Крик болотной птицы

Александр Тамоников (2024)

Самые интересные романы о сталинском спецназе — СМЕРШе. 1944 год. В концлагере под белорусским городом Астаповичи действует разведшкола абвера. Туда под видом предателей внедрены наши агенты — офицеры СМЕРШа Петр Стариков и Евдоким Лысухин. Завоевав доверие руководства школы, офицеры приступают к формированию диверсионных групп из числа советских военнопленных. По сути, смершевцы организовывают для наших массовые побеги под прикрытием. Однако гитлеровцы внезапно заподозрили неладное. Контрразведчики понимают, что близки к разоблачению. Они готовятся дать последний бой, не подозревая, где притаилась настоящая угроза… «Смерть шпионам!» (СМЕРШ) — это короткое и беспощадное название носило особое подразделение НКВД, подчинявшееся И. Сталину. Созданное в годы войны, оно состояло из проверенных в бою, честных и бесстрашных офицеров Красной Армии. СМЕРШа боялись все — и фашистские лазутчики, готовящие диверсии в наших боевых порядках, и гитлеровские приспешники, действующие в глубоком советском тылу. Враг знал: если на его след напали бойцы сталинского спецназа, справедливого и скорого суда не избежать. Романы серии «СМЕРШ — спецназ Сталина» — это каждый раз увлекательный динамичный сюжет и новые исторические знания, это экшен, написанный простым и понятным языком.

Глава 4

Операция, которую задумало и в общих чертах разработало руководство Смерша, и впрямь была уникальной. Ничего подобного советские органы разведки еще не проводили. Ничего похожего не проводил и Смерш — уже потому, что и существовал он всего ничего — чуть больше месяца.

Суть операции заключалась в следующем. Двум сотрудникам Смерша — Старикову и Лысухину — предстояло разыграть предельно рискованную постановку — сдаться в плен фашистам. Причем не просто сдаться, а угодить при этом в концлагерь, расположенный в Астаповичах. А попав в лагерь, начать немедленно действовать без чьей-либо помощи, рискуя при этом в любую минуту оказаться разоблаченными. Ну а коль разоблаченными, то и… Впрочем, о том, что должно было последовать далее, можно было и не говорить, ибо и так все было понятно.

Что именно должны были делать Стариков и Лысухин, оказавшись в концлагере в качестве военнопленных? А вот что: они должны были помочь другим узникам выбраться из лагеря. Спасти их, сделать так, чтобы в дальнейшем они могли оказаться полезными Родине. Но это — по самому большому счету. Если же говорить конкретнее, то Стариков и Лысухин должны сделать так, чтобы ни один каратель не поднял оружие на партизан, а тем более — на мирных советских граждан, которые проживают на оккупированных территориях. И чтобы — ни один диверсант, оказавшись в советском тылу, не причинил никакого вреда людям.

Как это сделать? Вот в этом-то и заключалась основная цель операции. Конкретных рекомендаций на этот счет быть не могло, были лишь общие мысли и предположения. Суть их заключалась в следующем. Все узники концлагеря — хоть бойцы Красной Армии, угодившие в плен, хоть партизаны, хоть подпольщики, хоть кто-то иной — это граждане Советского Союза. И если им предоставить возможность вступить в борьбу с фашистскими захватчиками, они непременно это сделают, даже находясь в концлагере. Вполне вероятно, что не все, ибо, понятное дело, разные люди бывают среди советских граждан. Но большинство — ухватится за такую спасительную соломинку. Быть того не может, чтобы не ухватились.

Как этого добиться? Конечно, организовать в концлагере настоящий боевой отряд — дело практически безнадежное. Для этого нужно будет оружие, а где его взять? Отнять оружие у фашистов — дело сложное. Пойти на врага с голыми руками? Много ли навоюешь голыми руками? Война голыми руками в концлагере — это напрасная и непростительная погибель узников.

