Прогулка по Везувию. Криминально-любовный триллер про Одессу 1920-х годов

Александр Царёв

Альфред Верховный – аристократ, переживший войну и революцию. Его огромное наследство исчезло без следа. Возможно, из бездны отчаяния его спасет роман с прекрасной певицей из Франции? Однако всё, что он может ей предложить – это комнату в коммуналке. Ему приходится воспользоваться своими связями с криминальным миром, который затаился во многих уголках прекрасной Одессы. Здесь многие ведут за ним охоту, но на какие жертвы не пойдёшь ради любви? Да и у Альфреда найдётся пара козырей в рукаве.

Глава 2

На следующий день я проснулся рано утром.

Резко скинул с себя одеяло, так как запарился в

духоте и посмотрел на старинное кресло,

стоящее прямо напротив моей кровати. Окс

вчера остался ночевать у меня и, насколько я

помню, он спал в этом кресле. На данный

момент я его там не обнаружил. Не сильно

удивившись, я умылся и медленно пошел на

кухню. Окс завтракал кукурузными лепешками и

чаем. Вокруг него носилась тетя Соня так и

норовя накормить его чем-нибудь еще.

— О, Альфред! — Сказал она. — Чай таки уже остыл,

погоди немного, я подогрею.

— Не надо. — Отмахнулся я и залпом выпил чашку

холодного чая. Я почувствовал, как приятный

сладкий раствор растекается по всем сосудам

моего тела.

— Положить тебе оладьи? — Спросила тетя Соня.

— Нет, спасибо. — Я не хотел завтракать. — Пойду

прогуляюсь.

— Погоди! — Запротестовал Окс. — Ты таки какой-то

хмурый сегодня.

— Обычный. — Ответил я. — Хочу заглянуть в гости к

Шимону, пойдешь со мной? — Спросил я у Окса.

— Это таки невозможно. — Запротестовала тетя

Соня. — Твой галантный товарищ Оксенкруг

сопроводит меня сегодня в синагогу.

— Без проблем. — Ни капельки не огорчился я. —

Разрешите откланяться.

— Погоди! — Остановил меня Окс. — Пойдем

сегодня вечером в " Сиреневый туман"?!

— Его разве не закрыли с приходом красных?

— Эммануил Исаакович не перестаёт носить

магарычи в ЧК Так шо " Сиреневый туман" цветет

и процветает.

— Ну, хорошо, тогда сходим сегодня. — Сказал я

yже на пороге и закрыл за собой дверь.

Дворы Молдаванки были наполнены спиртным

перегаром и прокуренным воздухом. По улицам

бегала малолетняя шпана и беспризорники. Я

вспоминал себя и свою компанию в их возрасте.

Только сейчас понимаю, насколько я там был

чужаком. Двухэтажные дома казались

заброшенными, но я то знал, что основное

веселье тут происходит ночью. Внезапно, из-за

угла показалась стая собак, они с лаем и визгом

бросились на меня. Я не придал этому особого

значения. Скорее всего, они просто были

голодны, но покормить мне их было нечем.

Подходя к нужной мне арке, я услышал из

соседнего двора звуки балалайки, видимо самые

стойкие продолжали гулять и утром.

Очутившись в нужном дворике, я, на всякий

случай, осмотрелся. Ничего, кроме одного

дерева и спокойно висящего белья на веревках,

я не увидел. Я поднялся по скрипучей,

держащейся на соплях, деревянной лестнице на

второй этаж, при этом мысленно надеясь застать

своего друга Шимона Кашерного дома.

Дверь была слегка приоткрыта, впрочем, как

обычно. Войдя, я заметил гору грязной посуды,

лежащей в раковине не меньше недели, над

которой летали летние мухи. У стены стоял стол,

покрытый слоем пыли, а в углу несколько

стеклянных бутылок, от которых почему-то шел

запах гнилых фруктов.

