Белый царь – Иван Грозный. Книга 2

Александр Тамоников, 2014

Роман-эпопея об одном из величайших правителей Руси царе Иоанне IV Васильевиче, прозванном Иваном Грозным, представляет яркую, многоплановую картину далекого прошлого нашей страны и раскрывает сложные взаимоотношения народов той эпохи, неимоверными усилиями которых создавалась Российская империя. Властный, непредсказуемый, прозорливый самодержец, пожалуй, впервые представляется читателям живым, ранимым, страдающим человеком, который взвалил на себя величайшую ответственность за судьбу родины. Успехи русского царя во внешней и внутренней политике настолько впечатлили и изумили всех монархов того времени, что они вынуждены были всерьез считаться с интересами Руси. С нашими интересами…

Оглавление

Из серии: Иван Грозный

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Белый царь – Иван Грозный. Книга 2 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 2

Боль и измена

Унылый колокола звон

В вечерний час мой слух невольно потрясает,

Обманутой душе моей напоминает

И вечность и надежду он.

И если ветер, путник одинокий,

Вдруг по траве кладбища пробежит,

Он сердца моего не холодит:

Что в нем живет, то в нем глубоко.

М.Ю. Лермонтов

Ноябрь 1559 года от Рождества Христова выдался холодным и ветреным. Снега выпало мало. Он скоро растаял, оставил после себя разбитые дороги, грязь.

Царская повозка в сопровождении конного отряда стражников въехала в Кремль под вечер, 13 ноября, и остановилась у дворца. Царь соскочил с коня, подошел к повозке, в которой находились Анастасия и старший сын Иван, открыл дверцу. Царица полулежала на скамье, укрытой шубами. Она болела.

Царская семья вернулась из Можайска, куда ездила молиться в соборном Никольском храме о здоровье царицы. Иван долго стоял на коленях пред чудотворным образом Николая Угодника, и Господь услышал его молитвы. Любимой жене стало лучше. Но, как оказалось, на время.

Царица слегла перед самым отъездом из Можайска. Неведомая болезнь жгла ее плоть, лишала сознания. Когда недуг вроде отступил, царь приказал ехать на Москву.

— Ну, как ты, голубушка?

— Да, ничего, Иван. Только вот голова кружится да душно в повозке.

— Это тебя укачало. Сейчас на воздухе полегчает. Давай-ка я помогу тебе.

Анастасия качнулась, но твердая, крепкая рука мужа поддержала ее.

— Ничего, Настенька, постой, подыши свежим воздухом.

Няньки прибежали, забрали сына. Царь отпустил стражу и остался с супругой.

— Воздух какой чистый, — проговорила Анастасия. — Только зябко.

— Что ж ты хочешь, родная, зима в дверь стучится. Скоро снег выпадет, морозец ударит, народ горки ледяные наделает, весело будет.

Анастасия вздохнула.

— Весело, Иван, да только, видать, уже не для меня.

— Что ты! Вспомни, как я болел. Думал, помираю. Да и все так считали, особенно те, которые желали моей смерти. Но встал же! Вопреки всему поднялся, выздоровел. Так и с тобой будет. Хвороба помучает и отпустит.

— Ох, Иван, чувствую, не выздороветь мне. На душе страшно становится. Как ты, дети без меня останетесь? Иван, подбери им добрую мачеху.

Иван обнял жену.

— Перестань! Ты выздоровеешь.

Анастасия улыбнулась одними глазами.

— Все в руках Божьих.

Иван услышал тихие шаги, обернулся и увидел Скуратова.

— Это ты, Малюта? Чего крадешься как вор?

— Да я не крался, государь. С детства такая походка.

— У тебя дело ко мне?

— Есть что сказать, государь. Но могу и обождать, завтра зайти.

— Ты вот что, Малюта, дождись у палат, позову. Послушаю, коли есть что слушать.

— Да, государь. — Скуратов растворился в сгущающихся сумерках.

— Истинно как зверь дикий, — проговорил Иван.

— Не нравится мне этот Малюта, — заявила Анастасия. — Хитрый он какой-то, сам себе на уме.

