ЗАГОВОР ПРОТИВ ЗАГОВОРА: ГКЧП-3. КНИГА ПЕРВАЯ

Александр Черенов

Политический детектив в жанре исторической альтернативы. Опираясь на факты, автор рискнул взглянуть на события августа 1991 года под другим углом зрения. Причина: в истории с ГКЧП обнаруживаются явные следы нескольких заговоров. И каждый из них преследовал свои цели – как и каждый из заговорщиков.В романе в невыдуманной реальности действуют исторические лица и учреждения. Единственная «не охваченная» историками структура – «Организация», нечто среднее между «разведкой партии» и масонской ложей…

Глава пятая

…Горбачёв не находил себе места: завтра лететь в Форос — а у него всё ещё не было никакой информации от Ельцина. Раз за разом Михаил Сергеевич задавал себе один и тот же вопрос: неужели он ошибся в Ельцине?! Неужели Ельцин оказался хитрее — и за его спиной договорился с ГКЧП?! Хотя, что тут такого: увидел, что у них реальная сила, оценил расклад — и переметнулся! А сила у них есть — нужен только решительный предводитель!

Спустя минуту Горбачёв уже отказывался от этой идеи, как утопической. Ну, не мог Борис Николаевич по собственному желанию совать голову в петлю! Ведь, даже при общей нелюбви к Горбачёву, при взаимном желании скинуть «Мишку-меченого» и отказаться от «перестройки», в главном вопросе их разделяла целая пропасть. ГКЧП был за сохранение Советского Союза, Ельцин — против. ГКЧП был против подписания нового Союзного договора — Ельцин «за». ГКЧП был против «суверенизации» республик — Ельцин самолично провозгласил: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить!».

Вот, на чём они действительно могли стакнуться против Горбачёва — так это на кандидатуре… Горбачёва. И здесь уже начинала проглядывать ситуация под названием «возможны варианты». Самым маловероятным был вариант «невмешательства во внутренние дела», когда Ельцин уведомил бы ГКЧП о своём нейтралитете в «решении персонального вопроса Горбачёва». Куда ближе к истине был вариант, при котором Ельцин позволял ГКЧП расправиться с Горбачёвым — а затем преспокойно избавиться от «мавра ГКЧП». Как избавиться? Очень просто: организовав небольшое кровопускание народу «от имени и по поручению ГКЧП». А дальше — классика: «народное возмущение», похороны «мучеников тоталитаризма», и, наконец, похороны самого «тоталитаризма» как явление и в лице его отдельных представителей…

Холёная ладошка Михаила Сергеевича пробежала по вспотевшей лысине: последний вариант был настолько убедителен и настолько вероятен, что уже не казался всего лишь вариантом. Самое неприятное заключалось в том, что он ничего не мог противопоставить коварному замыслу своих врагов! Ну, не было у него укорота на этот вариант!

А как славно он всё продумал: руками ГКЧП расправиться с Ельциным — разумеется, с небольшим профилактическим кровопролитием — а затем расправиться с членами ГКЧП, как с «палачами собственного народа»! Конечно, он и прежде не исключал того, что его планы станут — а, может, и стали — известны Ельцину. Наверняка, российский президент уже припас Михаилу Сергеевичу «домашнюю заготовку». И если она была той самой, какой её представлял себе Генсек-президент, то для него этот ход «российской демократии» был смерти подобен. Политической смерти — в лучшем случае.

Ведь Ельцину оставалось лишь «отредактировать» сценарий Горбачёва — и переставить местами некоторые фигуры на доске. Теперь убирался Горбачёв — руками всё тех же гэкачепистов — а вся прибыль доставалась Ельцину: он и себя сохранял, и от Горбачёва с умеренными консерваторами избавлялся. «The winner takes it all!»: «Победителю достанется всё!» — как некогда пели участники популярного в СССР квартета «АББА», известного даже чете Горбачёвых.

