За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга первая

Александр Черенов

«Адъютант Его Превосходительства»? Что то знакомое, правда? Что-то… такое… героическое.О героях. Только здесь героев нет – ни «красных», ни «белых». А если они и появляются, то лишь в комедийном, сатирическом и даже анекдотичном ключах.Потому что это – пародия и на первоисточник, и на пародию истории. Ведь в этой книге никто никого не убьёт, не взорвёт, не сожжёт и не пустит под откос. Но и без этих ненужных эксцессов читателю не придётся скучать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава двенадцатая

Жора Лбов, мальчик — хотя, какой мальчик: половозрелый юноша шестнадцати с половиной лет! — ехал в том же поезде, что и капитан Концов «сотоварищи». Как и все, кому не повезло меньше остальных, он стал свидетелем «плюрализма мнений» в лице «вольной армии батьки Дьявола». Не меньше остальных его впечатлила и последовавшая за этим экспроприация имущества пассажиров, а также приватизация, возможно, с дальнейшим обобществлением, дюжины особей женского пола.

Сам Жора претерпел всего лишь нравственный ущерб от лицезрения неблагородных физиономий «борцов за народ». Его жалкая котомка с остатками нехитрой снеди и сменой белья не вызвала энтузиазма ни у одного экспроприатора. Поэтому, когда поезду было дозволено продолжить путь, Жора лишь проводил сочувственным взглядом вполне материальные трофеи «борцов за идею».

Беспокоиться о ком-то ещё, кроме себя, ему, по счастью, не было нужды: он ехал один. Ехал к своему папе Сергей Палычу Лбову, полковнику Волонтёрской армии, который должен был ожидать их вместе с мамой в Красильниково. Однако мама Жоры, не потерявшая ещё привлекательности рыжеволосая тридцатидвухлетняя Елена Пална, по мужу Лбова, в девичестве — Спиральская, от совместной поездки к папе уклонилась, сославшись на исключительную занятость неотложными делами. И это было сущей правдой: Елена Пална была сверх всяких мер загружена наставлением многочисленных рогов незадачливому супругу. Она, если и покидала одно любовное ложе, то только для того, чтобы тут же перебраться на другое.

Но не нужно совсем уж отказывать ей в благородстве и забвении супружеского долга. Заехав на минутку домой — в кабриолете её поджидал очередной гренадёр — Елена Пална снисходительно велела кланяться мужу.

Таким образом, Жора отправился к папе один. Однако в Красильниково ни папа, ни кто-либо от имени и по поручению папы его не встретил. Вместо того чтобы удивиться и расстроиться, Жора вспомнил о запасном варианте. А вспомнив, он решил добираться до Киева, где проживали мамин брат Виталий Палыч со своей молодой супругой Аксиньей Андревной. Возвращаться назад было ещё неразумнее, чем следовать дальше.

Избежав новых «дорожных знакомств», Жора благополучно перешёл линию фронта и без проблем добрался до Киева. Вскоре он уже стучал в дверь солидного дома, адрес которого нашёл в своей записной книжке.

Так он оказался в семье Спиральских.

Супруги приняли самое живое участие в судьбе юного родственника, претерпевшего столько испытаний: для пользы дела Жора несколько приукрасил своё путешествие, возведя его в ранг опасного приключения. Были и другие причины столь неожиданного радушия, как со стороны дяди, так и со стороны его молодой супруги. Но с ними Жора ознакомится несколько позже.

Ну, а сейчас он пользовался всеми благами цивилизации — разумеется, с поправкой на трудное военное время: белужья икра в доме ставилась только к обеду, а ананасы — так и вовсе через день!

Но Жора не привередничал: в качестве дневного рациона его вполне устраивала какая-нибудь пара фаршированных куропаток, десяток устриц, хороший цейлонский чай, дюжина пирожных с кремом, да две-три вазочки с ванильным мороженым. В еде он был почти что спартанец!

Первые дни он только и делал, что ничего не делал. Хозяева окружили его вниманием так, что и не вырвешься из окружения. Избыток внимания порой даже начинал утомлять. Но вот однажды Виталий Палыч, краснея и запинаясь, робко попросил его сходить к одному товарищу по фамилии Пинский, и попросить у него в долг крынку топлёного масла.

