Далеко-далеко

Алексей Крымов

Данная книга содержит в себе стихи и прозу, собранную мной за годы жизни. Каждый читатель найдет в ней что-то свое, гарантирую, никто не останется равнодушным!

ЭПИТАФИЯ НА СЛИВНОМ БАЧКЕ

Когда умрëт последний человек. И мясо его съедят Черви, кости рассыпятся в прах под лучами больного солнца, и прах развеет безжизненный ветер. Тогда прилетят на пустую землю инопланетяне, и долго будут переводить человеческие надписи, и переведут. И останется непонятой фраза начертаная кирпичом на сливном бачке расколотого унитаза.

«Да, пошло оно всё…»

Контакт

История эта началась внезапно, как первый весенний дождь. Приближался май, и люди были майские, праздничные, пахло выходными, и шашлыком. Петрович шëл по тротуару на свой родной завод. Выходными пока только пахло, а сегодня необходимо было смену отработать. Не то чтобы завод не мог без него обойтись, Петрович не мог обойтись без завода. Многолетняя привычка заставляла утром подниматься, и направляла Петровичевы стопы в нужном направлении. На заводе Петрович крутил Ручку, попеременно с напарником, конечно. Что это была за Ручка, и для чего еë нужно крутить по восемь часов, согласно КЗОТу, не знал, пожалуй, даже важный начальник цеха. Который похоже, зато знал всë остальное на свете, и знаниями своими охотно делился, цитируя. К месту, и не к месту при этом классиков Марксизма-Ленинизма. Впрочем Петрович подозревал, что эти цитаты важный начальник выдумывал сам, так-как ни в одном томе собрания сочинений, высказываний этих Петрович не нашëл. Многотомник этот, Петрович получил в дар на двадцатилетие Кубинской революции, праздник, который отмечали в его городе с размахом, не уступающим празднованию Первого Мая, дня весны и труда, который как раз завтра имел место быть.

С другой стороны города, в общественном транспорте, ехал в сторону завода Семëныч, напарник Петровича. Автобусом он пользовался редко, в целях экономии, но сегодня время поджимало. Пол ночи Семëныч настраивал свой самодельный приëмник на микроволнах, и сегодня банально проспал. Когда-то Семëныч, ходил в радиокружок, а потом ещё и служил в частях связи и радиоперехвата доблестной Красной Армии. И на всю жизнь вынес любовь к проводочкам и полупроводникам. А сейчас, вот уже почти год, он собирал супер приëмник, чтобы услышать далëкую планету Марс, куда недавно был отправлен космический аппарат новейшей конструкции. И наконец что-то стало получаться, аппарат выдал некую последовательность звуков, которые никак не могли быть случайными помехами. И теперь Семëныч спешил поделиться этим с лучшим другом Петровичем, который пристально и с любопытством следил за экспериментом.

— Свершилось!!! — выкрикнул Семëныч с порога. Петрович, переобувавшийся в это время, от неожиданности покачнулся. И чтобы не упасть ухватился за дверцу шкафчика. Шкафчик, давно стоял покосившись, и не ожидал такого коварного нападения. Разумеется, он рухнул, издав душераздирающий грохот. Ноги Петровича в рваных зелëных носках описали в воздухе замысловатую кривую, в которой Семëныч опознал синусоиду.

— что свершилось-то? — пропыхтел Петрович, безуспешно барахтаясь в обломках шкафчика.

— я принял сигнал — понизил голос до интимного шëпота Семëныч.

— и? Поинтересовался Петрович. Но тут пронзительно зазвенел сигнал на начало работы. — после поговорим. Скороговоркой пробормотал Петрович, направляясь к Ручке. Семëныч согласно кивнул. Но поговорить им удалось только после работы, так как в обеденный перерыв заявился важный начальник, и целый час проникновенным голосом распинался о значимости верчения Ручки для завода в частности, и построения социалистического общества в целом.

Зато после работы ничто не мешало двум друзьям с головой окунуться в проблемы межпланетных сообщений. Оба были неженаты, впереди маячили праздничные выходные, поэтому всё ближайшее время было решено потратить на расшифровку загадочного сигнала, и употребление жигулëвского пива с вяленой воблой, которую Семëнычу привëз какой-то дальний родственник с берегов Волги.