— Так твои братья посоветовали мне взять его на службу. Я так и сделал. Пока о том не жалею, а дальше видно будет. Ладно, пора домой, а то застынешь еще. Во дворце тепло, в трапезной стол накрыт. Кушанья разные.

— Не до трапезы мне, Ваня. Я, с твоего позволения, помолюсь да прилягу.

— Подкрепиться надо, Настенька, иначе с хворью не сладить.

— Не хочу, Иван!

— Воля твоя.

Государь и Анастасия поднялись во дворец. Там ее окружила прислуга.

Иван сбросил верхнюю одежду, прошел в палату, где собирались ближние бояре из Избранной рады, сел в кресло и приказал:

— Позвать ко мне Скуратова!

Малюта Скуратов появился тут же и поклонился.

Иван раздраженно сказал:

— Да полно гнуться-то, Гришка!

— Так положено, государь. Иначе нельзя. Ты глава всему, а я кто? Твой верный холоп. Поэтому мне положено выказывать тебе уважение. Да и всем остальным. Чтобы порядок был!..

— Значит, по обязанности уважение выказываешь, Малюта?

— Более от души. Коли ты мог бы не только книги заморские читать, но и души человеческие, то увидел бы, что верней меня у тебя людей мало.

— Ладно, садись на скамью, говори, чего хотел.

— Желаю дать отчет по твоему поручению.

— Говори, Малюта!

Скуратов присел на скамью.

— На подворье у Старицких все тихо. Княгиня Ефросинья никого не принимает, сама выезжает из дома только в храм. Очень недовольна была, что ее сын принял твою милость. Люди слышали, как она ему сказала, что не опекуном он должен быть, а государем. Владимир ответил, что ты объявил его наследником. Княгиня только усмехнулась. Мол, жди престола, наследник. Только как бы тебе вместо трона на лобном месте не оказаться. В общем, повздорили они.

— Этого и следовало ожидать. Что еще?

— Сильвестр встречался с боярами вчера, на подворье князя Немого. Были там и Адашев, и князь Воротин и другие, всего пять человек. За столом разговорились. Воротин жалился, что ты, государь, очень обижаешь бояр и возвышаешь поместных дворян. Адашев все говорил о войне с Ливонией. Мол, Избранная рада уже и не совет для тебя.

— А что Сильвестр? — поинтересовался Иван.

— Тот, как всегда, ни нашим, ни вашим. Однако Адашева поддержал, сказал, что надо собрать думу, поставить вопрос о примирении с Ливонией и готовиться к войне с крымским ханом. Еще Сильвестр говорил, что твои дела ведут не к укреплению государства, а к его ослаблению.

— Вот как? — удивился Иван. — Как же священник объяснил подобные обвинения?

— Всего не знаю, — ответил Скуратов. — Мой человек не мог долго находиться у трапезной, но слышал, как Сильвестр сказал, что это за Русь православная, коли в присоединенных казанских и астраханских землях оставлено мусульманское вероисповедание? Если ханства вошли в состав Руси, то все их жители должны принять православную веру. А кто воспротивится, того гнать в степи, а мечети рушить.

Иван внимательно посмотрел на Скуратова.

— Ты, уверен, Малюта, что Сильвестр так и сказал?

— Передаю то, что слышал мой человек.

— А он напутать ничего не мог?

— В том, что речь об этом на сходе велась, ручаюсь. Я верю своим людям. Не мог мой человек такое придумать.

— Ладно! Значит, недовольны бояре моим правлением?

— Они недовольны тем, что ты не спрашиваешь у них совета. Но на то ты и самодержец.

Иван ненадолго задумался, резко встал.

— Недовольны! Как же! Москва впервые отступила от старых порядков. Государственные интересы теперь поставлены выше боярских. Это многим не по нутру. Но иному не быть, пока я на престоле…

Слова царя прервали крики из опочивальни:

— Ох, Господи, царица!.. Стража, кто-нибудь, лекаря сюда, быстрей!

Иван побледнел.

— Что это?

Вскочил с лавки и Малюта.

— Кажись, с царицей что-то!

Иван оттолкнул Скуратова и бросился в покои жены.

