Тень, ключ и мятное печенье

Алексей Котейко (2025)

Девушку из высшего общества находят мёртвой в портовых трущобах. Состоятельная дама уверена, что привидения пытаются выжить её с мужем из недавно купленного дома. Жертва несчастного случая оставляет странное наследство, не успев назвать имя того, кому оно завещано. В агентстве «Зелёная лампа» считают, что клиент — это всегда клиент, каким бы странным, фантастическим или безумным ни был конкретный случай. Здесь берутся за самые разные дела — иногда даже за такие, от которых отмахнулись пастыри душ и блюстители закона. У Лайоша Шандора и его компаньонов свои методы работы; возможно, порой необычные, но в большинстве случаев действенные. Впрочем, бывают и исключения.

Глава 5. Автоматоны доктора Меершталя

По просьбе «архитектора» Роберт вернулся в дом через кухню и отпер для Шандора дверь оранжереи. Это было роскошное сооружение на мощном стальном каркасе, с плавными обводами линий, в точности повторенных пластинами из моллированного стекла. Оранжерея располагалась перпендикулярно западному крылу дома, с его тыльной стороны, и с улицы за особняком и деревьями был виден только шпиль над её центральным куполом.

Двух керосиновых фонарей оказалось недостаточно, чтобы как следует осветить оранжерею, и Шандор с конюхом, медленно идущие по центральной дорожке, словно плыли в облаке тёплого света, за пределами которого стены и потолок помещения тонули во мраке. Здесь, как и в саду, среди растений преобладали розовые кусты. Возле одного из них Лайош остановился, рассматривая несколько ещё сохранявшихся на ветвях бутонов.

— Это их естественный цвет? — поинтересовался сыщик.

— Да, — в голосе Роберта проскользнули нотки гордости. — Такого вы не найдёте нигде в городе!

Цветы на кусте, возле которого они стояли, были угольно-чёрными. Шандор осторожно коснулся одного бутона кончиками пальцев, затем наклонился и понюхал его — аромата у розы не было вовсе.

— Вы правы. Я не то, что не видел — никогда не слышал о таком цвете у роз. Это в самом деле не процесс увядания?

Роберт растерянно потёр щеку ладонью.

— Я не слишком-то разбираюсь в садовых делах, господин архитектор. Но вообще-то они расцветают в два окраса — снаружи тёмно-красные, а внутри — белоснежные. Спустя пару месяцев серединка превращается в тёмно-красную, а снаружи цвет темнеет, темнеет, и вот через какое-то время они уже почти сравниваются, становятся чёрными.

— Удивительно, — Шандор ещё раз понюхал бутон, и конюх усмехнулся.

— Зря стараетесь, они и правда ничем не пахнут.

— Мне казалось, что у всех роз есть хотя бы слабый аромат.

— Да, мне тоже так думалось, но вот у этих нет ничего. Они как те движущиеся картинки.

— Синематограф?

— Ага. Человек на них есть, но на самом деле его нет.

— Интересное сравнение, — заметил Шандор, проводя пальцами по бортику массивной каменной вазы, в которой рос розовый куст. На секунду или две пальцы сыщика замерли, затем он отошёл от куста и, достав из кармана платок, принялся протирать им руки. В глазах конюха промелькнула насмешка, но тут же пропала — Роберт был слишком хорошо вышколен, чтобы продемонстрировать своё отношение к такой брезгливости гостя.

— Мадам говорила, что здесь есть автоматоны?

— Точно так, есть. Идёмте.

Первая фигура, к которой они подошли, была наполовину скрыта огромными пальмовыми листьями. Невысокие, но очень толстые — не меньше полуметра в диаметре, как прикинул Лайош — три пальмы располагались полукольцом в огромной каменной чаше, созданной специально для них. Автоматон сидел на бортике чаши, опираясь на камень руками и склонив голову набок.

Шандор невольно замедлил шаги, когда свет фонарей выхватил из мрака хрупкую девичью фигурку. Если бы не зеленоватая патина на бронзе, можно было подумать, что это живая девушка присела отдохнуть под пальмами. Обычно механики, работавшие над подобными машинами, ограничивались простыми масками, лишь в общих чертах повторявшими контуры человеческого лица — но доктору Меершталю этого явно было мало. Скрупулёзно и дотошно он создал полноценное лицо, не забыв даже несколько маленьких щербинок на щеках, словно оставленных перенесённой оспой, и крохотного шрама над верхней губой, слева.

— Да, это и правда настоящая скульптура, как и говорила мадам, — кивнул Лайош, рассматривая фигуру. Автоматон был полностью обнажённым, и в работе с телом его создатель приложил не меньше усилий, чем в работе с лицом. Если бы не тонкие линии подвижных суставов, говорившие о том, что фигура должна была при заводе выполнять какие-то действия, сидящую под пальмами девушку действительно можно было бы принять за одну из тех дриад или наяд, которыми ещё лет двадцать назад было модно украшать частные сады.

