За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга первая

Александр Черенов

«Адъютант Его Превосходительства»? Что то знакомое, правда? Что-то… такое… героическое.О героях. Только здесь героев нет – ни «красных», ни «белых». А если они и появляются, то лишь в комедийном, сатирическом и даже анекдотичном ключах.Потому что это – пародия и на первоисточник, и на пародию истории. Ведь в этой книге никто никого не убьёт, не взорвёт, не сожжёт и не пустит под откос. Но и без этих ненужных эксцессов читателю не придётся скучать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава третья

— Ксеня, как я рад тебя видеть!

— А уж как я рада тебя видеть, дорогой Сёма!

У адъютанта отвисла челюсть: назвать пана головного атамана, самих Семён Васильича, «Сёмой»!

Последовали нежные объятия. Состоялся обмен поцелуями, местами переходящими в засос.

— Да ты проходи, проходи, что же это мы на пороге застряли! — засуетился «пан головной атаман», пропуская гостью вперёд. Заходя следом, он, не оборачиваясь, бросил адъютанту:

— Кофе, коньяк, и никого не пускать!

Ведомая «под локоток», дама, вошла в кабинет. Чрезмерная роскошь его сходу наводила на мысль о том, что «обставляли» апартаменты музеи разных эпох. Готика здесь соседствовала с ренессансом, барокко — с ампиром, украинские рушники — с персидскими коврами, ну, а амбре начищенных сапог — с тонким ароматом французских духов.

На свой лад истолковав реакцию гостьи, атаман обвёл рукой всё это великолепие, и как бы смутился:

— Вот здесь я и…как говорится… Ну, да ты располагайся!

Располагайся! Дай-ка я на тебя налюбуюсь!

Он отступил на шаг — … и налюбовался.

— Хороша! Чудо, как хороша!

Стоявшая перед ним женщина была и в самом деле очень хороша собой: лет двадцати шести-двадцати восьми, стройная, высокая, с высокой же грудью, тонкая в талии. Чувственный рот с полными губами цвета спелой вишни, смеющиеся карие глаза, тонкие дуги подчернённых бровей и густые тёмно-каштановые волосы, уложенные в красивую причёску, довершали великолепный портрет.

— Да и ты, Сёма — прямо, парубок! — не осталась в долгу гостья. — Да який гарный!

Гостья явно льстила пану головному атаману: на «парубка», тем более «гарного», пан явно не тянул. Худощавое, гладко выбритое лицо, глаза цвета олова и такой же степени «выразительности», упрямый тонкогубый рот, редкие тёмные волосы, набриолиненные и расчёсанные на правый пробор — обладатель такого портрета едва ли мог рассчитывать на успех такой женщины, как та, что сидела перед ним. Единственным его украшением был тёмно-синий френч военного образца, да брошенная на стол «керенка» с золотым трезубцем в роли кокарды. Но именно это украшение было тем самым магнитом, который притягивал к себе женщин везде, где хозяйничали «незалежники». Да и как могло быть иначе: власть действует неотразимее самых неотразимых мужских достоинств!

Слегка опьянённый дифирамбами и близостью красивой женщины, пан атаман не уловил иронии в словах гостьи. Отчасти его могло извинить то обстоятельство, что ирония была тонкой, почти неуловимой.

— Ах, Ксеня, дорогая, если бы не проклятые москали — были бы мы сейчас с тобой в Париже! Ты представляешь: Монмартр! Елисейские поля! Пляс Пигаль! «Мулен Руж»!

Глаза пана атамана мечтательно закатились, но уже через несколько мгновений вернулись на исходную.

— Хотя, какой тут, к чертям собачьим, Париж!..

— Что так?

— А, и не спрашивай! — обречённо махнул рукой хозяин. — Что делать — ума не приложу!

Не приложив ума, он тут же приложился к горилке — единственному, в таких случаях, спасительному средству. Потом, не стесняясь присутствием гостьи, «приложился» к стакану ещё раз. И ещё раз. И ещё. Удовлетворённо крякнул. На лице его отобразилось, если не блаженство, то, как минимум, удовольствие. «Интеллигентно» выдохнув в сторону, он наклонился к женщине.

— Есть, правда, одно интересное предложение! Но — т-с-с-!

Атаман приложил палец к губам, и, перебирая с конспирацией, зачем-то покосился на дверь. Язык его уже несколько утратил эластичность: количество выпитого начинало переходить в качество. Женщина всем своим видом изобразила заинтересованность, и даже приблизила ухо к губам атамана.

— Агенты Иван Антоныча — шоб ему…

Ксеня заткнула уши: перечень «здравиц» «москалю» предназначался явно не для женских ушей.

