Пойди туда, не знаю куда. Книга 2. Птичий язык

Александр Шевцов (Андреев), 2019

«Три вещи для меня определяют Россию, а отношение к ним – русского. Можно сказать, именно в них скрывается тайна загадочной русской души! Воздух, огонь и дорога! Нет русского, для которого бы дорога не была поводом для чувств. Иностранцы тоже могут сравнивать российские дороги со своими, но для них это не повод для переживания. Русский без чувства о русской дороге говорить не может! Когда Гоголь восклицает: «Какой русский не любит быстрой езды?!» – он говорит именно об этом отношении русской души к дороге. О воздухе России тоже ведь немало сказано. Иногда о нем говорят, как о просторе, и не очень понимают, что переживают при этом именно воздух Руси. И когда дым отечества нам сладок и приятен, это тоже переживание русского воздуха. Иногда же вообще не связывают свои чувства с воздухом, например, говоря о воле. Но стоит сказать: «Воля вольная!» – и ты видишь огромный простор, заполненный воздухом, в котором гуляют ветер, пули и сорви-головы!..»

Трон могущества

Крук подкармливал Баима, подсовывая ему кусочки, которые казались ему самыми вкусными. Баим пробовал, а Крук ожидал, оценит ли гость его подношение. И когда тот кивал, выпятив губу, и цокал языком, довольный Крук принимался выискивать следующий кусочек повкуснее. Учитель просто ел, поглядывая на гостя. И Нетот последовал его примеру, подозревая, что ожидаемое потребует силы.

— Дорога с утра гудит, — наконец, сказал Учитель.

— Две вести заполняют ее, — покивал Баим. — У тебя появился ученик, и Голымбе бросили вызов.

Учитель присвистнул. Крук заволновался и принялся скрипеть что-то мелодичное, словно сказывал какую-то песнь, но не на русском языке.

— Кто?

— Он прячет свое имя…

— Опасная игра, — отозвался Учитель. — Видно, немалый человек, раз на такое решился…

Баим заметил, как Нетот переводит взгляд с одного на другого, улыбнулся ему и сказал:

— У тебя напухли вопросы. Еще немного, и ты не сможешь запихивать в рот пищу!

Нетот кивнул и спросил осторожно:

— Можно?

— Спрашивай, — ответил Баим. — Я здесь, чтобы ответить на твои вопросы.

— Как ты оказался там, за стеной? — спросил Нетот и внутренне напрягся, ожидая, что будет выглядеть смешно. Но Баим спокойно ответил:

— Я пришел по дороге.

Это повергло Нетота в легкую растерянность, словно он понимал каждое слово по отдельности, но не схватывал целиком.

— По дороге… Понятно… А как ты там оказался, как раз когда он просунул руку?

— Я пришел по дороге. А он просунул руку как раз, когда я пришел, — ответил Баим.

— Ага… Высокая дорога… Над деревьями!

— Повыше. Это она возле тронов опускается, почему стражам приходится здесь сторожить, чтобы случайные люди по ним не шастали…

— И ненужные тоже, — добавил Учитель.

— А-а… — только и смог произнести Нетот и почувствовал, что, чем дальше, тем больше запутывается. Можно было продолжать эти вопросы, но он не знал, какой вопрос задать, и потому задал тот, что торчал у него в сознании ярче всего:

— Что это за Голымба?

— Голымба? Голымба — это нищий, голь, кто ничего не имеет.

— А зачем тогда ему бросать вызов?

— А, ты вот о ком! Ты разве не слышал про Голымбу? У вас песен про него не поют?

— Нет, вроде…

— Ну, у Голымбы ни кола и ни двора, у Голымбы только горенка одна?

— Нет, не слышал.

— Забывают люди свое прошлое, — печально поглядел Баим на Учителя. — Грустно. Скоро этот народ останется один на один с бесами, и его сожрут…

Учитель печально кивнул:

— Каждый раз, когда это происходит, меня поражает, как легко они отказываются от своего…

— Кровь все жиже, люди все легче… да и яда в крови все больше…

— Но чем жиже кровь, тем сильнее они сопротивляются тому, чтобы помнить свое прошлое. Иной раз порвать готовы тех, кто напоминает. И дальше хуже будет, дальше они совсем озвереют и будут убивать тех, кто попытается беспокоить их память…

Баим согласно покивал головой и повернулся к Нетоту:

— В таком случае тебе бы надо начинать не с этого. Про Древо-то ты хотя бы слышал?

— Про древо?

— Там стояло это древо, тонко высокóе, тонко, тонко высокóе, листвой широкóе?

