Между сном и явью

Александр Титов

Максим погряз в рутине и серости, сник под неподъёмным грузом депрессии и не представлял, что может быть иначе. Счастьем он видел картинку из телевизора, а мечтой избрал пустую пародию на успех. Но случай направил его неожиданным путём. Избавиться от тягот прошлых ошибок и броситься навстречу истинному счастью. Вот только какое оно – счастье настоящее, в чём его неуловимое отличие от красочного миража? Для этого придётся найти ответы на давно мучающие вопросы и разобраться в своих чувствах. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 5. Не упусти

Остаток рабочего дня растянулся на полтора часа и долго не хотел заканчиваться. Решил измотать меня однообразием окончательно, и получалось у него это очень не плохо.

Покинув курилку, я всё же приступил к намеченному на завтра. Блуждал по клавиатуре неподатливыми пальцами и боролся с ленью. Иногда та брала верх, и я откидывался на спинку стула, тупо смотрел на часы.

Но вот скука осталась позади. Все двадцать человек в офисе взорвались гомоном голосов и шорохом пакетов, сбросили всякую усталость, взбодрились, превратились из безликих механизмов и живых людей со своими планами и желаниями. В этом порыве я не отставал от коллектива ни на секунду. Только шуршать мне было нечем. Пакетов с собой не носил, а сумка через плечо этого не умела.

Дома ждали тишина и покой, но к ним я не спешил. Зачем? Бессонница, не отступавшая до сегодняшней ночи, мешала мне нормально прогуляться. Если не по паркам и аллеям, что с моросящим дождём не принесло бы удовольствие, то по торговому центру. По длинным галереям магазинов, не покупая ничего. Это напоминало поход в музей, только вместо интересных фактов у местных экспонатов указывали стоимость. Чаще всего заоблачную, достойную центральных бутиков.

Единственное, на что я тратил деньги — это молочные коктейли. Разгуливать со стаканчиком я не мог, так что выпивал всё сразу у бара. Заодно мог с продавщицей поговорить, если та была в духе. А потом возвращался к любимому занятию.

Стеклянные витрины пестрели акциями, чтобы покупатель зашёл. А дальше всё необходимое сделают продавцы. Впихнут в руки то, что и не нужно вовсе, а затем отправят на кассу. И какими наивными здесь казались беззаботные девчонки, которые со всей решимостью попадались на уловки и шли в сети торговцев без всякого желания вырваться на волю.

Меня же не интересовала одежда и обувь, которых здесь было в изобилии. А вот сувенирные лавки, магазины с техникой, с играми и особенно с парфюмерией не позволяли пройти мимо. Как можно не рассмотреть поподробнее коллекционное издание какой-то незнакомой азиатской игры? С проработанной до мелочей тян в синей крохотной юбочке и с длинными синими косичками? Или отвернуться от глобуса-бара? Сделанного под старину из красного дерева и с пергаментного цвета картой. Или новейший планшет, превосходящий мощностью мой домашний компьютер раза в два, не разглядеть со всех сторон. Ну и, конечно, не опробовать новый одеколон, в котором кроме флакона не было ничего нового, я просто не мог. Впрочем, излюбленной классике изменения могли только навредить.

Я прилипал к витринам и долго изучал образцы, но не заходил ни в один из магазинов. Всё равно ставить некуда, играть я не любил, а подчёркивать свою несуществующую успешность запахами зрелого кипариса или белого кедра не хотел.

Всё время прогулки я чувствовал один неуловимый, манящий аромат и не мог найти, кому он принадлежал. Свежий, как летний бриз, и нежный, как утреннее летнее солнце. С лёгким послевкусием сандалового дерева. Он принадлежал кому-то столь же прекрасному, но кому? Я всматривался в лица покупателей и не видел достойных. Скучающие и увлечённые, весёлые и грустные, совсем постные и вдохновлённые. Разные, не похожие друг на друга, уникальные. Но не те.

В конце концов я потерял интерес к таинственному запаху и отправился к коктейль-бару.

Девушка за прилавком стояла незнакомая. Иначе не бывает никогда. Слишком часто меняются, увольняются. Только узнаешь о человеке хоть скудные крупицы информации, и на следующий день он уже тает в многомиллионном городе. Ему на смену приходит новый, и всё повторяется с точностью.

