Заговор против Сталина

Александр Тамоников, 2021

Накануне войны раскрыт крупный заговор против Сталина. Многие его участники уничтожены. Но некоторым все-таки удалось скрыться. Среди них – бывший сотрудник разведки Резник. Где он теперь: бежал на Запад? Воюет на фронте? Найти и обезвредить беглеца поручено группе майора СМЕРШ Павла Романова. Но при переходе границы группа погибает. Сам майор попадает сначала в немецкий плен, а после побега – к французским партизанам. Там, в отряде, он случайно встречает Резника. Бывший заговорщик мужественно сражается с фашистами. Павел оказывается в сложном положении: ведь приказ на уничтожение перебежчика никто не отменял…

Глава 3

Память об этой ночи сохранилась частично.

Пленника не убили, хотя имели все основания. Видимо, в Европе солдаты вермахта не отличались такой свирепостью, как в Советском Союзе.

Сознание отчасти вернулось, когда Романова грузили в машину. Над солдатом, получившим в челюсть, потешались, советовали держаться подальше от полумертвых английских моряков. В сознании блеснуло: «Вот именно. Именно от английских и никаких других. Рановато еще умирать, товарищ майор, ты можешь принести пользу своей Отчизне. И не вздумай издать хоть один звук по-русски!» С этого момента он только мычал и вяло бормотал бессвязные английские слова. Он катался по полу в трясущемся кузове, а солдаты играли им в футбол, пока их действия не пресек все тот же строгий унтер-офицер. Настигло обширное беспамятство, потом стал терзать кашель.

Смутно вспоминалось натопленное деревянное помещение, где он валялся в окружении стонущих людей. Он стащил с себя сырую одежду, забросил на дощатую балку. Сердобольные люди укрыли его сухой мешковиной, под которой он трясся, а потом уснул. Организм выдержал, все ограничилось кашлем и проблемами с горлом — он с трудом произносил слова, звуки искажались, он не узнавал свой голос. В текущей ситуации это выглядело плюсом. После третьего пробуждения майор натянул на себя подсохшую одежду и снова провалился в беспамятство. Кто-то совал ему еду в эмалированной миске. Павел машинально жевал пересоленную кашу, потом давился чуть подкрашенной водичкой, отдававшей тиной.

Он находился в утепленном дощатом бараке, здесь было много соломы и тюфяков. Валялись люди — одни кашляли, другие вели беседы. Размытые силуэты блуждали по бараку. За пределами узилища звучала немецкая речь, лаяли овчарки. Это был пункт временного содержания арестованных — кого именно и для чего, оставалось неясным. В бараке говорили по-норвежски — язык был незнаком, непривычен для уха. Из хмари выплывали серые лица — небритые, мучнистые, с безжизненными глазами.

В Норвегии сопротивление нацистам было не столь активно, как в СССР, но все же народ противился оккупации — действовало подполье, вооруженные группы. Периодически фашисты отлавливали и уничтожали местных патриотов, а самых здоровых отправляли в концлагеря в качестве дармовой рабочей силы. Покойный Ларри Галлахер был в чем-то прав — арестантов содержали не в самых скотских условиях. Издевались нечасто, иногда кормили, дважды в день выводили в отхожее место — оно располагалось здесь же, помещения связывал закрытый коридор. Нужник был примитивный, представлял собой отверстия в полу, отгороженные хлипкими стенками.

На третий день Павел окончательно пришел в чувство, но не подавал вида, передвигался, как парализованный. Он ни с кем не общался, а если к нему обращались, строил глупое лицо и отделывался бессвязным лепетом.

Однажды в барак вошли военные. Они поблуждали по помещению, потом кого-то вывели, при этом несчастный не хотел идти, сопротивлялся. Забросили в барак двух избитых мужчин, они доковыляли до свободного места и рухнули без сил. Бедолаг рвало кровью, они задыхались.

Объявился офицер в щеголеватой шинели. Медленно, словно смакуя процесс, он прошелся по бараку, постукивая по бедру палочкой, и впивался цепким взглядом в арестантов. На фуражке поблескивал зловещий символ СС «мертвая голова», а в петлицах красовались готические руны. Майора советской контрразведки он также удостоил взгляда, но задерживаться не стал.

