СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

Александр Черенов

5 марта 1953 года И. В. Сталин умер в результате то ли убийства, то ли преступной халатности ближайшего окружения: Берии, Хрущёва, Маленкова и «подельников». Но его можно было спасти. А если бы это случилось? Какой была бы история СССР?В этой книге Сталин остаётся в живых: вмешивается счастливый случай в лице одного необычного сотрудника охраны. Здесь почти всё – правда: факты, события, люди… с поправкой и в переложении на выжившего Сталина и за исключением собирательного «счастливого случая».

Глава двенадцатая

Открытие Пленума решено было… открытие Пленума было решено. И так уже прошли целые сутки с той даты, которую наметил для себя Берия. Правда, задержка во времени оказалась на руку «сталинистам»: в Москву успели подъехать те члены и кандидаты в члены ЦК, которых Лаврентий Палыч «не приглашал». Те, которые остались бы таковыми лишь до внеочередного съезда — через месяц-другой, с последующим выбыванием не только из состава ЦК.

Вопреки сюжетам романов, зал, которому должно было гудеть от волнения, не гудел, а зрители, которым надлежало перешёптываться, не перешёптывались. Было тихо так, что пролети здесь муха, она бы не осталась неуслышанной, и не только сотрудниками МГБ. Народ был «нетворчески» встревожен — главным образом, мыслями по поводу самого себя. Самоконтроль каждого повлёк за собой дисциплинированность всех — до уровня «мёртвой» тишины.

Доклад, как и было решено, делал Молотов. Объявление о докладе — Первухин. Даже в тот момент, когда Михаил Григорьевич уже объявлял докладчика, Вячеслав Михайлович что-то энергично писал: времени на подготовку текста ему не дали. И не от жадности: от отсутствия.

Поднявшись на трибуну, Молотов аккуратно протёр стёкла пенсне носовым платком, предварительно убедившись в его пригодности для такой деликатной работы. Водрузив пенсне на нос, он пошёл взглядом по рядам. И не с тем, чтобы призвать — всё уже были призваны — а потому что больше нечем было загрузить взгляд. Он успел написать только «преамбулу», да и ту выучил наизусть, пока писал.

— Товарищи! Наш Пленум собрался в дни, когда партия, народ и государство подверглись тяжёлому испытанию…

Сидящие в зале затаились ещё выразительней.

–… Враги партии и народа замахнулись на самое ценное, что у нас есть: на жизнь товарища Сталина…

Вот теперь зал ахнул. Но очень дозировано и осторожно: кричать «Негодяи!» или, тем паче «Смерть врагам народа!» ещё не пришло время. Высовываться «на свою голову» и прочие интимные места никто не хотел.

— Но их вылазка провалилась!

Последовал дружный выдох. Правда, Молотов не взял бы на себя смелость квалифицировать его, как единодушный, и, тем более, как выдох облегчения. Народ выдыхал в унисон, но каждый своё. Вячеслава Михайловича не нужно было инструктировать на тему «Враг не дремлет!»

Поэтому он и не обольщался: в зале действительно было немало тех, кто предпочёл бы другой сценарий развития событий. Теперь им приходилось мимикрироваться под преобладающее настроение. Но части из них, по причине искреннего расстройства финалом, не удалось замаскироваться, и они сидели «со своими лицами»: мрачнее тучи. Хотя, в случае любопытства «товарищей, компетентных проявлять любопытство», они могли выдать свой «непокровительственный окрас» за естественную для советского гражданина реакцию на известие «о злодейском покушении на жизнь дорогого вождя».

— Сейчас наши органы активно работают по выявлению и обезвреживанию всех, пока ещё остающихся на свободе, второстепенных участников заговора. Но о результатах оперативно-следственной работы Пленуму доложит вновь назначенный министр государственной безопасности товарищ Круглов. Я же остановлюсь на политической оценке событий.

Молотов, не торопясь, налил воду из графина в стакан, и сделал несколько глотков. Он уже смирился с тем, что доклад придётся делать «с колёс». Конечно, это дополнительно «накладывало и обязывало» — стенографисты ловили каждое его слово, но зато не ограничивало в творчестве. А Хозяин одобрял «полёт мысли». Если, конечно, она — мысль, то есть — «летела правильным курсом». Курсом, заданным Хозяином.

