Странные, страшные, плохие, хорошие. Стихи

Алена Бражникова-Агаджикова, 2023

Стихи в этом сборнике писались на протяжении шести лет. Главные его темы: бескомпромиссность смерти, бесконечность желания жить и любовь как спасительное для всего живого чувство. Эта поэзия действительно странная, местами страшная, хорошая, для кого-то, может быть, и плохая. В книгу можно заглядывать, как в зеркало: с чем вы столкнетесь взглядом и какие чувства и ответы породит в вас это «что-то» сейчас? Алена Бражникова (Агаджикова) – писательница и медиахудожница, родилась в 1993-м году в Москве. Получила высшее журналистское образование. Ее художественные работы хранятся в архиве музея «Гараж», неоднократно выставлялись в онлайн- и офлайн-пространствах. В книге, которую вы держите в руках, вы можете увидеть авторские иллюстрации, созданные специально для этого сборника. С 2013 года писательница занимается социальной журналистикой, работая с уязвимыми группами. Основной акцент в ее материалах был и остается на положении людей с психическими особенностями, так как она сама – носительница ментального расстройства и создательница групп взаимоподдержки для психоособенных людей.

2

— всем привет, я — взрослый ребенок

из дисфункциональной семьи. если можно,

я выскажусь. я много говорю об отце,

я превозносил своего отца. хотя так, как ко мне,

он не был жесток ни к кому. мы со спонсором

не можем решить, что выбрать мне высшей

силой: иногда приходим на мою могилу

и топчемся в нерешительности.

говорят, я воскрес. это правда.

воскрешение — больнее, чем смерть.

смерть — это быстро, а тут некуда деть лопатки,

всасывающие крылья обратно,

ни стоять, ни взлететь, ни сидеть.

метаморфоза длилась три дня.

отец меня отправил обратно.

я не был уверен, что хочу

видеть людей, меня убивших,

издевавшихся надо мной,

плюющих в меня.

другого мира я, впрочем, не знал.

отец прямо сказал —

надо.

молнии мечет, посохом бьет.

а я смотрю вниз, мне страшно,

и думаю —

сам-то он что не идет?

стало стыдно.

прости, я спускаюсь, папа.

падаю, делаю глубокий вдох,

кричу:

— поговорите с моим отцом!

он — это я, я — это он.

кричу:

— поговорите с моим отцом!

Толик, спонсор, приходит в ужас.

— ты ведь знаешь, что такое абьюз?

— я не знал, но теперь знаю.

осудить не могу — боюсь.

— в чем-то, знаешь, я сам виноват.

и теперь уж как вышло, так вышло.

у отца самого как таковой семьи не было, нам

трудно его понять. ну вот каково быть тем, кто

сам все создал? это, наверное, невыносимо

одиноко. я бы просто орал.

— разве на кресте ты не орал?

Толик раздражающе хороший спонсор. вечно

не в бровь, а в глаз.

— это было всего один раз и быстро закончилось

я знаю, что скажет Толик. его папа тоже

не сахар, алкоголик, плакал у семилетнего

Толика на коленках и просил называть маму

шлюхой. есть в нашей с ним истории коечто

общее. мой отец говорил, что люди

будут слушать меня, потому что я воскрес,

дескать, он сотворил мной чудо. люди

правда стали прислушиваться ко мне

и хотели быть ближе, но никто не хотел

слушать меня по-настоящему. я нес себя,

запертого во внутреннем саркофаге, где

продолжал гнить вместе со своими эмоциями

и желаниями. они разрастались вширь,

но саркофаг было не проткнуть, так что я ходил

и ходил по пустыне, волоча тяжелую ношу,

и рассказывал людям про крест. они падали

передо мной на колени, плакали, как толиков

папа, и рассказывали ужасные вещи.

— по крайней мере, — усмехнулся Толик, выдувая

дым, — у тебя были поклонники.

я посмотрел на его физиономию и впервые

в жизни засмеялся.

— никогда не думал об этом с такой стороны.

— а ты подумай. это друг тебе советует