Нет, тут нужно будет действовать тоньше. Как именно? А вот как. Когда Стариков и Лысухин попадут в концлагерь, они должны будут во что бы то ни стало убедить фашистов в своей ценности и, как следствие, возможной полезности. Как это сделать? Тут, конечно, нужна тщательно продуманная легенда. Точнее сказать, две легенды — одна для Старикова, а другая для Лысухина. Но легенды — это еще только половина дела. Другая половина дела — нужно постараться убедить фашистов, что легенды эти — подлинные, а сами Стариков и Лысухин — люди, которые могут быть фашистам полезны. Вот тут-то и пригодится та самая импровизация, за которую так ратовал капитан Лысухин. Да-да, именно импровизация, потому что невозможно предвидеть, как именно поведут себя фашисты, а значит, невозможно дать какие-то конкретные советы Старикову и Лысухину. Если удастся убедить фашистов в том, что легенды и намерение с ними сотрудничать настоящие, первую часть задачи можно будет считать выполненной.

А дальше предстоит вторая часть задачи. Дальше Стариков должен во что бы ни стало получить доступ к формированию карательных отрядов. А Лысухин — постараться попасть в школу диверсантов. Или наоборот, это уж как получится. И необходимо развернуть в лагере агитационную деятельность, суть которой должна заключаться в следующем: узники не должны отказываться от зачисления в карательные отряды и диверсионную школу; наоборот, они должны туда стремиться изо всех сил.

Для чего? А вот для чего. Оказавшись в карательном отряде или диверсионной школе, узники рано или поздно покинут стены концлагеря, чтобы приступить к выполнению определенных задач — карательных акций и всяческих диверсий. При этом и каратели, и диверсанты будут при оружии, и это замечательно! А очутившись за пределами лагеря, ни каратели, ни диверсанты не станут выполнять порученных им задач, а тотчас же сдадутся партизанам или, если случится, красноармейским регулярным частям. А если по каким-то причинам будет невозможно ни то ни другое, то карательное или диверсионное подразделение с легкостью сможет превратиться в самостоятельный партизанский отряд. Вот тут-то и пригодится оружие.

Конечно, все это было красивой и стройной теорией, а вот как оно будет на практике? Там-то, без сомнения, будут самые невероятные сложности, из которых Старикову и Лысухину придется выпутываться все тем же путем импровизации. А иначе — никак.

— А если партизаны или, скажем, наши солдаты не поверят тем карателям или диверсантам? — усомнился Лысухин. — И перестреляют их как куропаток? Между прочим, десять к одному, что не поверят. С какой стати они должны им верить? Проще — перестрелять.

— Надо сделать так, чтобы поверили, — сказал человек в маскировочной одежде.

— Первомайскую песенку им спеть хором, что ли? — иронично спросил Лысухин. — Так ведь все равно не поверят. Песенки могут петь и фашисты. Доводилось мне слышать…

— Пароль, — отозвался молчавший до сей поры Стариков. — Нужен пароль. Такой, чтобы его знали и партизаны, и наши солдаты, и, конечно, диверсанты с карателями. Тогда, я думаю, никто никого не перестреляет.

— Да, пароль, — согласился человек в маскировочной одежде. — Что ж, давайте прямо сейчас его и придумаем.

И мужчина выжидательно взглянул на Лысухина.

— Это нам запросто, — ответил Лысухин. — Сейчас изобразим.

Лысухин откинулся на спинку скамьи, на которой сидел, и стал смотреть на потолок, напевая при этом слова шальной, бесшабашной песенки: «Иволга — птица залетная, иволга — птица любви, ты мне под песенку иволги…» Пел и размышлял он недолго.

— Вот — придумал! — радостно крикнул он. — Привет от иволги — чем не пароль? По-моему, очень даже замечательный пароль. Диверсанты, значит, крикнут этот пароль, а наши бойцы в ответ скажут отзыв. Допустим такой: «Иволги здесь не водятся». И все будет в порядке! Главное — запомнить легко и пароль, и отзыв. Да и к тому же красиво. Привет от иволги, а? От такого пароля веет мирной жизнью и женщиной. В конце концов, за что мы воюем? За мирную жизнь и женщин — разве не так?

На это ни полковник Корчагин, ни мужчина в маскировочной одежде ничего не ответили. Мужчина взглянул на Старикова. Тот перехватил его взгляд и едва заметно кивнул.

— Что ж, пускай будет привет от иволги, — сказал мужчина. — Отзыв тоже сгодится. А заодно это будут и ваши позывные. Значит, Стариков — иволга один, а Лысухин — иволга два. Товарищ капитан, вы не возражаете?