В контексте директивы «верной дорогой идёте, товарищи». За такую самодеятельность Хозяин не только не взыскивал, но и поступал в точном соответствии с установкой «чудища дивного» из сказки Аксакова: «не накажу, а награжу!». Оставалось лишь постараться «соответствовать» — и по форме, и по существу.

— Достоверно установлено, что организатором и вдохновителем заговора являлся член Президиума ЦК Берия.

Впервые за много лет Лаврентий Палыч не оказался не только… «Лаврентием Палычем», но даже «товарищем».

— Он же и отработал за всех Борджиа, вместе взятых.

Народ не понял — и Вячеславу Михайловичу пришлось «опуститься до уровня».

— Ну, то есть, опоил товарища Сталина, и совсем даже не вином. Опоил пусть и чужими руками, но своим умыслом. Ближайшими подручными Берии — и это тоже установлено достоверно — являлись лица из высшего политического руководства страны: члены Президиума ЦК Маленков, Хрущёв, Игнатьев. Заговорщики намеревались не только захватить высшие посты в государстве, но и начать демонтаж Советской власти.

«В этом месте» публика безмолвствовала ещё активнее. Потому что место было привычным, общим и даже дежурным для обвинений такого рода. Как говорится: «плавали — знаем». Поэтому по рядам участников не прошелестело и не пробежало. Если что и впечатлило массы, так одни лишь реквизиты заговорщиков. Но и здесь с реакцией тоже не нужно было спешить: «мало ли, что».

Видя реакцию — «в виде её отсутствия» — Молотов усмехнулся. Вот это действительно удивило аудиторию: Вячеслава Михайловича «без железной маски» мало, кто видел.

— Некоторые из Вас, наверно, думают, что Молотов сейчас начнёт сыпать обвинениями в шпионаже, измене Родине, переходе на сторону врага и покушении на жизнь всех, без исключения, соратников товарища Сталина. Так ведь?

Зал молчал. Потому что дураков нет. Как минимум, в этом зале. Но Молотов не огорчился тем, что голос его по-прежнему отрабатывал «гласом вопиющего в пустыне». Похоже, на другой «приём» он и не рассчитывал

— Так вот: то, что планировали заговорщики, выходит далеко за пределы «обвинительного клише». Их действительные, а не мнимые прегрешения — куда серьёзней надуманных обвинений.

Слышать такое от Молотова — для большинства сидящих в зале по-прежнему второго человека в партии и государстве — было даже как-то неловко: товарищ активно «обрабатывал топором сук под личным седалищем». Он фактически дезавуировал не только обвинения прошлых лет, но и себя, «прошлого»!

А Вячеслав Михайлович «по-прежнему был, как ни в чём не бывало». Хотя стенографисты заработали с удвоенной энергией. Да и не они одни: желающие «законспектировать крамолу» нашлись и в зале. Да и как иначе: «выступление против линии» плюс «явка с повинной» — с одной трибуны!

— Мои слова — не голословные обвинения. Во время обыска на квартире у Берии были обнаружены его наброски планов по демонтажу социалистического строя в СССР. В них Берия предстаёт не просто, как типичный ревизионист, но как деятель откровенно правого, буржуазного толка. Вот что предлагал он в своей программе.

Молотов, доселе говоривший «не по бумажке», склонился… нет, над своими записями, которых не было: над шпаргалками, которыми его «снабдил в дорогу» Семён Ильич.

— Четыре главных пункта: деполитизация, либерализация, национальное возрождение, новое мышление.

Некоторые из аудитории не могли скрыть удивления на лицах: ну, и что тут крамольного? Слова как слова, особенно последние. В связи с этим Молотову осталось: а) подивиться вопиющей политической безграмотности членов руководящего органа партии; б) немедленно отреагировал на это. Так он — и именно в таком порядке — и поступил.

— Вижу, что мы с Лаврентием Палычем «не дошли до масс». Ну, а поскольку ему уже и не придётся, я вынужден заняться вашим образованием лично. Итак, деполитизация. Под этой штукой Берия понимал отказ от руководящей и направляющей роли партии в государстве. То есть, партия, в его понимании, должна была заниматься только вопросами агитации и пропаганды. Этакий кружок политграмоты. Да и то не везде: Вооружённые Силы, например, он предлагал «очистить» от комиссаров.

Вот теперь зал оживился: Берия напрямую посягал «на сук и задницу» почти каждого из них.