Анастасия лежала на полу, широко раскинув руки. Царь вспомнил, как его мать, уже мертвая, вот так же лежала на полу в этой самой комнате. Дрожь пробежала по его телу. Над Анастасией наклонились знаменитая знахарка Домна, перевезенная во дворец из города, и мужчина, которого Иван прежде не видел. Обслуга, плача, стояла рядом.

Иван, будто очнувшись, нагнулся к жене, но мужчина остановил его:

— Государь, твое присутствие только мешает. Прикажи прислуге открыть все окна и покинуть опочивальню. — Он говорил с заметным немецким акцентом.

Иван повиновался и отдал приказ. Окна раскрылись. Слуги перенесли Анастасию на постель и выбежали из опочивальни. Царица пришла в себя. Иван облегченно вздохнул. Домна продолжила ухаживать за ней, протирала лоб влажным полотенцем. Мужчина же отошел от постели.

Иван спросил его:

— Кто ты? Почему я раньше не видел тебя во дворце?

— Я лекарь, Курт Рингер. Родом из вольного имперского города Гамбурга.

— Немец?

— Да.

— Говори по-своему, я знаю ваш язык.

— Хорошо, государь.

— О том, как попал сюда, расскажешь позже. Сейчас отвечай, что с царицей? Почему она потеряла сознание?

— Твоя жена больна, государь.

— Знаю. Чем больна? Какой недуг поразил ее?

— Об этом сейчас сказать не могу, надо смотреть, но…

— Что?.. — повысил голос царь.

— Нам надо поговорить. Не здесь!

— Сейчас царице ничего не грозит?

— Сейчас нет.

— Погоди. — Иван подошел к постели жены. — Как ты, Настенька?

— Прости, перепугала всех.

— Да за что ты, голубка моя, прощенья-то просишь? Разве твоя в том вина, что захворала?

— Прогневала, видно, Господа чем-то.

— Это ты прогневала? Что же тогда о других говорить?

Анастасия взяла Ивана за руку.

— Не знаю, что со мной. Я словно провалилась в черную, глубокую пропасть.

Иван вздохнул.

— Я тоже видел ту пропасть во времена своей болезни. Ничего, родная, ты дома, с тобой Домна, она знает, что надо делать. Я отойду, потом вернусь.

— Да, государь. Домна дала мне какое-то снадобье. С него в сон тянет. Посплю я.

— И то верно. Во сне и хвороба быстрее проходит. — Государь взглянул на знахарку. — Смотри здесь, Домна. Коли что, зови. Да, может, тебе что надобно? Скажи, тотчас доставят.

— То, что надо, у меня есть. А что хотелось бы, то только Господь дать может.

— Бог милостив. — Иван прошел мимо Рингера и сказал ему: — Следуй за мной!

Они закрылись в царских палатах. Иван велел страже никого не пускать до особого распоряжения.

Он повернулся к доктору, устроившемуся на скамье, и заявил:

— Так о чем ты хотел поговорить со мной, Курт Рингер?

Лекарь осмотрел палату.

— Мы и здесь будем беседовать по-немецки?

— Да! И не спрашивай, почему так.

— Я и без этого знаю, что и каменные стены имеют уши.

— Говори, Рингер! — приказал Иван.

— Чтобы мой рассказ был понятней, начну с себя.

— Хорошо, я слушаю. — Иван устремил пронзительный взор на немца.

Рингер устроился поудобнее, расстегнул ворот рубахи, затем испугался этой оплошности, хотел поправить дело, но Иван махнул рукой.

— Пустое. Я слушаю!

— В общем, о себе. Я Курт Рингер, потомственный лекарь, родом из Гамбурга. Это порт на Северном море. Еще его называют Немецким.

— Я знаю, где стоит вольный город Гамбург.

— Прости, государь, волнуюсь.

— Приказать воды принести?

— Нет. Так вот, как я выучился, взял меня к себе на службу лекарем барон Альфред фон Хартманн. Редкой жестокости человек. У него была супруга Грета, молодая и прекрасная как весенний цветок. Ее семья проживала недалеко от города, в своем замке, и была богаче фон Хартманна. Не знаю, почему Грета вышла замуж за тирана, но точно не по любви. Альфред дружил с ее отцом, может…

Иван прервал Рингера:

— Мне подробности жизни барона неинтересны.