— Какого масла?!

Жора имел право на демонстрацию ещё и не такого изумления! Ведь в доме разве что птичьего молока не было!

Но Виталий Палыч, попеременно краснея и бледнея, продолжал нести какую-то ахинею об исключительно полезных качествах масла домашнего вытапливания от товарища Пинского. Виталий Палыч даже сослался на доктора, который якобы настоятельно рекомендовал ему потреблять топлёное масло в качестве лечебного средства. Этому доводу Жора поразился не меньше: до сегодняшнего дня единственным лечебным средством для Виталий Палыча был только шустовский коньяк в неумеренных дозах!

Но надо — значит, надо. В смысле: надо платить за гостеприимство. Особенно — такое гостеприимное и в такие суровые времена.

Несмотря на тридцатиградусную жару, Виталий Палыч упросил Жору надеть курточку. Курточка была несколько не по размеру, но столько мольбы было в глазах Виталий Палыча, что Жора не стал привередничать. И потом, он видел, как накануне вечером дядя «колдовал» над этой курткой с иголкой в руках. Следы от уколов у него на пальцах дополнительно вопияли о снисхождении.

Надев курточку, Жора сразу почувствовал какую-то неловкость со стороны спины. Он снял вещь — и его подозрения немедленно оправдались. К шёлковой подкладке куртки неумелыми стежками был приляпан накладной карман. Из кармана торчал край тетрадного листка.

Когда Жора поднял вопросительный взгляд на Виталий Палыча, тот покраснел, как помидор, и совсем уж неприлично засуетился. Не желая дополнять страданий мужа ещё и своей иронией, Аксинья Андревна тактично отвернулась к стене.

Жора пожал плечами, и молча вышел. Старательно отводя глаза от супруги, Виталий Палыч заспешил в свой рабочий кабинет.

…На бесцеремонно громкий стук Жоры дверь открыл невзрачный мужичок простоватой наружности, но с хитрющими глазами прожженного плута. Когда Жора представился и изложил суть дела, мужичок, подтвердивший своё соответствие реквизитам на медной табличке, почему-то засуетился. Он вдруг начал усиленно приставать к юноше с морковным чаем, который, как верно определил тот по доносившемуся из кухни аромату настоящего бразильского кофе, был предназначен скорее для демонстрации товарищам из Чека, чем для личного потребления.

— Ну, испейте!

Пинский домогался согласия юноши с не меньшим упорством, чем некоторые домогаются любви женщины.

— Настоящий!

— Настоящий морковный? — невозмутимо уточнил Жора.

Невероятно, но Пинский смутился.

— Ну, не хотите чаю… тогда… тогда снимите курточку!

Это было совсем уже «не из той оперы», и Жора не мог не выйти с оценкой:

— Вы бы хоть паузу выдержали между словами… Для приличия.

Смущения Пинского прибыло. Он, человек, который на своём веку обжулил немало жуликов — и даже очень достойных — не мог определиться с методой. Юноша был не связным, а всего лишь «контейнером» — и это усложняло процесс общения. Опять же, как относиться к этому родственнику Спиральских: как к мальчику или как к мужу? Он, к сожалению, не оправдывал ожиданий. То есть, был явно не дурак, наглец и с претензиями на лидерство. А кому должен был уподобиться сам Аркадий Леопольдыч: дурачку или доброму дяденьке? И потом, он не сомневался в реакции Аксиньи Андревны, узнай она о контакте. Ведь расширялся круг членов её семьи, вовлекаемых «в подпольную деятельность». Деятельность — шутейная, но последствия могли быть вполне серьезными. В том числе — и для госпожи Спиральской.

— А если я предложу Вам червонец — золотой, николаевский?

Пинский решил не играть и не оригинальничать: метод купли-продажи был в арсенале его средств общения самым надёжным.

— Два!

Юноша даже превзошёл ожидания Аркадий Леопольдыча. Ровно в два раза. По этой причине хозяин виновато развёл руками.

