Портрет смерти. Холст, кровь

Алексей Макеев, 2014

К владельцу детективного агентства Андрею Раевскому обращается за помощью Эльвира Эндерс – русская жена знаменитого испанского художника-сюрреалиста Гуго. Она просит найти мужа, который несколько дней назад бесследно исчез с территории семейного поместья. Эльвира предлагает неслыханный гонорар, и Раевский немедленно соглашается. Они вылетают в Мадрид, но по приезде Эльвира неожиданно умирает. Эксперты устанавливают, что сеньора Эндерс была отравлена. Полицейские начинают расследование и вскоре определяют главного подозреваемого. Им оказывается Андрей Раевский…

Глава первая

На работу в хмурый понедельник 20 августа я бессовестно опоздал. В этом не было ничего удивительного, учитывая проводимое накануне мероприятие. Я запарковал сиреневую «Карину» у подъезда, поднялся на второй этаж, раскланявшись с вахтершей Симой. Полюбовался на табличку с вызывающей надписью «Детективное агентство «Пирамида» — табличка переливалась свежей краской, сияла глазурью и еще не успела надоесть. Вытер ноги, вошел. Отчитывать Андрея Ивановича Раевского за опоздание было некому. Главнее меня тут все равно никого не было.

В офисе царила нормальная атмосфера. Из всего трудового коллектива трудился только факс. Подмигивала заставка на компьютере, телевизор приятным женским голосом сообщал прогноз на предстоящую неделю: дожди, дожди и только дожди. Варвара Архиреева уже вернулась из отпуска, болтала с подругой по телефону: включила громкую связь, чтобы трубка в руке не мешала красить ногти, обложилась флакончиками, кисточками, протирками, прочими непостижимыми предметами женского обихода.

— Чем ты сейчас занимаешься? — жеманно вопрошала подруга.

— Ничем, я на работе, — в том же духе отвечала Архиреева.

Покосилась на меня, расцвела, подставила щеку и на всякий случай отключила громкую связь. Я совершил ритуал, отметив, как она похорошела за лето, махнул рукой — болтай уж. Проигнорировал факс и потащился в кабинет, обогнув выставленный на проходе мокрый зонт (вот именно, что мокрый, пусть не врет, что корпит на работе с раннего утра). Я развалился в кресле, закрыл глаза. Мог вообще не приходить. Учитывая уйму проделанного накануне…

Перед глазами все еще носилась галерея «Арт и Шок», вытянутые лица устроителей выставки, перепуганная мордашка хорошенькой художницы Оленьки Наумовой, чье творение в стиле ню «Разнузданная деликатность» свистнули с экспозиции в первый же день показа. То, что Оленька — лесбиянка, я узнал уже после того, как вычислил похитителя и вернул творение на место, утерев нос доблестным органам в лице капитана Максимовского. Честно выданный гонорар за услугу — это, конечно, замечательно, но ведь не хлебом же единым…

Видение было прилипчивым, как двусторонний скотч. Подобные «артишоки» проводились в нашем городе с пугающей регулярностью. Искусства, как такового, там не было, а вот экстравагантности, эпатажа, эпигонства, пошлости и конкретного разврата — более чем достаточно. Кому об этом не знать, как специалисту по поиску и возвращению утерянных и похищенных предметов искусства и редких антикварных вещей. Озабоченная публика валит, как в семидесятые за сапогами. Имеют место происшествия. «Разнузданная деликатность» была красива. Без подковырок. Подражательство Франсуа Буше — дивная красотка, выписанная до последнего волоска под мышкой, возлежала на атласных простынях в позе страстного ожидания. Я вычислил похитителя в течение пяти часов — вдохновленный умоляющим взглядом Оленьки Наумовой. Помощников не было — все свои по отпускам, а полиция предусмотрительно умыла руки, дабы потом не позориться. Следы привели в строительный вагончик на окраине Западного жилмассива, где некий сторож по фамилии Аникеев в свете керосиновой лампы жадно поедал глазами готовое к соитию божество. Я, в принципе, не злой, мог бы не привлекать его к ответственности, но очень не понравились маньячий блеск в глазах и нож, с которым он бросился на меня. Этот юродивый обладал нехилой физической силой! Я вспотел, пока с ним справился. Скрутил, отдышался, огрел по затылку керосиновой лампой, после чего вызвал наряд и стал поедать «Разнузданную деликатность» жадным взором голодного маньяка, приходя к мысли, что начинаю понимать, откуда берется в человеке все темное и опасное для общества…

Впечатлительным я стал. Не хватало чего-то в жизни. Четвертый десяток в затылок бормотал. Тридцать три, нормальные люди в этом возрасте на кресте гибнут во благо человечества, приобретают футбольные клубы, нефтяные компании, особняки в процветающих мировых столицах…

Я открыл глаза, обозрел свои пятнадцать метров «полезной» площади. Новый стеллаж для документов, монитор, стол из черного дерева, призванный внушать посетителям мысль о надежности выбранного ими заведения.

Второй предмет моей гордости — картина известного сюрреалиста Гуго Эндерса, выполненная в стиле морской болезни. Прямоугольник 40 на 60. Названия я не знал, как не знал ничего и о биографии самого художника, кроме того, что он предельно знаменит и считается преемником Сальвадора Дали. Еще один гениальный безумец, проникший в тайны мироздания. Про себя я так и называл картину: «Морская болезнь». Причудливое смешение реальности и бредовых фантазий. Морские волны с потрясающими цветовыми переходами, непонятные существа, запутанные в элементах рангоута и такелажа, испытывали страшные мучения и были выписаны с убедительной конкретностью. Безумная гроза, озаренная вспышкой сверхновой, расплавленная биомасса, пронизанная бусинками кричащих глаз… Художник не был поклонником теории чистого цвета (как какой-нибудь фовист), хотя и входил в доблестную плеяду авангардистов. Любитель экспериментов с красками. Он не имел живописной манеры, собственного творческого стиля. Он был разный. Писал под настроение. И вместе с тем считался с законами светотени, перспективы, постепенного сгущения или смягчения света. Первенство в картине всегда оставлял за рисунком…

— Тук-тук, — сказала Архиреева, проникая в кабинет. — Ты один?

— Сам с собой, — очнулся я.

— Понятно. Пришла подставить вторую щеку. Можно, Андрей Иванович?

— Проходи, — разрешил я, чмокнул, куда было велено, и она, весьма довольная, развалилась в кресле. С ухмылкой глянула на старый стеллаж, который я так и не сподобился отправить на свалку. Не спорю, это разные вещи: выкинуть старый хлам и собраться выкинуть старый хлам.

— Прекрасно выглядишь после отпуска, — похвалил я.

Все женщины считают комплименты в свой адрес чистой правдой. Но Варвара Архиреева в этот день действительно выглядела великолепно. Не девочка, моложе меня всего на два года (и три квартала) — как раз тот возраст, когда девичья красота распускается в обворожительно женскую…

— Хмурый ты сегодня, Андрюша, — заключила Архиреева, внимательно изучив руководителя. — Скованный какой-то. Радикулит? Подтяжки перекручены? — подозрительно потянула носом. — Ты знаешь, здесь немножко пахнет перегаром. Это нормально?

— Это нормально, — уверил я. — Поздравляю с выходом, Варвара. Постройнела, загорела. На стройке работала?