— Да, конечно. Но еще немного. Случилось так, что в один год умерли отец, мать и сестра Греты. Все состояние досталось ей, баронессе фон Хартманн. Несмотря на совсем нерадостную жизнь в браке, она была всегда приветлива, совершенно здорова и вдруг заболела, потеряла сознание прямо на пиру. Понятно, что барон велел мне лечить ее.

— У меня, Рингер, не так много времени.

— Я буду краток, государь. Я лечил Грету, как уж умел, приглашал своих учителей. Но все бесполезно. Она умерла в возрасте двадцати шести лет.

Иван напрягся и спросил:

— Между ее смертью и болезнью моей жены есть какая-то связь?

— Ты можешь казнить меня, государь, но я скажу правду. Признаки болезни баронессы и твоей жены одинаковы.

Царь крикнул:

— Ты хочешь сказать, что Анастасия обречена?

— Тебе не хуже меня ведомо, государь, что жизнь человеческая в руках Бога. Но я помню, что мой учитель приготовил лекарство для Греты, и болезнь начала отступать.

— Так почему тогда она умерла?

— Выздоровление жены помешало бы Альфреду фон Хартманну завладеть состоянием ее семьи, а он очень нуждался в деньгах.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я уверен, барон сознательно травил свою жену. Когда она пошла на поправку, он выгнал меня. Через месяц бедная Грета умерла. Барон вел разгульный образ жизни, часто устраивал пиры, разные забавы. Около него было много темных людей. А Грета мешала. На гулянки нужны средства, а фон Хартманн как раз и испытывал недостаток в них.

— Понятно! Но все это только твои домыслы.

— Нет, государь. После смерти жены фон Хартманн прожил недолго. Как-то на охоте его подрезал раненый кабан. Пред смертью барон покаялся, сказал, что это он убил Грету.

— Откуда тебе известно? Ведь это же великая тайна?

— Да, если бы каялся барон не прилюдно. В поле он умирал, там и каялся. Его последние слова слышали многие. В том числе и слуги, которых я знал. Через них мне стало известно о признании барона.

— Фон Хартманн заслужил смерть. Но ты говорил о чудесном лекарстве!

— Да, государь.

— Ты можешь его достать?

— Для этого надо ехать в Гамбург. Учитель мой умер, но остались его записи. В них есть и рецепт того снадобья. Имея его, изготовить лекарство недолго.

Иван задумался, встал, прошелся по палате.

— В Гамбург, говоришь? Тебе туда ехать не надо. Мне сообщили, что в Юрьеве проживает некая вдова Екатерина Шиллинг, весьма сведущая в лечении. Я передам приказ, чтобы воевода направил ее в Гамбург. Оттуда это сделать гораздо легче, а главное — быстрее. Тебе надобно сказать, кого ей найти и где взять рецепт лекарства.

— Хорошо, государь, я напишу, к кому следует обратиться госпоже Шиллинг. Но проедет ли она в Гамбург в нынешних условиях?

— Это уже не твоя забота. На столе бумага, перо. Пиши, кого и что искать в Гамбурге.

Рингер подчинился и вскоре передал царю лист.

Иван крикнул:

— Стража!

В палаты тут же ворвался Малюта Скуратов.

— Сам явился? Хорошо. Вот тебе письмо. Его надобно доставить в Юрьев, передать князю Курлятеву с приказом направить тайное посольство в Гамбург, найти названных в письме лекарей, у них взять то, что указано там же, и срочно доставить в Москву. В посольство включить и вдову Екатерину Шиллинг.

Скуратов вздохнул.

— Не выйдет, государь! Я о вдове. Она уже прибыла в Москву и завтра приступит к лечению царицы.

— Вот как? Тогда отправить посольство без нее. Но то, что написал лекарь, должно быть здесь! О том особо предупредить князя Курлятева. Гонца в Юрьев выслать сегодня же!

Скуратов поклонился.

