, Наташка вдруг говорит шофёру:

— Остановите здесь, пожалуйста.

Я расплачиваюсь, вылезаю из машины и говорю:

— Мы же не доехали.

— Смотри! — Наташка показывает рукой на ближайший дом, а на нём вывеска «Женская обувь».

— Давай зайдём, — во мне уже тоже проснулась охотница.

Заходим.

— Глянь, — мы стоим у полки, и Наташка протягивает мне очень красивую туфельку чёрного цвета. Я беру её, переворачиваю, а там размер «сорок один». Показываю Наташке, она выхватывает туфельку из моих рук и к продавцу:

— Извините, а большего размера нет? Вот для неё?

Продавец как-то подозрительно смотрит на меня и молча уходит в подсобку. Вернувшись, протягивает Наташке коробку:

— Посмотрите эти.

Открываем коробку — сорок два. Это можно считать за удачу.

— Давай меряй.

Сажусь, надеваю правую, потом левую. Туфли только-только налезают, но пальцы не особо упираются.

— Встань, пройдись, — говорит Наташка.

Каблук, наверное, сантиметров десять, но не шпилька и довольно устойчивый. Это я ощущаю сразу.

А пальцы всё-таки врезаются в мыски туфель. Но я показываю Наташке большой палец.

Заплатив, выходим на улицу, и теперь я могу говорить:

— Если немножко подрастянуть, самое то будет.

Домой пришли вовсе без сил. Однако чувство, что что-то не доделано, исчезло. Как хорошо, когда всё, что задумано, доведено до конца! Кстати, и сейчас, когда я, Алёна, захожу в магазин, те чувства, которые во мне проснулись в тот далёкий день, оживают.

А назавтра мы благополучно добрались до нашего маленького подмосковного городка и вечером уже сидели у Наташки и вспоминали наш поход по магазинам.

Девичник

Кому пришла в голову эта идея, Наташке, Людке или мне, я сейчас уже и не вспомню. Только все мы очень воодушевились и непременно хотели её осуществить. Но почему-то никак у нас не получалось. По разным причинам: то Людка на работе, то Наташка, то ещё что-нибудь. Но наконец мы всё же наметили конкретный день. А идея-то была простой: очень хотелось устроить девичник.

Здесь можно возразить, что, мол, будет за девичник, втроём, с подружками, с которыми и так почти каждый день видишься. Не знаю. Нам всегда было весело, когда мы собирались вместе.

Всё было решено, но… Опять это «но»!

Наташке пришла неожиданно в голову идея:

— Чего нам сидеть дома? Лето на дворе. Давайте устроим наш девичник на природе.

— Это что? Опять в деревню ехать? — спрашиваю. И Людка:

— Во-во, а то там редко бываем.

— Вы меня не поняли. Какая деревня? Поедем в лес, за озеро. Я там отличное место знаю, народа никого! Даже по выходным.

Мы с Людкой подумали и согласились.

Готовиться стали загодя. Купили сухого вина, потому что обязательно хотели делать шашлык. Ну ещё там какой-то провизии накупили. Набрали полсумки магнитофонных кассет и специально купили волейбольный мячик. Получилась довольно внушительная гора из пакетов, которую венчала гитара. В качестве транспорта выступала всё та же Лычовская «шестёрка». Сам Лыч в намеченный нами день работал.

И вот с утра в субботу мы сидим у Наташки, уже готовые к отъезду, и ждём Людмилу. На мне всё прошлогоднее: белая футболка, коротенькая синяя юбочка, мои любимые белые носки и прошлогодние же, непонятного цвета, босоножки. Косметики по минимуму. Только реснички накрашены и чуть-чуть теней. Купальник, как меня Наташка ни уговаривала, я надевать не стала.

— Дура, там же искупаться можно! Ты ведь, Алёночка, ещё не купалась, — лукаво смотрит на меня Наташка.

— И не собираюсь. Ильин день был? Был. А значит купаться уже нельзя, — отвечаю ей.

