Страшно фантастический путеводитель

Алексей Сергеевич Жарков, 2021

В книге собраны истории, которые произошли с путешественниками в разных странах мирах. Вас ждёт знакомство с удивительной культурой экзотических стран и захватывающие приключения героев, столкнувшихся с неожиданными событиями и невиданными существами. Что на самом деле скрывается под пустыней в Неваде? Почему не стоит родить по опустевшим улицам ночных Афин? Как меняются норвежские тролли, когда умирают? Сто гибелей и одна месть легендарного Гуаня из Гонконга? Что будет, если съесть неправильных насекомых в Таиланде? О чем мечтает древний малазийский демон? Какие существа скрываются под масками во Вьетнаме? Из какого мира пришли к нам загадочные Гавайские растения? И многое, совсем другое…

Эмпуса (Греция)

Она сказала:

— У меня заболевает горло, и свербит в носу, это начинается простуда, я точно знаю, у меня так всегда, и если не съесть срочно штук пять апельсинов, завтра я слягу с насморком, а вечером у меня уже будет температура, ты же не хочешь, чтобы я заболела?

Фима молча вздохнул.

— Ну вот, и я не хочу, поэтому выйди на улицу, найди ближайшую фруктовую лавку и купи мне пять спелых апельсинов. Только именно апельсинов. Ни грейпфрутов, ни мандаринов, ни помело, ни лимонов. Самых обычных апельсинов. Ты же знаешь, как выглядят апельсины? Оранжевые такие.

Фима набрал воздух, чтобы сказать, что он устал, напомнить, что весь день они провели на ногах, болтаясь по музеям и осматривая город, а город, вообще говоря, совсем не маленький, ни Берн и не Тула, а целые о-го-го Афины, и что теперь у него гудят ноги, и он даже чувствует, как ёрзает под брюками растянутая за целый день кожа, прямо от жопы до пяток, и что сейчас половина одиннадцатого, и фруктовые лавки, скорее всего, все закрыты, ведь они еще по дороге в гостиницу видели, как те закрывались, и, кстати — там же были эти чертовы апельсины, почему же ты, ненаглядная моя Алька, тогда не сказала, что от свербячки в носу тебе нужен не «Пинасол», и не «Нафтизин», как всем нормальным людям, а именно апельсины?

— Чего ты так смотришь? — спросила Алька, сбрасывая босоножки, — О-о, хорошо как босиком. Фимочка, будь кроликом, сходи за апельсинами.

Фима еще раз вздохнул, уже кроликом, и отправился за апельсинами, матерясь по дороге, как обманутый извозчик.

Поблизости не нашлось ни одной фруктовой лавки. В Греции это обычно небольшой магазинчик на первом этаже жилого здания, похожий на большой открытый рот с вываленным на тротуар языком стеллажей и ящиков. То же самое с орехами, сладостями, бытовой химией и прочим. Пропустить такой достаточно сложно. Фима тащился по прохладной ночной улице, ощущая, как отзывается болью в истоптанных за день ступнях каждый его шаг. Вокруг валялся мусор и объедки, лениво сохли тёмные лужи, на стенах красовались в персиковом или снежном свете торгашеских ламп черные изломанные граффити. Красота Афин осталась в прошлом, строительный бум 70х годов превратил большую часть города в унылую архитектурную серость. У страшненьких подъездов и неопрятных портиков с облезлой колоннадой толклась уличная рванина: алкаши, наркоманы, мигранты. Обычно они стояли по трое-четверо, но одна группа испугала Фиму — их было больше дюжины, все мрачные, в темных бедуинских балахонах, бр-р.