— Не беспокойся, государь, все будет сделано так, как ты велел.

— Ступай!

Малюта удалился.

— Я тоже через немецких купцов постараюсь передать просьбу нужным людям в Гамбург, — сказал Рингер.

— Нет! — заявил царь. — Это дело надо сделать тайно.

— Хорошо, государь.

Иван присел в кресло.

— Ну а как ты, Курт Рингер, в Москве оказался?

— Ты сам посылал за мастеровыми людьми. Давно это, правда, было.

— Так тебя завербовал Ганс Шлитте?

— Да, почти двенадцать лет назад. Нас было четыре лекаря, изъявивших желание служить тебе. Мы вместе с Шлитте направились к Любеку, чтобы далее плыть в Ревель. Но там всех нас задержали местные власти. Ремесленник Ганц бежал, пытался сам пробиться в Московию. Не удалось. Его поймали и казнили. Меня послали в Нейгаузен. Там я и работал врачом до прихода твоих войск. Тридцатого июля русская рать осадила крепость. Рыцари фон Панденорма дрались отчаянно, и все же твои воины оказались сильнее. Рыцари сдались. Тогда весь город узнал о твоей милости. Русский воевода по твоему наказу позволил рыцарям уйти из крепости с честью. Это произвело сильное впечатление на горожан. Потому-то потом русским сдавались без боя многие крепости. Я обратился к воеводе с просьбой отправить меня в Москву. Князь Петр Шуйский принял меня радушно, и это тоже было непривычно. Немецкие вельможи не обращаются так с нами. Для них мы рабы. А на Руси другое дело. Я был отправлен сюда с первым обозом.

— Где ты сейчас живешь?

— Пока на подворье митрополита. Хотел бы построить свой дом, когда денег заработаю.

— Хочешь на Москве остаться?

— Да! В Гамбурге, на родине, я никому не нужен.

— Так будет. А вылечите вместе с Шиллинг жену мою, так одарю по-царски. Дом быстро поднимешь. Только помогите Анастасии. Очень прошу. С подворья митрополита переезжай сюда, во дворец, чтобы всегда под рукой был.

Рингер поклонился.

— Сделаю все, что в моих силах, государь. Во дворце действительно удобнее будет.

— Человек, который заходил за письмом, позаботится о твоем обустройстве. Жалованье тебе будет назначено достойное. На Руси образованные люди живут в почете и достатке. Ладно, Курт! Мы теперь часто видеться будем. А слово мое крепкое. Что обещаю, то делаю. Ступай с Богом!

Курт Рингер поклонился и вышел из палаты.

Иван остался один. Рассказ немецкого лекаря произвел на него впечатление, хотя внешне царь виду не показал. Сейчас же он думал о том, кто мог стоять во главе заговора против единственного любимого им человека, супруги Анастасии.

В дверь постучали, и в палату вошел князь Ургин.

— Здравствуй, государь! Не помешаю?

— Что ты, Дмитрий, проходи.

— Вижу, печален ты.

— С Настей опять было плохо.

— Ты бы покой ей дал, не возил с собой. Чтобы хворь отступила, надобно время и покой. Отлежаться бы ей. А Домна отварами и мазями поможет. Она в этом деле знаток. Я слыхал, что из Юрьева знахарка приехала.

— Да. Кроме нее и немец из Ливонии прибыл, лекарь.

— Ну вот, вылечат они Анастасию.

— Я в это верю. Вылечат, конечно, если та хворь поддается исцелению и кто-то не стремится убить мою жену.

— Откуда такие мысли, государь?

— А вот ты послушай, Дмитрий, что за историю поведал мне германский лекарь. Присаживайся на лавку.

Ургин так и сделал.

Иван повторил рассказ Курта Рингера, потом спросил:

— Что на это скажешь, князь Ургин?

— Поступку германского барона нет оправдания. Господь наказал его по справедливости. Но почему тебя так заинтересовал этот рассказ? Или имеешь подозрения, что Анастасию медленно изводят?

— А ты на моем месте думал бы так?