— Ну и как хочешь. Сама потом пожалеешь!

Наконец раздаётся звонок, входит Людка и с порога:

— Мотаем быстрее! Лыч, паразит, на работу не пошёл. Так я еле машину угнала. Всё прицепиться ко мне хотел.

Без долгих разговоров берём наше имущество, спускаемся вниз, грузим всё в багажник и стартуем.

Едем. За рулём Людмила. Мы с Наташкой на заднем сиденье. Из магнитофона орут «Boney М», «Sunny». И правда, погода замечательная и настроение такое же.

— Знаешь, Наташ, а хорошо, что тебе такая мысль в голову пришла. А то сидели бы сейчас опять на кухне, — говорит Людка.

Я бурно с ней соглашаюсь, и Наташка задирает нос:

— На то она у меня и голова!

Приехав на место, мы не спешим разгружаться. Я оглядываюсь вокруг. Действительно, место замечательное, прямо у самой воды. Поперёк полянки лежит поваленное дерево, а перед ним видно место от костра.

— Не одни мы об этом месте знаем, — говорю. — А вдруг кого принесёт?

— Не принесёт, — отвечает Наташка. — Никто не посмеет испортить нам наш девичник.

Всё-таки машину разгружаем и начинаем готовиться к шашлыку. Людка с Наташкой нанизывают на шампуры мясо, которое было замочено с вечера, помидорчики, лучок. А я тем временем отправляюсь в лес. Идея такая: найти или наломать веток с рогатинками, чтобы на них положить три наших шампура, ну и насобирать веток, чтобы разжечь костёр, на который мы собирались насыпать древесный уголь, купленный в магазине.

Через какое-то время мне всё это удается найти, костёр разведён, пламя большое.

— Сыпь уголь, — говорит Наташка.

— Подожди, пусть погорит.

Наконец кладём и уголь. Только что-то всё у нас хреново выходит. Уголь тлеть не хочет. Но всё-таки в конце концов получается какое-то подобие углей, на которых и жарят шашлык. Рогатинки вбиты в землю, шампуры положены, и плывёт тот ни с чем несравнимый запах, который бывает только от шашлыка.

Наташка, сидя на бревне, в задумчивости подперла щёки руками:

— Как хорошо, девки! Только вот комары проклятые!

Она начинает махать руками, а мы с Людкой от смеха чуть не падаем на землю.

— Что заколыхались-то? — спрашивает Наташка. Людка, всё ещё смеясь, подводит Наташку к автомобильному зеркальцу. Всё лицо у неё перемазано чёрным: как сыпала уголь, так всё на руках и осталось. Наташка сама начинает смеяться, идёт к воде и умывается.

И вот шашлык готов. Вино было открыто ещё во время приготовления для поливки мяса. Наливаем.

— Ну, девоньки, давайте за наше, за бабье! — говорит Людка.

Выпили по первой. Потом по второй. А шашлык прямо таял во рту. И так хорошо, легко и весело стало! Всё бы ничего, но ноги-то голые! Комарьё и правда достало. Я обращаю на это внимание, а они мне в ответ:

— Вот теперь будешь знать, как в лес в юбке ездить!

— Это вот вы меня всё время учите, а сами-то тоже брюки не надели!

— Мы из солидарности с тобой, — с серьёзным видом говорит Наташка, а сама еле смех сдерживает. — Люд, идём купаться!

Они раздеваются и лезут в воду. Визг, писк. Вода, наверное, холодная. А я сижу на бревне. Юбка до трусиков задралась. Да кого стесняться? Все свои.

Накупавшись, девчонки вылезают, и мы накатываем винца.

— Всё равно холодно. Давайте в волейбол! — предлагает Наташка.

Достаётся мячик, и вперёд!

У меня от каждого движения груди колышутся во все стороны. Ещё одно новое ощущение, от которого у меня голова закружилась. Я стала даже лёгкие мячи пропускать.

Наташка моментально отреагировала на моё состояние:

— Что, Алёночка, устала?