В квартире стояла тишина, и лишь непрерывное

жужжание насекомых нарушало ее. Соседями

Шимона были старые алкоголики, которые

редко появлялись дома. Шимону же было все

равно на чистоту в его квартире, которую он,

между прочим, использовал исключительно для

работы. Он занимался продажей редких картин,

которые, в свою очередь, перекупал у

контрабандистов и воров.

Я постучал в первую дверь после кухни, из-за

нее послышался хриплый голос.

— Влазьте. — Что означало " войдите". Шимон

сидел на полy возле подозрительно низкого

китайского столика, на котором стояли забитая

до верху окурками пепельница и чайник с чаем.

Он держал зубами папиросу и вертел в руках

какие-то бумажки, похожие на валюту другой

страны. К слову, в комнате стоял отвратительный

запах дыма, дышать здесь было невозможно.

Впрочем, Шимону на это было все равно, он

всегда стремился поддерживать подобную

обстановку в комнате. Вокруг него был бардак

необычайный: разбросанные деревянные

изделия и скомканные покрывала вкупе с

облаками дыма не давали возможности найти

местоположение кровати.

— Шалом. — Сказал Шимон обернувшись.

— Здравствуй. — Ответил я.

— Какими судьбами занесло?

— Мимо проходил, вот заглянуть решил.

— Ну, проходи, курить будешь?

— Нет, благодарю, у меня есть. — Я размышлял

присесть мне рядом с Шимоном на пол, или

остаться стоять.

— Как твое ничего? — Спросил Шимон.

— Живу потихоньку, вот работу ищу. — В ответ он

рассмеялся.

— Ты и работа?! Не смеши меня аристократ —

романтик.

— Но деньги то мне нужны. Вот сына в школу пора

отправлять.

— Хочешь бабки? — Шимон приподнял бровь. —

Могу подкинуть работенку. — Он потушил

папиросу, резко встал и направился к

предполагаемой кровати, отдернул красное

покрывало и двумя руками взял картину. На ней

густым маслом были изображены танцующие

балерины. — Знаешь шо это? — С вызовом спросил

он.

— Только не говори, что это то, о чем я думаю.

— Да, это картина Дега. Причем не липа какая-то,

а оригинал. Не спрашивай, как она ко мне

попала, интересно другое — сколько за нее мне

заплатят барыги, перекупщики из Америки? А

заплатить должны очень много, вот это будет

навар…

— С каких пор ты держишь товар дома? — Спросил

я.

— С не давних. Барыги будут в городе со дня на

день, но мне трудно будет передать им товар.

Меня круглые сутки пасет ЧК. — У Шимона уже

было много обысков, но все сбережения он

хранит у тещи еврейки. Жена его пропала без

вести на войне, но я никогда не видел скорби в

его глазах по этому поводу. Зато с тещей y него

хорошие отношения и он безбожно использует

ее в своих криминальных делах.

— Ко мне тоже недавно чекисты заходили.

— И шо хотели?

— Разыскивали Альфреда Розенберга, слышал

что-то про него?

— Конечно, кто же про него не слыхал. А ты тут

каким боком?

— Имена у нас одинаковые. — Шимон опять

рассмеялся. — Ну и тупоголовые дебилы там

работают. Да я скорее поверю, что Оксенкруг

чалится в банде Розенберга, чем ты.

— Спасибо на добром слове.

— Как там, кстати, Окс поживает? Что-то он давно

ко мне не заглядывал. — Шимон закурил.

— У Окса все хорошо, а вот свои дела вы решайте

без меня.

— Ох, Альфред.. Ты всегда старался держаться в

стороне, стараясь никаким боком не впутываться

в наши мутки.

— Ты ведь знаешь, меня такое не привлекает.

— Досталось бы мне такое наследство, как тебе,

быть может, и меня бы такие дела не

привлекали. — Шимон посмотрел на меня

презрительным взглядом.

— Какое наследство? Все красные забрали.

— Ну, так и шо думаешь делать, пойдешь на

завод?

— Нет.