— Привет, — поздоровался я, и девушка механически кивнула а ответ. — Большой банановый, пожалуйста.

Продавщица ещё раз кивнула и начала смешивать коктейль.

— Вы давно здесь работаете? — попытался я её разговорить.

Но продавщица оказалась неразговорчивой. Отвечала односложно и с видом, будто я на неё кредит оформляю. А потом всучила мне стакан и дала понять, что на этом наше знакомство закончилось.

Я присмотрел местечко. Небольшой столик с двумя стульями на границе зала ожидания кинотеатра. Отсюда открывался отличный вид и на предвкушающих блокбастеры зрителей, и на выход из магазина детских игрушек. И даже на зал игровых автоматов, но там редко происходило что-то интересное.

Моё внимание долго блуждало между детьми, увлечённо изучающими новые игрушки. И почему они всегда так забавно выглядят? Вроде и не делают ничего особенного. Насупятся и глазеют на какую-нибудь маленькую гоночную машинку. Пухлыми пальчиками пробуют на ощупь, крутятся ли колёса, открываются ли двери, легко ли сломать лобовое стекло. А я сижу и умиляюсь.

Потом заметил её. Плачущую, совсем молодую девушку. Может, лет двадцати, не больше. Она сидела в одиночестве на длинном красном диване, отложив сумку в сторону. Уставилась в телефон и нервно теребила билет в кино.

Дав волю воображению, я начал гадать, что так расстроило незнакомку? От чего слёзы текут по щекам и что такого важного скрывается в небольшом прямоугольнике размером с ладонь? Мне представилось, как плохие новости приходят короткими бездушными сообщениями. Целая жизнь зависит от двух-трёх слов. Когда-то я считал, что они могут изменить всё к лучшему. Оказалось, что это ошибка. У краткости, кроме всем известного брата, есть две сестры: отчаяние и печаль. А сейчас передо мной появилось ещё одно доказательство этого родства.

Коктейль и вправду получился отвратительным. Всего пары глотков хватило, чтобы это понять и напрочь забыть обо всём остальном. Слишком мало сиропа и много молока. Вкус мороженного, конечно, всё равно оставлял приятное сливочное послевкусие, но это совсем не то, за что я платил деньги. Проще выкинуть и не мучиться.

Я встал, хотел посмотреть ещё раз на плачущую незнакомку, но она уже ушла. Осталась только сумка. В другой раз я бы прошёл мимо и внимания бы не обратил, а сейчас так жалко её стало. Мало того, что какая-то гадость довела до слёз, так ещё и сумку потеряла. Там ведь наверняка деньги, документы. Или что-то куда более важное, чем официальные бумажки.

Я осмотрелся и увидел, как быстрым шагом незнакомка шла к лифту.

— Девушка! Вы сумку забыли! — крикнул ей, но она не услышала.

Зато на мой крик повернулись все девушки, девочки, бабушки, женщины и даже некоторые мужчины, кто были рядом. Всеми сотнями глаз уставились на меня, как на подлого нарушителя их хрупкого спокойствия.

Так просто отступать я не хотел. Подхватил сумку, кинул через плечо и бросился в погоню. С трудом уворачивался от слепых прохожих, которые шли, не оглядываясь, поперёк потока. И им я тоже показался возмутителем порядка. Некоторые даже кричали в след что-то про мои глаза и их отсутствие. Кто бы говорил.

Девушка задержалась возле лифта, нажимала кнопку раз за разом, но двери не спешили открываться. Ждать было нестерпимо больно. Когда лифт так и не открылся, она развернулась и побежала на лестницу.

— Девушка! Да подожди ты! — снова крикнул я.

И опять меня услышали все, но только не она.

Такое редко бывает, но иногда судьба мне благоволит. Вот и сейчас. Только я добрался до лифта, как двери его открылись и пригласили в пустую кабину. Отказываться я не стал.

Сквозь прозрачную стенку я видел, как незнакомка семенит по ступенькам, зажав ладонью рот. Она обгоняла меня, пусть и ехал я совершенно вертикально, а ей приходилось пролёт за пролётом преодолевать ступени. Десятки ступеней. Смотреть на это было неприятно.