— Можно и так сказать, — отвечаю.

Наташка понимающе смотрит на меня, улыбается, и игра закончена.

Беру гитару, и, выпив ещё по стаканчику сухенького, поём песни.

А день начинает клониться к вечеру. Под деревьями становится всё темнее. Я подкидываю в костерок веток, и он разгорается. Девчонки переоделись, и мы сидим вокруг костра и смотрим на огонь.

— Всё, девоньки, пора домой, — говорит Людка.

Мы тушим костёр, собираем все найти пожитки в багажник и садимся в машину. То, что Людка выпила, никак не отражается на её способностях управлять машиной. Главное на ментов не нарваться. А с другой стороны, откуда они здесь? На лесной дороге? Людка включила фары, потому что стало уже совсем темно. Так и добрались до нашего городка.

Людка привезла нас в наш двор:

— Багажник завтра разберём, ладно? А то сейчас темно, да и притомилась я чего-то.

Мы с Наташкой ничего не имеем против, потому что и сами чувствуем то же, что и Людка. Прощаемся и наверх, домой.

— Что, устала? — спрашивает меня Наташка, когда зашли в квартиру.

— И не говори, — отвечаю.

— Я тоже.

И, даже не включая свет, раздеваемся и бухаемся спать.

Вот так и прошел наш девичник. И вроде ничего особенного, но как дороги эти воспоминания для меня, Алёны!

Юбилей

Солнечный день. Мы идём с Наташкой из дальнего магазина через парк. В руках у меня пакеты, а Наташка держит два мороженых.

— Всё. Давай здесь на скамейку сядем, а то до дома оно всё растечётся.

Уселись. Тут Наташка мне и говорит:

— Знаешь, Алёночка, нам в воскресенье предстоит одно очень важное мероприятие. Так что ты, дорогуша, должна знать об этом.

Тон, которым она говорила, поселил в меня тревогу:

— И что на этот раз? — спрашиваю.

— Мы с тобой идём на юбилей маминой подруги, ей пятьдесят лет. Ты тоже приглашена. Всё будет происходить в нашей кафешке. Ты же знаешь, где это?

Знать-то я знаю, но новость привела меня в смятение.

— Не, Наташ, ну ты даёшь! Это кому же пришла в голову идея меня пригласить? Я ведь, по большому счёту, и с мамой твоей не знакома как Алёна, а уж какое мне дело до её подруги? — говорю.

— Мамина это идея. Она мне и сказала, чтобы ты пришла вместе со мной. А как ты думаешь, зачем мы тебе парадное платье покупали?

— И ты всё это уже тогда знала и мне не сказала ничего? — я аж задохнулась.

— Ну, конечно, не точно, но платье тебе и в дальнейшем пригодится.

У меня нет слов. Я молчу и, забыв о мороженом, смотрю на Наташку. А мороженое тем временем тает и течёт на землю.

— И как ты себе это представляешь? Ведь и мама твоя, да, наверняка, и кто-нибудь из гостей со мной, не Алёной, знакомы, — говорю Наташке. — А ну как кто меня узнает?

— Никто тебя не узнает, — почти по слогам говорит Наташка. — Мы уж сколько раз сталкивались со знакомыми и прошлым летом и этим. Тебя хоть кто-нибудь узнал?

— Нет. Но ведь встречи были на раз-два-три: встретились, головой кивнула, прошли мимо. А здесь целый вечер за одним столом сидеть. И самое главное, я что, опять молчать буду? Осточертела мне моя немота! — мне и в самом деле очень хотелось, чтобы Алёна заговорила, но как?

— В этот вечер говорить ты будешь, но только шёпотом. Я всем скажу, что после заплыва на нашем девичнике, хоть ты и не купалась, у тебя голос пропал, — у Наташки, как видно, на всё уже были ответы, заранее подготовилась.

Мороженое окончательно перетекло на асфальт. Я выбрасываю бумажку в урну:

— Ну смотри! — говорю я Наташке, и она, улыбаясь, целует меня в щёку своими сладкими от мороженого губами.

