Хроники Чёрной Земли

Алексей Черкасов (2024)

Раннединастический Египет — эра, непосредственно предшествующая эпохе пирамид. Ещё недавно здесь правили боги, но теперь они ушли. Многое предстоит вынести маленькому Шере, который по берегу Нила отправляется в таинственный город бога врачевания за лекарством для своего отца. Компанию ему составляет бездомная сирота Эй-Нефер, разыскивающая богиню Хатхор, которую считает своей матерью. Но вместо богов они встречают охотников за сердцами…

4. Мер-Нефер. 49 дней до разлива. Эй-Нефер в городе мёртвых

После этого разговора Эй-Нефер надолго исчезла. Отец тоже помалкивал о поездке в Унут. Днём они прятались от палящего солнца — мать с Кафи в доме, отец под своим любимым сикомором. Хеси целыми днями пропадал где-то. А вечером, когда зной спадал, всей семьёй они копались в саду — рыхлили потрескавшуюся от жары землю, отец с братом то подправляли покосившуюся ограду, то замазывали илом трещины в стенах дома, выстроенного из такого же ила, смешанного с песком и глиной. Кафи почти каждый день садилась прясть. Она умела это делать как никто другой. Из её нежных и чувствительных пальчиков выходила удивительная нить — невесомая и такая тонкая, что её и видно-то было только в клубке, да и тот казался полупрозрачным, словно собранным из паутины. Пару лет назад Кафи напряла очень много такой нити.

— Это никуда не годится, — недовольно говорил отец, который пытался рассмотреть нить, то поднося руку близко к глазам, то отодвигая на длину руки. — Из этого не будет плотной ткани, да и времени уходит сколько…

Иринефер была не согласна с мужем. Она соткала из Кафиной «паутинки» несколько образцов ткани и носила их на рынок, а потом и знакомой портнихе. Та понимающе осмотрела куски, подбросила небольшой отрез в воздух и долго наблюдала, как он падает вниз, покачиваясь словно лодка на волнах, одобрительно цокая языком.

— Прекрасная ткань, просто волшебство, — сказала она Иринефер. — Но я такую не возьму.

— Почему? — удивилась она. — Раз она прекрасная…

— Ну сама рассуди, — отвечала портниха. — Что и кому я буду шить здесь, в нашей глуши из этакого полотна. У нас здесь нет вельмож с их жёнами, которые смогли бы оценить красоту и тончайшую работу…

— Да ты посмотри, какая она крепкая, — настаивала Иринефер. — Даром, что тонкая как брызги воды…

Но портниха твёрдо стояла на своём. С тех пор несколько кусков, которые соткала Иринефер так и лежали в доме никому не нужные. А Кафи стала прясть обычную нить, такую, к которой привыкли жители Мер-Нефера. Но всё её существо противилось грубой работе, поэтому и времени на такую нить уходило больше.

Иногда к отцу приходил кто-нибудь, чтобы составить жалобу или обращение к властям, и это были радостные дни: отцу за работу отдавали то половину гуся, то четверть хара¹ ячменя, то пару-тройку хин² вина. В такие дни Иринефер устраивала праздничный ужин, на который тянулись и соседи, устраивавшие разговоры на полночи.

В обычные дни они ели только лепёшки да рыбу, а в такие удачные на ужин было мясо птицы, в пресные лепёшки Иринефер добавляла что-то, от чего они становились сладкими, а после еды всем доставалось пиво, даже Шере давали несколько глотков, после чего он засыпал как убитый.

И это было неудачей, ведь каждое застолье сопровождалось новыми рассказами, а уснув, Шере их пропускал. Пару раз проспав всё самое интересное и уяснив связь между сонливостью и выпитым пивом, Шере стал отказываться от пьянящего напитка, сразу после ужина забирался на своё любимое место на крыше и наслаждался рассказами болтливых стариков.

В последние дни много обсуждали Нахи — одинокого старика, жившего в другой части города. Он ещё в молодости овдовел, детей не завёл и заново не женился, так как был беден, и отдавать ему своих дочерей никто не хотел. Нахи переживал, что после смерти некому будет ухаживать за его Ка, и он не сможет жить даже в маленьком мирке, который способен обеспечить его двойник, не говоря о Дуате, дорогу в который должны были предварять многие и многие действия жрецов и родственников. Этим были заняты все его мысли. Но однажды он явился довольным и даже счастливым.