— Сейчас, к сожалению… — жалко улыбнувшись, развёл он руками. Но этот номер не прошёл: юноша решительно оставил стул.

— В долг! Слово чести!

Одной рукой Пинский ухватился за курточку, а другую сложил в молитвенном жесте у себя на груди. В силу особенностей биографии

Аркадий Леопольдыч имел своеобразное понятие о чести — но в вопросах долга оно совпадало с традиционным. Юноша как-то сразу понял это — и совершил обратный манёвр. Словно делая великое одолжение, он медленно стянул с себя курточку — тем более что париться в ней дольше не было уже никакой возможности.

— Монету! — потребовал он, держа вещь на весу. — Возврат долга — при следующей встрече. Что-то подсказывает мне, что эта — не последняя. И что инициатором её опять буду не я.

Карикатурно озираясь на Жору и почему-то на входную дверь, Бинский покопался в какой-то шкатулке, вздохнул — и обмен состоялся.

Выкупив курточку, Пинский удалился с ней на кухню. Вскоре оттуда стало доноситься невнятное бормотание. Жора прислушался: некоторые слова можно было разобрать вполне отчётливо. Они были из числа тех, что пишутся не в книжках, а на заборе. Видимо, у Пинского что-то не получалось.

Юноша заглянул в кухню. Трясущимися руками хозяин безуспешно пытался «вскрыть» намертво пришитый «потайной» карман.

— Ё… твою мать! — бурчал он себе под нос. — Дозволь дураку Богу молиться!

— Помочь? — раздался над ухом «кухонного конспиратора» нарочито тихий голос. Неизвестно чего было в этом голосе больше: то ли действительного сострадания к мукам человеческим, то ли неприкрытой иронии.

Пинский вздрогнул от неожиданности, но от предложенной помощи не отказался. Ведь обязанностей подпольщика с него никто не снимал. Не вскрыв карман, он был лишён возможности исполнять их. Но и вскрыть следовало по уму: курточка была предметом многоразового использования.

Получив курточку, Жора ловко отпорол карман лезвием кухонного ножа. Этому нехитрому искусству он научился, вскрывая многочисленные послания матери к своим любовникам и обратно. Спустя мгновение Пинский уже держал в руках сложенный вчетверо листок бумаги.

Когда тот начал читать, Жора лениво, как бы между прочим, заметил:

— Кстати, дядя поручил мне попросить у Вас в долг баночку топлёного масла… какого-то хрена.

Пинский ещё раз вздрогнул — и даже интенсивней, чем в момент появления Жоры на кухне. Отдрожав, он недоуменно уставился на юношу.

— Так какого же хрена он ещё и записку написал?! Воистину — олух царя небесного!

Ироническая усмешка на лице юноши тут же заставила его выйти с дипломатическим комментарием на тему «нас не так поняли»:

— Этого, конечно, дяде не следует говорить: эмоции, знаете ли…

Бормоча себе под нос: «Куда же я подевал эту гадость?», Пинский начал слоняться по комнате, с грохотом передвигая стулья и заглядывая во все углы.

Внезапно он шлёпнул себя рукой по лбу, и со словами «Старый маразматик!» полез под диван. По хаотичным перемещениям его зада Жора понял, что «заклинание», если и помогает, то не сразу.

Наконец, из-под дивана раздался сдавленный крик: «Вот она, зараза!». За криком последовало чумазое, но сияющее лицо Пинского, и уже за ним — покрытая пылью и паутиной грязная банка, наполненная подозрительно выглядящей массой желтоватого цвета.

— Вы что, храните топлёное масло на манер машинного?!

Жора не изменил иронии и на этот раз. Пинский неопределённо пожал плечами: лучший ответ, когда нет никакого.

— Вы хоть заверните ЭТО в бумагу или в тряпку какую-нибудь! — брезгливо процедил Жора, озабоченно поглядывая на руки, которым предстояло войти в непосредственный контакт с «целебным продуктом».

Пинский засуетился, оторвал кусок газеты, которой на сиротский манер был застелен сиротского же вида шатающийся стол, и принялся неумело оборачивать им банку.