Колючий перезвон объявил о прибытии, и лифт открылся. Прямо передо мной пронеслась и беглянка. Выскочила через раздвижные двери.

Кричать, как я понял, было бессмысленно. Всё равно не услышит.

Я перехватил покрепче костыли и пошёл следом. Надеялся, что хоть на крыльце она остановится.

И правда. Опершись на перила, она стояла и безмолвно вздрагивала. Истерика окончательно взяла верх. Мне не хотелось вмешиваться сразу. Пусть немного успокоится. А я пока постою рядом, перекурю. Уж что-что, а это я заслужил.

Несмотря на сырой воздух и острый запах табачного дыма, я заметил и тот аромат, что безрезультатно искал на третьем этаже. Он принадлежал именно беглянке. Интересное совпадение.

Скоро девушка заметила пропажу. Испуганно осмотрелась по сторонам. Теперь уже мне пора было закончить погоню, и бычок полетел в урну. Точнее, мимо урны.

— Девушка, вы забыли сумку, — подошёл и протянул ей находку.

— О Боже! Спасибо большое! — ответила она и проверила содержимое. — Я просто… А где вы её нашли?

— Наверху, возле кинотеатра. Вы так быстро сбежали, что я еле успел вас догнать.

— Вы… — она посмотрела на мои костыли. — Мне так неловко. Простите.

— Да ничего, я всё понимаю. Проблемы?

Я говорил так мягко, как мог. Старался успокоить незнакомого человека, будто для меня она что-то значила.

И это расположило её ко мне. Она достала телефон и показала сообщение.

Странно. Ещё полчаса назад мы не подозревали о существовании друг друга, а теперь она мне так по-свойски показывала злосчастную причину своих слёз.

«Наши отношения зашли в тупик. Давай просто останемся друзьями?».

— Подлец, — поддержал я девушку.

— Хуже. Сначала, значит, бегал кругами, хвостом вилял. А потом использовал и выбросил. Такое ощущение, что меня помоями с ног до головы окатили.

— Ну и плюнь на него.

— Интересно, как?

— Слюной, наверное.

Девушка улыбнулась, хоть и грусти в её улыбке было несравнимо больше, чем радости.

— Я тоже «Двенадцать стульев» читала. Только не поможет это. Он всем расскажет про меня всякие гадости, я уверенна в этом.

— Какая разница? Это просто слова. Не давай им стать правдой, и всё будет хорошо.

— По-моему, хорошо уже никогда не будет.

— Почему? Вот смотри, дождь кончился. Уже хорошо.

— Ну причём здесь дождь вообще?

— Как это причём? Всё прояснится рано или поздно.

— Так темно же.

— И это не навсегда. Правда?

— Ты, случаем, не сектант? — она насторожилась.

— Нет. Я Максим.

— Ну, раз так, то я Валя. Приятно познакомиться.

— Симметрично.

Валя успокоилась. Вряд ли на долго. Чуть только останется одна, печаль накинется на неё с новой силой. Но пока тоска отступила, лицо прояснилось, и я смог сквозь потёкший макияж увидеть очень миленькую девушку. С курносым носиком и чистыми серыми глазами. С лисьей лукавой улыбкой и маленькой ямочкой на подбородке.

— Слушай, раз уж действительно в кой-то веке дождь перестал моросить, может, прогуляемся? Ничего такого. Просто пройдёмся по парку, поговорим. Без всяких намёков.

— Да. Наверное, можно. Не хочу домой идти.

Парк располагался рядом с торговым центром. Точнее, сам торговый центр вырос на территории, ещё лет пятнадцать назад входившей в парк. Я помню, как здесь росли вековые деревья и стояли старые расшатанные лавочки. По вспученным асфальтным дорожкам прогуливались понурые пони, а на их спинах радостно хохотали дети.

Мы перешли парковку и проникли в рощу, наполненную многочисленными фонарями и утопающую в их свете.