— Моё будущее обеспечено, — радостно возвестил он собравшимся, и все заинтересованно посмотрели на него. — Я договорился с Каром… ну тот самый торговец, который продаёт украшения с юга у нас и в других городах. Он напишет моё имя в своём сердабе³.

Гости недоумённо посмотрели на него.

— И что, ты считаешь этого достаточно? — спросил Дефатсен.

— Конечно, — заявил Нахи, выпив половину кружки пива и отламывая большой кусок от запечённого гуся. — Ведь если его хем-ка⁴ будет читать моё имя, то мой Ка будет жить в том же мире, где и Ка Кара.

— И что он за это с тебя взял? — спросил Эйдефа.

— Не так много. Я должен каждый день работать в его усадьбе по утрам и мой Ка поступает в службу его Ка после моей смерти.

Такой способ обеспечения жизни своему Ка вызвал бурное обсуждение, которое продолжалось несколько вечеров. Шере было скучно выслушивать рассуждения стариков, и он возвращался мыслями к таинственным событиям, которые случайно подслушал у родительской спальни.

Постепенно страхи перед мертвецами, которые могли бы на него охотиться, покидали его. Скоро Шере уже позабыл о своих опасениях и не прислушивался больше к каждому шороху по ночам, а переночевав пару раз рядом с сестрой под крышей, снова перебрался в сад, под сикомор. Лёжа под открытым небом, он вглядывался в звёзды, заполнявшие бескрайнее пространство, и внимательно разглядывал луну, которая, как рассказывали старики, была ни чем иным, как лодкой Джехути, в которой бог мудрости перевозил умерших за западный горизонт, в Дуат.

— Может быть, эти мертвяки, которых видел отец, просто шли через Мер-Нефер, чтобы сесть в лодку на востоке, — вслух рассуждал Шере. — Просто долго шли, но и путь к нам из Унута неблизкий…

Он себя обманывал, чтобы успокоиться. До Унута было два дня пути, правда, путь этот лежал через Хапи, который следовало пересечь на перевозчике в районе острова Кети.

— Да мало ли, какие трудности в пути! — уговаривал себя Шере. — К тому же мёртвым ведь нужно всё другое, чем живым, всё магическое… Магический ячмень, магическое пиво, магическая вода… да всё. Вот и блуждают подолгу. Да и просто заблудиться могли…

Этот пришедший от Ка вывод окончательно успокоил Шере, и он, посмотрев ещё немного на лодку Джехути, совсем уже собрался спать и даже задремал, когда почувствовал, что кто-то трясёт его за плечои шепчет на ухо:

— Эй, малёк, просыпайся! Новости есть про твоих мертвяков!

Шере открыл глаза и повернулся. При свете полной луны он увидел склонившееся над ним лицо Эй-Нефер, как обычно, ироничное и насмешливое.

— Давай, вставай, — шептала она. — Ты упадёшь, когда узнаешь!

Шере приподнялся и облокотился спиной на ствол сикомора.

— Ну чего там? — спросил он, растирая кулаками глаза в надежде прогнать сон.

— Чегооо там… — передразнила его Эй-Нефер. — Видела твоих мертвяков, ну, то есть, я думаю, что их. Не может же быть, что вокруг Мер-Нефера им маслом намазано, и они все сюда тащатся. Парочка, всё как твой отец сказал. Два мертвяка, а может, и не мертвяка, или не два…

— Ну чего ты тянешь? — не вытерпел Шере. — Рассказывай давай…

— Помнишь того лысого? Которого мы в прошлый раз видели, а потом я сбила ибиса и подавилась…

— Ну… — сказал Шере. — Помню.

— Ну вот. Ты пошёл домой, а я — обратно на берег, потому что когда комаров мало, там спать лучше всего, прохладно… Не дойдя до Хапи, я увидела этого лысого, а с ним ещё одного, жреца, это точно.

— Почему думаешь, что жреца?

— Потому что одет так… шендот⁵, посох, богатые одежды с белыми полосами, бритая голова… ну, короче, он выглядел, как жрец. Он что-то говорил первому лысому, а тот кивал головой. После этого они подорвались куда-то, а я решила сходить за ними, посмотреть, где твои мертвяки живут.

Шере стало интересно, сон мгновенно слетел, и он пристально посмотрел на Эй-Нефер. Та, похоже, решив подразнить его, замолчала, а когда увидела, что Шере весь напрягся от любопытства, с невинным видом сказала:

— Ну, в общем, сходила. И вот только что вернулась. Устала, сил нет как, пойду-ка спать.