— Не знаю, — задумчиво проговорил Дмитрий. — А кого ты подозреваешь? Княгиню Ефросинью Старицкую? Но она вроде успокоилась, ведет затворническую жизнь, даже с сыном, князем Владимиром Андреевичем, почти не общается. Молится. Милостыню раздает. У меня на ее подворье есть человек, который много знает о делах княгини. Ничего интересного он не сообщает. Во дворце царица всегда под охраной, пища проверяется. Может, ты усугубляешь положение? А случай с немецкой баронессой всего лишь совпадение?

— Сам голову ломаю. Вопросов много, ответов нет, а предчувствие беды остается. Внутренний голос подсказывает, что кто-то помог Насте заболеть.

— Так она теперь ни с кем и не общается, кроме проверенных слуг, тебя да детей, изредка встречается с митрополитом.

Иван кивнул.

— Да, но это сейчас, когда болезнь стала явной. А до того? Прежде она часто беседовала с Сильвестром. Наш вездесущий протопоп ко всем подбирает ключик, желает быть хорошим. Коли кто и вызвал болезнь, то только он, священник Сильвестр, потому как больше некому. Да, это предположение, не имеющее доказательств. Но княгиня Ефросинья ненавидит мою семью. Сама она ничего сделать не может. Владимир слаб, по крайней мере сейчас. Возможно, в будущем он еще покажет зубы, но покуда от него вреда не более, чем от мелкой мыши. Сильвестр же другое дело. Ему только власть и нужна. Он хочет, чтобы без него ничего не решалось. Благовещенский поп умеет быть своим для всех. Как только он понял роль Адашева в государственном управлении, так сразу же сдружился с ним. Алексей же другой человек. У него совсем иное отношение к земным благам. Для отца он выхлопотал боярский чин, сам же стал окольничим. Вместе с титулами они получили земли. Алексей постепенно сделался влиятельным членом Боярской думы.

— Но, государь, ты жаловал Алексея Адашева и титулами, и землей, вознес Сильвестра, сделал этих людей своими первыми советниками и помощниками.

— Я, Дмитрий! Но и они принесли немало пользы. Вспомни преобразования, которыми руководил Алексей, благотворное влияние Сильвестра на удельных вельмож, враждующих между собой. Вот только, как это нередко бывает, со временем и Сильвестр, и Адашев возомнили себя незаменимыми. Они решили, что могут влиять на меня, заставить принять любые решения. Сильвестр и Адашев пользовались приязнью царицы Анастасии. Она отвернулась от них, когда эти, казалось бы, самые верные люди, по сути предали меня.

— Ты насчет присяги Дмитрию?

— Да!

— Но и Адашев и Сильвестр приняли ее в числе первых.

— По холодному расчету, Дмитрий. Приняв присягу, они готовили себе места и при Владимире Старицком. Но об этом уже много сказано. Не желаю вспоминать. Итак, Сильвестр до моей болезни часто беседовал с Анастасией. Вот тогда он мог подсунуть ей отраву, которая начала медленно изводить ее. Но тогда Сильвестру это было не нужно. Да и Ефросинье тоже. Господи, помоги мне понять неведомое, спаси и сохрани мою жену.

— Не отчаивайся так, государь, вспомни, сколько испытаний посылал тебе Господь. Ты выдержал их достойно, с честью. Так же будет и на этот раз.

В палату неожиданно без стука вошел протопоп Сильвестр.

— До меня дошла весть, что Анастасия слегла…

Иван повысил голос:

— Ты, поп, к себе домой пришел или в царские палаты? Может, для тебя все едино? Что лавка в доме, что трон во дворце?

— Не то ты говоришь, царь. Ты бы лучше подумал, за что Господь накладывает на тебя такие наказания. — Сильвестр трижды перекрестился на икону. — Но это я тебе и сам скажу. Советников, заботящихся только о твоем могуществе, ты гонишь от себя как псов. По совету Захарьиных-Юрьевых набрал каких-то темных людишек, они для тебя теперь советчики. От верных людей отворачиваешься. За это Бог и наказывает тебя болезнью жены.

— Что? — вскричал Иван. — Да как ты смеешь, поп, разговаривать со мной в таком тоне? Вконец обнаглел?