Она хихикнула.

— Скакалку купила. Две недели в пансионате на Обском море — тоска зеленая, ни одного приличного мужика. Иностранцы какие-то были. Тупые — страшно. Уже знают, что рассол от огурцов пить нельзя, а почему — не понимают. Неделю прожила у тетки в деревне. Там дорогу мостят — трассу федерального значения, она как раз раздавит тетушкину деревню. Собирается переехать ко мне… — Варвара картинно вздохнула. — В мою однокомнатную квартиру. Буду в кладовке жить.

Она трещала, как Анка-пулеметчица. О том, что окончательно доломала в сельской местности свою «девятку», о нудистском пляже вблизи пансионата, где очень строгий дресс-код, то есть из одежды — только крестик. О жуткой жаре в конце июля, о том, что с таким климатом мы скоро будем часы переводить не на час назад, а на месяц вперед.

Целых три недели мы не виделись. Соскучились (лично я действительно соскучился).

— Да, кстати, — сказала Варвара, меняя тон, ногу и выражение лица. — Я должна тебе что-то сказать.

— Коротко и ясно, — улыбнулся я.

— Шестьсот баксов, — не моргнув, сообщила Варвара. — Из отпуска вернулась — на полном крахе, коммуналка не оплачена, в холодильнике пусто, жестянщики на СТО требуют невозможного. Придется заводить личных индусов-носильщиков. Не понимаю, на что уходит моя зарплата.

«Парадокс, — подумал я. — Деньги были и будут. Но их никогда нет. Почему?»

— Эх, Семеновна, — вздохнул я. — Если зарплата уходит непонятно на что, значит, ты работаешь непонятно зачем. Держи, — я вынул из стола заранее припасенный конверт и всучил Архиреевой. — И помни золотое правило: что бы ни случилось с твоей машиной, могло быть гораздо хуже.

— Супер, — восхитилась Варвара, пересчитав наличность. — Теперь я побалую свое буржуазно-мещанское тщеславие. Приличных денег в этой стране, конечно, не заработаешь…

— Можно, — возразил я. — Но жить придется в Англии.

Мы еще поболтали несколько минут, потом Архиреева посмотрела на часы.

— Пойду поем. Обед подкрался. Тут кафешка за углом открылась. Работы нет, я правильно понимаю?

— Работы нет, — подтвердил я.

— Отлично, — обрадовалась Варвара. Внимательно посмотрела мне в глаза. — И все равно ты хмурый, Андрюша. Может, случилось чего? Устал ночью? — Ее красивые глаза задорно заблестели. — Девочка попалась активная? Мы ведь, женщины, как весна — делаем ночи короче.

— Вы, женщины, как диверсанты, — отшутился я. — Вечно норовите найти и уничтожить наш запасной аэродром.

— А почему ты это сказал? — она удивленно приоткрыла ротик. — Женился в мое отсутствие?

— Без вас, Варвара Семеновна, я никогда не женюсь, — иезуитски улыбнулся я. — К слову пришлось. Давай, Варвара, топай. Приятного общепита.

Оставшись один, я закрыл глаза и начал думать о собственном счастье. Можно взять отпуск, поехать на Хайнань, можно в Белокуриху. Вернусь через неделю, отдохнувший, загорелый. Найду себе вторую половинку. А Варвара посидит в офисе, будет ногти красить, клиентов отгонять…

Я так размечтался, что пропустил что-то важное. Когда глаза открылись, я в кабинете был уже не один. Женщина вошла бесшумно, встала на пороге, растерянно мялась, теребила лямочку замшевой сумки.

— Простите, что без стука, — прошептала она. — Я не знала, что у вас сиеста…

Я смотрел на нее, как на логичное продолжение своих мечтаний. Привлекательное, стройное, с грустинкой в широко раскрытых глазах. Правда, вместо бикини взору предстал скромный хлопковый костюмчик (скромность явно напускная — куплен не на распродаже), а пышные волосы были собраны заколкой на затылке, благодаря чему приятное личико обрело излишнюю округлость.

— Извините, — откашлялся я. — Полуденная задумчивость. Присаживайтесь, — я вскочил и, как истинный джентльмен, предложил даме стул.

— Спасибо, — она села, положила сумочку на колени и уставилась на меня ясным взором. — Это агентство «Пирамида»?

— А вы не видели табличку?

— Видела. Просто решила уточнить. Странное название для детективного агентства, не находите?

— У слова «Пирамида» есть хорошее значение, — объяснил я. — Символ очищения, излечения, благоприятной ауры и большого сельскохозяйственного счастья.

Она ни слова не поняла, задумалась.

— Мне нужен Андрей Иванович Раевский…

— Если нужен — получите, — я положил перед ней визитку. Она внимательно ее изучила.

— Скажите, а вы… больше специалист по поиску или по возвращению владельцам утерянных и похищенных предметов искусства?

Я легкомысленно засмеялся.

— Признаюсь честно, сударыня, не всегда поиски знаменуются успехом. Но одно могу вам гарантировать: работа выполняется добросовестно и скрупулезно. Если вас устроят такие условия, а также особенности… гм, прейскуранта, то я внимательно вас выслушаю. А особенности… гм, прейскуранта таковы…

— Не надо, — перебила женщина. — Меня не интересуют особенности вашего… гм, прейскуранта.

Вновь бесшумно отворилась дверь, и вошла откушавшая Варвара. Она узрела посетительницу, насторожилась. Посетительница уловила воздушный поток, резко обернулась. Варвара сделала учтивую мину, прошла на цыпочках, села позади гостьи и достала зачем-то блокнот.

Я терпеливо ждал, когда же посетительница соизволит представиться. Но она, видимо, посчитала, что уже это сделала.

— Простите, — пробормотала она. — Но я думала, что вы…

— Страдаю в одиночку? — перебил я. — Нет, у меня есть штат квалифицированных сотрудников. Познакомьтесь, Варвара Семеновна. Высококлассный специалист по предметам искусства и по их продуктивному поиску… если предметы искусства находятся, разумеется, в состоянии утери.

Варвара украдкой зевнула, глянула на меня с оттенком недоумения — дескать, где я подобрал эту нудноту? Я украдкой пожал плечами.

— Значит, здесь вы работаете… — прошептала посетительница, озирая наши скромные рабочие пенаты. Варвара открыла рот, чтобы ляпнуть что-то смелое. Скажем, такое: «а когда уж совершенно нечем заняться, здесь мы занимаемся сексом». Но не стала. Во-первых, это неправда, во-вторых, я показал ей кулак.

— А вот эта картина… — посетительница остановила затуманенный взор на бессмертном творении Эндерса. По лицу ее пробежала мрачная тень.

— А это картина известного сюрреалиста Гуго Эндерса, — снисходительно объяснил я. — Так называемая «сверхреальность». Сальвадор Дали, Андре Массон, Рене Магритт, Ив Танги, Гуго Эндерс… Мы называем эту картину «Морская болезнь». Это подлинник. Вас удивит, почему подлинник именитого мастера висит в простом офисе. Во-первых, таково было условие одного частного художественного фонда, любезно предоставившего нам данную работу взамен проделанной нами. Во-вторых, в нашем здании хорошо налажена охрана. А хранить ее в квартире действительно опасно…

Было еще и «в-третьих», но посетительница меня перебила. Чуть раздвинула коллагеновые губки, замаскированные блеском. Впервые с момента вторжения она рискнула улыбнуться.