Осень широкими мазками окрасила деревья. Оранжевыми, красными цветами и всеми их оттенками. До каждого листика добралась она своей студёной кистью, каждую ветвь превратила в застывший пожар. Картина эта поражала размахом, но век её слишком короток. Природа изменчива и полотна свои не сохраняет надолго, а пожару в кронах отводится совсем немного времени. Несколько дней и потухнет, обрушится на сырую землю листопадом. А голые деревья останутся стоять скелетами лета. Будут коробить тяжёлое низкое небо, отгонять его прочь. И к солнцу они будут первыми с немой мольбой о тепле.

Мы шли по пустынной аллее, и нам встречались только влажные лавки. Никто кроме нас не верил, что дождь прекратился совсем. Они не спешили увидеть осень в самом ярком своём наряде. Ну и пусть. Уединение давало нам смелости говорить, не стесняясь.

— Мы вчера с ним встречались, и было всё прекрасно, а сегодня он меня бросает. Это нормально? — Валя не могла отстраниться от этой темы, продолжала искать в ней подводные камни и причину, почему поток вдруг окрасился чёрным.

— Валь, я в отношениях не силён. Но ведь подонки встречаются всегда и везде. Они такие. Маскируются под нормальных людей. Под друзей даже. И ждут самого подходящего момента выпустить свою сущность наружу.

— И это всегда как удар под дых?

— Разве может быть по-другому? Кто-то бьёт, а кто-то руку протягивает. Главное — не замыкаться в себе. В конце концов, не был же он первым, кто тебя бросил?

— Нет, не был. Но как-то от этого не легче. Он ведь казался таким удивительным, таким своим. Разве можно это сыграть настолько правдоподобно? Я просто не хочу в это верить.

— Неужели он тебе так дорог?

— Теперь уже нет.

— А раньше?

— Даже не знаю. Я думала, что мы любим друг друга. Думала, что это если не навсегда, то очень надолго. Наверное, я, как наивная дурочка, несу полную чушь, но что я должна была думать? Он ведь комплиментами засыпал, цветы на каждое свидание дарил.

— Скажи, а ты помнишь свою первую любовь?

— Эм… а это здесь причём?

— Просто интересно.

— Ну, допустим, помню, — Валя сбавила шаг.

Я не мог её винить. На её месте я бы за каждым словом даже самых близких людей искал бы подвох. Но мне хотелось увести от трагедии сегодняшнего вечера, а для этого требовалось невероятно мощное воспоминание. И одновременно с тем слишком старое, чтобы вызывать боль.

— А когда она закончилась ты помнишь?

— Конечно.

— И что? Ты тогда не переживала?

— Мы друзьями расстались.

— Друзьями, говоришь? А часто вы потом хотя бы просто разговаривали?

— Ни разу. Он в другой школе учился, и мы даже на улице не встречались.

— Так ведь друзья не поступают. А кто предложил это?

— Я… — не договорив, Валя задумалась, а затем протянула так озадаченно, будто только сейчас поняла давно уже всем известную истину: — Бли-ин. Он ведь, наверное, так же офигел от жизни. Я как-то и не думала раньше.

— Как его звали то хоть.

— Лёша. Блин. Может, позвонить ему?

— Зачем?

— Ну, просто поговорить.

— И что ты скажешь? «Привет, как дела? Ты меня ещё помнишь?».

— А почему нет?

— Вот если этот козёл, который сегодня тебя кинул, объявится через пару лет, как ни в чём не бывало, что ты будешь делать?

— Ну, Лёше-то я жизнь не ломала.

— А почему вы расстались?

— Потому что он был совсем как ребёнок. Безответственный до ужаса. Вечно с кем-то дрался, из дома убегал.

— Разве девочкам не нравятся такие хулиганы?

— Нравятся, — Валя глубоко вздохнула. — Не знаю. Смотри, тир ещё работает. Давай постреляем?.

Мы дошли до круга в центре парка. По выходным и праздничным дням здесь находился самый эпицентр. Толпы людей, кто пешком, кто на самокатах и роликах, палатки с напитками и закусками, с прокатом всякой всячины, с сувенирами по заоблачным ценам. И на особом месте, сколько я себя помню, стояла небольшая будка с тремя синими буквами на крыше. «ТИР». И сидел в нём неизменный дедушка. Я не знаю, был ли он когда-нибудь молодой, наверняка был, но даже в первый мой визит сюда он уже обзавёлся густой седой бородой и круглыми очками в тонкой оправе. Его звали Тихоном. Мы не были знакомы, но он являлся такой же достопримечательностью, как и сам парк.