— Но-но! — возмутился Шере. — Не надо так! Давай-ка, рассказывай, что видела. А то хитрая… пришла, разбудила и уходишь?

— Интересно, что ли? Да? — ехидно сказала Эй-Нефер. — Ну ладно, малёк, расскажу. Только иди-ка пожрать чего-ничего принеси.

Шере мгновенно сбегал за лепёшками и рыбой и даже нашёл небольшой кувшин с остатками пива. Эй-Нефер с удовольствием накинулась на еду.

— Щас… — сказала она. — Немного поем, а то опять подавлюсь, как тогда.

Эй-Нефер уплетала за обе щеки и запивала пивом. Вскоре она насытилась и, блаженно откинувшись на спину, улеглась на землю.

— Сейчас, сейчас… — сказала она тихо и замолчала.

Шере присмотрелся и увидел, что Эй-Нефер спит.

— Ну вот… расскажу-расскажу, и вырубилась. Зачем только я ей пиво принёс, — пробурчал Шере и, поскольку ничего другого не оставалось, растянулся с другой стороны дерева и тоже мгновенно уснул.

Утром его разбудил шум.

— Ах ты, дрянь этакая! Ты как здесь оказалась?! — кричала Иринефер, схватив дубину и охаживая ей куда ни попадя бедную Эй-Нефер, которая спросонок ничего не соображала и только молча сносила побои, сжавшись в комок и прикрыв руками голову.

— И пиво наше скрала, воровка! — продолжала шуметь Иринефер. — Кувшин-то вон валяется. Значит, и в прихожку к нам забралась, ам-мутово отродье⁶…

Иринефер отбросила дубину, схватила кожаный хлыст и стала лупить им Эй-Нефер. До Шере, наконец, дошло, что происходит. Он вскочил, перехватил своей маленькой ручкой хлыст и закричал:

— Мут, ты что! Это же я сам ей пиво принёс!

И тут же перепугался, поняв, что за такой проступок обычным наказанием ему не отделаться.

— Что, сынок? Ты сам ей принёс? Ах ты!

Иринефер опустила руки, а Эй-Нефер, воспользовавшись паузой, тут же перемахнула через ограду и вела наблюдение за происходящим, просунув голову между калиткой и забором. Шере, увидев замешательство матери, тоже бросился наутёк и уже на улице услышал крики:

— Стой, злыдень! А ну вернись!

Но Шере так нёсся, что мигом оказался в конце улицы. Там он оглянулся и в клубах пыли увидел силуэт отца, который воздымал к небу кулаки и то-то кричал ему вслед.

«Ну всё, пришибёт теперь точно», — услышал⁷ Шере и рванул вниз, к реке.

На берегу он сел на камень и дал волю слезам. Пока рыдал, не заметил, как подошла Эй-Нефер и села справа. Она посидела немного, потом положила ему руку на левое плечо, а голову на правое и сказала:

— А ты молодец, малёк… Прямо защитил меня, спасибо. Меня после мамы никто никогда не защищал, только били.

И тоже заплакала.

Так просидели они долго. Наконец, слёзы у обоих кончились, и они отёкшими глазами посмотрели друг на друга.

— Вообще-то я хотела идти в Унут, ты же знаешь, — сказала Эй-Нефер. — Но попёрлась за мертвяками, а они начали кружить по полям, искали, что ли, что-то. Потом ушли за поля… Я бы с голоду подохла, но слава Атуму⁸, они зашли в оазис. Там полно съедобного, так что я наелась. Но бродили мы с ними несколько дней, и в конце жрецу стало плохо, и первый лысый потащил его на себе. Упёрлись мы далеко. Да ещё такие кольца нареза́ли, я прямо с ног валилась.

— А зачем ты за ними пошла? — спросил Шере.

Она посмотрела на него удивлённо:

— Думаешь, я знаю? Просто Ка сказал мне — узнай, кто они. Мертвяки или нет.

— Ну и как? Узнала?

— Ага, — сказала Эй-Нефер. — Кое-что узнала. Пока жрец был в норме, они иногда разговаривали, а я подкрадывалась быстро и подслушивала. Первого лысого зовут Птахотеп, а жреца — Хамерут…

— Точно. Это про них отец рассказывал, — упавшим голосом сказал Шере. — Птахотеп убил Хамерута. Сначала ударил его какой-то дубиной по голове, а потом ещё перерезал горло…

Эй-Нефер посмотрела на него.