Весь этот расклад Михаил Сергеевич знал и понимал. А ещё — применительно к Ельцину — он знал то, что «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Горбачёв знал то, что Ельцин знал его секрет… Полишинеля: спасти Михаила Сергеевича могло лишь одно средство. А именно: его противников — не ельцинистов, а горбачёвцев! — должно было поставить вне закона! Способ для этого имелся только один: умеренных консерваторов из ГКЧП «и политических окрестностей» надлежало спровоцировать на антиконституционное выступление, безопасное для Горбачёва и Ельцина, а, главное: легко подавляемое!

Здесь мыслям Горбачёва и Ельцина, до того работавшим параллельно и даже «в одной струе», надлежало разойтись в разные стороны. Оба президента с почти стопроцентной уверенностью могли сказать, как будет действовать контрагент в случае «проявления» ГКЧП. Горбачёв — и он не сомневался в том, что Ельцин… не сомневается в этом — как более изощрённый в политике человек, намеревался выжидать, чтобы примкнуть к победителю…. «в последний вагон отходящего поезда».

Да, себе Михаил Сергеевич мог признаться в этом: он не исключал вероятности того, что при определённом стечении обстоятельств ему придётся возглавить ГКЧП. Как сугубый прагматик, он не мог исключить вероятности того, что события выйдут из-под контроля не только их с Горбачёвым, но и самого ГКЧП. И не просто выйдут — зайдут много дальше того, на что рассчитывали и чего желали умеренные консерваторы из его окружения.

В таком случае, Михаилу Сергеевичу не оставалось бы иного выхода, как объявить о своей причастности к «подвигу ГКЧП» — и даже предстать перед народом в качестве вдохновителя и организатора погрома… родной дитяти «перестройки»! Неприятно — но всё лучше сюжета «всё учтено могучим ураганом». Тем более что «другу Борису» в этом случае не светило ничего, кроме сомнительных огней преисподней! Его, в любом случае, ожидала позорная отставка. Скорее всего — на тот свет. «За это можно всё отдать», как сказал бы Вильям Шекспир. (В переложении Михаила Сергеевича: «За это можно всё стерпеть!». Всё — это и конец перестройки, и конец «самостийности», и «восемьдесят четвёртый год в девяносто первом», и многое другое)…

…Резко зазвонил телефон. Может, он зазвонил и не резко, а как обычно — но не для погружённого в мысли Горбачёва. Оттого и вздрогнул Михаил Сергеевич, будто застигнутый со своими мыслями «in flagranti delicti»: «на месте преступления». Рука его судорожно дёрнулась в направлении аппарата и буквально снесла трубку с рычагов.

— Да!

— Мы согласны взаимодействовать — и даже готовы поделиться информацией. Ну, чтобы работать… как, Гена?.. да: «в унисон»!

Верный безапелляционной мужиковатости, Ельцин даже не прикрыл трубку рукой — и Михаил Сергеевич отчётливо расслышал подсказку Бурбулис: сам Борис Николаевич с «унисоном» не был знаком. И ещё кое-что Горбачёв расслышал даже в трубку: запах перегара изо рта Ельцина.

И он не наговаривал «на непьющего руссиянина»: сразу после совещания с «ближним кругом» и перед звонком в Кремль Борис Николаевич успел «остограммиться» — и неоднократно. Только Михаила Сергеевича задел за живое отнюдь не «нетрезвый визит» российского президента. В конце концов — эка невидаль: пьяный Ельцин! Увидеть и услышать трезвого Ельцина даже для семьи было редкостью! Куда неприятнее было то, что Ельцин предложил «делёж» информацией. И куда неприятнее это было оттого, что наводило на мысли. На нехорошие мысли.

— Ты сделал правильный выбор, Борис Николаевич.

Михаил Сергеевич постарался «дать себя в эфир» записным бодрячком и оптимистом.

— Что касается согласования планов… Завтра я отбываю на отдых. Во-первых — по плану, а во-вторых — теперь можно. Мы свою работу сделали, и, как говорят футболисты, мяч — на половине ГКЧП. Будем ждать их хода — и реагировать по ситуации. Я не думаю, что их шаги застанут нас врасплох — но, как говорится, всё может быть, а берёжёного Бог бережёт. Поэтому на связи с тобой я оставляю Крючкова. Не возражаешь?.. Ну, тогда до свидания, Борис Николаевич.