— Возможно, вы огорчитесь, Андрей Иванович, но аналогичная картина Гуго Эндерса, и тоже подлинник, висит в моем доме. Называется она не «Морская болезнь», а «Предчувствие морского путешествия с Майорки в Сицилию». Сицилия — это итальянский остров. Майорка — испанский. Там изобрели майонез. Блюдо испанское, а не французское, как принять думать. Но, в принципе, вы правы: идея картины навеяна абсолютной непереносимостью качки.

Мы с Варварой недоуменно переглянулись.

— А ваш дом… — начала Варвара.

— Городок Маринья, область Каталония, северо-восток Испании. У нас там свой особняк на берегу моря. Очень живописное место. До границы с Францией чуть более сорока километров.

Варваре Архиреевой подлинность моего Эндерса была глубоко по барабану. Но взор ее начал затягиваться поволокой. Ах, испанская грусть, — беззвучно шептали ее красивые губы. — Кастаньеты, фламенко, фанданго, жгучие мачо, страстные гитарные переборы. Коррида опять же…

— Ой, — сказала посетительница и испуганно прижала ладошку ко рту. — Я, кажется, не представилась. Какая же я рассеянная. Меня зовут Эльвира Эдуардовна. Эльвира Эдуардовна Эндерс. Три «Э». Забавно, правда?

Некоторое время в моем кабинете господствовало потрясенное молчание. Архиреева хлопала ресницами. Посетительница терпеливо ждала, пока мы обретем дар речи.

— Вы дочь известного живописца? — благоговейно осведомился я. — У вас абсолютно нет акцента. Никогда бы не подумал, что великий и загадочный сюрреалист нашего времени — человек российского происхождения.

— Да, вы правы. В Гуго Эндерсе самым загадочным образом перепуталась русская, еврейская, голландская и немецкая кровь. Он обучался в России, где прожил семнадцать лет из своих неполных сорока восьми. Но я не дочь. У Гуго Эндерса, к сожалению, нет детей. Сын Александр и первая жена Анна трагически погибли. Я — его вторая жена.

То, что происходило со мной в эти минуты, описать невозможно. Растерянность, испуг, благоговение — вплоть до полного ступора. Гуго Эндерса — загадочную, овеянную мистическим флером личность — я действительно почитал выдающимся творцом современности. Он что-то перенял в своем творчестве от Сальвадора Дали, но и внес в этот пласт искусства много нового — того, что доселе никто из живописцев не применял. Совмещение бреда с реальностью, погружение в сущность нарисованного, светотени, цветовые переходы, восхитительные смешения красок — мягкость Рафаэля, изобретательность Леонардо, монументальность Микеланджело, фантасмагория Дали…

— Пожалуйста, вот мой паспорт, — посетительница извлекла маленькую книжицу. — Российского нет, только такой.

Эльвира Эндерс, двадцать шесть лет, гражданка Испанского королевства, замужем…

— Спасибо, Эльвира Эдуардовна, — я вернул посетительнице документ. — Признаться, поражен.

— И я, — поддержала Варвара. — Устраиваются же некоторые…

Вторая часть фразы вырвалась, очевидно, непроизвольно, под влиянием высоких чувств. Варвара редко хамит потенциальным клиентам. Эльвира грустно посмотрела на нее.

— Простите, — сказала Варвара. — Обычный комплекс русской бабы.

— Ладно, — очнулся я. — Вы же пришли не просто так, Эльвира Эдуардовна? У вас пропало что-то ценное?

— Мой муж, — кивнула Эльвира.

И снова тягостная минута молчания и печали.

— Э-э… — начал я потихоньку пробуждаться. — Видите ли, Эльвира Эдуардовна, в компетенцию нашего агентства как-то не очень входит поиск пропавших людей…

Громко кашлянула Варвара. Сделала страшные глаза и за спиной посетительницы стала накручивать пальцем у виска. Эльвира обернулась, Варвара стала поправлять завитушки на висках.

— Впрочем, мы охотно вас выслушаем, — допустил я.

— Спасибо, — кивнула Эльвира. — Вы так милы. Сама я родом из этого города, обучалась на экономическом факультете местного университета. Но так распорядилась судьба, что в начале двухтысячных я отправилась жить в Испанию. Потом умерла мать, пришлось самой зарабатывать на жизнь. Я работала… в одной организации, — посетительница задумалась, что бы еще сказать.

Варвара быстро застрочила фломастером в блокноте. Показала из-за спины Эльвиры. «Танцовщицей в стрип-баре».

— Я работала секретарем у директора местного яхт-клуба, жила на окраине Мариньи в маленьком арендованном домике…

«Я же говорила», — быстро написала Варвара.

— Мы познакомились случайно, два года назад. Мужчина пришел в яхт-клуб, у него было дело к нашему директору Фернандо Дьюччи. Он обратил на меня внимание, предложил поужинать. В мужчине не было ничего экстравагантного… по крайней мере, в тот день ничего не было. Невысокий, обычной наружности… только волосы сильно торчали. Он так умело ухаживал, внимательно меня слушал, признался, что тоже наполовину русский. Мы поехали к морю, потом в мотель, и только утром он признался, что его фамилия Эндерс, у него особняк в Маринье на Плата-дель-Торо… ну, там, мировая известность, все такое. Кто же не знает художника Гуго Эндерса?

— Кто-то не знает, — пожала плечами Варвара. — Рискну предположить, что этих людей — абсолютное большинство. Навестите, например, районный русский городок за гранью цивилизации. Можно испанский городок — думаю, невелика будет разница…

— Моя мама была искусствоведом, — улыбнулась Эльвира. — А отец торговал антиквариатом. У меня у самой — высшее образование. И справка об окончании школы декоративного искусства. Итак, уже два года мы проживаем на Плата-дель-Торо…

— Опишите, пожалуйста, внешность вашего мужа, — попросил я.

— Сорок семь лет, — пожала плечами Эльвира. — Обыкновенная, ничем не примечательная внешность. Рост примерно метр семьдесят два, в меру упитан, серые глаза, длинные волосы… если он не связывает их пучком, они торчат в разные стороны, — женщина замялась. — После свадьбы проявились некоторые странности Гуго и… временами просто несносный характер. Нет, он всегда меня любил, но мог позволить накричать, обидеть, демонстративно не замечать. Это творческая личность… вы понимаете? Он весь в работе, поисках, стремлениях. Может погрузиться в медитацию на несколько дней. Может сутками писать, закрывшись в мастерской. Может бросить работу, наплевать на заказы, сроки, обстоятельства, изобретать какие-то штучки по хозяйству, возиться в саду с садовником Тынисом, валяться на диване в гостиной. У него своя мастерская в южном крыле рядом с галереей, куда он принципиально никого не пускает. Там кодовый замок и прочные двери. Готовые картины Гуго вывешивает в коридорах или в галерее — недалеко от мастерской. Никогда не спрашивает моих советов, он весь в себе, ему не нужны помощники. У Гуго чудовищное воображение, позволяющее сочетать несочетаемое… Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Оксюморон, — пробормотал я. — Попытка соединить то, что нельзя соединить. Короткая такса, честный политик, эстонские скороговорки…

— Большая зарплата, — добавила Варвара.