В воскресенье, с утра, подхватилась ни свет ни заря — как-то не до сна было. К двенадцати часам иду к Наташке, потому что юбилей назначен на четыре, а Алёна должна сегодня выглядеть идеально, абсолютной красавицей, даже не на сто процентов, а на сто пятьдесят. Ни у кого не должно быть сомнений в том, что я настоящая девушка!

Звоню в дверь. Наташка открывает, и я осторожно заглядываю в квартиру:

— А мама?

— Мама уже ушла помогать готовиться к торжеству. Не боись! Нам никто не помешает. Сегодня ты сначала оденься, а потом я сделаю тебе макияж. А то, если потом будешь одеваться, так, не дай Бог, что-нибудь размажешь, — говорит Наташка.

Я прохожу в комнату. На диване уже разложена вся Алёнина одёжка. Раздеваюсь и надеваю трусики и лифчик…

— А теперь надевай пояс и чулки, не зря же мы их тогда купили.

Я надеваю пояс, сажусь на диван и очень аккуратно надеваю чулки. Они совсем тоненькие, и мне очень не хочется их порвать. Надо сказать, что пояс я надела первый раз в жизни.

Беру пристёжку и начинаю застёгивать чулок.

— Постой-постой! — останавливает меня Наташка. — Ты что делаешь? Надо пристёжку пропустить под трусики, а то как в туалет пойдёшь?

Я делаю, как учит Наташка, но справляюсь только с передними. С боков никак не получается застегнуть.

— Ох, горе ты моё луковое! — смеётся Наташка и сама завершает дело.

Пришла пора надевать платье. Я с трепетом беру его, засовываю руки в рукава, надеваю через голову и опускаю вниз. Наташка застёгивает молнию на спине. Как же классно! Я прошлась по комнате. Платье мягко касается моих ног, и ощущения от чулок, пристёжек, пояса очень непривычны, но в такой же степени приятны. Мне нравилось чувствовать всё это надетым на себя.

Наташка, молча, смотрит на меня и улыбается. Она, умничка, как всегда, поняла моё состояние и не торопит.

Находившись по комнате, я останавливаюсь перед Наташкой.

— Можешь ничего не говорить. Я сама всё вижу. Привыкла чуток? — я киваю в ответ. — Тогда идём, буду из тебя принцессу делать.

Сегодня Наташка красит меня так внимательно и старательно, что на это уходит часа полтора. Потом начинается возня с моей причёской. Наташка чуток подкручивает чёлку, а потом концы волос тоже закручивает немного внутрь.

После этого Наташка исчезает в комнате и возвращается оттуда с туфельками в руках:

— Узнаёшь? Не зря всё-таки мы их тогда купили. Вот, на растяжке всё это время стояли. Только утром сняла. Меряй.

Надеваю туфли, встаю, иду в них туда, обратно: не жмут абсолютно!

— Ты, Наташка, просто волшебница!

— Подожди ещё минутку, — она открывает шкатулку, и вот на меня надето что-то типа колье серебристого цвета, а на левую руку того же цвета браслет.

— Вот теперь совсем всё, — Наташка обходит меня вокруг, потом отходит в сторону, критически рассматривает, удовлетворённо хмыкает и без сил падает в кресло:

— Подойди к зеркалу, неотразимая!

Когда я становилась Алёной, то очень мало походила на себя, другую: об этом говорили мне и Наташка, и Людка, да и я сама это прекрасно знала. Но сегодня случай особый. С замиранием сердца подхожу к зеркалу, ожидая увидеть нечто, но в действительности..

То, что я увидела, превзошло все мои ожидания:

— Наташа, неужели это я? — как когда-то в первый раз, но только шёпотом, спросила я Наташку.

