Большие разборки

Алексей Николаевич Наст, 2018

Пятеро друзей ограбили мафиозных курьеров. Эти деньги позволили "подняться", нажить приличные капиталы. И вот, когда жизнь удалась, пришёл счёт: "Отдайте всё, что имеете, иначе вам смерть!". Жёсткие криминальные разборки, яркие, нервные приключения, откровенные сцены.Содержит нецензурную брань.

глава вторая

Редактор Калашников, в окружении редакционных бездельников, стянувшихся в предвкушении развлечения в его кабинет, рассматривал документы прикомандированного к редакции стажёра из журфака. Стажер как стажер — высокий, худощавый, короткие кучеряшки волос, губищи. Но негр. Чёрный и настоящий. И это ничего — в Питере к африканцам давно привыкли, ещё со времён Петра Первого, но звали негра не совсем благозвучно.

Со вздохом сложив вчетверо направление, Калашников спросил:

— Так как тебя зовут?

— Аннус.

Редакционные бездельники стали переглядываться.

Калашников снова вздохнул.

— Аннус…Видишь ли, Аннус…

Бездельники всхохотнули, Калашников хлопнул ладонью по столу, прекращая веселье:

— Тихо, а то выгоню.

Снова вздохнув, он воззрился на стажера:

— Как, говоришь, тебя зовут?

— Аннус. Аннус Джонс. Родился в Ботсване. Буду газетный репортёра.

— Это я понял из твоих бумажек. Это всё ладно. Видишь, какое дело, твоё имя не совсем приемлемо для русского языка. Тебе твои сокурсники намёки не делали?

— Меня звали Ан, — моргая ресницами, сказал стажёр. — Я всем говориль — Ан Джонс.

— Это другое дело, Ан.

— Ан-148, — подсказал один из пишущей братии, сидящей на стульях вокруг стола и пускающей сигаретный дым.

Стажёр стоял, переминаясь.

— Да, — согласился Калашников. — Ан, конечно, хорошо, но ты же не самолёт, — Калашников посмеялся своей не смешной шутке. — Давай, мы тебя будем звать, ну, между собой, Анисим. Аннус — Ан — Анисим. А? Хорошее имя?

— Хорошее, — покорно согласился стажёр. — Аннус — плохо, Анисим — хорошо.

— Правильно! — обрадовался редактор, а новонаречённый Анисим обнажил в улыбке белоснежные зубы, чем совершенно покорил Калашникова.

— Да, — Калашников обозрел своих редакционных архаров. — К кому его прикрепим?

Архары заскучали — возиться с молодым стажёром никому не улыбалось — стажёры вечно лезут не в своё дело, надоедают вопросами и, вообще, мешают спокойной размеренной жизни.

— Отдайте его Серафиму, — хмыкнул Воскутков. — Анисим и Серафим — благозвучное сочетание получается.

Все гадливо заулыбались, в том числе и Калашников — редакция уже второй год обсуждала на все лады негласную войну между штатным репортёром газеты Сергеем Бянко и заместителем главного редактора Владимиром Ивановичем Воскутковым.

— Хорошо, пусть будет так, — подытожил Калашников. Посмотрев на стажёра, сказал. — Кадровик тебя оформит с сегодняшнего дня, пока походи, осмотрись, скоро появится Бянко, будешь выполнять его задания, постигать науку журналистики на практике!

Как раз в это время в редакционный зал пришёл Сергей. Он бухнул сумку на свой чистый стол, устало сел в маленький катающийся стульчик с гнутой спинкой и незряче уставился перед собой. Писать про отца Боуна и его придурков было в напряг.

К нему весело подскакал Фруев — сорокалетний мужичок с длинными волосами, неопрятный и пахнущий чесноком. Его все терпели через силу, но Фруев был отменный писака, и Калашников не помышлял о расставании с этим бомжеподобным товарищем.

— Хочешь, обрадую? — спросил Фруев.

— Ну?

— Тебе подкинули стажёра.

— А-а.

— Знаешь, как зовут?

— Как?

— Анус.

— Слушай, Фруев, твои плоские шутки уже вот где. Мне эти анусы сегодня за день без тебя надоели, во как!

— Честно про стажёра говорю.

Сергей вздохнул, уселся в рабочее положение, потянул на себя ящик стола — надо писать, чёрт бы побрал, этого Боуна и его борьбу с пороками молодёжи.