— Ничуть, — отозвался Лысухин. — Но у меня имеется вопрос. Ладно — наши солдаты, но каким таким образом узнают пароль далекие партизаны?

— Ну, это уже наша забота, — ответил мужчина. — Теперь поговорим о ваших легендах. Вот что мы предлагаем…

* * *

Разговор о легендах и обсуждение всех нюансов, связанных с таким тонким делом, занял немало времени и всех изрядно утомил. Когда с легендами было покончено, полковник Корчагин предложил сделать перерыв.

— А и вправду! — согласился Лысухин. — А то у меня от всех этих премудростей просто голова кругом! А ведь еще, чувствую, это не весь разговор. Далеко не весь! Хотя бы потому, что у меня имеется целая куча всяких вопросов…

Выйдя из помещения, Стариков молча отошел в сторонку и закурил. Лысухин подошел к нему.

— К тебе, — сказал Лысухин Старикову, — у меня имеется индивидуальный вопрос. Как ты думаешь, по какой такой причине на это дело выбрали именно нас с тобой? Ведь должна же, я так думаю, быть причина. Этот замаскированный дядька, мыслится мне, дюже умный. А умные люди без причины ничего не делают. Ну так отчего именно мы с тобой?

— Единство и борьба противоположностей, — не сразу ответил Стариков.

— Чего? — не понял Лысухин.

— Разные мы с тобой, вот чего, — пояснил Стариков. — Оттого именно нас и выбрали. Что-то лучше получится у тебя, что-то — у меня. А вместе — готовая картина. А вот если бы мы с тобой были одинаковы, то картина получилась бы неполной. По крайней мере, мне это так представляется.

— Вот оно что, — в задумчивости вымолвил Лысухин. — А ведь и вправду… Ну, я же говорю, что тот замаскированный дядька — человек шибко умный. А я — отправил его в пешую прогулку по маршруту… А с другой-то стороны — как и не отправить, коль тебе предлагают такое свинство. Сдаться добровольно в плен, понимаешь ли!..

Они помолчали. Вечерело. Был май месяц, можно сказать, самый исход весны. Но безрадостной и квелой была весна в сорок третьем году. По крайней мере — в тех краях, которые на штабных оперативных картах значились как подступы к Белоруссии.

— Ты боишься? — спросил Лысухин.

— Чего именно? — глядя куда-то вдаль, уточнил Стариков.

— Ну, того, что нам с тобой предстоит. Как-никак — фашистский плен… Мало ли? Нет, оно, конечно: коль такое дело, то я готов. Правильно говорит тот замаскированный дядька: война — она бывает разной. Но видеть вблизи фашистские рожи… Мало того, кланяться им, подчиняться, заглядывать в их подлые глаза… А ведь придется! Вот чего я опасаюсь! Опасаюсь, что не выдержу и вцеплюсь зубами в какую-нибудь фашистскую глотку. Ты-то сам этого не опасаешься?

— Мне кажется, что на войне следует опасаться только одного — пули, — пожал плечами Стариков. — Потому что пуля невидима. От нее невозможно уклониться. Коль уж она в тебя летит, то и прилетит. А фашистская рожа перед глазами — что ж? На фашиста можно и не смотреть, его можно и перехитрить, и убить… Тут все зависит от тебя самого. А вот пуля… в этом случае все зависит не от тебя, а от нее.

— Будем считать, что ты меня наполовину успокоил, — усмехнулся Лысухин. — Что ж, пойдем совещаться дальше. Вот — полковник уже машет нам рукой.

* * *

Дальше обсуждали, пожалуй, самый сложный момент — каким таким хитрым и ловким способом Старикову и Лысухину сдаться в плен.

— На этот счет у нас имеется вот какое предложение, — сказал мужчина в маскировочной одежде. — Мы переправляем вас в партизанский отряд, действующий неподалеку от Астаповичей. Кто вы на самом деле такие — будет знать лишь командир отряда, и больше никто. Далее все просто. Во время стычки с фашистами вы изыскиваете возможность, чтобы сдаться в плен.

— Да уж, просто! — проворчал Лысухин. — Уж так просто, что проще и не бывает! Прямо как на колхозном сеновале с передовой трактористкой после того, как она слезла с трибуны!