— Либерализация…

Обычно сухой и невозмутимый, на этот раз Молотов «с чувством глубокого удовлетворения» отметил подвижки на лицах и особенно задах сидящих: и те, и другие пришли в движение.

— Тот, кто знаком с иностранными языками, знает, что это слово происходит от латинского «liberalis». То есть, «касающийся свободы, свободный». Только в данном случае речь идёт не о предоставлении больших свобод народу. Под либерализацией на Западе понимается либерализация экономики, то есть, её разгосударствление. Проще говоря, передача средств производства в частную собственность.

Оживление зала перешло в потрясение: предлагать такое на тридцать шестом году Советской власти?! Ну, ладно, в двадцатые, в тридцатые, но не в пятидесятые же?!

— Кстати…

Молотов опять позаимствовал компромат у шпаргалки: потребовалась цитата.

— Чтобы вы не подумали, будто докладчик «подводит базис» — в общем контексте «подведения под статью». В других его записях, конкретизирующих план, у Берии так прямо и сказано: «восстановление частной собственности на землю, заводы и фабрики». И здесь же дописано — его собственной рукой, разумеется…

Вячеслав Михайлович умело выдержал театральную паузу. Докладчик он был, не ахти, какой, но сейчас получилось: народ внял.

–… «отстранение КПСС от власти». Кто не верит, может подойти и полюбоваться: некоторые из вас хорошо знают почерк Лаврентия Палыча!

Предложение «подойти и полюбоваться» одолело скепсис даже самых «несгибаемых скептиков». Никогда ещё обвинения политического характера не звучали так убедительно. В своё время, конечно, и Крыленко, и Вышинский, и Ульрих «основательно потрудились на ниве». Но результаты их работы воспринимались многими скорее, как пропаганда, чем подлинные доказательства по уголовному делу. Тем более что доказательств, в том смысле, как их понимают уголовное право и уголовный процесс, по большинству дел, как раз, и не было: обвинение основывалось на одних только признательных показаниях обвиняемых. А «царица доказательств», хоть и «царица», но ведь монарха делает окружение. Без надёжной опоры монарх не долго усидит на троне. Это — даже не принимая во внимание того, что «король-то — голый», пусть и при уверениях об обратном. А тут: «подойти и полюбоваться!» Неслыханно!

— Далее.

Молотов невозмутимо удовлетворился возмущением масс.

–…Национальное возрождение. Все вы будете ознакомлены с записками Берии в Политбюро и Президиум ЦК по поводу работы в союзных республиках. Надо сказать, Лаврентий Палыч весьма своеобразно понимал эту работу. Так, в записках, касающихся положения дел в прибалтийских республиках, в Белоруссии и на Украине, он предлагал назначать на руководящие должности всех уровней и звеньев исключительно по национальному признаку. При этом лицам русской национальности места в его схеме не находилось: Берия предлагал отозвать русских из национальных республик. Такая, вот, «дружба между народов». А что? Мавр сделал своё дело: восстановил, построил, создал условия — мавр может уходить!

Это было похоже на правду: многие из присутствующих на Пленуме лиц и раньше слышали об этих предложениях Лаврентия Палыча, а некоторые даже от него самого.

— Любопытной представляется идея Берии об учреждении республиканских национальных орденов: по ордену — на каждую республику. Так, Узбекская ССР должна была обзавестись орденом Алишера Навои, Грузинская — Шота Руставели, Украина — Тараса Шевченко. И, что самое примечательное: по статуту награждаться этими орденами могли только лица коренной национальности. В основном, за деяния, отдалявшие их народы от русского. А работников, действительно содействующих сближению народов, их дружбе, таких, как, например, товарищ Патоличев в Белоруссии и товарищ Снечкус в Литве, Берия намечал отстранить от работы и арестовать. И вряд ли они надолго сохранили бы статус «всего лишь арестанта». В работе с бывшими товарищами Лаврентий Палыч всегда был последовательным и «принципиальным».

Молотов «выглянул» из-за пенсне.

— Ну, и как вам такая «национальная политика»? А в отдельных записях Берия пошёл ещё дальше. Например, он предлагал Центру не вмешиваться в дела республик — по примеру отношений Российской империи и входящего в его состав Великого княжества Финляндского. Из истории вам, конечно, известно, что оно имело свой законодательный орган, свою конституцию (в то время как сама Россия её не имела), свой Государственный банк и полностью независимую экономику. При этом Финляндия ещё и получала огромные деньги из Центра: формально — часть России! К чему привела такая «политика», вы все, товарищи, конечно же, хорошо знаете. А Берия предложил нам освободить «младших братьев» от «взносов в общую копилку», да ещё и платить им дань за то, что они «снизошли до нас».