— Знаешь, кто тебе стажёра всучил? — Фруев не собирался уходить, нагло усевшись на край стола. — Твой друг — Кунни.

— Тварь.

— Что?

— Тварь он, вот что, Кунни этот. У меня и так ни хрена не ладится, ещё со стажёром возись.

Сергей достал из ящика стола потёртый, видавший виды, редакционный ноутбук, болезненно щурясь, воззрился в осветившийся зелёный экран. Хотя, чего ждать от Воскуткова, кроме гадостей — вражде и негласной войне между ним и Воскутковым причиной был сам Сергей.

Сергей учился на журфаке, а Воскутков был доцентом, в этом же университете, и всё было хорошо — никто никому не мешал. Но однажды, некая восемнадцатилетняя особа, поступившая на первый курс журфака и получившая полную свободу от родительской опеки (родители остались в далекой карельской деревне), возжелала всяческого порока и быстрого грехопадения. Родители для юной студентки снимали комнату в трехкомнатной квартире, где жили бухари, и Юля (так звали первокурсницу), дала в газету объявление: « Девушка 18/180/72 ищет любовника для сеансов куннилингуса. Комната есть». Бывалый павиан Воскутков, наткнувшись на такое заманчивое объявление, шанса своего не упустил — он отправил письмо до востребования, и вскоре встреча состоялась. Воскутков неприятно поразился, узнав в любительнице куннилингуса свою студентку. Но делать нечего — девушка была аппетитная, а Воскуткова терзали бесы низменных желаний. Дело, к обоюдному удовольствию, прошло как нельзя лучше. Воскутков сделал требуемое, а Юлька отдалась бурно и страстно. Всю ночь дома, в супружеской постели, рядом с посапывающей супругой, Воскутков радостно и нервно вспоминал недавние подвиги. Днём Воскутков продолжал радоваться как ребёнок — здорово ему повезло с этой Юлькой. В дальнейшем ему не составит труда склонить её к новым и новым «сеансам», благо, она всегда рядом — на вверенном ему факультете.

Но Юлька была трепло. Обычно девки, если даже много и со всеми подряд, держали о своих подвигах язык за зубами. Но Юлька разнесла всем. Закатывая глаза, она томно говорила: «Владимир Иванович делал мне умопомрачительный куннилингус. Это что-то!». День, два — весь университет только и говорил, что об умении Воскуткова здорово работать языком. Студенты толкали друг друга локтями и говорили, указывая на проходившего мимо Воскуткова: « Смотри, смотри, Куннилингус идёт!». После прозвище сократили до дипломатично звучащего Кунни, но все то знали полный титул доцента.

В уважаемом всеми вузе такого скандала потерпеть не могли — Юльку отчислили, а Воскуткова попросили «по собственному желанию».

Воскутков лихо устроился в газету к Калашникову и сразу, из-за своего крутого резюме (доцент, светило журналистики), получил должность заместителя редактора. Жить бы ему тут и радоваться, да судьба послала в эту газету окончившего курс Сергея Бянко. Сергея рекомендовал друг отца — шишка из Ленсовета, потому Сергею сразу дали штатную должность репортёра, стол и прозвище Серафим. А Сергей рассказал оболтусам-репортёрам об истинной сущности нового зама. Воскутков с ужасом понял, что и здесь он отныне будет проходить под кличкой «Вовка Куннилингус, он же Кунни» и всем новым людям редакционные бездельники будут рассказывать его греховную историю.

Сергей усмехнулся, отщелкав на клавиатуре: «Отец Боун», — есть за что Воскуткову ненавидеть его, болтливого Серафима. Ну и хрен с ним, с Куннилингусом, он ему за стажёра не спустит, отомстит в удобный момент. А, вообще, Юлька была барышня спелая! Ей бы Сергей сам с удовольствием сделал куннилингус.

Через плечо в экран ноутбука заглянул Калашников.

— Пишешь про отца?

— Юрий Палыч, — сбросил оцепенение Сергей. — Начал писать. Говорил с ним сегодня. Мутный он тип.