— Конечно, всех моментов предвидеть невозможно, — согласился мужчина. — Но — план именно такой. Не думаю, что фашисты захотят отправить вас в какие-нибудь дальние дали. С вашими легендами вам самое место в концлагере в Астаповичах. На то и весь расчет.

— Как мы попадем в партизанский отряд? — спросил Стариков.

— На самолете, — ответил Корчагин. — Он вас и доставит прямо на место.

— Что, прыгать с парашютом? — весело удивился Лысухин. — Всю жизнь мечтал! С самого детства! И вот скоро моя мечта осуществится! Ура. — Последнее слово Лысухин произнес нарочито безрадостным тоном.

— Что, никогда не приходилось прыгать с парашютом? — едва заметно усмехнулся мужчина в маскировочной одежде.

— Это мне-то? — разыграл удивление Лысухин. — С чем только я не прыгал! И с парашютом, и без парашюта… Не о себе я беспокоюсь, а о нем. — Он указал на Старикова. — Он у нас — человек интеллигентный, а интеллигенция с парашютами не прыгает. А сам-то я прыгну за милую душу!

— Никаких прыжков с парашютами не будет, — сказал Корчагин. — Самолет аккуратно приземлится на лесную полянку, высадит вас, заберет раненых и отбудет в обратном направлении. Вот и все.

— Жаль, коль оно и вправду будет так! — поник головой Лысухин. — А то я бы прыгнул…

Полковник на такой пассаж ничего не ответил, лишь пожевал губами: похоже было, он уже отчасти привык к общению с такой сумбурной личностью, как капитан Евдоким Лысухин.

— Хочу уточнить два важных момента, — сказал мужчина в маскировочной одежде. — Момент первый: сдаваться в плен вы будете не в самой первой стычке с фашистами, и даже не во второй и не в третьей. А, скажем, в четвертой или пятой. Иначе — все будет выглядеть подозрительно. Не успели, мол, появиться в отряде, как уже сдались.

— А откуда фашисты смогут узнать, когда именно мы появились в отряде? — не понял Лысухин.

— Скорее всего, узнают, и очень скоро, — вздохнул мужчина в маскировочной одежде. — Найдутся желающие им доложить…

— Понятно, — скривился Лысухин.

— И момент второй. Оказавшись в лагере, напирайте на то, что вы друг друга не знаете. Точнее сказать, познакомились друг с другом лишь перед самой отправкой в отряд. Долгое знакомство также будет выглядеть подозрительно.

— Но и короткое — тоже, — сказал Стариков.

— Не понял, — удивленно посмотрел на него мужчина в маскировочной одежде.

— Ну, как же, — пожал плечами Стариков. — Едва только познакомились — и тотчас же решили сдаться. Подозрительно… Совместная сдача в плен — дело тонкое. С малознакомым человеком на пару в плен не сдаются…

— А ведь и вправду. — Мужчина посмотрел на полковника Корчагина. — Вот этого-то мы и не учли. Но как же тогда быть?

— А давайте сделаем так! — после короткого раздумья произнес Лысухин и даже радостно заулыбался — так ему, должно быть, понравилась пришедшая в голову мысль. — Я — сознательно сдаюсь в плен, а его, — он указал на Старикова, — волоку с собой в качестве ценного трофея. Ну, чтобы мне, значит, было больше доверия у фашистов. Оказавшись в плену, я с радостью соглашаюсь сотрудничать с этими паразитами фашистами. Он же, — Лысухин еще раз указал на Старикова, — вначале сопротивляется и брыкается, но затем также соглашается на сотрудничество. Дескать, раз уж угодил в такую передрягу, то куда деваться, человек живет единожды, ну и все такое прочее. И уж тогда-то, я думаю, у господ фашистов не будет оснований подозревать ни меня, ни его. — И Лысухин в третий раз указал на Старикова. — Как вам такая идея? По-моему — неплохая идейка. Может, даже — единственно возможная в такой-то ситуации.

После таких слов воцарилось всеобщее молчание. Идея и впрямь стоила того, чтобы ее как следует обдумать. Тем более что Лысухин стопроцентно был прав в одном — никакой другой идеи ни у кого не имелось.

— Что вы думаете? — Мужчина в маскировочной одежде глянул на Старикова.

— По-моему, подходяще, — ответил Стариков. — Конечно, здесь очень сильно отдает авантюризмом, но ведь и вся наша операция, если разобраться, авантюра. Так что — почему бы и нет?