— Грузчиком в порт?

— Нет.

— Так у тебя выхода другого нет. Шо ты думаешь

по моему предложению?

— А меня в ЧК не загребут?

— Упаси бог. — Крикнул Шимон. — Ты понимаешь,

сколько эта картина стоит? — Так шо давай,

сделаем все чисто и красиво. Ты передашь,

возьмешь деньги, вернешь их мне, а я тебе

хорошо заплачу.

— Я подумаю.

— Думай быстрее, время не ждет.

— Хорошо, я тебе сообщу завтра. — Сказал я,

пытаясь спрятать довольную физиономию в

облаке дыма. Признаться, я специально зашел к

Шимону, чтобы он мне подкинул какую-то

работёнку.

— Оксу привет. — Крикнул Шимон, когда я уже

выходил из комнаты.

Вечером мы с Оксом сидели в " Сиреневом

тумане". Деньгами мы похвастаться не могли,

поэтому мы заказали рыбный пирог, запеченые

баклажаны с начинкой и графин пшеничной

водки. Сидя в этом заведении, я уходил от

привычных забот, связывающих меня с родным

городом. Тут не было веселых плясок, пьяных

драк, сомнительной морали девиц и

бандитского контингента мужиков. Сидя тут, я

всегда вспоминал Европу — Францию или

Германию. На фоне романтической и спокойной

музыки люди, сидящие за столиками,

придерживались этикета. На самом деле, мне не

по карману такие заведения. Потеряв

наследство, я могу только предаваться

печальной ностальгии, находясь в подобной

атмосфере.

Долгое время мы сидели с Оксом молча. Я

осматривал посетителей и узнавал в них своих

бывших друзей и знакомых. Лет 10 назад мы

любили за бутылкой французского коньяка

обсудить с ними политические вопросы. Сейчас

же они, как и я, могут вспоминать это время

только находясь в " Сиреневом тумане", при

этом, не боясь транжирить остатки состояния, в

свое время спрятанного от ЧК.

За одним из столов я увидел бывшую жену,

которyю сначала даже не узнал. Она медленно

потягивала папиросу через ее любимый

мyндтштук, а напротив нее сидел военный моряк

в парадной форме. Они были увлечены беседой

и она никого вокруг не замечала. Я не хотел

пересекаться с ней взглядами — пусть пребывает

в своем мире, в котором уже давно нет меня. Я

посмотрел на Окса, мы молча выпили по полной

рюмке. Горечь от водки я закусил кусочком

пирога.

Я услышал, как музыка стала более живой, но

сначала не придал этому никакого значения.

Вдруг до моих ушей донесся голос, будто из рая.

Этот голос слился со мной, мы стали единым

целым, никогда я еще не ощущал такой красоты.

Я не сразу обернулся, так как подумал, что это

хмель и может мне все это мерещится. Когда я

все же решился, я обомлел. Девушка

удивительной красоты исполняла песню на

французском. На ней было фиолетовое платье и

несколько рядов белых бус на шее.

Она отправила меня в романтический Париж.

Под эту песню можно было кружиться в белом

танце на Елисейских полях. Я понял, что не смогу

дальше жить, если не познакомлюсь с ней. Но я

не знал, как это сделать. Ее я видел впервые, я

не знал кто она, замужем или нет, возможно ее

муж сидел рядом… Но, как же она красиво пела!

Я не знал, как мне быть дальше и, опрокинув в

себя еще одну рюмку, развернулся полностью,

желая рассмотреть каждую деталь ее тела. Свет

луны, пробивающийся через окна, отражался в

ее карих глазах и кольце с изумрудом на

среднем пальце правой руки. Я забыл обо всем и

понял, что даже если она здесь одна и без мужа,

я все равно не смогу к ней подойти, так как

потерял дар речи. Я жестами показал Оксу, что

надо выйти.

— Ты ее знаешь? — Судорожно спросил я, когда мы

вышли. Огоньки звезд сверкали сквозь листья

старой акации, которая своими ветвями

покрывала крышу " Сиреневого тумана".