— Что ж теперь, время сейчас такое, все мы мутные, кристально чистых не сыскать. С Боуном ладно, есть другое задание, более срочное. Надо взять интервью у поэта Контенко — на его сына десять минут назад совершено покушение. Я Любку Головину отправил в больницу — разузнать, жив он или уже того… Поговори со стариком. А мы завтра с утра шарахнем с первой полосы: «Это политическое убийство! — говорит о гибели своего сына известный поэт Иван Контенко». А?

— Ещё не известно, может, он не умрёт.

— К утру будет видно, но статья должна быть готова. Поезжай к поэту. И возьми стажёра. Он здесь где-то. Анисим. Ан! Эй, Фруев, негритёнок не ушел?

— В туалете он.

— Уяснил, Серёжа? Бери стажёра, и дуйте к Контенко. Я звонил ему, он в загородном доме, вас примет. Про сына он ещё ничего не знает — я не стал его вводить в курс дела, а то он в больницу уедет, к сынку…

— Наверное, из больницы ему уже сообщили.

— Нет, он, после нашего разговора, собирался идти гулять. Он мне сказал — я уже одетый, выхожу в лес, пройтись, через час-полтора вернусь.

Калашников сжал кулак, поднёс к лицу Сергея:

— Чтобы взял интервью у старика! — и быстро скрылся в своём кабинете.

Сергей зло отстукал на клавиатуре: «враг гомосексуалистов». Получилось: «Отец Боун — враг гомосексуалистов». Хмыкнув, Сергей захлопнул ноутбук. Конечно, это шутка и он эту фразу потом сотрёт. С такими «отцами» и всякими «меньшинствами» требовалось вести себя тактично, иначе останешься кругом виноватым, с костями схрумкают.

Фруев подвёл к Сергею застенчивого стажёра. Да, только с сыном Африки ему не хватало для полного счастья по городу ходить. Сергей без интузиазма протянул стажёру руку для пожатия.

— Сергей Бянко. Серафим.

— Анисим, — белозубо отозвался стажёр, расплываясь в подкупающей улыбке.

— Фруев сказал, тебя зовут Анус.

— Можно Анус.

— Добрый ты. Знаешь, что главный велел? Нам с тобой ехать к поэту Контенко. Возьмём у него интервью. Ты на машине?

— Нет. У меня нет машина.

Сергей выгрузил из своей сумки блокноты с заготовками интервью и статьи об отце Боуне, с подозрением посмотрел на Фруева — у того была дурная привычка рыться в чужих бумагах, но прятать материалы в стол не стал — хочет, пусть читает эту лабуду. Обняв стажёра за плечо, Сергей увлёк его к выходу.

— Я в фильмах всегда видел — приходит стажер и уже на личной машине, круто упакованный, с айпадом. Есть айпад?

— Нет.

— Мобильник-то у тебя есть?

— Нет.

— И у меня нет. Нищие какие-то мы с тобой. А почему у тебя нет ни машины, ни мобильника?

Стажёр, виновато улыбаясь, пожал плечами. Сергей нахмурился.

— Ты что, не торгуешь наркотиками?

— Нет.

— Твои земляки все торгуют.

— Я не торгуют.

— Ха-ха-ха. Я шучу. Юмор это. Пойдём. Что надулся? Не понял юмора?

Когда Сергей покинул редакционный зал, взъерошенный Калашников выглянул из-за лакированной двери кабинета.

— Бянко ушёл?

— Ушёл.

— Что же делать? Совсем не подумал. Мне в вечерний блок край надо вогнать его статью об отце Боуне.

— Он материалы про Боуна на столе оставил, — отозвался Фруев.

— Фруев, друг, обработай их.

— Серёга не обидится?

— За это не волнуйся.

Через полчаса Фруев принёс Калашникову на подпись готовую статью. Редактор подписал её не глядя.

Когда статья попала на стол зама Воскуткова, тот обалдел:

— Фруев, ты с ума сошёл?

— А что?

— Заголовок: «Отец Боун — враг гомосексуалистов».

— Бянко сам этот заголовок придумал, я только обработал материал.

— Так это Бянко… Тогда другое дело. Фруев, надо твою подпись убрать.

— Пятьдесят процентов статьи — моя работа.

— Я тебе дам пятьдесят рублей за твои пятьдесят процентов. Вот, возьми, а всю славу оставим Серафиму.

Оставшись один в кабинете, Воскутков самодовольно потёр руки — суперскандальное название статьи принесет врагу Серафиму порядочные неприятности…