Из зеркала, уже в который раз, на меня смотрела Алёна. Но что за Алёна! Шатенистые волосы ниспадают на плечи, реснички накрашены так, что они, казалось, стали длиннее, тени смотрятся как-то по-особенному красиво, а дополняют общий вид очень изящные стрелки. Тональник нанесён, но будто его и вовсе нет на лице, а на губах тёмно-розовая помада. Колье на синем платье смотрится очень красиво, немного свешиваясь с моей высокой груди. Платье чуть-чуть выше коленей. Но самое главное ноги: в туфельках на десятисантиметровом каблучке они стали выглядеть и длиннее и намного стройнее. Я всё смотрю и смотрю и никак не могу оторваться.

— Ты, Наташка, и правда волшебница! — только и смогла я сказать.

— Да ладно уж, — Наташка смущённо улыбается, но я вижу, что ей очень приятно. — Лучше походи пока в туфлях, а то, когда ты тут шагала, не очень выглядело со стороны. Здесь это тебе прощается, потому как дома и в первый раз. Но на улице, а особенно на празднике, тебе надо бы выглядеть увереннее. У нас ещё час в запасе: пока я собираться буду, ты ходи.

Конечно, за час ходить летящей походкой не научишься, но, когда Наташка была готова и я прошлась перед ней, она осталась довольна.

Я запомнила и Наташкин наряд. На ней было золотистого цвета платье, такие же золотистые туфельки, а уж про мэйкап и украшения я просто промолчу.

— Ну что ж, нам пора, — смотрит на часы Наташка. — Ты, главное, не тушуйся, веди себя естественно, как всегда, когда мы с тобой вдвоём везде шляемся. Да, и не забывай, что сегодня ты можешь говорить, но только шёпотом.

Наташка даёт мне сумочку чёрного цвета, а сама берёт золотистую, в тон к своему наряду.

— А зачем мне это? И что там лежит? — спрашиваю у неё.

— Ох, Алёна, бестолковая же ты! Все девушки ходят с сумочками. А лежит у тебя там пудреница, помада и платочек. Будешь себе носик пудрить. Ой, там же ещё духи. Ну-ка, дай я тебя надушу, — и Наташка, достав из сумочки флакончик, брызгает мне за уши, на шею и на запястье. — Потри руку об руку.

— Зачем?

— Три, тебе говорят! Значит, так надо! — приказывает Наташка.

Я, хоть ничего и не поняла, всё сделала, как она сказала.

И вот мы идём по улице к кафешке. Такие две девчоночки, что просто атас! На нас оглядываются, и я говорю об этом Наташке.

— Привыкай! Ты же теперь не просто девушка, а супер! А красота — великая сила. Вот они все и пялятся, — говорит, улыбаясь, Наташка.

Мне как-то не по себе, но вроде приятно. На внимание со стороны окружающих раньше я старалась не реагировать и, даже больше, старалась это внимание не привлекать. Но сейчас всё было совсем по-другому. И опять скажу честно: мне всё это понравилось. Значит, я сегодня, действительно, настоящая девушка!

Наконец входим в кафе. Внутри довольно большой зал. Справа окна от потолка до пола, выходящие на улицу. У противоположной стены длинный стол, который в конце зала загибается буквой «г». Остальное место, видимо, предназначено для танцев, потому как в дальнем углу стоят колонки и ещё какая-то аппаратура.

Мы пришли как раз вовремя, все начинают рассаживаться. Среди гостей я узнала несколько знакомых, но, что самое главное, здесь был Мишка из нашей дворовой компании.

К нам подходит Наташина мама:

— Ну, здравствуй, Алёнка! Давай знакомиться. А то Наташка мне про тебя столько рассказывала, а мы до сих пор не знакомы.

— Очень приятно, — шёпотом говорю я.

— Ой, бедная! Знаю, знаю. Мои девки тебя купаться затащили. Им бы только… — что только, я так и не узнала. Наташка перебивает маму:

— Давай садиться, а то без мест останемся!

Усаживаемся у стены. Справа от меня Людка, дальше её Лыч — как же без него-то! А слева Наташка. И неудивительно, что с другой стороны, рядом с Наташкой, разместился Мишка.