Шандор хотел было, как прежде с розами, провести кончиками пальцев по бронзовой «коже» автоматона, но, заметив, что Роберт с любопытством наблюдает за ним, с показным равнодушием отвернулся от фигуры.

— Они все сделаны так же тщательно? — спросил он.

— Все, — кивнул конюх. — И все голые. Во времена моей молодости такое посчитали бы непристойным, но теперь этим уж никого не застыдишь.

Лайош удивлённо взглянул на мужчину, которому на вид было лет пятьдесят, не больше.

— Мастер Роберт, но ведь во времена вашей молодости в парках вроде бы уже стояли статуи. Пусть там мрамор, а не бронза, но все эти нимфы, дриады, наяды…

— То статуи, — нахмурился конюх. — А эти… Они же прямо как живые. Не удивлюсь, если они должны были петь или даже танцевать.

— Но вы же были в синематографе? — улыбнулся Шандор.

— Шутить изволите, господин архитектор, — скорчил кислую гримасу Роберт. — Дело ваше. Только мне вечерами не хочется лишний раз проходить через оранжерею. Всё кажется, что они за мной наблюдают.

— Никогда бы не подумал, что вы суеверны, мастер Роберт, — заметил Шандор. Конюх насупился и больше не сказал ни слова.

Впрочем, когда они обошли всю оранжерею и увидели все расставленные в ней автоматоны доктора Меершталя, сыщик не мог не согласиться с тем, что в словах Роберта есть доля правды. Остальные фигуры были выполнены так же тщательно, и ни одна не походила на другие — комплекция, рост, цвет волос и глаз, не говоря уже про массу мелких деталей. Лайош всё больше убеждался, что такие подробные и точные копии можно создать либо при участии модели, согласной позировать для скульптора долгие часы — либо при наличии множества фотографий с разных ракурсов и с разным увеличением.

Всего в оранжерее оказалось одиннадцать автоматонов. Часть из них стояли, другие сидели, а одна механическая девушка даже лежала в небольшом прудике, будто он был её собственной купальней. У этой фигуры глаза были закрыты, голова откинута, расслабленные руки покоились на каменных бортиках искусственного водоёма.

— Ну уж эта точно не танцует, — заметил Шандор, пытаясь разговорить конюха, который всё ещё обиженно молчал.

Роберт, помедлив немного, на этот раз всё-таки решил поддержать беседу:

— Может быть, она должна нырять и выныривать.

— Может быть, — согласился сыщик. — Как же так получилось, что их не сумели завести?

Конюх пожал плечами.

— Не нашли ключа. Или ключей.

— Вы думаете, тут нужен не один ключ?

— Вы не заметили? — к Роберту вернулось прежнее добродушие. Он поманил «архитектора» и низко склонился над лежащим в прудике автоматоном.

— Что?

— Посмотрите на ухо.

Лайош присмотрелся и увидел, что в глубине ушной раковины, там, где у человека начинается наружный слуховой проход, у фигуры помещалась крохотная замочная скважина со сложной формы прорезью для ключа.

— И с другой стороны, — Роберт подсвечивал фонарём. Шандор убедился, что и во втором ухе имелась конструкция для завода, но сказать с уверенностью, были ли замки идентичны, сыщик не мог.

— Ловко сделано?

— Ловко, — согласился Лайош, задумчиво потирая переносицу. Насколько он был знаком с этим направлением механики, обычно создатели автоматонов ограничивались в своих фигурах лишь внешними атрибутами — голова, руки, ноги. Тело почти всегда представляло собой полость, в которой и помещался механизм, приводящий автоматона в действие. Поэтому заводные отверстия чаще устраивали сбоку или на спине фигуры, аккуратно пряча в складках одежды.

Но здесь одежды не было и в помине, а завод в ухе наверняка должен был сильно усложнять всю конструкцию с точки зрения проектирования и сборки. Даже если главный механизм помещался всё так же в корпусе, он наверняка состоял из очень мелких деталей, подгонка которых требовала массу времени, терпения и умения. Выходило, что доктор Меершталь потратил годы своего затворничества на создание своих машин, и не было ничего удивительного в том, что он успел закончить только одиннадцать фигур.

— Что ж, благодарю за помощь, мастер Роберт. Дорогу в гостиную я найду сам.

Конюх поклонился и ушёл. Лайош ещё некоторое время стоял в одиночестве в оранжерее, затем осторожно прикоснулся рукой к автоматону, лежащему в прудике, и закрыл глаза. Несколько секунд сыщик стоял совершенно неподвижно, потом вдруг резко отнял руку от бронзового плеча и непроизвольно сделал шаг назад, чуть не влетев в ещё один куст черных роз.