— Да, — кивнула Эльвира, — Гуго соткан из противоречий. Он никогда не раскрывается, не говорит о своем прошлом. Я вижу только готовые его полотна. Он никого не пускает в процесс написания картин и… совсем не озабочен, как близкие люди воспринимают его творчество.

— А творчество воспринимается неоднозначно? — удивился я.

— О, да, — усмехнулась Эльвира. — Гуго — разный. Если вам, конечно, по душе человеческие внутренности на праздничном столе или, скажем, гимнастка, которую в полете разрывает пополам летящий тигр, или ограда особняка, увенчанная девичьими головами, или живая свинья, которую перепиливают ножовкой пополам…

— Какая прелесть, — восхитилась Варвара.

— Хорошо, Эльвира, — мягко сказал я. — Творчество неоднозначно, фигура противоречива. Теперь давайте к делу.

— Давайте, — вздохнула посетительница. — В последний месяц Гуго был абсолютно невыносим. Он выполнял работу по заказу одного местного бизнесмена, Карлоса Басадена, но вовсе не спешил ее завершать. Я даже не уверена, что он ее начал. Писал по ночам что-то другое — говорил по секрету, что это жизненно важная работа, что она многое изменит в нашей жизни. Мрачнел с каждым днем, делался нервным, вздрагивал от каждого шороха, ночами почти не приходил в нашу спальню, отсиживаясь в мастерской…

«Униполярное расстройство», — подумал я. Обычная человеческая депрессия.

— Несколько раз он куда-то ездил в темное время — заказывал фургон. Разругался с соседями, с домашними, с городской властью в лице начальника полиции Рикардо Конферо, который частенько приходит в наш дом к его младшей сестре Изабелле. Разругался даже с местной мафией, с которой поддерживал если не дружеские, то приятельские отношения… Временами он впадал в экзальтацию, был крайне веселым, хохотал без причины…

«Нет, — подумал я. — Биполярное расстройство. От экзальтации и эйфории до глубокой депрессии. Химический дисбаланс тканей головного мозга».

— И ровно неделю назад — в понедельник 13 августа — мой муж пропал рано утром при загадочных обстоятельствах.

Глаза женщины наполнились слезами. Она достала платочек и аккуратно промокнула глаза. Мы с Варварой украдкой переглянулись.

— М-м… — сказал я. — Сочувствуем вашей неприятности, Эльвира Эдуардовна, но не растолкуете, в чем именно они заключались — загадочные обстоятельства?

— Растолкую, — всхлипнула Эльвира. — Загадочные обстоятельства заключаются в том, что мой муж пропал из тщательно охраняемого дома. У нас хорошая охрана, налаженная мистером Йораном Воргеном. Никто не видел Гуго уходящим, уезжающим, улетающим, и никаких потайных ходов на вилле в Маринье нет. Вечером он, как обычно, пришел ко мне в спальню, пожелал спокойной ночи, удалился в мастерскую, а утром… пропал. Никто из домашних и прислуги его не видел, ночью все спали. Охрана контролирует периметр, пожимает плечами. Ближе к обеду мы стали волноваться, и начальник охраны Йоран Ворген принял решение взломать мастерскую. Там ничего не было — кроме мольбертов, каких-то набросков, необходимых для работы аксессуаров…

Лицо Эльвиры дрожало, стало искажаться. Она взяла себя в руки, надела бледную улыбку.

— Его искали везде. Никаких следов. Мой муж просто пропал, словно не было его никогда. Пять дней поисков не принесли результата. До общественности эту новость пока не доносили — знает определенный круг лиц плюс полиция. Для остальных существует версия, что Гуго простыл и потерял голос. И между тем, Андрей Иванович… — Глаза посетительницы округлились. — В доме происходит что-то странное, я чувствую. Надо мной сгущаются тучи. Я подозреваю, что меня хотят убить, отправить вслед за Гуго… Я не выдержала, заказала билет на самолет, вылетела на свою историческую родину… Но это был порыв, он пройдет, я вернусь домой, я обязательно узнаю, где мой муж…

— Стоп, — я сделал предостерегающий жест. Посетительница явно начала заговариваться. — Прежде чем вы сформулируете свою просьбу, Эльвира Эдуардовна, ответьте на два вопроса. Первый. Вы точно знаете, кто был в доме в ночь на тринадцатое августа?

— Разумеется, — она посмотрела на меня как-то странно. — В доме одни и те же люди. Порой я даже не знаю, что бы я с ними сделала… — В глазах посетительницы зажегся странный огонек, но она его погасила. — В доме на Плата-дель-Торо, 14, постоянно проживают… — она сделала паузу, — младшая сестра Гуго Изабелла, младший брат Генрих… у них нет семей. Все мужья Изабеллы благополучно скончались, нового она пока не обрела. А Генрих если на ком и женится, то только на бутылке хереса. Тринадцатилетний сын Изабеллы, Марио, — мальчишка, которого невозможно выносить… его гувернантка Габриэлла, компаньонка Изабеллы, Кармен, — шустрая брюнетка, она всегда вертится рядом с Изабеллой. Йоран Ворген — начальник охраны, по национальности швед, по характеру сволочь, неплохо владеет русским языком, на котором, собственно, и общаются в доме. Холодный неприятный мужчина. Кто же еще?.. Ах, да. Угрюмый садовник Тынис — противный рыжий эстонец, два охранника, которые периодически меняются. Кажется, всё.

Мы с Варварой снова обменялись взглядами. Семейка Адамс. А так ли проста Эльвира в действительности? Этот блеск в глазах…

— Вечный Хэллоуин какой-то, — пробормотала Варвара.

— И второй вопрос, — сказал я. — Почему вы пришли в агентство «Пирамида»? На всем протяжении от Испании до Сибири не нашлось специалистов?

— Это просто, — отмахнулась Эльвира. — В этом городе я остановилась у Дарьи Рогачевой. Мы с Дашкой учились в университете. Где еще остановиться? Квартира давно продана, в гостиницах у вас пугающий сервис. Я ей все рассказала вчера вечером за бутылочкой портвейна. Дарья посоветовала обратиться к вам — как к толковому человеку и порядочному специалисту… В смысле, наоборот. У вас шенгенская виза, вы часто ездите за границу по делам, для вас не составит труда…

— Минуточку, — перебил я и задумался. С Рогачевой станется. Мир, конечно, тесен, но зачем же давить друг друга? Врожденная привычка подкладывать свинью. А все из-за того, что в третьем классе я храбро дернул ее за косичку. Она меня треснула линейкой. Я показал ей кулак. Она меня пнула. Мы сцепились в кровавом поединке, обоих удалили с урока математики, вызвали родителей. С меня как с гуся вода, а Рогачева на день рождения осталась без плюшевого медведя, которого присмотрела в ЦУМе. С той поры она меня подкалывает по поводу дней рождения. А я — ее.

— Тэкс-тэкс, — сказал я, извлек мобильник, порылся в телефонной книге и активировал номер. — Здравствуйте, — сказал я противным голосом, когда на той стороне отозвался ангельский голосок. — Юридическая фирма «Пурга» вас беспокоит. Нам сообщили из налоговой службы, что ваша задолженность на текущий месяц составляет восемь тысяч долларов. Мы могли бы облегчить вашу налоговую нагрузку…

— Чего-о? — протянули на том конце.