Так и сегодня, несмотря на осеннюю слякоть и поздний вечер, дед Тихон сидел на своём посту, читал газету «Правда», жевал в зубах папиросу без фильтра. Каждую вторую новость он просматривал, несогласно покачивая головой. Каждую третью огорчённо цокал языком. То ли с журналистами не соглашался, то ли события казались ему вопиющим беспределом, но последовательность сохранялась так же неизменно, год от года.

— Здравствуйте, нам бы пострелять, — звонко приветствовала его Валя, когда мы подошли.

— Ага, эт можно.

Дед Тихон дочитал новость, встал, вынул из-под прилавка винтовку и крышку с десятью пульками.

— Это, значить, десять выстрелов сто рублей. Вот. У нас давеч призы появились. Слыхали о таком? Вот. Выбьете семь, и вам плюшевая игрушка маленькая. Вон тама они на полке, — он махнул, не глядя, в сторону полки. Ассортимент скудный, дешёвый, но награда есть награда. — А за десятку, значить, вон енту здоровую дуру получите.

Дурой дед Тихон назвал панду размером с упитанного пятилетнего ребёнка. Она с трудом помещалась на полке и одной ногой уже почти убежала. Игрушка красивая, но куда её девать? Разве что вместо подушки использовать.

— Ну так чаво? Кавалер будет стрелять? Или дама сама попробует? — спросил дед Тихон и зарядил винтовку. Испытующе посмотрел на меня, но я отрицательно замотал головой.

— Не, пусть дама сама эти ваши мельницы расстреливает. Я в них ни в жизнь не попаду

— Как знаете, как знаете.

Валя улыбнулась, взяла оружие, умело приложила к плечу. Старик понял всё ещё до того, как она открыла огонь. Глаз намётанный, опытный. Ей даже целиться особо не требовалось. Перезарядила, вскинула, спустила курок и одной фигуркой меньше.

— Профэссионалы, значиться? — с прищуром произнёс дед Тихон, когда патроны кончились, и панда обрела нового владельца.

— Я тут ни при чем. Это всё она, — поспешно оправдался я.

— КМС по стрельбе, — гордо и коротко пояснила Валя.

— Держи её крепче, парень. Такие девчата на дороге не валяются, как говориться, — посоветовал мне старик.

— Мы не встречаемся. Просто знакомые.

— Очень зря. Я б на твоём месте даж и не спрашивал. Хвать её под мышку, да в ЗАГС, пока не оклемалась.

— А своё жену вы так же затащили, не спросив? — возмутилась Валя.

— Э-э не. Эт она меня так затащила. Мы тогда всю ночь по Москве гуляли, а утром она меня так, невзначай, привела к Грибоедовскому и говорит, дескать, зайти бы не мешало. А я как-то и не против был.

— И что? Жалели потом? Развелись?

— Ага, как же, разведёшься с ней. Чуть токмо скандал какой, а она с пирожками своими. Ну какой там развестись? Как зовусь-то забываю. А ты говоришь.

Дед Тихон переложил игрушку на прилавок, и Валя со странной, как по мне, радостью в глазах приняла её. С такой искренней, лучистой радостью, на которую способны разве что дети. Какая польза от этой плюшевой поделки? Симпатичная — да, но на этом все достоинства заканчиваются. Будь победителем я, непременно отказался бы.

Я рассчитался. Не мог позволить Вале платить за себя, пусть и были мы едва знакомы, и ни о каком свидании даже речи не шло.

— Совсем старый сдаёт, — в шутку сказал я, когда мы отошли. Молчание затянулось, и его требовалось поскорее разбавить.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, поженил уже нас. Бред же.

— Думаешь? Он ведь не подумал, что между нами ничего нет. Как видел, так и говорил.

Я не нашёл, что ответить. Слишком не понятно, согласна ли она с Тихоном. Да я и сам не мог ответить, нужны ли мне сейчас какие-то отношения. Одной Тани в ночных кошмарах хватит, чтобы выбить из равновесия. А если ещё и наяву что-то начнётся, вряд ли останутся силы на карьеру.