Придя к Семëнычу домой, напарники вооружились карандашом, листом бумаги, воблой и поллитровыми банками, в которых, за неимением бокалов, плескалось желтоватое пиво. И вплотную приступили к вылавливанию из необъятного эфира, космического сообщения, однако долгое время сообщение никак не хотело вылавливаться. И только когда уже опустела третья трëхлитровая банка жигулëвского, а чешуëй от воблы был завален не только стол, но и сам чудо-приëмник, наконец послышались долгожданные попискивающие звуки межпланетного послания.

Осоловевший Петрович торопливо царапал карандашом листок бумаги весь заляпаный жирными пятнами, и нестерпимо воняющий воблой. Из-под руки у него волнами выходили загадочные закорючки отдалëнно напоминавшие письменность Майя с китайским уклоном. Семëныч сидел затаив дыхание и только слегка покачивался от волнения, страшась нарушить торжественный миг. Вскоре писк прекратился, и из динамиков навалилась космическая тишина.

Петрович молча сидел, глядя на исчерканый листок. А на нëм азбукой Морзе которую знал каждый пионер, красовалась резкая как удар хлыста надпись: — ЗЕМЛЯНЕ, ИДИТЕ НА ХРЕН. — и подпись — МАРС…

Грустно

Грустно, невыносимо грустно, когда обманывает симпатичный тебе человек. Казалось бы обман, он и есть обман, Ан нет. Когда обманывает какая-то неприятная личность, ты подспудно готов к обману, и нету диссонанса, и мир всё также прочно стоит на черепахе своими слоновьими ногами. Другое дело, когда человек вызывавший симпатию, вдруг поворачивается к тебе харей упырьей, и мгла застилает взор, и птичий щебет обращается хриплым вороньим граем.

Вот был у меня хороший знакомый, мы давно общались, хорошо можно сказать общались, и обманул он однажды доверие моë, крепко обманул. Как именно это и не важно, не в том суть, а суть в том, что и на других своих знакомых я глядеть со страхом стал. Когда, мол, обманут? Отравил меня тот мой знакомый.

К чему это я? А к тому, что не обманывайте людей, не надо, вдруг и вы кому-то симпатичны. А потом раз, и всё перевернëтся. Грустно это, ой как грустно…

«Совы» и «жаворонки»

Людей условно делят на «сов» и «жаворонков», дескать так называемые «совы» не спят по ночам, и отсыпаются днëм, чем несказанно раздражают «жаворонков». А те в свою очередь необычайно активны с утра, и потухают к ночи. Чем выбешивают «сов».

«Жаворонки» утром шаркают по квартире, гремят чайником и кастрюльками, скрипят дверцами шкафов. Особо радикальные «жаворонки» рассылают смски с пожеланиями доброго утра, не разбираясь в орнитологической принадлежности оппонента.

«Совы» допоздна смотрят телевизор, гремят чайником и кастрюльками по ночам, и шлют в три часа ночи смски с глупейшим вопросом-"Ты спишь? «Так же не особо интересуясь какой птице придëт это сообщение.

«Жаворонки» считают «сов» мрачными лентяями,» совы» же уверены, что «жаворонки» — жизнерадостные придурки. Как ни странно, ошибаются обе стороны, за исключением совсем уж одиозных личностей, и «совы» и «жаворонки» на самом деле вообще не птицы, и модель их поведения нельзя объяснить одним словом. Тут тебе и привычка, и окружение, и жизненные обстоятельства.

При необходимости» сова» может стать «невыспавшимся жаворонком», и наоборот «жаворонок» вполне превращается в «уставшую сову». И оба они при этом могут являться» надоедливым дятлом», или «жирным, глупым пингвином с поехавшей кукушкой».

Мир птиц удивительно многообразен. Мир человеков-птиц ещё и удивительно нелеп. Настоящий орнитолог вполне может бесконечно наблюдать за метаморфозами птице-людей, получая истинное наслаждение, и не догадываясь что сам является объектом наблюдения какого-нибудь зоолога в качестве «редкостной обезьяны», или» той ещё свиньи». В общем вопросами этими пусть лучше занимаются филологи, а ещё лучше компетентные психиатры. Ну, пожалуй, кроме «человеков-овощей», с теми и так всё ясно.