— Ну, как же, — сказал я. — Это сеть магазинов «Шестерочка»?

— «Семерочка»! — рявкнула Рогачева. — Кого ты хочешь обуть, Раевский?

— Рад, что ты не расслабляешься, — ухмыльнулся я. — Здравствуй, Рогачева. Напротив меня…

— Вообще-то я за рулем, — перебила Рогачева. — Стою на месте со скоростью шестьдесят километров в час. Гаишник внимательно смотрит, как я болтаю с тобой по телефону. Я очень рада, что ты позвонил. Люди навыдумывали столько средств общения и при этом почти перестали общаться…

— Напротив меня, — повторил я, — сидит привлекательная дама и ссылается на тебя. Она имеет право это делать?

— Опять отвлекают от работы привлекательные женщины? — съязвила Рогачева. — Да, у Эльвирки непростая жизненная ситуация. Не знаю, чем ей помочь. Ты же поможешь ей? По нашей старой фронтовой дружбе? Ну, а если не хочешь… — Рогачева замялась, — сделай вид, что ты ей сочувствуешь и в следующий раз обязательно поможешь.

— Спасибо, Рогачева, — поблагодарил я. — Всего хорошего. Соблюдай правила дорожного движения.

— Правила — для других, — фыркнула Рогачева. — Для нас — исключения. Кстати, Андрюша, у тебя на следующей неделе день рождения.

— И что? — насторожился я.

— Ничего, — хохотнула Рогачева. — Хотела спросить, чем ты бреешься?

— Пеной из огнетушителя, — отрезал я и сыграл отбой.

Сложил руки на стол, как прилежный первоклассник, и печально уставился на посетительницу.

— Да, я не сказала, — сказала посетительница. — Когда обыскивали виллу, ни в мастерской, ни в других местах не обнаружили картину моего мужа, которую он писал весь последний месяц и которая, по его утверждению, перевернет всю нашу жизнь. Никто из домашних ее тоже не нашел… я бы заметила по их поведению. Они тоже хотели бы ее видеть. Изабеллу и Генриха сильно беспокоила эта картина.

— А она точно была? — встрепенулась Варвара.

— Что вы хотите сказать? — растерялась Эльвира.

— Вы же не видели, как он ее писал.

— Нет, — решительно покачала головой Эльвира. — Картина была. Вы бы видели, с каким энтузиазмом каждый вечер он бежал в свою мастерскую. Он даже хвастался, что придумал название. «Семейка Эндерс. Тотальная галлюцинация»…

— Ну, допустим, — сказал я. Резонная мысль: если Эндерс погиб, то какие же деньжищи может стоить его предсмертная картина? И что для клиентки важнее — найти живого мужа или картину? — Ну, допустим, — повторил я с важным видом. — И в чем же просьба, Эльвира Эдуардовна? За время нашей беседы профиль нашего агентства не поменялся: мы не занимаемся поиском пропавших людей, пусть они и гениальные живописцы современности.

— Пожалуйста, — жалобно сказала Эльвира. — Я вас очень прошу.

— Детский сад, — вздохнула Варвара.

— Сто тысяч евро, — добавила посетительница (плавно перетекающая после последних слов в клиентку).

— Беру обратно свои слова, дорогая Эльвира Эдуардовна, — гордо заявила Варвара. А я совсем помрачнел. Дурных предчувствий пока не было, но по опыту сомнительных дел я знал, что они будут. К сожалению, в текущем месяце мне позарез нужны были деньги.

— Я прошу вас прояснить ситуацию, связанную с пропажей Гуго Эндерса и его последней картины, — прямым текстом заявила «просительница». — Вам не надо дублировать функции полиции. Вы — мои гости. А кого принимать на вилле в Маринье — исключительно мое дело, как бы ни возмущались домашние. Вилла принадлежит Гуго Эндерсу, его родственники проживают там на птичьих правах и пусть не мнят обратное. И еще, — лицо клиентки приобрело насколько можно независимое выражение. — Я заплачу вам сто тысяч, из них десять — уже сегодня. В случае неудачи вы все равно получите всю сумму.

Из последних сил я делал вид, что колеблюсь. Варвара потрясала кулаком, гримасничала, тыкала носом в календарь, дескать, лето на исходе, песок и море улетают в теплые края, а над Испанией всегда безоблачное небо…

— У нас очень живописный городок, — добавила Эльвира. — Прекрасная вилла, которую в пятидесятых годах проектировал сам знаменитый Ле Корбюзье. На территории парка вы можете полюбоваться скульптурами Генри Мура. Ландшафтом занимался именитый лондонский дизайнер Ларри Колтон. Мы уладим формальности и завтра утром полетим вместе, согласны? Я знаю, как через Интернет заказать билеты…

— Мы тоже знаем, — фыркнула Варвара.

— Формальности в Москве будут минимальны, обещаю…

Через час мы, с Божьей помощью, от нее избавились. Я вытер пот, блаженно развалился в кресле. Варвара сверлила меня взглядом.

— Сто тысяч… — бормотала она. — Ты знаешь, Андрюша, если я получу даже пятую часть этой суммы, то улечу на небо. Я перееду из однокомнатной хрущобы в двухкомнатную, и вопрос проживания в кладовке отвалится сам собой.

— А разве ты куда-то едешь? — лениво ухмылялся я. Хотя прекрасно знал, что спорить бесполезно, женщину невозможно переубедить. Особенно если она еще ничего не решила.

— Я обязательно должна поехать с тобой, — волновалась Варвара. — Как же ты один, в чужой стране? Ты не можешь работать без женщины!

— Только гинеколог не может работать без женщины, — резонно огрызался я. — Это дело мы с тобой хорошенько обдумаем. Билеты до Москвы никогда не поздно сдать. А сейчас иди работай. Первое: вся информация по Гуго Эндерсу. Добывай, где знаешь. Второе: вся информация по Эльвире Эндерс. Учеба в университете и все такое. Найди девичью фамилию. С универа и копай. Если она, конечно, там училась. Третье: слетай в городскую публичку и добудь сборник репродукций Эндерса, если таковой в природе существует…

— Между прочим, производственная дискриминация женщины…

— Отличное изобретение человечества, — отрубил я. — Проблемы, Варвара? Хочешь, чтобы Испания сама к тебе в сумочку прыгнула?

Она убежала, а я занялся крайне сложным делом — раздумьями на заданную тему. Такое занятие я не мог доверить никому из подчиненных. Когда я расклеил слипшиеся глаза, то обнаружил, что уже четыре часа пополудни. А до дома сорок минут (если без пробок). Перед уходом из офиса я несколько минут постоял перед «Морской болезнью» Эндерса (или как там ее?). Недоверчиво потрогал холст. Шероховатостей не ощутил — полотно покрыто лаком, чтобы не хватались все подряд. Странно. Если подделка, то весьма трудоемкая. Уважаемый профессор, руководитель частного художественного фонда, которому я оказал услугу на сумму, значительно превышающую стоимость картины, уверял, что Эндерс подлинный. Не верить ему оснований не было.

А если авторская копия?