Молотов посверкал стёклами. Опять скользить взглядом по шпаргалке в поисках очередного пункта ему не было необходимости: памятью Господь его не обнёс.

— Теперь — «новое мышление». Для непосвящённого — «китайская грамота». Но, если разобраться — ничего хитрого. Под «новым мышлением» Берия понимал отказ от принципов советской внешней политики. «Всего лишь». Ваш покорный слуга…

Молотов смутился и закашлялся: предстояло немножко «пройтись по себе».

–… ещё совсем недавно справедливо критиковался товарищем Сталиным за то, что по неосторожности пообещал английскому послу рассмотреть вопрос об открытии доступа на наши газетные прилавки некоторых печатных изданий капстран. Лаврентий Палыч в своих намерениях пошёл ещё дальше. Он предполагал не только реализовать «предложение Молотова», но и прекратить глушение «радиоголосов», «в наших же интересах поливающих нас грязью»! А в области внешней политики он переплюнул самых заслуженных антисоветчиков: предложил отказаться от строительства социалистического государства в ГДР! То-то обрадовались бы наши «западные друзья»!

Эта информация несколько меньше заинтересовала аудиторию, так как не касалась напрямую подавляющего большинства её. Поэтому Вячеславу Михайлович пришлось «взбодрить» товарищей порцией более «пикантных» сведений.

— Теперь мы можем не скрывать от масс того, что в своё время Берия был категорически против роспуска фашистской партии НСДАП. Он считал, что только она, а не коммунисты и социалисты, в состоянии управлять послевоенной Германией.

Зал оживился: новость была из разряда «горячих», пусть, судя по словам докладчика, и не «с пылу, с жару». Теперь Вячеслав Михайлович мог гарантированно «скормить» народу «гарнир», не опасаясь за «аппетит» и «несварение».

— Он был категорически против создания независимого демократического государства на востоке Германии. Несколько дней назад, на последнем заседании Президиума ЦК, он заявил, что ГДР — обуза для нас, и что надо дать возможность немцам с запада и востока самим решить вопрос объединения. Так прямо и заявил: «Нам не нужна социалистическая половинка Германии: нам нужно независимое демократическое единое государство!». Как говорится, «приехали!» и «за что боролись?!» в одной упаковке»!

Не оборачиваясь, Молотов повёл рукой в сторону президиума, состоявшего, конечно же, из членов Президиума, но уже того, который с заглавной буквы.

— Если не верите мне, можете спросить у товарищей: это было сказано в их присутствии, во всеуслышание.

Желающих «не верить» и немедленно «приступить к опросу членов Президиума», естественно, не нашлось, и Вячеслав Михайлович продолжил.

— Но самое забавное… Конечно, «всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно»… Так, вот самое забавное, что этот «поборник демократических прав и свобод», сразу же после захвата власти предполагал объединить — под своим началом, разумеется! — ныне существующие министерства внутренних дел и государственной безопасности в одно. С поистине дикторскими функциями и полномочиями! И уже был намечен список тех, кого следовало освободить из мест лишения свободы для занятия руководящих должностей — и тех, кто должен был занять их места на нарах!

Молотов усмехнулся: сегодняшний доклад — в лице бериевской заготовки — давал ему для этого один повод за другим.

— И не иначе, как в плане дополнительной заботы о здоровье советских людей этот «деятель» наметил создание в рамках МВД специального отдела, который занимался бы проведением «актов индивидуального террора и диверсий» — цитирую по тексту его записей — в том числе, и на родной земле!

Вячеслав Михайлович опять выдержал паузу — и опять успешно: народ призвался к вниманию.

— Я уже не говорю о той грязи, какую выплеснул этот негодяй на товарища Сталина! За моей спиной сидят товарищи Каганович, Ворошилов, Андреев — они поправят меня, если я преувеличиваю.

«Поправок» не последовало: все трое дружно закивали головами, солидаризируясь с докладчиком.