— Ну значит Хамерут — мертвяк. А вот зачем с ним Птахотеп ходит, да ещё как слуга?

Шере пожал плечами.

— Они ночью всегда костёр разводили и спали возле, похоже, чтобы зверей распугать. Я тоже там неподалёку пристраивалась. И вот однажды утром Хамерут не проснулся. Птахотеп всё бегал, бегал вокруг, какие-то побрякушки на него навешивал…

— Амулеты, что ли?

— Похоже, они, амулеты, — Эй-Нефер пощупала рукой ожерелье на шее. — Потом он в него тлеющей головнёй тыкал, прожёг дыры в одежде. Ну и, в конце концов, взвалил жреца на себя и поволок.

Эй-Нефер замолчала.

— А куда поволок-то?

— Так по оазису и тащил. Тащит-тащит, сядет. Посидит и опять тащит. И я за ним. Он измучился, и я устала, захотелось мне обогнать его да валить в Унут.

— Не пойму я, Эй-Нефер, чего тебе Унут этот дался?

— Да что непонятного-то? Там же Хатхор, мама моя.

— Хатхор, она же и тут тоже. Она же не только в Унуте богиня, но и в Махедже⁹. Зачем её там искать?

— А тут я уже искала, — объяснила Эй-Нефер. — Не нашла.

— А почему ты думаешь, что она твоя мать?

— Ну а кто ещё? — спросила Эй-Нефер. — Конечно она. И не спорь. Пошли жратву искать, есть пора.

— Да я домой… — промямлил Шере.

— Куда ты сейчас домой, дурачок? Тебя же отец прибьёт за меня. Думаешь, я не знаю, что вас всех мной пугают? Ты домой иди вечером, когда они успокоятся. А лучше, когда лягут спать. До завтра с них слетит, они на тебя поорут и всё. А если ты сейчас явишься, запорют!

Шере поговорил с Ка и решил, что Эй-Нефер, похоже, права. Действительно, сейчас идти домой, это только нарываться на побои. Да и завтра побьют же не сильнее, чем сейчас? Зато завтра, а не сегодня. Но есть, действительно, хотелось.

— А где еду искать? — спросил он.

— Где-где… Воровать же ты не пойдёшь? Значит, тут, на Хапи. Можно голубя убить и запечь на костре, можно лягушек (Шере скривился), можно рыбу… голубя проще. Папирус сейчас невкусный, жёсткий. Но если получится найти молодые побеги, то ничего… Ну что, пошли?

Шере встал и поплёлся за своей кормилицей.

Вскоре Эй-Нефер убила голубя, затем, схватив его, в мгновение ока вцепилась зубами в шею, откусила голову и выплюнула. Увидев расширившиеся глаза Шере, она покраснела и вытерла ладонью кровь с губ.

— Что, отец гусю голову не рубит? — сказала она, словно оправдываясь.

Шере промолчал.

— Можно прямо так есть, но ты же не будешь? — спросила Эй-Нефер.

Шере отрицательно помотал головой.

— Тогда нужен костёр. Ты посиди здесь, я сейчас быстро.

Эй-Нефер бросила возле него убитого и обезглавленного голубя и мгновенно скрылась из вида, даже не обратив внимания на испуг мальчика. «Огонь?» — встревожился Шере. Огонь просто так разводить нельзя. Иринефер и Саф всегда, прежде, чем разжечь огонь, читали какие-то заговоры и что-то подбрасывали в очаг, чтобы задобрить богов. Шере пожалел, что не понаблюдал за этим и теперь попал в такое ужасное положение — ведь боги наверняка рассердятся за этакое самоуправство. Вскоре Эй-Нефер вернулась с факелом и несколькими крупными сучьями подмышкой. Разложив всё это на берегу, она быстро и не задумываясь, развела костёр, а голубя, чтобы не ощипывать, просто обдала пламенем факела. Шере всё это время сидел с закрытыми глазами и про себя бормотал все обращения к богам, которые приходили ему в голову. Приоткрыв глаза, он заметил, что Эй-Нефер ловко и со знанием дела порубила птицу на куски острым камнем, который подобрала здесь же, на берегу и села рядом с Шере.

— Огонь спалит, надо, чтобы прогорел немного.