— Вот! — протянул Сильвестр. — Взыграла гордыня. Я всегда правду в глаза говорил. Или забыл нашу первую встречу? Тогда ты слушал меня, теперь и на порог не пускаешь. Насплетничали тебе людишки Скуратова, а ты и поверил. Им, кого и знать-то не знаешь, а мне — нет. Тогда скажи, зачем я тебе?

Иван поднялся.

— И то правда, зачем? Завтра с утра тебе и Алексею Адашеву быть здесь! А сейчас видеть тебя не хочу. Пошел вон!

Сильвестр побагровел и вышел из палаты.

Иван посмотрел на Ургина.

— Видал, Дмитрий? Это же насколько надобно уверовать в собственную значимость, чтобы ко мне в палаты как в лавку торговую являться, да еще и поучать, что я должен делать.

Ургин вздохнул.

— И видел, государь, и слышал. Не пойму только, что это на Сильвестра нашло?

— Теперь это не важно.

— Прости, Иван Васильевич, могу я знать, почему ты на завтра священнику и окольничему встречу назначил?

— Знаешь, что мне говорил Вассиан Топорков? Не слушай бояр, власть в своих руках держи, только тогда на троне крепко сидеть будешь. Еще он советовал никого, кто умнее меня, и близко не подпускать. Но тут я с ним не согласен. Мне, напротив, умные люди надобны. Льстецов да дураков хватает, а таких мало. Честных, не тщеславных и того меньше, по пальцам пересчитать можно.

— А вот здесь с тобой не соглашусь я. Умных, честных, неподкупных бояр да дворян много. Только не видно их. Они не лезут на глаза, не пытаются угодить, быть замеченными. Просто служат своей родине, царю, крепят нашу православную веру. Видят в этом свой долг и исполняют его незаметно. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Надоел мне Сильвестр, а с ним и Алешка Адашев. Я их возвысил, я на них и опалу наложу! Не быть им ни в Кремле, ни на Москве. Так же, как и Избранной раде!

Князь Ургин покачал седой головой.

— Уверен ли, государь, что поступаешь верно?

— Они, Дмитрий, сами не оставили мне выбора.

— Но пред тем как подвергнуть опале, ты должен предъявить им обвинения.

— Они на суде предъявляются. Мне есть в чем обвинить их, но вряд ли и Сильвестр и Адашев захотят боярского суда. Да и мне он не нужен. Я не забываю плохого, Дмитрий, но и хорошее помню. Что ни говори, а и Сильвестр и Алексей Адашев для пользы Руси многое сделали. Их беда, как Шуйских и Глинских в свое время, состоит в том, что они решили служить выгоде, а не своей родине. В том их беда и, если хочешь, преступление пред народом. Выступай они открыто лично против меня, ничего, пережил бы. Поставил бы их на место, и все пошло бы по-прежнему. Но Сильвестр и Алексей, как это ни печально, стали теми же Шуйскими или Глинскими. Они начинали перемены, стремились уничтожить влияние на государя бояр, потерявших всякую совесть, но сами превратились в тех бояр. Я не снимаю своей вины в том, что наши пути, так славно начинавшиеся, разошлись, отвечу за все свои дела пред Господом. Но потакать своим советникам, теперь уже бывшим, не намерен. Их место займут другие люди, те самые, о которых говорил ты, князь Ургин. Кстати, что-то давно я не видел твоего сына Алексея.

— Он больше в Благом. На Москве бывает редко.

— Это в то время, когда у нас дети боярские дружинами командуют?

— Так ты обошел вниманием мою дружину. Отдал бы приказ, Алексей тут же возглавил бы ее и повел туда, куда надо. Мои воины хорошо вооружены, обеспечены всем необходимым, у каждого по два коня, обоз свой с порохом, провиантом. Люди имеют опыт войны, а молодежь прошла усиленную подготовку. Мы за тебя всегда готовы драться с любым врагом, внешним или внутренним.

Иван улыбнулся впервые за этот день.