— У меня просто язык не поворачивается цитировать всю ту гадость, которую Берия выплеснул на товарища Сталина. И пусть это само по себе ещё не преступление, но уже оно одно наглядно характеризует моральный облик этого пройдохи и подлеца!

— А почему Вы ни разу не упомянули товарища Булганина? И, кстати, где он: что-то его не видно ни в президиуме, ни в зале?

Молотов не стал искать глазами «источник любопытства»: для чего, когда не очень удобный вопрос уже задан. Правда, товарищи «из компетентных органов» не смутились подобным доводом, и быстро вычислили автора — и взяли его. Пока только «на карандаш». Поскольку обойти этот «острый угол» не получилось, Вячеслав Михайлович и не стал его обходить.

— Товарищ Булганин…

Молотов сделал паузу, но уже не для внушения масс и не для большей драматизации момента, а всего лишь подыскивая наиболее подходящее слово.

–…проявил себя… то есть, не проявил себя… словом, оказался…

— Не на месте? — подсказали из зала: «источник», разумеется, был тут же идентифицирован «полномочными товарищами».

— Нет, на месте, но не на высоте.

Над залом повисло неопределённое молчание. Прямо, как в романе. Но в жизни это гораздо страшнее. Острее чувствуется момент, вроде бы, и общий, но как-то неназойливо переходящий в личный. В личный для каждого сидящего в зале. Народ не понял: что же, всё-таки, случилось с Булганиным? Если он не оправдал ожиданий, то, что ждёт его? Или уже не ждёт: дождалось — вместе с ним? Арестован? Убит? Ранен? Приговорил сам себя, не дожидаясь, пока это сделают другие?

Опершись локтем на трибуну, Молотов отогнул указательный палец — для соответствующей работы им в воздухе.

— Я подчёркиваю, товарищи: речь пока идёт только о моральной, максимум, политической оценке поведения Николая Александровича.

То, что докладчик обошёлся без язвительных ноток в голосе и впервые назвал экс-«фигуру умолчания» по имени-отчеству, было показательно: значит, Булганина всё ещё считают товарищем, и дела его не так уж и безнадёжны.

— Максимум, политической оценке, — ещё раз для верности «ударил голосом по прилагательному» Молотов. — Но не уголовной.

Во всяком случае, пока. Мы ещё не знаем всех обстоятельств дела, поэтому окончательные выводы о роли Булганина по всей этой… хм… истории делать рано. Дождёмся результатов следствия.

Так и не удовлетворив в полной мере любопытства «публики», Вячеслав Михайлович покинул трибуну. Хотя как он мог его удовлетворить, если и сам был «не в курсе»: причастность или непричастность Булганина к делам Берии оставалась для него такой же тайной, как и для всех.

Да и углубляться в дебри подробностей было сейчас нецелесообразно: это ведь Пленум, а не трибунал. Sapienti sat, как минимум, для общего представления. И общей информации вполне хватало для таких же общих политических выводов. Пусть даже и обобщённых.

Но, даже понимая это, некоторые всё равно продолжали испытывать чувство глубокой неудовлетворённости. Ведь неясной оставалось не только судьба Булганина, но и судьба главных заговорщиков — и Берии, в том числе. Да, что, там, судьба заговорщиков: своя собственная! А это уже напрямую затрагивало «жизненно важные интересы» — вплоть до самой жизни — если, не всех, то очень многих из числа сидящих в зале. Потому что — как бы не поспешить с выводами: Лаврентий Палыч уже не раз демонстрировал нечеловеческую эластичность. Да и воля к жизни у него была почище той, что у героя одного из рассказов Джека Лондона…

После Молотова выступил Круглов. Его доклад был предельно сухим и по-военному лаконичным. Предваряя выступление, Сергей Никифорович заранее извинился перед участниками Пленума за то, что в интересах следствия не может пока огласить некоторые факты и цифры.

Это «предисловие» было с непониманием встречено в зале: люди хотели знаний. И не столько о заговорщиках, сколько в связи с ними о самих себе.