Ещё не положив трубки, Михаил Сергеевич почувствовал, как под ложечкой у него болезненно засосало от мыслей, «с возрастом» ставших ещё более неприятными. Значит, Ельцин готов поделиться информацией… С одной стороны — благородный поступок: не зажилил секреты — а готов поделиться, не по-братски, так по-товарищески. А с другой: информация-то — о ГКЧП: что ещё могло заинтересовать Горбачёва!

Вопрос: откуда? Откуда у Ельцина информация, которой он может поделиться с самим Горбачёвым? С «самим Горбачёвым» — это не к вопросу «культа личности», а к вопросу значимости информации. Такую информацию о ГКЧП, которая могла бы заинтересовать Горбачёва, Ельцин мог позаимствовать… только у самого ГКЧП. Точнее: у одного или нескольких его членов.

Кто?! Кто — «стукач»?! Кого пригрел у себя на груди?! В минуты опасности для самого себя Горбачёв соображал мгновенно. Вот и сейчас за считанные мгновения Михаил Сергеевич не только «прошёл по вехам», но и успел оценить кандидатуры. Да и «узок круг их», как сказал бы Владимир Ильич. Никаких «тёмных лошадок»: известные всё лица. Лица членов ГКЧП. А эти лица, хоть в лицо, хоть с тылу, Михаил Сергеевич знал «вдоль и поперёк».

«Янаев? Тут и думать нечего: слаб, безволен, безынициативен. Такому не место в «стукачах». Бакланов? Тоже — нет, но уже с другой стороны: принципиальный, идейный, почти большевик. Такой не пойдёт на контакт с Ельциным, который для него, безусловно — идейный враг. Из того же «лукошка» — Шенин, одна из самых больших ошибок президента по линии кадров. Остаются четверо: Павлов, Пуго, Язов и Крючков.

Но и здесь, как будто, нет загадок. Павлов? Вряд ли: слишком большой чистоплюй, чтобы «продаваться» вторично: одного акта купли-продажи — Горбачёву — ему «за глаза» хватит. Пуго? Борис Карлович до сих пор шарахается от Ельцина, как черт — от ладана. Что тому причиной — чёрт его знает: может — личный момент, может — политический. В любом случае, Пуго не пойдёт к Ельцину не только в «стукачи», но даже в гости».

Горбачёв «вычеркнул» ещё две фамилии из списка «кандидатов в иуды». Теперь в нём оставались только обладатели больших звёзд: маршала и генерала армии. Михаил Сергеевич «внимательно пригляделся» к звезде с гербом — и удовлетворённо покачал головой: Язов был недостаточно гибок для того, чтобы прогнуться перед Ельциным. Да и кто его вывел в люди, как не Горбачёв?! Кем бы он был без Михаила Сергеевича?! Хотя…

Осенённый догадкой, Горбачёв наступил себе на мысль и «внутренний язык». И то: разве он не проделал то же самое и с Крючковым? Разве не извлёк он и этого человека из политического небытия? Ведь «извлечение» Крючкова состоялось не на безальтернативной основе: были и другие соискатели — и с такими же погонами, а то и «позвёздней».

Конечно, у Владимира Александровича имелись неоспоримые преимущества перед другими соискателями. Нет, не в профессиональном отношении: в личном плане. Крючков был многолетним сотрудником Андропова ещё со времён партийной работы — а это для Горбачёва являлось лучшей характеристикой. Да и Александр Николаевич Яковлев «лично рекомендовали» — а этому человеку Михаил Сергеевич верил даже тогда, когда для этого не было никаких оснований.

Да, объективно — в плане субъективных интересов Горбачёва — Крючков оказался наиболее приемлемой кандидатурой на пост «надзирающего за ЧК». Особенно — в сравнении с тогдашним Председателем КГБ Чебриковым, который не был человеком не только Горбачёва, но и Андропова. Как выходец из Днепропетровска, он мог быть только человеком Брежнева и «днепропетровского клана». Недаром в восемьдесят четвёртом, при выборах Генсека, он поддержал кандидатуру Черненко — и этого Михаил Сергеевич ему не забыл.