Шандор стиснул пальцами виски и принялся их массировать, словно у него внезапно разболелась голова. Глаза сыщика, помутневшие и невидящие, как при «осмотре» тела на причале Гнилой Гавани, постепенно вновь становились осознанными, но с расширившимися от ужаса зрачками. Какое-то время Лайош стоял в оранжерее, приходя в себя. Затем медленно оглянулся сначала через левое, потом через правое плечо.

Дождь снаружи стих, и только изредка где-то в отдалении слышны были шлепки последних капель, скатывавшихся по стеклянной крыше. Лайош несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, восстанавливая спокойствие, поднял с пола свой фонарь и, подсвечивая себе, ещё раз внимательно осмотрел автоматона-наяду.

У девушки, с которой скопировали статую, был ярко выраженный восточный тип лица: маленький, чуть приплюснутый нос, высокие скулы, выразительная линия губ, резкий изгиб бровей. Шандор мельком подумал, что глаза у этой модели наверняка должны быть тёмными, почти чёрными. Он наклонился ниже, пытаясь сравнить формы прорезей для ключа в обоих замках, и заметил, что на шее автоматона в бронзу были впечатаны тонкие линии рисунка — татуировки, представлявшей собой какой-то замысловатый орнамент.

Сыщик попробовал слегка приподнять статую и, к своему удивлению, обнаружил, что весит она не так уж много — то ли внутри фигура была преимущественно пустой, то ли детали механизма были выполнены из какого-то более лёгкого, чем бронза, сплава. Лайош осторожно усадил автоматона в воде: татуировка, начинаясь от шеи, спускалась чуть ниже лопаток. Уложив статую обратно в прудик, Шандор принялся повторно осматривать остальных нимф и дриад.

У одной обнаружился небольшой, но хорошо различимый шрам внизу живота справа, у другой — двойные проколы на мочках ушей. Ещё одна фигура, изображавшая совсем юную девушку с серо-голубыми глазами и удивительно длинными ресницами, словно пряталась за кожистым стволом какого-то тропического дерева. Взгляд этого автоматона выражал безмерный ужас, будто нимфа уже видела своего преследователя, и знала наверняка, что ей не спастись. На ногах у девушки оказалось не по пять, а по шесть пальцев.

Сыщик поколебался, но затем всё же коснулся плеча статуи ладонью, едва-едва тронув металл. Склонил голову и замер, погружаясь в себя. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Лайош очнулся и, растерянно моргая, посмотрел на бронзовую фигуру.

— Ничего не понимаю… — пробормотал он себе под нос. Потом, достав из внутреннего кармана маленький блокнот и металлический «вечный» карандаш, принялся быстро записывать.

«Осмотр подвала. Явственный запах и привкус крови, очень мощное ощущение ужаса. Напомнило скотобойню. Звуковое эхо неясное, шумы.

Осмотр оранжереи. Автоматон в пруду. Звуковое эхо: яростный, отчаянный крик. Полная иллюзия реального присутствия. Ощущение страха и гнева. Запах крови отсутствует, вместо него что-то химическое, плохо уловимое. Не определил.

Осмотр оранжереи. Автоматон с шестью пальцами. Звуковое эхо: плач. Ощущение безнадёги и тоски. Тоски по кому? Или чему? Запах крови отсутствует, имеет место тот же химический аромат, что и у первой фигуры. Точнее определить не получается».

Лайош направился к дверям, соединявшим оранжерею с западным крылом дома, и по пути ещё три-четыре раза остановился, касаясь то каменных вазонов, то стальных конструкций, удерживавших на себе вес стеклянных плиток. Прежде, чем покинуть оранжерею, он остановился на пороге и ещё раз достал свой блокнот. Там появилась единственная коротка строчка:

«На каменных и металлических элементах оранжереи никаких следов не ощущается. Звук, запах, эмоции — ничего. Вытирал руки платком и перепроверял. Стерильно чисто».

Он напоследок оглянулся, прислушался — и вышел, мягко прикрыв за собой тяжёлую створку остеклённой двери.

* * *

На четвёртом этаже здания Тайной канцелярии, в кабинете с видом на крыши, сидел — вопреки обыкновению, за рабочим столом — сюретер Ла-Киш, и читал отчёт о вскрытии тела Эвелины Санду. И чем дальше господин Ла-Киш продвигался в своём чтении, тем сильнее хмурились его брови. В конце концов, сюретер с каким-то яростным шипением, на мгновение сделавшим его похожим на муримура, швырнул отчёт на стол и, поднявшись из кресла, подошёл к окну.