Нет, конечно, никто не шумел и, тем более, не протестовал. Но у многих были такие достоверно кислые лица, что генерал усовестился и «дал показания». Они, хоть и были лаконичными и даже обрывочными, но, всё равно, позволили людям сделать правильные выводы. А выводы были такие:

а) это — не инсценировка. Плохо это или хорошо — вопрос угла зрения. Из каждого, отдельно взятого, угла; б) следствие — а, значит, и руководство — знает уже очень много; в) Лаврентию на этот раз, вероятно, не выкрутиться. Отсюда и г) надо думать — каждому о себе. А многим думать можно было лишь в двух форматах: либо на тему «успеть добежать первым», либо на тему «не состоял и не привлекался». И то, и другое «чревато». Словом, думать было, о чём…

После доклада и содоклада, по «старой доброй традиции» начались прения. Неожиданно, для выступления в них записалось очень много людей. Хочу, почему «неожиданно»: люди думали — и надумали. Хотя бы те из них, кому полагалось сделать это максимально оперативно. Не всех распирали чувства праведного гнева, но все при этом стремились «осудить, заклеймить и заверить». Ведь более подходящего момента для демонстрации лояльности и придумать нельзя: когда ещё следующий Пленум? Да и будет ли он для «особо медлительных»?

В числе потенциальных ораторов значилось немало явных и тайных приверженцев низложенного Лаврентия Палыча, которые уже были либо «на крючке», либо пока только «на карандаше» у органов госбезопасности.

Докладывая Сталину о «демократичности Пленума» — в части присутствия на нём и сторонников Берии, Семён Ильич «не преувеличивал» и «не нагнетал»: таковые имелись. Пока ещё имелись: работа по их выявлению уже близилась к концу. Не желая того, многие их этих «товарищей» сами помогли «органам»: ещё совсем недавно они были счастливы удостоиться от всесильного Лаврентия Палыча хотя бы… дружеского матерка! Конечно, учёт этих «мазохистов от политики» не вёлся, но в этом и не было нужды: они сами лезли на глаза. На глаза «покровителю», не обращая внимания на чужие глаза, которые, в свою очередь, обращали на них самое пристальное внимание. На будущее, на всякий случай: «живём, сами знаете, как на вулкане…»…

Как и всякие политики и политиканы, члены выборного органа партии умели держать «нос по ветру». Сейчас это умение востребовалось вдвойне: ошибка исключалась. Ведь политики — сродни минёрам: ошибаются лишь для того… чтобы в другой раз ошибся кто-нибудь другой. Актуальность навевала реминисценции, и в связи с новой историей вспоминалась и относительно старая. Год-полтора тому назад, когда разгоралось инициированное Власиком «мингрельское дело», отдельные члены ЦК недальновидно отвернулись от Лаврентия Палыча. Они решили, что «песенка» Берии «спета», и начали искать новых «авторов-исполнителей». Но назначение Лаврентия Палыча председателем комиссии по расследованию проявлений «мингрельского национализма», а затем и «облечение» его правом доклада на торжественном собрании, посвящённом очередной годовщине Великого Октября, наглядно показали, что эти люди явно поторопились. И Лаврентий Палыч им ничего не забыл. Он вообще был памятливым на зло. Можно даже сказать: злопамятным.

Нет, он не стал организовывать их преследования, хотя вполне мог сделать и это: определил же он самого Власика на нары! В отношении изменников он поступил иначе: лишил их доверия и покровительства. А это тогда было равносильно опале, а иногда значило даже больше неё. «Отступники» внезапно оказывались не только в политическом, но и бытовом «вакууме». Не мудрено, что у некоторых не выдерживали нервы — и они хватались за оружие. За именное и наградное. И с намерениями совсем не в адрес Лаврентия Палыча, но в адрес персонального лба. И никто ведь не смог отказаться от намерений. Потому что отказ значил самое плохое, что могло с ними случиться: жизнь.

Те же, кто не изменил Берии, хотя бы потому, что не успели, были обласканы Лаврентием Палычем сверх всякой меры. Главное, что они обрели — это то, чего лишились недальновидные «перебежчики»: доверие и покровительство всесильного фаворита Вождя. А это значило куда больше иных наград, потому, что само, наподобие Сезама, открывало доступ к любым богатствам, главным из которых была власть над людьми и всё от неё производное…

Именно эти люди, составлявшие «гвардию» Берии в Центре и на местах, не только не таившие близости к «наследнику трона», но и всячески демонстрировавшие её, и оказались сейчас «на прицеле» у органов госбезопасности. Этих людей надлежало изолировать в превентивном порядке, не увязывая ни их самих, ни их реноме с нормами УПК и обстоятельствами дела. Изолировать не обязательно в «крайнем» значении этого мероприятия: достаточно было удалить их всего лишь из рядов партии. Ну, и «паровозом» — из руководящих кресел: в партии и государстве и так был перебор ловкачей, проходимцев и перевёртышей.