И, тем не менее: Андропов Андроповым, Яковлев Яковлевым — а решение-то принимал Горбачёв! Именно он сделал Крючкова генералом армии, Председателем КГБ, продвинул его в Политбюро — сразу членом, а не каким-то, там кандидатом! — ввёл сначала в Президентский Совет, а затем в Совбез. Порадел родному человеку, иначе говоря.

Но безоговорочной преданности от, казалось бы, «с потрохами своего» назначенца он так и не увидел. Внешне оставаясь «без лести преданным», Крючков оказался «дядей себе на уме». А ведь ещё в конце прошлого года, ещё до мартовского заседания Совета Обороны, который и создал ГКЧП, Михаил Сергеевич предлагал генералу «послужить стране» — в лице её президента — и взвалить на себя бремя «главного заговорщика».

Для начала Горбачёв попросил Крючкова активнее выражать неудовольствие политикой перестройки — и даже в меру критиковать её творца. Владимиру Александровичу надлежало, вызывая огонь на себя, стать знаменем оппозиции в высших эшелонах власти, с тем, чтобы эта оппозиция не стала неподконтрольной и неуправляемой.

Поначалу о «лаврах Азефа» и речи не было: Крючкову надлежало «всего лишь» информировать Михаила Сергеевича о настроениях Кремля, и в случае необходимости «регулировать градус», выпуская пар из рассерженных соратников в нужном — Горбачёву — направлении. Но после мартовского референдума и создания ГКЧП ситуация изменилась. Недовольство окружения Горбачёва начало выходить за рамки привычных намёков на желательность принятия строгих мер. ГКЧП стал не только задумываться о введении ЧП — но и всерьёз планировать мероприятия на этот случай.

Пока Михаил Сергеевич фигурировал в планах заговорщиков в качестве безальтернативного вождя. Из благородства — а больше из тактических соображений — ГКЧП решил «не выпячивать» Генсека-президента, чтобы лишний раз не подставлять его под удар «демократов». Для этого подключение Горбачёва намечалась только на заключительном этапе, после того как ГКЧП расчистит им обоим дорогу… ««зачистив территорию».

Но, ас «закулисья и подковёрья», Горбачёв не мог полагаться на «чистоту помыслов» сомнительных «мастеров зачистки». Увы, в рядах «заговорщиков» имелись разные люди. И если в Янаеве, Павлове, Язове и Пуго он был совершенно уверен: «эти „тряпки“ не способны ни на какие решительные шаги» — то о других «авторитетах» этого сказать он не мог. Любой из оставшихся гэкачепистов: Бакланов, Шенин, Крючков — вполне мог «выйти за рамки». Что уже было говорить за «представителей второго плана»: высший генералитет Министерства обороны, Министерства внутренних дел и КГБ! Во взаимодействии с консервативными радикалами из всяких «фронтов», «платформ» и «союзов» они вполне могли сочинить другой сценарий развития событий. Тот, в котором Горбачёву отводилась совсем не та роль, что в планах умеренных консерваторов.

«Завербовав» Крючкова (рассчитав прибыль, Владимир Александрович даже не попытался играть в благородство), Горбачёв не стал отказываться от услуг и других «честных граждан». И не зря. Спустя очень короткое время президент с неприятным холодком в груди вдруг осознал, что о некоторых шагах ГКЧП он узнавал не от «штатного информатора», а от «третьих лиц». И пусть «третьими лицами» выступали практически все остальные будущие «заговорщики», вопросов о причинах молчания Крючкова не становилось меньше.

А ведь ещё совсем недавно «Володя» лично и ежедневно докладывал ему «свежайшую» информацию «из логова врага»: у КГБ даже в окружении Ельцина были свои люди. И пусть заслугой чекистов это было в гораздо меньшей степени, чем следствием закона номенклатуры: «каждый нормальный царедворец живёт не одним днем и не одним хозяином» — но порядок не нарушался!