Дальше всё пошло как обычно — тосты, разговоры. Даже не буду на эту тему распространяться.

Мы с Наташкой пили коньяк. Когда тяпнули по паре рюмок, заиграла музыка. Мишка вылезает из-за стола и ко мне:

— Алёна, пойдём, потанцуем.

Я смотрю на Наташку. Она чуть заметно кивает головой.

И вот Мишка меня за руку выводит на середину зала. Слава Богу, что танцует много пар. Мишка было положил обе руки мне на талию, но я оставила там одну, другую взяла в свою руку и отодвинула его на пионерское расстояние. Что он мне там говорил, я не помню, потому что было, во-первых, очень неудобно танцевать, так как вёл он и мне приходилось на ходу приспосабливаться, то есть, возможно более натурально вести себя в танце, как девушка, а во-вторых, было жутко неприятно чувствовать его руку у себя на спине. Я бы лучше потанцевала с Наташкой, но ведь не так поймут.

Наконец музыка кончилась, Мишка проводил меня на место, и я сразу же накатила себе коньячку. Выпила и к Наташке:

— Я больше танцевать не пойду. Еле сдерживалась. Ох и неприятно!

— Терпи. Ты сегодня кто? Алёночка.

Всё это так, но жутко неприятно! Кстати, на каблуках я совсем освоилась. На них как-то даже удобнее и ходить и танцевать.

Потом танцевала Наташка, а мы с Людкой о чём-то болтали. Я, правда, шёпотом. Лыч очень скоро упился, и Людке пришлось транспортировать его домой. Потом все вместе танцевали быстрые танцы, но тут уже каждый был сам по себе.

Скоро стало очень жарко, и мы с Наташкой вышли на улицу. И сразу же случилась веселуха. Только мы отопили в сторонку и закурили, как к нам подходит дядя Серёжа. У меня все внутренности так куда-то и ухнули.

— Привет, Наташа. А кто это с тобой? Давай знакомь!

Я, было, рот открыла, мол, дядя Серёжа, мы же знакомы! А Наташка, золотко моё, опять вовремя увидела мой порыв и за руку дёрнула. Я опомнилась и рот закрыла.

— Знакомьтесь, дядя Серёжа. Это Алёна, моя подружка, — говорит Наташка.

— Здрасьте, — шёпотом говорю я и протягиваю руку.

— А что это ты шепчешь-то, Алёнка? — спрашивает дядя Серёжа, и Наташка ему нашу легенду выкладывает.

— Да, купаться сейчас уже не стоит. Ну веселитесь, девчонки, — и он уходит.

— Хотела сказать, что вы знакомы? — Наташка давится от смеха.

Я киваю головой и тоже начинаю смеяться. Да, сегодня я действительно настоящая девушка!

Возвращаемся в кафе. Больше ничего интересного не происходит. Все уже достаточно набрались. Мы с Наташкой тоже хороши. К нам подходит Наташкина мама:

— Девчонки! Можете сегодня у нас переночевать. Я тут ещё останусь, помогу, а потом к Людке спать пойду. Тут до неё ближе, да и вам мешать не буду.

На том банкет для нас и закончился.

Мы идём домой, но по дороге нас догоняет Мишка. Он всё пытается за мной приударить, но я молчу. Наконец Наташка не выдерживает:

— Да отстань ты от неё! Не видишь, человеку нездоровится, да и устали мы обе.

Мишка умолкает.

А на улице августовская ночь. Звёздами усеяно всё небо. Уже довольно холодно: чулки тоненькие, ноги подзамёрзли.

Во дворе расстаёмся с Мишкой и поднимаемся к Наташке.

— Ну, как тебе юбилей? — спрашивает Наташка.

— Всё очень даже хорошо. Вот если бы только не Михрютка. Да и хрен с ним! Знаешь, Наташ, так клёво быть девушкой! — говорю я.