Итак, хор звучал в унисон. Даже «фальшивые герои» не фальшивили. Но в этом многоголосном хоре «разоблачителей и заверителей» прозвучали и искренние голоса. Один из них оказался голосом Первого секретаря ЦК Компартии Грузии Мгеладзе. Акакий Иванович, известный в руководстве партии своей давней «нелюбовью» к Берии, которую он не скрывал даже при личных встречах с «объектом», привёл несколько фактов, впечатливших аудиторию. Касались они, в основном, характеристики моральной и реже политической сторон личности Берии.

— Приходит ко мне недавно, — «давал Кавказ» с трибуны Мгеладзе, — Миша Чиаурели…

Кто такой Чиаурели, никому из сидящих в зале объяснять было не надо. Народный артист Советского Союза, кавалер ордена Ленина, лауреат нескольких Сталинских премий 1-ой степени, и прочая, и прочая, и прочая. Запросто был вхож к Хозяину: в отличие от Геловани, исполнителя роли Сталина во всех фильмах Чиаурели, которого за недостоверность образа Сталин презрительно именовал «красивым болваном», Иосиф Виссарионович всегда с удовольствием «снисходил» до режиссёра.

–… и говорит: «Понимаешь, Акакий, звоню сегодня утром товарищу Берии, чтобы посоветоваться с ним по поводу сценария нового фильма о товарище Сталине, а он как заорёт на меня: «Забудь навсегда об этом сукином сыне! Он был негодяй, мерзавец и тиран!»

«Кавказ» уже переливал в Мгеладзе через край.

— Сказать такое о человеке, который вознёс это ничтожество на такую высоту!

От избытка чувств Акакий Иванович «перегибал палку»: Берия не был «ничтожеством». Напротив, он был очень талантливым человеком. Талантливым во всех делах: и добрых, и злых. Он был не просто незаурядным человеком — он был Личностью. С большой буквы. Пусть даже отрицательного плана. Что-то вроде Того, о котором один древний товарищ, по должности пророк, а по имени Иезекиль, сказал: «печать совершенства, полнота мудрости, венец красоты… ты совершен был в путях своих со дня сотворения своего… от красоты твоей возгордилось сердце твоё, от тщеславия своего погубил ты мудрость свою».

Да и не мог дурак попасть в окружение Сталина. Воистину сказано и спето: «В наш тесный круг не каждый попадал…». Вон, даже Ежов, до того, как надеть рукавицы «имени самого себя» и начать «выполнять и перевыполнять», был мягким, обходительным и интеллигентным человеком. Это уже потом он «свернул, сбился и попал» под им же заточенный топор.

Так и Берия. Оставаясь на позициях объективности, надо скрепить сердце, унять матерки и признать: Лаврентий Палыч был «самой яркой звездой в созвездии Сталина». По сумме наличных — и личных — достоинств он превосходил любого из своих коллег. Даже невероятно кичившегося умом Вознесенского, считавшего, что в экономике в Советском Союзе разбираются только два человека: он и Сталин. И он — на первом месте, а Сталин «от него набрался».

Так что по части критики Берии Акакий Иванович был «не вполне». Но зато он был «вполне» в отношении фактов, изобличающих связь Берии с его сторонниками в Грузии.

— Арестованный Шария — ну, все вы знаете этого многолетнего холуя Берии — показал, что не так давно Берия в присутствии Шария и Рапавы, тогдашнего министра госбезопасности республики, кричал о товарище Сталине «Кто он такой? Никто! Это мы с вами подняли его, кацо!» И обвёл рукой присутствующих, начав, разумеется, с себя!

Мгеладзе дошёл уже до градуса кипения.

— И таких, как Шария и Рапава, у Берии в Грузии было, да и сейчас есть, немало! Недаром же он направил в Тбилиси с секретной миссией самого Деканозова!

Вот тут зал немедленно обратился во внимание: пошла уже не пропаганда, а оперативная информация. Чести прослушать её даже члены ЦК удостаивались редко, хотя бы на уровне своих областей, краёв и республик. Что, уж, тут говорить об информации государственного значения. Поэтому сейчас все слушали Мгеладзе так, как и полагалось слушать хоть сколько-нибудь стоящее: раскрыв, затаив и во все «принимающие устройства».