Фима дошел до конца улицы, и завернул в переулок. Торгашей становилось всё меньше, освещение то и дело теряло доверие, надежда найти апельсины растворялась в приторно-кислом запахе распустившихся под вечер помоек. Однако, настойчивым всегда везет, и попалась фруктовая лавка. Хозяина не было, Фима выбрал апельсины и стал нетерпеливо ждать. Тот выбежал из черной, похожей на нору подсобки, потный и всклокоченный и, не обращая внимание на покупателя — Фима был в магазине один — принялся торопливо собирать выступавшие на улицу тележки. Продавец, дородный иранец, очень суетился и тараторил что-то, смешивая персидские, греческие и английские слова, и поглядывая на часы, а не найдя необходимое количество мелочи для сдачи, сунул Филе назад его мятую пятёрку, и, выпучив глаза, затараторил: эмпуса, эмпуса. И стал прогонять туриста, отмахиваясь словно от мухи, делая такие жесте, как если бы он сушил свои намокшие персидские пальчики. Он буквально вытолкал Фиму на улицу, после чего, лихо подпрыгнув за ручкой, с грохотом опустил защитную стальную роллету прямо перед носом нерасторопного туриста. Фима растерянно хмыкнул, удивляясь насколько быстро набитый фруктами магазинчик превратился в глухую стену, покрытую тремя слоями граффити. Но, сунул в карман пятёрку, проверил в пакете апельсины и двинулся в обратный путь, прихрамывая, и мечтая так же скинуть ботинки, как Алька. Тем временем, улица заметно преобразилась. Весь город будто вымер, исчезли куда-то не только торгаши и прохожие, но вообще все обычные цвета и звуки. Фонари теперь свободно разливали свет, а из смоляных переулков прилетали отзвуки какой-то непонятной возни. Фиме сделалось немного неуютно, он сжал в руке пакет с апельсинами и ускорил шаг.

Все двери заперты, лавки закрыты, все люди куда-то делись, на углу, где толклись похожие на бедуинов алкаши — никого, но появилась огромная лужа и в ней будто сумка. Фима подошел ближе и остолбенел от ужаса — оторванная человеческая нога. Где-то за углом раздался глухой сдавленный стон, Фима вздрогнул, боясь вдохнуть или выдохнуть, нервно обернулся, а до гостиницы далеко.

Будучи путешественником в чужой стране или городе любому очень помогает одно верное правило, и звучит оно просто — «тебя это не касается». Именно так и решил Фима — их разборки, я русский турист, меня не обидят. И, скрипя зубами от страха, заторопился к любимой Альке.

За стеной кто-то вскрикнул и захрипел, далёкий крик наполнил едкими вибрациями чернёную улицу. Фима споткнулся на вывернутой плитке и чуть не упал, а когда поднял голову — увидел огромную черную собаку. Та пересекала дорогу в полста метрах от него, и будто отливала красноватой бронзой, поблёскивая в кисельном уличном свете. За спиной у Фимы что-то хрустнуло и заскрипело, вздохнуло.

Собака стала медленно приближаться, разрастаясь перед Фимой, словно огромная рыжая клякса. Одновременно с этим на её морде всё отчетливей проявлялись признаки человеческого лица, отчего у Фимы завибрировал живот и предательски окостенели поджилки. Собака встала на задние лапы и подошла к человеку на расстояние одного прыжка, разум Фимы едва не отключился, черные ватные волны беспамятства бушевали в голове всё громче и ближе.

— Отвали! Пошла прочь! Сука, пшла прочь! — неожиданно для самого себя заорал Фима.

Женщина-собака наклонила голову, её верхняя губа задрожала и скривилась, обнажая ядовитые клыки, за спиной у Фимы что-то ухнуло. Он вздрогнул и инстинктивно отскочил в сторону. Чудовище прыгнуло на его место и вцепилось зубами в горло какого-то оборванца, извивавшегося в истерическом ужасе на подорожных плитах афинского тротуара.

«Это не моё дело» — подумал Фима, содрогаясь от холодных покалываний по всему телу. Рыча и чавкая, чудовище рвало на прохожем мясо, пока тот бормотал что-то, захлёбываясь кровью, не то на арабском, не то на сингальском языке. Фима отвернулся и пошел прочь, мистическая древняя сила еврейского народа, позволявшая тому выживать несмотря ни на что, тянула его теперь прочь из этого ожившего древнегреческого кошмара, и она же подсказывала ему, что чудовище, которое он увидел, хоть и нападает на путешественников, но боится ругательств, и что оно поэтому набросилось на того парня, который прятался у Фимы за спиной, как Дионис за Ксанфием.

Не помня себя от страха, боясь оборачиваться и заготовив на всякий случай еще целый комплект отборный русских и еврейских ругательств, подслушанных у деда, брата и молдавских строителей, Фима добрался, наконец до своего отеля. Постоял некоторое время перед дверью, переводя дух, и постучал.

Завёрнутая в огромное белое полотенце Алька весело подхватила пакет, заглянула внутрь и нахмурилась:

— Ну Фи-има, это же красные…