С этим вскрытием с самого начала всё пошло наперекосяк. Сперва советник Санду, поддавшись мольбам убитой горем жены, наотрез запретил вскрытие и намеревался забрать тело дочери в тот же вечер, когда лично приехал в морг Канцелярии после звонка Ла-Киша. Понадобилось около получаса терпеливых уговоров вкупе с напоминаниями о том, что жертву убийства, согласно законам, будут вскрывать не зависимо от воли родственников.

Советник уступил — что в общем-то было не в его характере, но известие о смерти Эвелины, похоже, так подкосило господина Санду, что он был малость не в себе. Сюретер, не рискнув доверить дело штатному анатому, позвонил в университет, доктору Хаиму Гершу. Давний приятель Ла-Киша, он время от времени выполнял для него подобные задания, когда требовалась предельная точность и скрупулёзность в получении информации. Доктор Герш возглавлял колледж Святой Жозефины — лучшее в городе учебное заведение, готовившее медиков — но, как назло, его ждали из служебной командировки только на следующий день.

Наконец, спустя почти сутки, в течение которых господину Ла-Кишу пришлось дипломатично лавировать между семейством Санду и собственным начальством, вскрытие было выполнено. И результаты его совершенно не устраивали сюретера. Ла-Киш стоял у окна, перекатываясь с пятки на носок и обратно, и размышлял, но мысли путались, не желая выстраиваться в логичные связные заключения. А что больше всего раздражало сюретера, так это упоминание о том, что в промежутке час-два до смерти жертва съела огромное количество какой-то выпечки — предположительно, песочного печенья.

Скрипнула дверь. Усталый доктор появился на пороге кабинета, поправляя пенсне на горбатом носу. Хаим Герш был среднего роста, не худой и не толстый, с огромной лысиной в обрамлении венчика курчавых волос, с моржовыми усами и с большими, вечно печальными глазами. Сейчас под мышкой левой руки у доктора была потёртая кожаная папка, а в правой — металлический подстаканник, в котором исходил паром стакан крепкого чёрного чая.

— Прости, что пришлось выдернуть тебя чуть не с поезда, — вздохнув, Ла-Киш присел на диванчик в оконной нише. Герш, не дожидаясь приглашения, уселся рядом, и протянул сюретеру свою папку.

— Не страшно. Тут фотоснимки и вторая копия отчёта, — он покосился на стол, где валялась первая копия. — Сдаётся мне, ты не слишком доволен?

— Ещё бы.

— Да уж. Дельце.

— Я полностью доверяю твоему мнению. Хотя сам понимаешь, как это всё выглядит.

— Молодая девушка из хорошей семьи объедается сладостями, затем отправляется на заброшенную пристань в трущобах. Раздевается донага, начинает валяться и барахтаться в старых сетях, и в итоге душит себя ими, попутно захлёбываясь теми самыми сладостями, — спокойным голосом на одной монотонной ноте пробормотал Хаим.

— И вот это я должен буду сообщить её отцу.

Доктор сделал глоток чая и глубоко вздохнул, выражая сочувствие.

— Советник Санду жаждет найти и наказать убийцу — или убийц — его дочери. Предположительно также её насильника — или насильников. А я завтра ему заявлю, что его дочь, похоже, просто рехнулась, и всё это проделала с собой сама. В отсутствие каких-либо свидетелей.

— Вообще-то, что касается насилия… — начал было Герш, но Ла-Киш устало махнул рукой.

— Знаю. Она не была девицей, и вступала в связь с мужчиной в день смерти.

— Я бы сказал, часов за пять-шесть до того, — в глазах Хаима мелькнул огонёк интереса. — Ты знал об этом ещё до вскрытия?

— Да. Этот «насильник» — её ухажёр. Сидит у нас в камере.

— Ааа… Быстро работаете.

Сюретер искоса взглянул на приятеля, но ничего не сказал.

— Ты мог бы сообщить советнику, — осторожно заметил Герш, — что есть причины подозревать отравление, но что ты не можешь, исходя из интересов следствия, раскрывать подробностей. В конце концов, это ведь правда. Судя по расширенным зрачкам, в организме девушки всё-таки было некое вещество. Возможно, это оно стало причиной случившегося, — доктор с досадой хлопнул себя ладонью по колену. — Эх, будь я вчера в городе!

— Скажи, а это могла быть эйфория? — как бы мимоходом поинтересовался Ла-Киш. Хаим, снова принявшийся за чай, даже поперхнулся.

— Эйфория? — он на секунду-другую задумался, потом пожал плечами. — Почему нет. Только тогда это была какая-то дьявольская эйфория. Ведь насколько человек должен быть не в себе, чтобы проделать такое, и главное — довести до конца.