— Не бери в голову. Я же только размышляю, — Валя по-дружески толкнула меня локтем.

— А я и не беру. Просто задумался.

— О чём?

— Так, проблема есть. На личном фронте, можно сказать.

— Выкладывай, что за проблема?

— Это долгая история.

— Нормально ты обо мне думаешь. Я, получается, могу тебе на козлов своих жаловаться, а мне ты свои проблемы рассказать стесняешься. Выкладывай, говорю.

После стрельбы она изменилась. Между нами уже не существовало никаких преград, будто знакомы мы были не первый год. Она не стеснялась спрашивать о личном, а я не видел причин отказать в ответе.

— Да я даже не знаю, как это рассказывать. Видишь ли, мне сегодня сон приснился. Об одной девушке, которую я долгое время любил. Правда любил. Но она меня… я даже не знаю, что это было. Я признался ей, а она не ответила и больше со мной не разговаривала.

— Ну, значит, она тебя просто отшила.

— В том-то и дело, что я сомневаюсь. Отшила ли, или там было нечто другое. Мы ведь были очень близки.

— Значит, только ты так думал. Знаешь, сколько раз я парней так отшивала?

— А среди них были друзья, с которыми ты проводила большинство свободного времени?

— Нет.

— Всё было бы не так сложно, если бы я мог о ней забыть так же просто, как и она обо мне, — печально заключил я.

Но Валя неожиданно вывернула мою фразу наизнанку:

— С чего ты решил, что она о тебе забыла?

— Так ведь игнорировала до последнего дня. Разве это значит что-то другое?

— Хм… Прости, что спрашиваю, это очень глупо и всё такое…

Она замолчала, ожидая разрешения.

— Говори, не обижусь.

— А ты, когда признавался, уже был с костылями? Прости. Чувствую себя ужасно, но всё-таки может, причина именно в этом?

— Может быть. Костылями я тогда не пользовался, но ходил очень плохо. Да и руки… Ну, ты поняла. Может быть, ты и права.

— Если так, то она дура, — резко и отрывисто произнесла Валя.

— Не говори так! Ты её совсем не знаешь.

— И что? Если она не увидела, что у тебя внутри, а смотрела только на внешность, то она дура. И знать её мне не хотелось бы.

— Послушай, ведь ты и меня совсем не знаешь. Может, я подлец, каких ещё поискать надо.

— Не думаю.

— Почему? Я в институте был отвратительным человеком. Может, и сейчас таким же остался. Злобным, замкнутым.

— Плохой человек никогда не подумает, что поступает плохо. Для него всё правильно, просто потому, что так поступает он сам, и по-другому быть не может.

Я остановился и посмотрел ей прямо в глаза. Такие взрослые мысли прятались за детской наивностью. Не подумал бы никогда, что буду открываться едва знакомому человеку, а она меня будет утешать единственно верными словами. Захотелось поцеловать её, чтобы стать ещё ближе, но я не решился. Зачем испытывать случай, если и так всё хорошо складывается?

— Я замёрзла, честно говоря. Пойдём к остановке?

Валя сменила тему и я поблагодарил её про себя.

— Хорошо. Ты далеко живёшь?

— А ты хочешь проводить? — она усмехнулась. — Тут пять остановок на автобусе. Можно и пешком, но панда промокнет.

— Тяжёлая, наверное? Я бы помог…

— Всё нормально. Правда. А вот то, что дождь снова начинается, не очень приятно.

И правда, не успела она это сказать, как на голову мне упала первая капля. Холодная, едва не ледяная. Потом вторая, третья и вот дождь уже лил с новой силой. Не та изморось, что несколько дней подряд мучила город. На этот раз всё было по-взрослому.

Мы ускорились, но всё равно через считанные минуты промокли до нитки. Несчастная панда набухла, отяжелела, и Валя то и дело перехватывала её поудобнее.

Остановка находилась возле входа в парк. На ней собрались все, кто не успел добежать до торгового центра и надеялся на быстрое окончания дождя.

— Надолго зарядил, — пробубнил я, когда мы оказались под крышей.