И вдруг — просто «заговор молчания»! А тут ещё в одном из разговоров с Михаилом Сергеевичем, Ельцин, в пылу полемики и будучи на изрядном подпитии, не слишком уважительно «прошёлся» «по этому твоему агенту влияния — Яковлеву». Откуда это могло стать известно Ельцину, если информацию о контактах Яковлева с представителями западных стран начальник ПГУ Баршин и его заместитель Гроздов докладывали президенту с глазу на глаз, а бумага была составлена в одном экземпляре для Горбачёва?!

Может, «иуда» — Яковлев? Не впервой же: у нас числился коммунистом, за бугром — агентом влияния! Почему бы не изменить ещё раз?! И это уже не было лишь теоретическим предположением: из достоверных источников Михаил Сергеевич знал о том, что, дезертировав из КПСС, последнее время Александр Николаевич всё чаще «перебегал» на сторону Ельцина. А ведь «бегунцов от Горбачёва» там могли принять только при наличии «значительного вклада в торжество демократии». Таким вкладом могла быть только налаженная связь между Ельциным и западными миром. И обеспечить её лучше Яковлева не мог никто.

Но откуда Ельцин мог узнать о «второй и главной жизни» Яковлева?! Никто — и Ельцин в том числе — не мог знать об этом «по определению»! Контакты Яковлева, как с посольствами, так и с резидентурой ЦРУ, являлись исключительным достоянием Горбачёва и «подведомственного ему» КГБ. И никто из посвящённых не собирался «делиться Яковлевым» с третьими лицами!

Конечно, Яковлев имел, чем заплатить Ельцину «за место в первых рядах демократии». Его осведомлённость была широкой, но и она не распространялась на планы ГКЧП. В них Яковлева не собирался посвящать даже Горбачёв — что уже было говорить за таких «доброжелателей» Александра Николаевича, как Язов или Бакланов!

Значит — не он. Не Яковлев. А тут ещё Горбачёву стало известно о том, что Крючков, уже как член ГКЧП, привлёк к работе над прогнозом о последствиях введения в стране ЧП… Грачёва! Привлёк в качестве эксперта от Министерства обороны! Нашёл, кого привлечь! Это — то же самое, что поставить лису охранять курятник! Михаил Сергеевич уже знал и о визите Ельцина в Тульскую дивизию, и о «клятве верности» командующего ВДВ на пару с комдивом Лебедем. Таким образом, утечка информации из Министерства обороны к российскому президенту была налажена — и опять руками Крючкова! Умышленно или нет — но руками Крючкова!

Михаил Сергеевич мог подводить неутешительные итоги: Ельцин стал «правообладателем» как досье на Яковлева и Грачёва, так и самих «объектов права собственности». Случайность? Может быть… Только две случайности — это уже закономерность. Не отсюда ли проистекала странная «избирательность» Крючкова в подаче информации? Не заделался ли Председатель КГБ хрестоматийным «двойным агентом»? А что такого?! Разве Ельцин не мог перевербовать его — и с тем же заданием: контролировать и ГКЧП, и Горбачёва, с немедленным уведомлением хозяина обо всех движениях «объектов»?! Он, Горбачёв, полагал, что Крючков выполняет только его спецзадание как участник инсценировки путча ГКЧП — и совсем упустил из виду то, что этот профессиональный номенклатурщик вполне мог стать участником другой инсценировки: Ельцина!

В том, что Ельцин ведёт свою игру, Михаил Сергеевич не сомневался уже потому, что Ельцин не мог не вести своей игры. «По определению». Он, Горбачёв, будь на месте Ельцина, так бы и сделал: параллельно с участием в игре контрагента вёл бы и свою. От этих мыслей Горбачёву становилось не по себе: ведь совсем не исключался такой вариант, что участие Ельцина в его, Горбачёва, планах, было лишь маскировкой подлинных замыслов российского президента. Усыпляя бдительность контрагента видимым сотрудничеством, Ельцин мог преспокойно орудовать у него за спиной, почти не опасаясь разоблачения: «А что такого: готовлюсь к совместной борьбе против ГКЧП!»

Конец ознакомительного фрагмента.