— Я таки всех знаю. А кого тебе надо? — Уточнил

Окс.

— Девушку, которая поет.

— Аа.. Эту фифу зовут Лана Ласточкина — певица из

Франции.

— У нее есть муж?

— Вроде нету. — У меня отлегло от души. Я вдохнул

полной грудью бодрящий ночной воздух,

который перемешивался со сладким запахам

акации.

— Ты можешь меня с ней познакомить? — От

волнения мой лоб покрылся небольшой

испариной.

— Хм.. — Окс задумался. — В принципе, мы с

Эммануилом Исааковичем, который, таки,

держит это заведение, ходим в одну синагогу. —

Начал он своим привычным акцентом. — Я могу

пригласить их за наш столик.

— А это Лана, точно не его любовница?

— А шо, тебя это когда-то останавливало?

— Ты прав, мне все равно.

— Так шо, я приглашу их за наш столик?

— Да, давай. — Быстро сказал я. — Нет, стой! —

Сказал я еще быстрее. — Давай не сегодня. Давай

завтра, сегодня у меня гроши в кармане, завтра я

найду деньги и…

— Я тебя понял. — Прервал меня на полуслове Окс.

Мы вернулись и допили бутылку. Я

блаженствовал, наслаждаясь песнями и

красотой Ланы Ласточкиной. Все тревоги от меня

ушли, я контролировал ситуацию и мечтал о

завтрашнем вечере.

— Пойдем пешком или поймать извозчика? —

Спросил Окс, когда мы вышли.

— Ты как хочешь, а я прогуляюсь по ночной

Молдаванке.

— Альфред, ты с ума сошел?

— Не беспокойся, со мной ничего не случится.

Пока я гулял, песни Ланы божественной

флейтой звучали у меня в голове. Ночные улицы

Молдаванки были темными. В прилегающих к

центру переулках царили шум и веселье, гуляли

урки и рабочие. А улицы ближе к Слободке

были погружены в сон. Лишь стрекотание

сверчков, словно в диком поле, периодически

нарушало тишину.

Мне уже не казалось все таким

бессмысленным. Предвкушение завтрашней

встречи было словно ложка сахара в кружке

мутного и крепкого чая моей повседневной

жизни. И все же меня терзали некоторые

сомнения. И это было даже не потому, что мои

карманы были дырявые, почему-то я не

сомневался, что найду на завтра деньги. Это

было потому, что интуитивно я понимал, что

обстоятельства могут сложиться неблагоприятно

и Лана Ласточкина не придет завтра в

" Сиреневый туман".

Время близилось к рассвету, я возвращался

домой. Ночное небо постепенно покрывалось

светлой лазурью. Возле входа в арку я встретил

Леонида Гофтмана, одетого в повседневную

форму ЧК ОГПУ, который, по всей видимости,

возвращался со службы. Каждый раз, когда я

видел подобную форму, у меня на мгновение

останавливалось сердце. И не потому, что я что-

то совершил. Просто я понимал, что моя жизнь и

свобода зависят сугубо от внутреннего и

эмоционального состояния субъекта, носящего

такую одежду.

Гофтман выбросил окурок прямо мне под ноги,

по всей видимости, меня не заметив. Он

выглядел уставшим, на руках виднелись плохо

смытые следы крови. Скорее всего всю ночь

занимался допросами.

Мы пересеклись взглядами и, не сказав друг

другу ни слова, побрели рядом в одном

направлении. Поднявшись на третий этаж, мы

разошлись по квартирам. Меня захлестнула

обида, что мы должны ютиться в коммуне, в то

время как Гофтман живет в точно такой же

квартире совсем один. Войдя на кухню, я, в кое-

то веки, закурил. Обида отошла, ведь, в

принципе, квартира у нас просторная и нам в ней

не так уж и тесно. Соседи хорошие, а

предыдущие ее хозяева, зажиточные буржуи,

оставили квартиру в прекрасном состоянии.