— Ну, хорошо. — Корчагин в раздумье потер лоб. — Допустим… Но ведь все это пока одна только идея. Никакой конкретности. Надо бы подумать о деталях.

— Да какие уж тут детали? — не согласился мужчина в маскировочной одежде. — Это в театре — сценарий, детали и все такое прочее. А там — не театр, а война, настоящий риск и ничего переиграть нельзя. И предусмотреть тоже ничего нельзя. А потому вся надежда на сообразительность товарища Старикова и товарища Лысухина. Иначе говоря, на импровизацию. Я правильно говорю, товарищ капитан? — Мужчина внимательно взглянул на Лысухина.

— Справимся, — беспечным тоном ответил Лысухин.

Стариков и вовсе ничего не сказал, но по всему было видно, что он согласен с Лысухиным.

— Что ж, — вздохнул Корчагин. — С этой частью задачи все более-менее понятно. Итак, допустим, что все прошло гладко и вы оказались у фашистов в плену. И тогда-то ваша главная задача — убедить фашистов в своей ценности и полезности. Ну, то есть, что вы — не просто сами по себе офицеры Красной Армии, а… — Полковник многозначительно пошевелил пальцами и посмотрел на мужчину в маскировочной одежде.

— Да, — подтвердил мужчина. — Но об этом мы говорили предостаточно, а потому повторяться не будем. Скажу лишь, что и здесь очень многое зависит от вашей выдержки, вашего мужества и…

— Импровизации, — улыбнулся Лысухин.

— И от нее тоже. — Мужчина в маскировочной одежде скупо улыбнулся в ответ. — Ну а попав в плен, вам изо всех сил нужно постараться угодить в лагерь в Астаповичах. И там — начать действовать. Как именно действовать? Как получится. Подбирать единомышленников. Убеждать карателей, чтобы они, как только окажутся вне лагеря, тотчас же начинали искать встречи с партизанами. Или, если по каким-то причинам это будет невозможно, сами становились партизанами. Это что касается именно карателей. А вот диверсанты, которые окажутся в нашем тылу, должны тотчас же изыскать возможность сдаться нашим воинским частям, либо милиции, либо НКВД.

— Побоятся, должно быть… — покрутил головой Лысухин. — Немцы — они ведь тоже не дураки. Думаю, что прежде чем сделать из пленных солдатиков карателей или диверсантов, они настолько задурят им головы, что… — Лысухин махнул рукой. — Скажут: теперь вам возврата нет, теперь вас никто не простит, а коль попадетесь, то сразу к стенке. Ну, или что-то в этом роде. Боюсь, что поверит народишко… А коль поверит, то и сдаваться не пожелает.

— Кто-то, может, и поверит, — возразил мужчина в маскировочной одежде, — а другие — поверят вам.

— Тут многое будет зависеть от того, какими словами и оборотами вы их будете агитировать, — дополнил полковник Корчагин. — Немцы, конечно, будут агитировать, но и вы — тоже. Тут уж кто кого переагитирует.

— Ну, тогда всё в порядке! — Лысухин улыбнулся озорной улыбкой. — Уж в чем в чем, а в плане агитации мне просто-таки нет равных! Помню, до войны наша боевая часть шефствовала над одним колхозом. И трудилась в том колхозе одна передовая трактористка… Уж как я ее агитировал — куда там карателям и диверсантам! И, представьте себе, сагитировал.

— Товарищ Лысухин, — сдерживая улыбку, сказал Корчагин. — Дело, о котором мы сейчас говорим, серьезное. Поэтому хотелось бы, чтобы и мы все так же были серьезными.

— А я сейчас такой серьезный, что дальше некуда, — ответил Лысухин. — Это просто у меня такое представление о серьезности. Так, значит, я ее выражаю, свою серьезность.

— Как долго мы должны быть в том лагере? — спросил Стариков. — И каким способом мы сможем из него выбраться?

— В идеале — до той поры, пока Красная Армия не освободит Белоруссию. Хотя, конечно, сейчас никто из нас не знает, когда произойдет этот долгожданный момент. Ну а по сути — как получится. Сами понимаете: чем дольше вы будете оставаться в лагере, тем больше людей будет спасено. И наших пленных, и гражданских.