Нетот почувствовал, что ему становится стыдно, но вынужден был отрицательно покачать головой.

— Хорошо… То есть, плохо, конечно. Стало быть, от Соколиной книги начинать. Эту ты и подавно не слыхивал?

— Нет.

Баим допил красное вино из серебряной чаши, отодвинулся вместе с креслом от стола, положил гусли на колени и опустил пальцы на струны.

Нетот впервые видел, как играют на гуслях, и это было удивительное зрелище, совсем не похожее на игру на балалайке. Левую руку он опустил на струны сверху сразу всеми растопыренными пальцами, а правой принялся перебирать струны, извлекая различные русские наигрыши. Левая вскоре тоже начала ходить по стрункам, то прижимая их, то пощипывая, и Нетот почувствовал, что его тело стало подергиваться изнутри вместе с гудьбой.

Учитель тоже принялся постукивать каблуком о пол, а Крук задергал головой, то вжимая ее в плечи, то вытягивая.

Баим, посмеиваясь, сменил несколько наигрышей, а потом запел необычным голосом:

— Восходила туча сильная, грозная,

Расходилися ветры буйные,

Всколыхалося древо дубовое,

Выпадала из ветвей книга Соколиная,

И не малая, не великая:

Долины книга сорока сажён,

Поперечины двадцати сажён.

Ко той книге волшебной

Сходилися, съезжалися

Сорок волхов и кудесников,

Сорок сороков князей и бояр,

Сорок сороков сильно-могучих воинов,

А простому люду и счету нет…

— О, так это я знаю! — воскликнул Нетот. — Это про Голубиную книгу, калики перехожие через деревню проходили, пели!

Баим, продолжая тихонько наигрывать, легко прервал пение и ответил:

— Голубиной она стала, когда голубь стал к богам отношение иметь. До этого богом у этого народа не голубь, а сокол был, и песня была соколиная. Песнь эту любили, поэтому те, кто хотел, чтобы прошлое забыли, переделали ее… Так прямо брали и заменяли слова, вот и древо из дубового стало кипарисовым…

— Кто это сделал? Враги?

— Враги? — вскинул брови Баим. — В смысле, пришли плохие люди и обидели хороших?

— Ну, кто-то же портил старые песни!

— Не надейся, что я помогу тебе найти врагов этого народа. У него нет хуже врага, чем он сам. И делали это люди из твоего народа, и когда они это делали, свято верили, что улучшают старую песню… Да, у твоего народа есть враги. Как у всякого народа. Но народ справится с любыми врагами, а вот с собой не может… Искать врагов можно, но это мелко. Ищи корень, ищи причину, по которой этот народ склонен предавать себя и убивать лучших своих сыновей…

— Никто к книге не приступится,

Никто к божьей не пришатнется,

Приходил ко книге премудрый князь,

Премудрый князь Волотоман Волотоманович:

«Ты вещий Боян Дивеевич,

Скажи, сударь, пропой нам,

Кто сию книгу написывал,

Соколиную кто поведовал?»

Тут Баим прервался, отложил гусли, и улыбнулся Нетоту:

— А дальше рассказывается о том, что каждый человек этого мира должен знать, потому что так этот мир создавался. Ты, кажется, хотел учиться? Значит, ты охотник за знаниями?

— Да, но не останавливайся, пой!

— Это большая песнь. В ней о том, как сам Боян Дивеевич читал книгу три года, а прочитал всего три листа. А на этих листах о том, как зачался этот белый свет, и от чего у нас солнце красное, и млад-светел месяц, и звезды частые, и ветры резвые, и отчего у нас ум-разум, мысли буйные, кости крепкие, кровь-руда, сам мир-народ как появился. И о том, от чего у нас волхвы пошли, и цари появилися, князья, бояре и прочие воины и ремесленники. А еще там, какое древо всем древам мати, и какой зверь всем зверям отец, и какая рыба всем рыбам мать, и какая птица всем птицам прародительница…

— Не сможем послушать? — спросил Нетот.

— Обязательно послушаем, и не один раз. Чтобы ты запомнил все, что родовитый человек знать должен.

— Ну да!

— Однако, время мое сегодня коротко, и ты должен собраться. Тебе сейчас для твоей битвы какие знания нужны? У тебя никакие вопросы за последний год не появились?

— Вообще, появились, — собрался вдруг Нетот и обратился взором внутрь себя. — Появились… Где мои глаза? Кто я? Куда я все время иду?

— Так, может, тебе их и задать?

— Я уже задал.

— Не мне такие вопросы задавать надо. А тому, кто их отгадать может.

— А кто может?

— Голымба может.

Конец ознакомительного фрагмента.