Вроде что-то блеснуло в голове. Я застыл, ловя сигналы мозга. Но нет, лимит бесценных идей на 20 августа исчерпан. Не слышны в мозгу даже шорохи. Я закрыл офис, предупредил охрану, чтобы включили сигнализацию, поехал в пустую скучную квартиру…

В половине десятого вечера я позвонил Варваре.

— Ты страшно занята, — предположил я.

— Ухаживаю за ногами, — промурлыкала Варвара. — Запустила я их нынче.

— У тебя длинные, красивые, загорелые ноги… — размечтался я.

— Ну, в общем, да, — скромно согласилась Варвара.

— А дальше?

— А дальше тапочки, пол, соседи, — Варвара засмеялась. — Думай о другом, Андрюша. Найди себе достойную вторую половинку.

— Мне бы с первой справиться, — проворчал я. — Ладно, оставим лирику. Докладывай.

— Задание выполнено, гражданин начальник, — отчиталась Варвара. — Репродукций Эндерса найти не удалось. В публичке заявили, что подобные издания к ним не поступают, потому что цены… А бюджетное финансирование ограничено. Я отправилась в магазин. Там действительно — не цены, а сволочи. Двенадцать тысяч за подарочное издание. Извини, за такие деньги можно до Испании долететь. Поройся в Интернете… хотя и там далеко не полный перечень. Едем дальше. Эльвира Эдуардовна Голубева обучалась на факультете экономики. Отметками не блистала, но диплом получила. Устроиться на работу не успела. Мать-учительница познакомилась с испанским учителем биологии… он зачем-то приехал в Сибирь по обмену опытом, предложил Тамаре Степановне поехать с ним в Барселону — та, естественно, долго вещички не собирала. Но жизнь под безоблачным небом не задалась… тебе это очень интересно?

— Говори, — разрешил я. — За неимением другой информации.

— Мать скончалась, отчим нашел другую… Вернее, наоборот, отчим нашел другую, мать вследствие чего скончалась.

Зашелся бодрой ритмикой сотовый телефон в прихожей. Я, кажется, забыл его вынуть из борсетки.

— Позже перезвоню, подруга, — сказал я, бросил трубку и поволокся в прихожую.

— Господи, Андрей, — сказала Рогачева. — Звоню тебе на городской, звоню, звоню. В Интернете сидел?

— В нем, — машинально буркнул я. — Ведь он как жизнь: делать нечего, а уходить не хочется. Подожди, случилось чего? — Голос у одноклассницы как-то странно подрагивал.

— Да, Андрюша… — она чуть не плакала. — У нас труп… Настоящий человеческий труп… Пришла с работы, поднялась к себе на третий этаж, а у нас тут темно, лампочка перегорела, и труп лежит под дверью… Андрюшенька, милый, мне кажется, что это Эльвира… Я вызвала полицию, а потом тебе стала звонить…

— Сейчас приеду, — бросил я. Недоуменно посмотрел на мигающую трубку. Вот и накрылась моя Испания медным тазом…

Садиться за руль после дозы вермута не хотелось решительно. Не объяснять же гаишникам, что я еду на труп. Я поехал на общественном транспорте — в смысле, на такси. В машине, вместо привычного шансона, играла психоделическая музыка, от которой психи активно размножаются. Шофер подпевал ей в такт и смотрел в одну точку перед собой. Он вез меня какими-то ломаными зигзагами. С того и стартовал абсурд, благополучно продолжившийся до финала этой нелепой истории.

Рогачева проживала на задворках «Праздничного зала» в массивной сталинской четырехэтажке, окруженной брежневскими картонными коробками. У подъезда стояла полицейская машина, «Скорая помощь» и старая «буханка», подозрительно смахивающая на машину для перевозки особых слоев населения (мертвых). Потолок подъезда украшал узор из обгоревших спичек. Я поднялся на третий этаж, где толпились люди. Лампочку, судя по всему, ввернули. «Настоящий человеческий труп» лежал под дверью Рогачевой, укрытый простыней. Осмотр уже закончили, но расходиться операм и экспертам не хотелось.

— Андрюша, родненький… — бросилась ко мне Рогачева — густо «заштукатуренная», располневшая, в какой-то цветастой цыганской юбке. Схватила за воротник, забормотала: — Андрюшенька, представляешь, это не Эльвирка. Это соседка с четвертого этажа. Зиночка… Ее ножом хватили… Она же безвредная, скучная, разведенная, никому не нужная. А я подумала, что это Эльвирка. Она лежала на животе, и плащ у нее похожий, и волосы того же цвета…

А накрылась ли тазиком моя милая сердцу Испания? Я начинал предательски потеть.

— Эльвира дома?

— Нет, Андрюша… Я оставила ей ключ, потому что поздно прихожу с работы… Вкалываю, как лошадь… Нет ее дома, телефон заблокирован, я не знаю, где она — может, по бутикам шопингует, или по салонам красоты, или в солярий пошла…

За соляркой. Голова усиленно работала. Если соседка Зиночка никому не нужна… Выходит, в Эльвиру метил убийца? Ждал в полутемном подъезде женщину в таком-то плаще, с такими-то волосами. А потом — совпало так — поднялась Эльвира, увидела труп, в страхе сбежала, а труп лежал, пока не объявилась Рогачева. В доме четыре этажа, Рогачева живет на третьем, по две квартиры на площадке, не сказать, что проходное место. Время не раннее, обитатели квартир давно сидят по домам у голубых экранов…

— Ха, а яблоко от дуба недалеко упало, — произнес знакомый голос, раздвинулась группа людей на вершине пролета, и в позу римского сенатора встал капитан Максимовский — рослый тип с волчьим взором, который просто незаменим, чтобы клеймить презрением преступников.

— Господин Раевский, мы с вами не виделись целые сутки, — он смотрел на меня пренебрежительно, как и должен смотреть не наделенный талантами, но уполномоченный властью человек на своего удачливого сверстника (не наделенного властью). — Вы у нас теперь в каждой бочке затычка? Вас теперь можно видеть везде?

— Под каждой крышечкой, — поддакнул младший по званию лизоблюд. Этого бездаря я тоже видел в «артишоке».

— Очень смешно, товарищ капитан, — пробормотал я. — Если хотите, можете проверить у меня документы.

— Раевский, я что-то не понимаю, — нахмурился Максимовский. — Да, в галерее «Арт и Шок» вы отличились, спору нет. Любой бы отличился за такие деньги. Но здесь… Агентство «Пирамида» занимается убийствами?

— Хотите трогательную правду, капитан? — с вызовом сказал я. — Дарья Викторовна Рогачева, у дверей которой произошло убийство, — моя старинная приятельница. Первым делом она вызвала полицию, а уж потом позвонила мне. Ей требовалась моральная поддержка. Вы не против, если я ее окажу?

Капитан опустился до моей персоны, раздраженно глянул на прильнувшую ко мне Рогачеву, сделал кружок вокруг нас, благо ширина пролета позволяла, сказал «ну-ну» и поднялся на рабочее место. Я не осуждал этого затурканного служаку. Врио начальника районной криминальной полиции — должность собачья. Гоняют по любому поводу: убийства, кражи с выставок, пьяная поножовщина…

— Послушай, Рогачева, — прошептал я, — ты ничего не говорила им про Эльвиру?

— Нет, Андрюш… Когда они приехали, я вообще ничего не могла говорить, только рот разевала, гугукала, квакала… А когда они перевернули ее, а это оказалась Зинка… я вообще онемела. Потом отошла, конечно… Нет, про Эльвирку я ничего не говорила. А надо ли, Андрюша?