Мои соседи прибывали еще в глубоком сне.

Хмельная моя голова подсказала мне

постучаться в комнату к Инне, но это был бы

чрезвычайно безрассудный и глупый поступок. Я

оглянулся на двери других комнат, было

желание с кем-нибудь пообщаться. Доктор

Блюменколь так и не выходил за эти дни, Петр

Гобченко закрывался на множество замков, он

был всегда настороже, ожидая каждую минуту

прихода ЧК. Он знал, что у них уже заведено

дело на него. Чекисты знали, что Гобченко

воевал на стороне Гетьмана Скоропатского и

сейчас состоит в политически радикальных

движениях, которые пропагандируют контр-

революционные идеи.

Тетю Соню я будить не хотел, поэтому достал из

шкафчика в своей комнате бутылку

коллекционного коньяка, выпил рюмку и

полюхнулся в постель.

Поспав несколько часов, я встал бодрый и

счастливый. Мне хотелось прыгнуть сквозь

время прямиком в сегодняшний вечер. Я умылся

и вышел в коридор, там пахло жареными

бычками. На кухне тетя Соня возилась у плиты, а

за столом сидел немой Берчик. Он носил черную

жилетку на голом теле, из которой выпирал

массивный живот. Ходили слухи, что немой

Берчик раньше состоял в " Черной кошке", но

как-то рассказал то, что рассказывать было

нельзя. За это Альфред Розенберг отрезал ему

язык и с тех пор Берчика все кличут немым. Не

знаю, правда это или нет, но душа у Берчика

была добрая. Друзей и знакомых у него не было,

зато он находил общий язык с тетей Соней. Она

болтала, без умолку, а он слушал и уплетал то,

чем она его кормила. В общем, идеальная пара.

Пройдя мимо них, я поздоровался, залпом

выпил чашку холодного кофе, и не в состоянии

больше ни секунды находиться в мерзком запахе

поджаренных бычков, пулей вылетел из

квартиры.

Во дворе стоял Леонид Гофтман в полной форме

ЧК. Держа руки за спиной, он выслушивал

бредни Ольги Вольф, среди которых были и

доносы на ненадежных, по ее мнению, соседей.

Я решил заглянуть на родной Привоз. В первых

рядах пахло свежим мясом. Мясники кромсали

мясо, рубили кости, в общем, занимались

обычной разделкой туш, но это выглядело

весьма аппетитно. Далее расположились

крестьяне, торгующие пшеном и другими

зерновыми. Я вглядывался в их усталые лица,

ходили слухи, что скоро у крестьян заберут

последнее. В овощных рядах все продавцы

почему-то меня знали. Со мной здоровались,

интересовались моими делами, явно ожидая,

что я что-то куплю. Я держался непринужденно и

не подавал виду, что у меня дыры в кармане.

Признаться, я вообще надеялся встретить меж

рядами бывших знакомых, которые бы

великодушно одолжили мне денег.

Мои надежды были тщетны, так как люди,

которых я встречал, скорее бы хотели одолжить

денег у меня. В не очень бодром расположении

духа я набрел на прилавок Цили. Она оживлённо

беседовала с соседкой.

— Почем помидоры? — спросил я.

— Две тысячи за кило. — Крикнула она, не

оборачиваясь.

— Циля, а что произошло? — После моего вопроса

она повернулась.

— О, Альфред. Для тебя 300 рублей за кило.

— То — то же.

— Ну, ты таки сам пойми, это ваше модное слово

инфляция, все такое. — Начала оправдываться

она.

— Я понимаю. Дашь в долг? — Я сделал просяще-

ехидную улыбку. Циля посмотрела недоверчиво.

— Пол кило, всего пол кило. В долг. Верну через

пару дней, обещаю. Хочу тетю Соню попросить,

чтобы сделала бычки в томате.