Наташка молчит и улыбается…

Потом было много всяких вечеринок, дней рожденья и тому подобного, но этот мой первый выход остался со мной навсегда. И через прошедшие годы ко мне долетает Наташкин голос:

— Как тебе юбилей?

И мой ответ:

— Так клёво быть девушкой!

Прощай, Наташка!

Всё случилось как-то внезапно и сразу. В конце августа приехал Наташкин отец. И однажды, когда мы сидели по обыкновению во дворе, Наташка мне и говорит:

— Знаешь, Алёночка, а, наверное, мы скоро расстанемся.

— Это как?

— Да очень просто. В своём родном городе отцу предложили хорошую работу. Сама знаешь, как с этим сейчас. Ну вот. И скорее всего мы с мамой вместе с ним туда и переедем, — объясняет Наташка.

— Я понимаю, но вас-то туда зачем брать? — спрашиваю.

— Ну как зачем? Мы же семья. Я одна у них теперь, Людка-то замужем. Вот, наверное, и поедем скоро.

Эта новость меня просто убила. Я представила себе, как мне будет без Наташки, и слёзы навернулись на глаза. Конечно, здесь было дело не только в Алёне. Мы с Наташкой любили друг друга. Смотрю, а Наташка сама носом шмыгает. Обнялись, стало вроде легче. Так и просидели с ней почти до утра, не замечая ни времени, ни холодной ночи…

Дня через два Наташка говорит:

— Всё. Послезавтра уезжаем. А завтра, Алёночка, мои предки с утра повезут мебель на вокзал, а ты приходи ко мне. Да, и прихвати велосипед.

— А зачем? — спрашиваю.

Но Наташка ничего не ответила и, махнув рукой, ушла к себе в подъезд.

На следующий день беру велосипед, а тётка мне:

— Это ты куда в такую рань?

— Хотим с Наташкой покататься, — отвечаю.

— Я сегодня в ночь, так что смотри тут! — строго говорит тётка.

Но это сказано уже мне вдогонку.

Тащу велосипед сначала вниз, а потом к Наташке, наверх.

— Ой, да зачем же ты его сюда притащила? — открыв дверь, говорит Наташка. — Оставила бы внизу. Ладно. Пусть стоит на площадке, и заходи.

В квартире пусто, в комнатах не осталось ничего. Только у стены, в большой комнате, стоял Наташкин велосипед.

— Решили здесь его оставить. Квартиру-то на мамкину сестру оставляем, а у неё сын. Пусть катается, — говорит Наташка. — Ну, проходи на кухню.

На кухне всё осталось по-прежнему. Я сажусь на такую знакомую мне табуретку и вопросительно смотрю на Наташку. У неё слёзы на глазах, но она берёт себя в руки и начинает:

— Я хочу, Алёнка, прокатиться с тобой в последний раз по всем нашим местам. Хоть развеемся чуток. Ну а потом посидим у меня, пока родители не вернутся. Вот и всё. Давай переодевайся.

На столе лежит красное в белый горошек платье, красные гольфы и трусики с лифчиком.

— А у меня тётка в ночь уходит, — говорю я, переодеваясь. — Так может у меня потом побудем?

— Конечно, пойдём к тебе. Как это удачно получается! — Наташка даже немного оживилась. — А теперь я тебя красить буду.

Я, уже переодетая, сажусь, и только сейчас до меня доходит: ведь всё это в последний раз! Хочется кричать об этом, но, посмотрев на Наташку, решаю этого не делать.

Наташка, наверное, для того, чтобы хоть как-то снять грустное состояние, в котором пребывали мы обе, включает приёмник, стоявший на столе. В те годы уже появились FM-радиостанции и зарубежная музыка стала привычной. Сначала там что-то играли. Я не обращала внимания, музыка была просто фоном. А потом вдруг зазвучала знакомая песня «Beatles»:

I give her all my love,

That's all I do,

And if you saw my love,

You'd love her too.

I love her.

Наташка английский не очень знала, а я понимала достаточно неплохо и уж битловские-то песни знала наизусть. И так мне от этих слов грустно стало, что слёзы сами собой потекли из глаз.