— Ничего не говори. Убийцу они все равно не найдут, а неприятности нам с тобой обеспечат с троекратным запасом. Сам разберусь с этим делом. Расскажешь им про Зинку всё, что знаешь, а про Эльвиру забудь. Появится — хорошо. Не появится… опять же моя проблема. Мы не уверены, что прирезать хотели Эльвиру. Послушай, а неужели они правда так похожи?

— Да нет… — задышала в ухо Рогачева. — Совсем не похожи. Волосы только. И цвет плаща. Но у Зинки — обычный совковый, а у Эльвирки — из Милана. В темноте, конечно, не поймешь…

Мы постояли для отвода глаз еще несколько минут. Тело унесли. Спустились опера, одарив меня суровыми взглядами. Скорчил надменную мину Максимовский.

— До скорой встречи, капитан, — раскланялся я, а когда он притормозил и вцепился в меня взглядом, быстро оговорился: — Шучу, шучу.

Я проводил Рогачеву до квартиры. Она олимпийским прыжком махнула через место, где лежала покойница, юркнула за дверь. Я помахал ей и запрыгал по ступеням. Полиция еще не уехала. Она рассаживалась. Я позвонил Варваре с площадки между первым и вторым этажом.

— Бедненький, — печально резюмировала Варвара. — Совсем забыл, что нужно говорить в трубку.

— Прости, забыл анекдот про склероз, — очнулся я. — У тебя все в порядке?

— А у нас пожар на всю деревню? Твой голос дрожит, Андрюша.

— Дрожит, — признался я. — Ты знаешь, как бороться со страхом?

— Знаю, — подумав, ответила Варвара. — При помощи более сильного страха.

— Тогда я приеду к тебе?

Она чуть не поперхнулась.

— Ну, знаешь ли… Спасибо, конечно. А за каким, прости меня, хреном?

Полиция еще не расселась по своим «скоростным» отечественным автомобилям. Время было. Я описал ей в двух словах «историю болезни» некой Зиночки и свои подозрения касательно данного убийства.

— Вот такая, понимаешь, загогулина, как говорил наш бывший президент.

— Понятно, — сказала Варвара.

— Понятно? — удивился я. — Поздравляю, дорогая. Если тебе все понятно, то психиатрия бессильна. Просыпайся, Варвара, сейчас я к тебе приеду. Кстати, какой твой любимый напиток утром?

Варвара потрясенно молчала.

— Не знаю, Андрюша, — выдавила с трудом. — Зависит от того, нужно ли утром идти на работу. А ты о чем говоришь? Считаешь, что ты уже преодолел… пятипроцентный барьер?

— Говорить будем всю ночь, — пояснил я. — Ладно, Варвара, не парься, кусаться не буду.

В такси, которое я поймал на улице Линейной, не играла психоделическая музыка, но управляла разбитым корытом женщина в кепке. Она посматривала на меня всю дорогу, рождая во мне чудовищный комплекс сексуальной неполноценности. Глаза ее при этом как-то мистически поблескивали. Я сунул купюру, не глянув на достоинство, взлетел на последний этаж хрущевского дома. Облегченно вздохнул и потянулся к звонку. Сотовый в кармане забился, будто ждал того момента.

Звонила опять Рогачева.

— Прости, Андрей, я, наверное, уже надоела тебе этим вечером…

— Да нет, что вы, — преувеличенно бодро сказал я. — Всегда рад вас слышать, Дарья Викторовна. Уже соскучились?

— Я? — изумилась Рогачева. — Да я вас с Эльвирой тьму лет не видела и еще бы столько же не видела!

— Объявилась Эльвира? — предположил я.

— Объявился еще один труп! — заорала Рогачева.

— Не может быть, — поразился я. — Прошло лишь двадцать минут. Что за труп? Опять женский?

— Нет, — успокоилась Рогачева. — Пациент, скорее, М., чем Ж. Дело было так, — голос Рогачевой уже не дрожал, беспрерывные неприятности закаляли нервную систему. — Уехала полиция, уехал ты, я сидела на кухне, ждала Эльвиру… и вдруг во дворе как заорут! Потом узнали, что это соседка с первого этажа Любовь Константиновна выгуливала перед сном своего мопса, он и выволок из кустов за детской песочницей человеческий труп…

— Да это не мопс, это буйвол какой-то, — пробормотал я.

— Нет, он выволок только ногу. Любови Константиновне хватило. Через несколько минут вернулась полиция — она не так далеко и уехала…

— Хорошо, Рогачева, я сейчас приеду, — пообещал я, захлопнул говорилку и позвонил в дверь. Зашоркали тапочки, на пороге объявилась зевающая во весь формат Варвара в халате — опухшая, вялая, невыносимо домашняя и привлекательная.

— Нарисовался, — пробормотала Варвара. — Какой же ты перекошенный, Андрюша. Ну, входи. Готов… к ночной беседе?

— Как Пизанская башня, — уверил я и сунул ей бутылку дорогого испанского вина в красивой упаковке. — Держи, Варвара. Подождешь, пока я на труп съезжу? Только не засыпай, — я начал неотвратимо пятиться. Она смотрела на меня, как на исчезающее привидение.

— И ты специально приехал, чтобы это сказать?.. Эй, постой, ты вроде ездил уже на труп…

Но я уже летел по лестнице, выкрикивая, что вернусь и все объясню.

Третья поездка на ночном такси начала напрягать мой бюджет. Я ворвался во двор рогачевского дома. Утомительные марш-броски по лестницам, к счастью, отменялись. Знакомые машины стояли у подъездной дорожки, а люди в штатском, освещая свой труд фонарями, грудились у кустов за песочницей. Крутились не спящие и очень любознательные пенсионеры, повизгивал мопс (от горшка два вершка) — герой текущей ночи и главный свидетель.

Я оттащил Рогачеву в сторону.

— А тебя-то зачем сюда притащили?

— Да ты что? — возмутилась Рогачева. — Во-первых, я бы и сама сюда пришла, а во-вторых, я у них что-то вроде главного подозреваемого. Не знаю, шутят ли…

— Не смеши, Рогачева, — поморщился я, подталкивая ее к дому. — Брысь отсюда, ложись спать, у тебя завтра трудный коммерческий день. Не тянешь ты на главную злодейку. Я смогу убедить господ полиционеров, что ты не в теме.

Я бочком протиснулся к месту события. Труп, как и первый, был отнюдь не бутафорский. Мужчина средних лет, худощавой комплекции, низкий, невзрачный, неброско одетый, обширная залысина плавно перетекала со лба на затылок, возможно, тянулась и дальше, но проверить это было невозможно: затылок у мужчины был выворочен. А входное отверстие, проделанное пулей, красовалось посреди лба. Из тихого комментария эксперта явствовало: смерть мужчины наступила примерно в одно время со смертью женщины в доме. Возможно, с небольшой задержкой.

— Восхитительно, господин Максимовский, — усмехнулся я. — Напоминает нашу умелую медицину: не успели спасти одного больного, как тут же не успели спасти другого.

Мужчины при исполнении прервали беседу, повернули головы. Лучи света перекрестились на мне, как лучи прожекторов на пойманном «Мессершмитте».