— Ой, ладно. — Махнула рукой Циля. — Совсем ты

меня разоришь. Я послал ей воздушный поцелуй

и завернул в другой ряд посмотреть, что там

происходит.

По мере моего приближения гудящий шум

привоза затихал. Я не сразу понял, в чем дело,

но через несколько шагов осознал. Навстречу

мне двигался с десяток слободских громил, во

главе которых шел Соломон Кацман. Ни один

человек не торговал на Привозе без его ведома

и, соответственно, каждый ему платил. На

Привозе в это время было много народа, но как

только простой гражданин замечал вдалеке

Соломона Кацмана, то сразу старался забиться в

первый попавшийся угол, лишь бы его не

заметили.

Я равнодушно встал посреди дороги и ожидал

приближения слободских громил. То, что я не

рыпаюсь, даже насторожило часть из них, ведь в

атмосфере всеобщего страха они давно уже

расслабились и не были готовы к такому. Первые

два особенно напрягались, я увидел, как один

сжимал кулаки, а второй начал рыскать рукой в

пиджаке, видимо ища пистолет.

— Альфред, ты ли это?!… — Добродушно затянул

Соломон Кацман, когда приблизился ко мне. —

Вот это наши люди! Сколько лет мои глаза тебя

не видали! — Мы крепко пожали руки, слегка

обнялись. Мы хорошо общались в детстве — я,

Шимон и Соломон. Когда мы гуляли на

Слободке, взрослые нас шутливо называли

" Троица не разлей водой". Хоть я был

мальчишкой из дворянской семьи, но никто не

знал об этом, поэтому я гармонично влился в

компанию этих двух беспризорников. Все же

интересно распорядилась судьба. Теперь я,

бывший аристократ, вынужден жить в страхе

перед ЧК. Шимон, получивший прозвище

" Кашерный," с помощью редкостного везения

торгует контрабандой. Соломон же держит пол

Одессы, конкурируя разве что с Натаном

Королем, ну и, безусловно, с мифическим

Альфредом Розенбергом.

— Какими судьбами тебя занесло в мои

скромные владения? — Иронично спросил

Соломон Кацман. Он иногда бросался, не совсем

блатными, а скорее даже литературными

фразочками, которые в свое время почерпнул от

меня. — Где ты вобше потерялся?

— Я несколько лет слонялся по Европе. —

Прискорбно сказал я. Как деньги закончились,

пришлось вернуться.

— Фарт закончился. — Надменно заявил Соломон.

— Какие планы имеешь на будущее? — Спросил он.

Я прикинул, что он может предложить мне пойти

на него работать, и сразу понял, что надо

действовать.

— Одолжи мне, пожалуйста, денег. — Попросил я.

Соломон улыбнулся и еще раз смерил меня

взглядом с ног до головы.

— Альфред, для тебя как для друга, только как для

друга, сколько угодно! Только ты ведь имеешь

знания о моих расценках возврата?

— Напомни, пожалуйста. — Я пытался вести себя

максимально вежливо.

— Тебе, только как другу, подчеркиваю: " только

как другу", два дня даю на, шобы вернуть

деньги без процентов, через два дня сумма

будет на половину выше, через неделю в два

раза, ну а дальше…

— А, понял. — Прервал я его и тут же ощутил, что

зря..Такой поступок был чересчур дерзкий с

моей стороны. — Я извиняюсь. — Попытался

вернуть все в привычное русло. — Просто я верну

все через два — три дня. — Добавил я.

— Да без базара, когда вернешь, тогда вернешь,

главное не затягивай. — Соломон сделал вид, что

он не заметил моей дерзости. — Лейба. — Он

щелкнул пальцами, один их громил протянул

ему чемодан. Соломон покопался в нем и достал

две полные пачки купюр. — Тебе хватит? —

Спросил он. Я мельком просмотрел пачки.

— Вполне. — Ответил я.

— Альфред, ты сможешь меня найти здесь

каждый день до полудня.

— Я тебя услышал. — Мы крепко пожали руки

напоследок.