— Ты что, Алёна?

— Песня хорошая, — отвечаю, вытирая щёки.

— Ты не реви, а то вся моя работа насмарку, — говорит Наташка.

Я успокаиваюсь, да и песенка уже кончилась, и опять пошёл музыкальный фон. Но песня эта крепко, как оказалось, на весь день, засела в моей голове.

— Ну всё, — Наташка целует меня в щёку. — Вставай, поехали кататься.

Она обнимает меня, и мы некоторое время стоим, прижавшись друг к другу. Потом иду в комнату, а зеркала-то нет, только одиноко стоит Наташкин велосипед. Я выкатываю его на площадку, беру на плечо, а свой — на другое.

— Дойдёшь?

— Конечно дойду, — а у самой в голове:

She gives me ev'rything,

And tenderly,

The kiss my lover brings,

She brings to me,

And I love her.

На улице садимся и едем.

Где мы были, о чём говорили, сейчас уже и не вспомнить. Помню только, что очень долго сидели в парке на нашей любимой скамейке.

Потом приехали во двор. Свой велосипед я оставила у подъезда, Наташкин опять наверх.

Снова сидим на кухне, пьём кофе и всё больше молчим. Настроение такое, что ни о чём говорить не хочется. Так бы я и сидела рядом с Наташкой, но она говорит:

— Пора. Надо к тебе перебираться, а то уже темно на улице, глянь!

Я и не заметила, что стемнело. Время пролетело незаметно и быстро. Так всегда, когда рядом с тобой любимый человек.

— Вот уедешь теперь и забудешь меня, — говорю грустно.

— Не говори глупости! Ведь есть же телефон, письма, да, в конце концов, я же буду сюда приезжать. А любовь нашу мы сохраним, — говорит Наташка.

— В разлуке трудно не любовь сохранить, а не видеть друг друга. Но я думаю, что мы переживём всё это, ведь наша любовь всё время будет с нами, — говорю.

Мы обнимаемся, целуемся, и опять:

A love like ours,

Could never die,

As long as I,

Have you near me.

Мне бы плакать, а тут всё эта песня! Да и не подходит она к нашей ситуации полностью, но всё же…

Наташка приносит откуда-то несколько пакетов:

— Вот, Алёночка, здесь вся твоя одёжка, как ты говоришь, и туфельки. Забирай. Теперь всё это будет жить у тебя. Ты сбереги, ладно? Когда я приеду (а приеду я точно) мы с тобой, Алёнка, ещё погуляем!

Я вижу, что Наташка хорохорится, а у самой опять слёзы.

Собираю пакеты, и выходим на улицу. Далёкие звёзды смотрят на нас. Холодно. Мы идём к моему подъезду, прихватив велосипед, и снова:

Bright are the stars that shine,

Dark is the sky,

I know this love of mine,

Will never die,

And I love her.

А вот это уже точно, что моя любовь никогда не умрёт! И Наташку я люблю! Очень!

Оставив велосипед под лестницей, поднимаемся ко мне. Наташка говорит:

— Ты спрячь пакеты. Я хочу знать, где будет лежать Алёнкина одёжка, чтобы, когда я буду уже далеко, даже это мне напоминало о тебе и о наших счастливых днях.

В моей комнате я прячу пакеты в стенном шкафу, предусмотрительно замаскировав их огромной тёткиной периной, которая валялась здесь, сколько я себя помнила.

Потом мы ещё посидели на кухне, попили кофе и отправились спать. Но не спали практически до утра.

Утром Наташка подхватилась:

— Ой, мне уже пора!

Я наскоро убираю мэйкап и иду с Наташкой.

Её родители уже дома. Мы все вместе завтракаем, и через какое-то время за ними приезжает такси.

Как мы с Наташенькой прощались, я говорить не буду. Да если честно, всё происходило как в тумане. Помню только: захлопнулись дверцы, взревел мотор и машина уехала со двора, унося из моей жизни Наташу.