Линия поведения пока не выстраивалась, да и есть ли в ней смысл, если в любую минуту могут расстрелять? Но надо выжить — это Павел решил твердо. От его смерти в этом мире ничего не изменится, а принести пользу он еще мог.

В какой-то момент появился говорливый сосед — нервный мужик в рваной безрукавке. Он постоянно чесался и обладал подвижной мимикой. Мужчина бегло говорил, глотая слова, и подмигивал глазом, изуродованным белесым шрамом. Павел пожимал плечами и объяснял знаками, что не понимает норвежскую речь. «Руссиск?» — принялся гадать на кофейной гуще субъект. Павел решительно помотал головой. «Франск? Недерланск? Поласк?» — выдвигал новые версии сосед. Очевидно, он был полиглотом. «Инглиш, — с натугой выдавил майор. — Ай эм эн инглишмен, андерстэнд?» Субъект нездорово возбудился, продолжил частить по-норвежски, похлопал майора по плечу. Полиглотом он все же не был, а вот информатором германских спецслужб — наверняка. Потом он затейливо растворился в пространстве и больше не возникал. За майором же пришли через пару часов, подняли, погнали к выходу. Сопротивляться было бессмысленно, и в любом случае требовалась определенность.

Поблизости от барака находился населенный пункт — однотипные строения с двускатными крышами и заброшенный промышленный объект за бетонным забором. В воздухе ощущалась близость моря. Сильный ветер теребил чахлую растительность. Уступами вздымались величавые холмы. Зрелище было красивым, и в иной ситуации Павел не упустил бы возможность полюбоваться природой. От свежего воздуха разболелась голова, стали заплетаться ноги. С поводка рвалась свирепая овчарка, ухмылялся упитанный обер-ефрейтор.

Допрос проходил в одноэтажной избе. Доставленного арестанта внимательно разглядывал немецкий офицер с насмешливыми глазами. Перед ним лежал пустой бланк. Обладатель униформы гауптштурмфюрера задумчиво постукивал карандашом по столешнице. Особой кровожадностью этот тип не отличался, представился по-немецки — Абель Гопплер, — озвучил свое звание, предложил присесть. Табуретка в комнате для допросов была с «секретом» — в центре сиденья выступал нестесанный сучок, чтобы заключенные не расслаблялись. Сидеть было неудобно, хотелось встать. Заключенный выглядел вялым, потухшим, говорил с трудом, болезненно сглатывая после каждого слова. Играть умственно заторможенного было несложно, он таковым и являлся.

Гауптштурмфюрер начал издалека: посетовал на ухудшение погоды, поинтересовался, нет ли у заключенного претензий к условиям содержания, не желает ли он выразить просьбу. Уместным ответом был бы смех, но Павел пожал плечами, пробормотал, что по-немецки не понимает и что он член экипажа британского судна и знает только английский язык.

— Ну, хорошо, — сухо улыбнулся Гопплер, переходя на язык короля Георга и премьер-министра Черчилля. — Английский так английский, — и повторил то, что было сказано ранее.

— Спасибо, меня все устраивает, — слабым голосом отозвался Павел. — Если можно, не возражал бы покурить…

— Извольте, мистер, — вместо удара в челюсть Гопплер извлек пачку немецких сигарет, дождался, пока трясущиеся пальцы извлекут сигарету, и щелкнул зажигалкой.

Крепкий табак скрутил горло, майор надрывно кашлял, но продолжал курить. В глазах офицера заблестела ирония.

— Вы хорошо говорите по-английски, господин офицер, — похвалил Романов. — Жили в наших краях?

— Нет, не жил, — отрезал ариец. — Расскажите о себе: кто вы, как оказались на британском судне, откуда и куда направлялись?

— Конечно, в этом нет ничего секретного, господин офицер. Но заранее прошу прощения, мне трудно говорить…

Первый экзамен он сдал. Сначала Гопплер слушал с интересом, потом рассказ заключенного начал утомлять, стало скучно.

— Хорошо, — перебил он. — Итак, я правильно вас понял? Вас зовут Джон Кирби, вы родом из Портсмута. Тридцать четыре года, моряк торгового флота его королевского величества, звание уоррент-офицер, то есть старший мичман. Возвращались на «Глазго» из Мурманска, куда доставили груз. Я не ошибся?