–… предложили мне объединить усилия нашего и ихнего подполья в Киеве. Сулят большие деньги!

Атаман многозначительно поработал бровями — и назвал сумму. Шёпотом — на ушко. Взглянув на Ксеню, он вдруг понял, что, если слова его и произвели эффект, то совсем не тот, на который он рассчитывал.

— Это теперь называется «большие деньги»?

Губы «старинной подруги» искривила ядовитая усмешка.

— Сёма, ты меня удивляешь!

— «Сёма, ты меня удивляешь!» — взорвался атаман. — А что прикажешь делать, если в кассе — ни гроша?!

Он помедлил мгновение — и художественно вывернул карманы.

— И в кишенях — тоже…

— Вот!

Многозначительно, словно восклицательный знак в конце предложения, Ксеня подняла указательный палец.

— Вот теперь мы подошли к тому главному, ради которого я сюда и приехала!

Она выразительно скосила глаза на ополовиненный графин.

— И это — всё твоё богатство?! Все твои радости жизни?! Не надоело в бирюльки играться? Не наскучило ещё изображать из себя «борца за счастье трудового народа»?

— Нэ розумию… — медленно протянул атаман, трезвея с каждым словом гостьи.

— Это точно! — покривила щекой Ксения. — Потому-то у тебя всех богатств — вот эти галифе и грязный носовой платок в кармане! А тем временем твои подельники — пардон, соратники — давно уже поняли, что к чему! Вот кто научился «бороться за народ»: столько нахапали, что и правнукам хватит! А ты всё с идеями носишься, как дурак с писаной торбой!

— Я веду борьбу! — набычился атаман.

— Ну, и веди себе на здоровье! Веди! Кто тебе мешает? Только и себя не забывай — как оно ещё всё обернётся!

Без отрыва от текста Ксения обрабатывала атамана соответствующими взглядами. Процесс отрезвления стремительно набирал обороты. «Головной» недолго боролся в себе за идею, доказательством чего стало его ухо, отданное губам подруги.

— Ну?

— Сёма, ты какой-то старомодный… революционер! Ну, погляди ты на других… революционеров — на тех же членов Директории и куренных атаманов! Пламенные речи, сабли на боку — а какой трезвый взгляд на жизнь! Сам же говоришь: не сегодня-завтра турнут вас из Киева! Так не со всей же Украины! Memento mori!

— Чего?!

— Ну, это по латыни. В вольном переводе означает: «Лови момент!»

— Хорошая мысль! — одобрил «латынян» Семён Васильич. — И что же ты предлагаешь?

— Самообеспечение! — без сантиментов «рубанула» Ксения. — Но — по уму!

–???

— Проще говоря — отъём денег у населения. Конечно, это плохо сочетается с образом «борца за счастье трудового селянства». Не так ли?

— Ну-у…

Судя по мычанию, атаман пока ещё «не включился».

— А чего ж делать?!

Ксеня прильнула к Сёме, и решительно приступила к обольщению.

— Сбором… э…э…э… пожертвований займётся специально созданный отряд под водительством очередного «батьки»: такими уже вся «батькивщина» набита под завязку! На словах он будет бороться и против «красных», и против «белых», и против тебя.

«Головной» не успел возмутиться: гостья перехватила его возражения ещё на подходе к мозгам.

— На словах! — внушительным голосом подчеркнула она. —

А возглавит эту… хм… повстанческую армию надёжный человек из числа авантюристов, не страдающих от избытка мозгов! И я уже нашла такого человека: бывший штабс-капитан Островой!

«Сёма» изумлённо выпучил глаза.

— Тю, сдурела, баба! «Батька штабс-капитан Островой»! Ну, ты даёшь!

И он потянулся за графином. Ксения задержала его руку.

— Годи, атаман!.. И не батька штабс-капитан Островой, а батька какой-нибудь… ну, например, Бес, или, наоборот, Ангел! Нет: батька Дьявол! Звучит?!

Семён Васильич усердно наморщил лоб и смешно оттопырил нижнюю губу: задумался, то есть.

— Звучит-то звучит… Да только я хотел определить его в эти… как их… в резиденты…

— В резиденты?! Острового?!

Голос Ксени рассыпался на тысячи смешинок.

— Да ты вспомни Острового: хам, мужлан, бабник, пьяница, матерщинник! За столом грязные руки крахмальной скатертью вытирал! Да он в первый же день какого-нибудь офицера москалём обзовёт!

— Да, Островой — идейный борец!

— Да какой, там, идейный! — поморщилась Ксеня, не давая атаману не только укорениться в оппортунизме, но даже опомниться. — Все его идеи умещаются в кошельке, да и те держатся до ближайшего ресторана! Шашкой махать — это да! Сдаётся мне, он для того и родился, чтобы «глушить» самогон, носить мужицкую бороду и грабить прохожих! Идеальный кандидат в «батьки»!