Глядя на его мучения, Жора не выдержал.

— Дайте сюда, горе Вы моё луковое!

Как ни отворачивался юноша от банки — а любопытство взяло своё. И когда оно его взяло, Жора пригляделся к содержимому, принюхался и ухмыльнулся:

— Пластид?

И тут Пинский, закосневший в шаблонах и совершенно неподготовленный к контакту, полностью дезавуировал себя как конспиратора. Он начал лепетать о том, что это — такой особый сорт масла, перетопленного им особым способом…

–… которое Вы храните не на полке кухонного шкафа, а под диваном, среди мусора и в окружении дохлых крыс? — закончил за него Жора.

–…

Ответ Пинского расположился где-то между капитуляцией и деквалификацией.

— Ладно, давайте, чёрт с Вами!

Жора решил смилостивиться над пригорюнившимся хозяином.

Пинский радостно засуетился — и как-то сразу принялся наглеть. Так часто бывает в жизни: протянешь человеку руку помощи — а он тут же начинает высчитывать, сколько в ней мяса.

— А Вы, молодой человек, не могли бы занести эту… банку с этим…. ну…

— С пластидом, — вежливо подсказал Жора.

…на Зевакинские склады? — не смутился подсказкой Пинский. — Это на Биржевой площади. Там работает один мужик, по фамилии Закладин. Раньше он был простым весовщиком, но потом сделал карьеру, и сейчас он — старший товаровед… Живут же люди!..

Последнюю фразу Пинский выдал, не скрывая зависти, и замолчал. И пока он молчал, мечтательная улыбка блуждала по его лицу. Чувствовалось, что ему хорошо «там» не меньше, чем неизвестному Жоре Закладину — здесь. Наконец, он мотнул головой — и нехотя вернулся из заоблачных высот к прозе жизни.

— Ну, так вот. Вы вызовете его, а когда он подойдёт к Вам, скажете ему: «Доброе утро, Антон Макарыч!» и передадите…

— Э, нет, приятель: такого уговору не было! — решительно перебил его Жора. — Ходить ещё куда-то, кроме, как до Вас, я не подряжался!

Пинский в очередной раз продемонстрировал неоригинальность: растерялся. Правда, он почти тут же исправился: начал очень живописно канючить.

— Ну, что Вам стоит?! Ведь Вам всё равно по пути и…

— И потом.

Жора тоже кое-что продемонстрировал в очередной раз. А именно — обезоруживающее нахальство.

— «Доброе утро, Антон Макарыч!»?! Это в четыре-то часа дня?! Он, что — должен меня принять за идиота? Так задумано?

Исчерпав все средства оперативной работы, в том числе и слёзные просьбы, Аркадий Леопольдыч капитулировал — молча, но безоговорочно. В едва скрипящий — но функционирующий — механизм подпольной работы вмешался случай в лице этого неподатливого и такого неправильного молодого человека. Сообразно летам и воспитанию, ему следовало на каждое слово отвечать «Яволь!» — а он, если и отвечал, то так, что даже его молчание было бы наградой для собеседника.

— Ладно!

Жора взбодрил плечо хозяина снисходительным похлопыванием.

— Гоните ещё монету — и по рукам!

Не успев, как следует, взбодриться, Пинский опять упал духом.

— Видите ли… как я уже имел честь сообщить Вам… Как человек чести… Слово чести…

Поскольку заверениями в верности чести платёжеспособность хозяина и ограничилась, молодой человек немедленно изобразил разочарование. В этом мероприятии активно поучаствовали мимика и жесты, а вскоре к ним подключился и соответствующий текст.

— Э-э-э, товарищ, так дело не пойдёт! «В другой раз!» В другой раз Вы за другое заплатите! А сейчас — либо гоните ещё червонец, либо я понёс эту гадость Виталий Палычу, раз уж подрядился! Итак, Ваше слово, товарищ?

«Товарищ» молчал. Слов у него не было.

— Ну, тогда, как говорится, «прощевайте»!

Жора, взял банку и направился к двери.

Окончательно теряя лицо, Пинский собачкой засеменил следом.