— Деканозова мы задержали: спасибо товарищам из Москвы, которые вовремя «обрадовали нас», — продолжал добросовестно «представлять Кавказ» Мгеладзе. — Конечно, Владимир Георгиевич — «крепкий орешек»: всё-таки — бывший замминистра госбезопасности СССР! Но мы и его «раскололи»! И он сдал нам все напутствия Берия: и то, что скоро Хозяину конец, и то, что близятся новые времена, и даже то, что Владимир Георгиевич является соискателем портфеля министра внутренних дел Грузии! А, самое главное, в чём признался Деканозов, это то, зачем его послал Берия в Тбилиси!

Акакий Иванович качественно выдержал театральную паузу. Зал оценил мастерство: напрягся ещё больше.

— Он приехал освобождать тех, кто был арестован по делам пятьдесят первого-пятьдесят второго годов! Ему, на одной из явочных квартир сообщников Берии, нужно было лишь дождаться звонка из Москвы о смерти товарища Сталина, чтобы начать действовать. Представляете: лица, скомпрометировавшие себя и органы в предыдущие годы, вновь намечались этим негодяем на руководящие посты — и по тому же адресу! Всё у этого человека было продумано! Всё подготовлено!

Признанием этого факта Акакий Иванович невольно опровергал свои же слова о «ничтожности» Берии. Но в горячке он не обратил на это внимания. А, если бы и обратил, то обратил бы себе на пользу. Хотя бы в таком формате: «Какое ничтожество: всё продумал!»

— По плану Берии, его сторонники должны были немедленно сместить руководство, а мне устроить «оказание сопротивления при аресте» со всеми вытекающими — из меня — последствиями.

Аудитория бурными аплодисментами проводила Акакия Ивановича с трибуны: его выступления оказалось не только самым артистичным, но и с самым насыщенным «легкоусвояемыми» примерами.

Дальше работа Пленума катилась по накатанной колее: ораторы дружно «клеймили и заверяли», варьируя только количество и качество «выражений» — в адрес неудачливых заговорщиков, и верноподданных клятв — в адрес «великого учителя всех народов нашего дорогого Иосифа Виссарионовича Сталина».

В заключительной стадии работы Пленум ЦК постановил исключить Берию, Маленкова, Хрущёва и Игнатьева не только из состава Президиума ЦК, но и из рядов партии. Этим, правда, он «слегка» нарушил Устав. Ведь, по Уставу, исключение должно производиться только решением той первичной организации, на учёте в которой и состоят «нарушители».

Но никто из присутствующих и не подумал вносить в «общую бочку» «персональную ложку»: дураков нет. Только последние хранят верность не живому человеку, а бумажке.

Анастас Иванович Микоян, подвергнутый на Пленуме «по-товарищески беспощадной» критике за «чрезмерную гибкость», местами переходящую в беспринципность на грани с двурушничеством, также был освобождён от обязанностей члена Президиума ЦК.

Характеризуя Микояна, один из членов ЦК прямо с трибуны повеселил коллег анекдотом «в тему». «На улице идёт дождь, а Микоян — без зонта. Один из сердобольных товарищей и говорит ему: «Анастас Иванович, как же Вы теперь?» А тот отвечает: «Не беспокойтесь за меня, товарищи: я — между струйками, между струйками!»

Товарищи участники посмеялись — и дополнительно к уже принятому решению «по товарищу Микояну», «решили» также и вопрос о целесообразности использования его на посту министра внутренней и внешней торговли: вопрос был оставлен на усмотрение Высшей Инстанции.

Отдельно Пленум отметил, что вопрос о партийности Булганина, Николая Александровича — пока ещё так: с именем и отчеством — будет решён по окончании следствия, а в случае необходимости, и судебного разбирательства по делу.

Заключительным пунктом «вопроса о персоналиях» было решено передать дело Берии-Маленкова-Хрущёва-Игнатьева — именно такого «почётного наименования» оно удостоилось — для расследования Следственному управлению Генеральной прокуратуры. Одновременно с этим ей поручили тщательно проверить всех «отсиживающих» — но не «отсиживающихся» — дружков Берии на причастность к событиям, чуть было не ставшим драматическими. Ну, чтобы «никто не забыт — и ничто не забыто».

На этом Пленум закончил свою работу…