Если верно, что хохлы упрямы, то Семён Васильич был упрямый хохол. То есть, дважды упрямый. И поэтому он красиво поиграл бровями.

— Да, какой из него атаман, Ксеня? Я уже не говорю об основаниях: у него даже виду — никакого! «Атаман», называется: на бороду и усы — три волоска в сумме! У последнего татарина — и то гуще растут! И лысина у него — как у меня задница!

— Не беда: накладные поносит!

Судя по выражению лица атамана, мысли гостьи никак не могли пробиться к его мозгам. После долгой паузы «головной» нерешительно вынырнул глазами исподлобья.

— А, может, лучше попробовать с этим… с Иван Антонычем?..

— Знаешь, Сёма, вот ты — дурак! — не стала выбирать слов Ксеня. — Ты что же, думаешь, я из идейных соображений тратила деньги на твои попойки с такими же, как и ты, «революционерами»? Или мне их девать некуда было? Нет, милый: я это делала потому, что сразу разглядела в тебе потенциал…

— Грабителя, что ли? Щиро дякую!

Отвешивая шутовской поклон, атаман криво усмехнулся. Но Аксинью такая постановка вопроса не смутила.

— Вождя! — выразительно поработала она бровями, дополнительно «ударяя» слово. — Вождя, который всё может, и на всё имеет право!

Этот довод прозвучал веско и убедительно. Семён Васильич на мгновение задумался — и согласился с такой интерпретацией своей роли в «революционном процессе». Он даже попытался слегка приосаниться, фиксируя гордую — но нетвёрдую по причине алкогольного опьянения — позу.

Обнаружив в контрагенте позитивные сдвиги, Ксеня без жалости принялась добивать последние остатки его «революционности».

— Сёма, пойми! От казны твоей худосочной проку немного:

у Директории едоков и без тебя хватает! Значит, рассчитывать ты можешь только на себя… и на меня. Я долго ждала этого момента, Сёма. И вот он наступил, поверь мне! Революция революцией — но и себя забывать не надо!

Ксеня рубила фразами, как шашкой.

— Ты, вот, заговорил о Париже. Да, есть такой городок. Хороший городок… Но кому ты будешь там нужен с голым задом — excusez moi?!

А ведь этот день не за горами — поверь опытной женщине! Скоро такие «борцы» побегут туда табунами, по большей части держа под мышками узелки с одними подштанниками! Ты хочешь быть одним из них?

После упоминания о Париже — да ещё в таком контексте — в лице атамана обозначились признаки отречения от идеи.

— Пойми ты! — не давала ему опомниться Ксеня. — Сейчас золото валяется буквально под ногами! Надо только не лениться его поднять!

Для этого нам и нужен Островой! Он будет поднимать! Бандит — первостатейный! От тебя же требуется всего-ничего!

–???

— Горстка оружия, пяток верных людей — как ядро будущей «повстанческой армии батьки Дьявола», да не мешать ему объехать несколько уездов, где уже «потрудились» твои «сичевики»». Там в желающих вступить в банду — пардон, в «армию» — недостатка не будет!

Увидев, что аргументы достигли цели, Ксения решительно «передёрнула затвор».

— Всё самое ценное — ну, там золото, камни, валюту — сортировать будет сам Островой с верными людьми. Как всё это изъять у него, доставить в надёжное место и в случае необходимости реализовать — моя забота!

«Пли!» Атаман одёрнул френч, и потной пятернёй убрал со лба рассыпавшиеся волосёнки.

— Шо ж, добре, Ксеня! Острового я отряжу «на дело» сегодня же. Сделаю всё, как ты сказала. Ты права, как всегда!.. Только…

Он запнулся — и показательно, так, заморгал глазами. Моргал он достаточно времени для того, чтобы Ксеня не выдержала.

— Ну?

— Да я — насчёт подполья…

–???

— Ну, насчёт предложения «волонтёров»… Всё же, какие-никакие — а деньги… А, Ксеня? Твой-то план — когда ещё сработает, а тут — сразу! Наличными!

Последняя искра «революционности» вспыхнула в голосе Семён Васильича. Он уже глядел на гостью подобострастно и даже заискивающе.

— У меня тут и пароль, и адрес — для связи с их человеком в Киеве! А?

Неприлично суетясь, он протянул гостье скомканный листок бумаги. Аксинья помедлила — и взяла бумагу.

— Но Острового чтобы сегодня же отрядил!

Семён Васильич радостно засуетился:

— Ксенюшка, да я его!.. Да он у меня!… Да мы с тобой!..

…Заканчивался январь девятнадцатого года.