— Что касается того, как вам, в случае чего, покинуть лагерь, — продолжил мужчина в маскировочной одежде. — Скажу честно — не знаю. Всего предвидеть невозможно. Никто сейчас не может сказать, как там у вас все сложится. А потому — все оставляем на ваше усмотрение. Иными словами, действуйте в зависимости от обстоятельств.

— Понятно, — обронил Стариков.

— Все это очень похоже на смертельный риск. — Лысухин опять улыбнулся, и его улыбка была все такой же беспечной и по-детски искренней, будто он говорил сейчас не о собственной смерти, а совсем о другом — например, все о той же мифической передовой трактористке из подшефного колхоза. — Что-то вроде того, как кинуться под вражеский танк с гранатой. Доводилось мне однажды видеть. Очень, знаете ли, впечатлительно…

— Это приказ! — жестким тоном произнес полковник Корчагин.

— Понятно, что не любовное предложение, — дурашливым тоном ответил Лысухин. — Разрешите приступить к выполнению?

Ни Корчагин, ни мужчина в маскировочной одежде ничего не ответили. Оба они прекрасно понимали, что сейчас творится в душах и Старикова, и Лысухина. В самом деле — им предстояло отправиться на задание, вернуться с которого живым было почти немыслимо. Это действительно было примерно то же самое, что броситься под вражеский танк с гранатой. Или сунуть голову в пасть какого-нибудь немыслимого, кровожадного дракона. Но на то и война. Да-да, она и есть тот самый немыслимый, кровожадный дракон.

— Через два дня вы должны быть готовы, — сказал полковник Корчагин. — На самолете вас доставят в партизанский отряд. Доберетесь — тотчас же сообщите об этом по рации. Ваш позывной — «иволга». Открытым текстом ничего не говорить. Скажете: «Иволга прилетела в гнездо». Мы поймем… Выходить на связь — раз в два дня. Если что-то срочное и непредвиденное — то по мере надобности. Все говорить иносказательно. Мы разберемся… Каждое сообщение начинать словами… ну, скажем, такими: «Иволга поет». А дальше — о сути. Все понятно?

— Так точно, — почти в один голос ответили Стариков и Лысухин.

— Вы — боевая группа, — сказал Корчагин. — В каждой боевой группе должен быть старший. Старшим назначаю майора Старикова… Да, и еще, о нашей встрече и вашем задании — никому ни слова. Ни устно, ни письменно, ни даже полунамеком.

— Ну, на этом все, — сказал мужчина в маскировочной одежде и поднялся. — Готовьтесь. Переправлять на место вас будем не мы, а другие товарищи. Всего вам доброго и всяких успехов. Надеюсь, что когда-нибудь мы еще встретимся.

— Помнится, точно такие же слова сказала мне передовая трактористка после того, как я ее успешно сагитировал. — Лысухин улыбнулся своей обычной улыбкой — искренней, дурашливой и в то же время чуть-чуть хитроватой. — Именно такие — точь-в-точь!

— И что же — встретились? — спросил мужчина в маскировочной одежде.

— Не успели, — вздохнул Лысухин. — Потому что невпопад случилась война. А война — это сплошные расставания. Встречи будут после победы. Так что — встретимся, когда победим. И с передовой трактористкой, и с вами тоже.

…День близился к исходу, красное, совсем даже не весеннее солнце барахталось в темно-синих облаках, сгрудившихся на западной части неба. Воздух, пронизанный холодком, казался созданным из какого-то невиданного тончайшего хрусталя.

— Заморозками пахнет, — сказал Стариков. — И снегом.

— Да-да, — рассеянно согласился Лысухин. — Заморозками и снегом… А нас ждут веселые приключения. Уж такие веселые, что и не описать.

Стариков ничего на это не ответил, лишь искоса взглянул на Лысухина.

— А ты на меня не косись, — скривился Лысухин. — Ты лучше косись на самого себя. А я что ж? Я готов. Просто я сейчас в задумчивости. Размышляю.

— И о чем же, если не секрет? — спросил Стариков.

— Не секрет, — ответил Лысухин. — Но вот сказать не смогу. Потому что это лирические размышления. А разве их выразишь словами? Да и когда на такие темы размышлять, если не сейчас? Дальше, думаю, будет не до лирики.