Вроде бы никаких ужасов не происходило, и Ка сказал Шере, что похоже, боги довольны теми словами, с которыми он к ним обратился. Но на всякий случай он отщипнул кусочек от разделанной птицы и швырнул в огонь.

— Ты что! — воскликнула Эй-Нефер. — И так же мало!

— Зато бог огня наестся, и не тронет нас, — объяснил Шере, и девочка промолчала.

Когда пламя почти погасло, и остались яркие угли, она нанизала куски птицы на ветки, взяла одну из них и протянула к углям. Затем посмотрела на Шере:

— Делай так же.

Шере взял вторую ветку и тоже протянул её к костру.

— И крути по чуть-чуть, — подсказала Эй-Нефер. — Смотри как.

Вскоре Эй-Нефер кивнула, и они с удовольствием вцепились зубами в печёное мясо.

— Вкусно, — удивился Шере.

— А ты думал я тебя чем накормлю, дурачок? Только смотри, малёк… голубь маленький, мы им не наедимся. Поэтому делай так.

Она отщипнула маленький кусочек и положила в рот.

— И посасываешь так помаленьку. Еда смешается со слюной и её станет больше, понимаешь? Если так есть, то наешься маленьким кусочком.

Шере попробовал. Очень хотелось проглотить весь кусок, но он терпел и старательно гладил его языком, прижав к нёбу. Затем положил второй кусочек, третий… через какое-то время голод, действительно, утих.

— Ну а дальше-то что было? — спросил Шере. — Ну там…

— А дальше мы пришли к мертвякам…

— Как к мертвякам? — замер Шере, и внутри у него всё похолодело.

— Очень просто, — сказала Эй-Нефер и рассмеялась. — Погребения. Много-много погребений. Настоящий город мёртвых, херет-нечер.

— А… зачем?

— Ну я не поняла, зачем, Шере. Он туда припёрся, сбросил с себя жреца и завалился спать. А я такого страху натерпелась, что просто свалила оттуда и пошла назад. Хотела напрямки пройти, чтобы не блуждать по оазису, да заплутала, лучше бы через оазис пошла, там хоть жратва есть…

Они помолчали, а потом Шере спросил:

— Ну а в Унут-то ты пойдёшь?

— А то! Конечно пойду, — заявила Эй-Нефер. — Чую я, что моя мут там, в Унуте. И надо туда идти. Ничего, проберусь через этот город мёртвых, чай, не съедят меня там.

И Эй-Нефер снова засмеялась. А Шере отвернулся.

1 — Хар — единица объёма сыпучих тел, равная примерно 48 литрам.

2 — Хин или хену — мера объёма жидкостей, чуть меньше половины литра.

3 — Сердаб — часовня в погребальном комплексе, возводившаяся для отправления культа Ка. Существовала отдельно от погребальной камеры, имела особое предназначение — формирование для Ка умершего Мира-двойника. Ка всех упоминавшихся в сердабе людей, вещей, животных, становились обитателями этого мира.

4 — Хем-ка — заупокойный жрец, который за определённую плату обязался поддерживать заупокойный, а иногда и прижизненный культ Ка в погребальном комплексе заказчика.

5 — Шендот — передник особого фасона, который в Раннем и Древнем царствах носили представители египетской аристократии и жречества.

6 — Ам-Мут (ꜥm-mwt) — демон с телом гиппопотама, лапами и гривой льва и пастью крокодила. В Зале Истины ей отдавали сердце человека, которому вынесен обвинительный приговор.

7 — Согласно гипотезе бикамерализма или двухкамерного разума (Джулиан Джонсон, 1976) 3000 лет назад, то есть, вплоть до первого тысячелетия до н.э. человек воспринимал мышление как диалог с внешней сущностью. В верованиях египтян этой сущностью, вероятно, являлся Ка, как персонализированное божество. В христианстве некоторые, схожие с Ка, функции даны ангелу-хранителю. Ка, как и ангел-хранитель появляется в момент рождения человека и сопровождает его на протяжении всей жизни).

8 — Атум — Бог-творец, создатель мира.

9 — Махедж — XVI (Антилопий) ном со столицей в Хебену. Мер-Нефер, где живут Шере и Эй-Нефер, был небольшим поселением в Махедже. Унут был центром почитания Огдоады — четвёрки двуполых богов, представляющих Маат (Порядок) и противостоящих ей сил Исфет (Хаос), также представленных четвёркой богов-гермафродитов. Богиня Хатхор входила в пантеон богов обоих номов.