— Кланяйтесь Виталий Палычу и супруге его, Аксинье Андревне! — пропел он уже в спину юноше.

Берясь за дверную ручку, Жора и не посчитал нужным обернуться.

— Всенепременнейше, — оставил он за себя иронию, а сам вышел…

…Виталий Палыч дожидался племянника на крыльце: так велико было его нетерпение.

— Ну, что? — откуда-то снизу заглянул он в глаза Жоры. — Как наши дела?

— Нет, уж, пусть они останутся вашими!

Жора выразительно поработал глазами и протянул дяде завёрнутую в газету банку.

— Сейчас будете кушать, или ужина дождётесь?

На этот раз Аксинья Андревна не пощадила супруга: прыснула в кулачок. Но Виталий Палычу было не до демонстрации оскорблённого достоинства. С банкой в руках он растерянно озирался по сторонам, определяя, куда бы её пристроить.

— Да на обеденный стол — куда же ещё! — «пришёл на помощь» юноша. — Или — в кухонный шкаф, рядом с повидлом!

Уже по дороге в свою комнату он вспомнил последнюю просьбу Аркадий Леопольдыча. Последнюю — пока ещё в смысле очередности.

— Ах, да: «на дорожку» товарищ просил Вам кланяться.

Юноша шутовски поклонился Виталий Палычу.

— А теперь — пару слов без протокола, если позволите.

Видимо, догадавшись о характере этой «пары слов», Виталий Палыч ещё ниже опустил голову — так, словно изготовился к восхождению на Голгофу.

— Так вот, дядюшка: если надумаете опять мастерить «потайной» карман — я вижу, с каким огорчением Вы обнаружили его отсутствие — позовите меня! А не то Вы на пару с Вашим дружком изуродуете хорошую вещь. А лучше: доверьте мне записку. А ещё лучше: попросите меня передать информацию на словах. Но лучше всего: «завязывайте» Вы с этим делом, пока не поздно — мой Вам совет!

Жора лаконично откланялся и скрылся за дверью своей комнаты., Утомленная мимикой в адрес мужа, Аксинья Андревна ушла к себе. Ну, а Виталий Палыч остался стоять посреди залы с нерешительностью во взгляде и банкой в руках. И, если банка была величиной переменной, то нерешительность являлась его перманентным состоянием…

…Затворив за собой дверь, Жора взял в руки потрёпанный том Конан Дойла, и сел в кресло. Чтение совершенно не шло на ум — и он предался размышлениям. Нет, не на тему Виталий Палыча: здесь всё было, более-менее, ясно. Мысли его занимал другой предмет: Аксинья Андревна. Ей же адресовались и его безудержные фантазии. С каждым днём эта двадцатисемилетняя красавица занимала всё больше места — и не только в его мозгах, но и в его брюках.

…В комнате чуть дальше по коридору Аксинья Андревна предалась аналогичным размышлениям о Жоре. Она давно уже не таила от себя интереса к этому юноше, для своего возраста едва ли не совершенному физически и умственно. Всё в нём ей нравилась: и насмешливая острота ума, и атлетическая фигура, и «мужское достоинство», не по годам мощно оттопыривающее брюки, когда его хозяин глядел на неё.

Аксинья Андревна всё чаще ловила себя на мысли о желательности «сближения» с перспективным юношей — и не только духовного. Если уж не сообщник, то любовник из него должен был получиться. Потенциал юноши чувствовался уже на расстоянии: в таких делах Аксинья Андревна была дока. Проблема инцеста не была проблемой: родственником этот юноша был ей только по мужу.

И она всё чаще стала появляться перед молодым человеком неглиже, демонстрируя не столько изысканность своего белья, сколько очаровательные выпуклости своего тела. Созерцая это великолепие, Жора едва сдерживался, чтобы не признаться Аксинье Андревне в своих чувствах на ближайшем диване, а то и прямо на полу.