Говорил громко, чтобы все слышали. Думал, получится убедить уйти тех, кто не ради автобуса здесь прятался. Не получилось. На меня посмотрело несколько человек. Одни с осуждением, отрицая очевидное, другие поддерживали. Но никто так и не двинулся с места. А мы с Валей, тесно прижавшись друг к другу, притёрлись с краю.

Я чувствовал тепло её тела. В прохладе осенней непогоды оно слишком просто проникало сквозь нашу одежду. Через силу сдерживался, чтобы не посмотреть вниз. Промокшая блузка стала прозрачной и легко выдавала напоказ очертания грудей. Сама же Валя делала вид, будто не замечает моего смущения. Не могла же она действительно не увидеть, как я неожиданно переменился в лице, затих.

Автобус показался скоро, но через вечерний затор он с трудом преодолевал метр за метром. Пусть и ехал по выделенной линии, никого это не волновало.

Только спустя четверть часа автобус добрался до нас и с облегченным уханьем распахнул двери. Пассажиры, толкаясь и пихаясь, повалили наружу. А потом новые так же остервенело стали прорываться внутрь.

Валя ждала до последнего. Выжидающе смотрела на меня и не говорила ни слова.

— Может, как-нибудь встретимся? — спросил я.

Почему нет? Мне она понравилась. С ней было легко и приятно. Да и прогулка по парку сама по себе больше напоминала свидание. Почему нет? В конце концов, я ничего не терял, а допускать старые ошибки хотелось меньше всего.

— Да, хорошо.

— Давай тогда я телефон твой запишу?

Она продиктовала. Одним контактом в моей скудной телефонной книжке стало больше.

— Ну всё, я пойду. А то без меня уедут. Спасибо большое.

— За что?

Она улыбнулась, поцеловала меня в щеку, но не ответила. Может за сумку. А может за что-то такое, чего я не заметил. В любом случае, настроение моё резко поднялось до недостижимых вершин.

Дома я сразу забрался в тёплый душ, потом разогрел готовый ужин и заварил чаю. Включил любимую передачу про дома знаменитостей.

Сегодня речь шла о неизвестном мне репере. Особняк его стоил десяток миллионов и имел внушительный гараж на двадцать невероятно дорогих автомобилей. Спорткары, мускульная классика, раритет из довоенной эпохи. Оказался там и сделанный на заказ байк, но как сочетался в одном лице гангстер-репер и байкер, я не понимал.

Дальше оператор проник в спальню с кроватью королевского размера. Тут репер пригласил двух девушек в купальниках и с похотливой улыбкой заявил, что скоро продолжит экскурсию.

Началась реклама.

Я с удивлением поймал себя на мысли, что не желаю такого дворца. Меня впервые за долгое время не увлекала с головой роскошь, а от доведённых умелыми хирургами до идеала красавиц и вовсе пропадал аппетит. Странно. Всё как всегда, а тошно. И ведь серия не новая, видел я её уже не раз. Но тогда мне нравилось всё, а теперь смотрел с безразличием. Точно так же, как и на вертлявых девчонок с тампонами из рекламы месячных. Или что они там рекламировали?

Хотелось душевного фильма, романтичного, с хорошим концом и трогательной кульминацией. Такого, чтобы окунуться после него в сновидение и увидеть… Валю? Или всё-таки Таню? Только этого мне не хватало.

Я так привык к размеренному одиночеству, привык удовлетворять себя жвачкой. Порнографией для тела, блокбастерами для души. Привык питать свою мечту картинками из чьей-то богатой жизни. Сколько всего рухнет, если я вдруг изменю хоть малейшую деталь? Как карточный домик распадётся, если вытащить один единственный элемент.

Конец рекламы я так и не дождался. Выключил телевизор, но в тишине не остался. За стеной распевали песню про какого-то Сизого и как он полетел по лагерям. В два голоса. И я порадовался, что Лариса всё же помирилась с Андреем. Отметил это последними глотками чая, вымыл чашку.

Пора спать.

Предвкушал. Надеялся. Радовался

Выпил таблетку и выключил свет.

Темнота. Потолок. И редкие отсветы автомобильных фар на белом потолке.

На голубом потолке.

И не фары это, а солнца свет…