— Да, все правильно, господин офицер. Мы подверглись внезапному нападению. Думаю, это была подводная лодка.

— Почему я должен вам верить? При вас не оказалось никаких документов.

— А почему вы не должны мне верить? — недоумевал Павел. — На затонувшем судне весь экипаж состоял из британцев, больше там никого не было. Документы остались в каюте, у нас не было времени за ними возвращаться — судно стремительно тонуло.

— Какой груз вы доставили в Мурманск?

Павел старательно перечислил: продовольствие, армейская обувь, современные средства радиоэлектронной связи, металлорежущее оборудование… Другого он не знал — «недоофицеру» на судне много знать не положено. А что перевозили «Вестминстер» и «Хэмилтон» — он и вовсе без понятия. Но на крейсер в порту Мурманска после окончания разгрузки что-то доставили — небольшой опечатанный груз весом не больше тонны. Люди шептались, что это золото, которым расплачивается за поставки с Запада советское правительство. Лукавить в этом вопросе Павел не стал. Его слова нуждались в убедительном довеске. Если крейсер ушел, это не имело значения — весь мир знал, что помощь не бесплатная. Если крейсер затонул, немцы все равно золото не поднимут. Гопплер едва заметно поморщился, из чего явствовало, что крейсер все-таки ушел.

— Можно задать вопрос, господин офицер? Что стало с судами нашего конвоя? Вы должны понимать, там находились мои товарищи…

— Вашим товарищам сложно позавидовать, — сухо отозвался эсэсовец. — Вам об этом знать не положено. Можете считать себя единственным выжившим счастливчиком.

Офицер лукавил, он не был талантливым лицедеем.

— Что у вас с голосом?

— Не знаю, мне трудно говорить. Я несколько часов провел в море, потом долго носил сырую одежду.

— Хм, вам повезло, мистер Кирби, у вас отменное здоровье.

Офицер сидел совсем рядом, карандаш поскрипывал. Павел мог на него наброситься, впечатать лбом в столешницу, завладеть пистолетом, перестрелять охрану… и героически умереть, не выполнив своего предназначения. Впрочем, кто теперь скажет, какое у него предназначение?

Гопплер продолжал задавать вопросы. Фамилия командира корабля, фамилии и звания начальников конвоя, какое вооружение он видел в Мурманске, чем живет прифронтовой город… Ответы снимались с потолка, сомнительно, что немцы могли их проверить.

— Почему вы ударили нашего солдата?

— Это был сиюминутный порыв, герр офицер, — Романов напустил на себя кающийся вид. — Ваши солдаты застрелили моего товарища, который помог мне выбраться с тонущего судна. Его звали Ларри Галлахер, это был молодой парень, даже не военный, у него осталась невеста в Дувре. Как бы поступили вы на моем месте, господин офицер?

— Лично я бы приложил все усилия, чтобы не оказаться на вашем месте, — отрезал Гопплер. — Под обрывом, в том месте, где вас вынесло из моря, обнаружено тело молодой женщины. Она умерла от переохлаждения, не так ли? Вы прибыли не вдвоем, а втроем, но кому-то не повезло. Кто же эта прекрасная незнакомка?

Желание разбить лоб эсэсовца об столешницу стало нестерпимым.

— Эта женщина была радисткой, работала в радиорубке, и у нее были романтические отношения с капитаном Макмилланом. Ее имя — Элизабет, фамилия, если не ошибаюсь, Райли… Да, она выжила, мы с Ларри помогли ей забраться на перевернутую шлюпку, но на промозглом ветру пришлось провести больше часа, сердце Элизабет не выдержало.

Он отдавал себе отчет: можно обмануть одного эсэсовца, можно — еще парочку. Если повезет, то кого-то из узников — естественно, тех, кто не имел отношения к королевству. Но эта веревочка не будет виться долго. Его разоблачат, что никакой он не британец, обитателю Туманного Альбиона это будет ясно с первого взгляда. Но майор не собирался сдаваться.

Эсэсовский офицер потерял интерес. Он вызвал охрану, и заключенного увели и снова швырнули в барак.

Конец ознакомительного фрагмента.