— А это что за явление народу? — процедил капитан Максимовский.

— Доброй ночи, — поздоровался я. — Бог в помощь, как говорится.

— Может, закрыть его? — внес блестящее предложение помощник Максимовского.

— Да вроде не за что… — неуверенно заметил капитан.

— Без «вроде», — фыркнул я.

— А просто так, — сказал помощник.

Капитан задумался.

— Ну, конечно, — согласился я. — Больше заняться этой ночью нечем, — впрочем, я решил не нарываться. Арест не арест, но соразмерный аресту сюрприз, вроде подписки о невыезде, будет так же уместен, как пожар в агентстве «Пирамида». — Я не эксперт, товарищ капитан, — учтиво сказал я, — но, по-моему, здесь все ясно. Перед вами человек, убивший женщину на лестничной площадке. Банальное заметание следов. Посмотрите на него внимательно — убогий исполнитель. Зэк — может, месяц, может, два назад откинулся с зоны, деньжат не хватает, не прочь поиграть ножичком за десять или двадцать тысяч деревянных. Сделал дело, пришел в кусты за «гонораром» и схлопотал пулю в лоб. Вы уверены, господа полицейские, что осмотрели кусты? Не хотелось бы, конечно, думать, что оттуда на нас кто-то смотрит…

Они тут же оставили меня в покое и приступили к своим прямым обязанностям. Размышляя, что из меня бы вышел неплохой руководитель, я выбрался из всего этого и продолжил толкать Рогачеву к дому.

— Не пойду, — отнекивалась Рогачева. — Черная кошка вошла в подъезд, я видела…

— Черная кошка — это серьезно, — поддакивал я. — Недавно в новостях передавали: черная кошка перебежала дорогу бабе с пустыми ведрами. У обеих в тот же вечер начались неприятности.

— Правда? — делала круглые глаза Рогачева.

Четвертая поездка в такси выдула мои карманные деньги, как почту из пневмотрубы. Шофер попался взыскательный, внимательно смотрел, как я выворачиваю карманы. Теперь придется занимать у Варвары. Или оставаться у нее до утра… и снова занимать.

Умотанный, как боевой конь, я поднялся на последний этаж, потянулся к звонку. Ухмыльнулся про себя, выждал несколько секунд перед нажатием: не сработает ли сотовый телефон.

Телефон сработал. Я извлек его из кармана, изумленно на него уставился. Номер закрытый. Не раньше, не позже, мистика в чистом, неразбавленном виде.

— Слушаю и запоминаю, — неохотно сказал я.

— Андрей Иванович, — сдавленно зашептала женщина, — так хорошо, что вы отозвались. Это Эльвира… Вы, наверное, знаете — меня сегодня хотели убить. Не спорьте — это точно меня, а не ту несчастную женщину… Они найдут меня в любой точке земного шара… Это Изабелла со своей компанией. Они уже избавились от Гуго. Теперь в случае моей смерти Изабелла наследует виллу на Плата-дель-Торо, а она стоит много миллионов долларов…

— Простите за нескромный вопрос, — перебил я. — А в случае вашей смерти кому достанется нетленное творческое наследие вашего мужа? При условии, что он, конечно… м-м, тоже не вполне жив.

— Шиш им с маслом, а не наследие… — злорадно зашипела Эльвира. — Гуго не был глупцом. Картины не наследую даже я. Они переходят в фонд, созданный лично им, который так и называется «Фонд Гуго Эндерса». Да, на первых порах директором этого фонда буду я…

— Довольно сложно, — перебил я, — оставим казуистику на потом. Что случилось, Эльвира?

— А вы еще не поняли? Разумеется, меня проще убить в далекой России, чем в близкой Испании… Не знаю, кто ехал за мной. Нашли какого-то отмороженного уголовника… Я ездила в галерею «Фестиваль» и торговый центр «Ройял-Парк» — надо же посмотреть, чем торгуют нынче в Сибири. Дашка сказала, что придет поздно, у меня был ключ. Поднялась до квартиры, лампочка как раз не горела… и словно себя увидела мертвой! Вы думаете, я такая глупая и ничего не поняла? Пулей улетела оттуда. А когда за угол сворачивала, видела, как Дашка входила в арку… Я сейчас в кафе на Красном проспекте, кофе пью уже десятую чашку…

— Не злоупотребляйте, — хмыкнул я. — От кофе портится цвет лица.

— От смерти портится цвет лица! — вскипела Эльвира. — Вам смешно, вам не понять, что я сейчас чувствую…

«Куда уж нам», — подумал я. И не решился ей сказать про второй труп.

— Огромная к вам просьба, Андрей Иванович. Не отменяйте своего решения отправиться в Маринью. Умоляю вас. Ваш рейс завтра утром. А лично я ждать не буду, через два часа улетаю в Москву, постараюсь попасть на ночной мадридский рейс. Буду ждать вас в Маринье, вы доберетесь туда из Мадрида за несколько часов.

«О, этой женской логики причуды…»

— Вы не боитесь одна появляться на вилле, где, по вашему утверждению, вам желают только зла?

— Я боюсь задерживаться в Сибири. Здесь меня точно никто не защитит. Даже вы, простите, Андрей Иванович. А в Маринье они не осмелятся, им нужен план. Итак, вы не отменяете своего решения? Десять тысяч евро лежат в Дашкиной квартире в туалетном столике. Конверт подписан. Можете поехать к Рогачевой прямо сейчас и забрать. Остальные получите в Испании. У меня просто нет с собой такой суммы…

В трубке забились гудки, я задумался и проворонил момент, когда надавил на кнопку звонка. Открыла Варвара — мятая, зевающая, домашняя.

— Потрясающе, Андрюша, — прокомментировала она мое очередное явление. — Ты такой измученный, что не дойдешь даже до спальни.

— Забыл, — хлопнул я себя по лбу.

— Забыл? — удивилась Варвара. — Презервативы с мурашками?

— Нет, — покачал я головой. — Забыл спросить у призрака Эльвиры, как добраться до Мариньи.

— А это ничего, — успокоила меня Варвара, — испанский язык, знаешь ли, и до Киева доведет. Я никогда тебе не говорила, что владею испанским по категории «чайник» и пару раз в своей довоенной молодости туда ездила. Ах, Севилья, благословенная столица Андалусии, ах, Кадис, Кордова, Гранада… — она мечтательно закатила глаза, но вспомнила обо мне. — Ты не собираешься войти?

— Прости, — вздохнул я, — надо съездить к Рогачевой, забрать у нее десять тысяч евро. Займешь на такси?

Мне казалось, она мгновенно примет позу суслика, бдящего в пустыне на задних лапках. Но Варвара чуть челюсть не вывихнула.

— Десять тысяч, говоришь? А что, существует реальная опасность, что до утра твоя Рогачева их промотает?

— Да нет… — я замялся. — У Рогачевой, конечно, имеются недостатки…

— Тогда в чем дело? — возопила Варвара, хватая меня за воротник и втаскивая в квартиру. — Так и будешь до утра работать челноком? Дудки, гражданин начальник, теперь не уйдешь за все деньги мира!

Сопротивление было сломлено. Дверь в квартиру с лязгом захлопнулась. Бедный серый волк, зачем он заговорил в лесу с незнакомой девочкой в красной шапочке?..