Его плотоядные взоры не пропали втуне: Аксинья Андреевна пришла к заключению о том, что мальчик «дозрел» до решающего объяснения. А, придя к заключению, она пришла к юноше. Как чаще всего бывает в романах и в жизни, это случилось однажды вечером. Случилось тогда, когда супруг, как ему и полагается по сюжету, отсутствовал. В данном случае — «по подпольным делам».

Жора лежал на диване. Но не с книгой в руках: с другим предметом. До этого мероприятия его довели непреходящие соблазны и невозможность их удовлетворения естественным образом. Услышав деликатный, но настойчивый стук в двери, он вскочил на ноги, открыл дверь… и остолбенел: Аксинья Андревна стояла перед ним в тонком шёлковом халате, распахнутом не только на груди.

— Мне кажется…

И она приступила к обволакиванию юноши соблазнительным взглядом. Закончить работу она не смогла, так как сама была соблазнена.

И не только ответным взглядом юноши, но и грозным видом его натруженного мужского достоинства. Халат без спроса упал к её ногам. При виде открывшейся его глазам картины юноша готов был выскочить из штанов — если бы они на нём были…

…По завершении первого «акта знакомства» Аксинья Андревна, считая прелюдию исполненной, перешла к другой фазе «объяснения».

— Милый, — прошептала она, наваливаясь роскошной грудью на Жору, утомлённого получасовой «гимнастикой», — ты ведь будешь теперь очень послушным мальчиком? Не так ли?

— Так, любимая, — в тон ей отвечал «милый», — только для этого тебе придётся очень постараться. И не только в постели.

— Каков мерзавец!

Восхищение Аксиньи Андреевны было непритворным. Она поняла, что этого циника голыми руками не возьмёшь. Голыми ногами — тоже. Хотя цинизмом тут и не пахло: Жора слишком хорошо для своего возраста знал женщин. В плане близкого «знакомства» Аксинья Андревна была далеко не первой из них. Богатый постельный опыт молодого человека никак не содействовал любителям лёгкой добычи.

Поэтому Жора имел все права на усмешку, с которой он заглянул в бездонные глаза новобретённой подруги, явно не собираясь в них «тонуть».

— Ксеня, ты только «не темни»: Пинский? И мой дядя-рогоносец?

— Умница ты моя!

«Ксеня» не ограничилась словами одобрения — и присовокупила к ним квалифицированный засос. После этого она перешла на другой тон, так не идущий к постели, но так идущим к ней самой.

— Меня интересует всё, что будут затевать эти «деятели». Точнее, один из них — мой дражайший супруг. За Пинского я спокойна. Я подозреваю, что ты вволю поизгалялся над ним, но с него не убудет. Этот тип не горит и не тонет. А вот Виталий может «наломать» «дров». И, ладно бы — только себе. А то ведь он и нам с тобой «загрузит поленницу».

— Ты, случайно, не пишешь романы? — хмыкнул Жора.

— Не пишу. И только по одной причине: всё, что нужно, уже написали другие.

— Например?

— Изволь: «всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно».

— Это — «к вопросу повышения бдительности»?

— Да! — Аксинья всем телом прижалась к юноше. — Я, знаешь ли, не ищу приключений на свою задницу. За исключением некоторых из них, конечно.

Выразительный взгляд на член юноши не оставлял сомнений в характере исключения.

— Я — не борец за идею, если только она не принимает формы материальных ценностей. А эти дураки…

Аксинья пренебрежительно махнула рукой, свободной от работы с телом юноши.

— Словом, я должна знать всё, что узнаешь ты. А ты должен знать всё, что только можно узнать: кто, когда, где и зачем. Поможем друг другу… ну, и «по пути» Виталий Палычу. Всё-таки он — твой родной дядя! Пусть они играются в свои игрушки — а наша с тобой задача сделать так, чтобы игрушки так и остались всего лишь игрушками! И чтобы все заинтересованные стороны воспринимали их именно в этом качестве.

Почувствовав, что установка затянулась и Жора заскучал, Аксинья Андревна переключила всё своё красноречие на пальцы, которые тут же потянулись к натруженному юношескому члену. Ощутив их прикосновение, член начал стремительно восстанавливать рабочие кондиции.

…Утро короткой июньской ночи ещё не наступило…