— Да знаю, князь Ургин. Пока ты следствие учинял на севере, я знал, что твоя дружина в готовности на Москве стоит. Как и о том, что она собой представляет. Потому и оставил в городе ее, а также рать княжича Головина. Причины, объяснять, думаю, не стоит.

— Не стоит, государь.

— Не обиделся на меня?

— Что ты, государь. Нет, конечно.

— Ну и славно. Ступай, Дмитрий, к семье своей, внукам. А я к Анастасии пройду, она, наверное, уже проснулась. Побуду с ней.

— Да, государь. Ей сейчас твоя поддержка и любовь нужны больше любых снадобий.

— Знаю, Дмитрий! А княжича Алексея, сына своего, как вернется из Благого, пришли ко мне. Пора и ему на должность определиться. Думаю сделать его главой дворцовой стражи.

— Пришлю.

— Иди и передай там прислуге, чтобы ко мне никого больше сегодня не пускали.

— Слушаюсь, государь. Желаю царице скорейшего выздоровления.

— Благодарю. До свидания.

— До встречи.

В 10 часов утра 14 ноября 1559 года в палату заседаний Избранной рады вошли священник Сильвестр и окольничий Алексей Адашев. Первый из них выглядел мрачно, второй — несколько растерянно.

Иван вопреки обычаю встретил своих ближних советников молчаливой холодностью. Он откинулся на спинку кресла, присесть им не предложил.

Царь дождался, пока оба советника поклонятся, и проговорил, глядя на Сильвестра:

— Что, советник, сегодня спеси поубавилось? Вчера ты смелее со мной разговаривал. Может, прощения решил попросить?

— Нет, государь. Я ни в чем не виноват, чтобы просить прощения.

— Значит, ты так ничего и не понял. Что ж, пусть так.

— Позволь, государь, удалиться в Кирилло-Белозерский монастырь.

— Грехи отмаливать?

— Повторяю, я ни в чем не виноват.

— Даже самый кровавый злодей редко признается в своей виновности. Хочешь в монастырь? Езжай! Откуда появился, туда и ступай.

Сильвестр, видимо, ожидавший сурового наказания, воспринял слова царя с явным облегчением.

— Я буду молиться за тебя, государь.

Иван усмехнулся.

— Ты о спасении собственной души беспокойся. Ступай с Богом!

Священник поклонился и вышел из палаты.

Иван перевел тяжелый взгляд на Адашева:

— Скажи, Алексей, не я ли верил тебе как самому себе? Кому я доверял важнейшие для страны дела? Кого возвышал и всячески поощрял?

— Все так, государь.

— Так? — Иван повысил голос. — Чего же ты, мой ближайший советник, пошел против меня?

— Я не понимаю тебя, государь.

— Напомню. Почему ты отошел в сторону и ни во что не вмешивался, когда некоторые бояре отказались принимать присягу покойному сыну Дмитрию, а я лежал на смертном одре без сил и способности защищаться?

— Ты не прав, государь, я…

— Молчи! Надежды на мое выздоровление не было. Вот вы с Сильвестром и решили побеспокоиться о себе, а не о младенце-наследнике. А вдруг на престол взойдет Владимир Старицкий? Вот вы и метались меж двух огней, беспокоились лишь о сохранении собственного положения. Только князь Владимир Воротынский да дьяк Иван Висковатый смогли переломить положение и привлечь к себе бояр. Вы же ни во что не вмешивались. Как расценить это, Алексей?

— Я был на твоей стороне.

— Да, ты всегда стоял на моей стороне. Особенно когда хлопотал о боярском чине для своего отца, который, если не забыл, в то время прямо высказывался в пользу Владимира Старицкого. Точно так же ты стоял на моей стороне, когда стал окольничим и получил вместе с другими тысячи четвертей лучшей земли. Или того не было, Алексей?

— Было, государь.

— Было! Тогда ответь на второй вопрос. Почему ты встал на сторону бояр, выступавших против войны с Ливонией, причем тогда, когда она уже началась? Молчишь? А я скажу. Ты пошел на поводу у московской знати, которая была недовольна отступлением от старых обычаев. Тебе, уже получившему все, что хотелось, как и этой знати, не нужны были беспокойства, связанные с войной. Ты прекрасно знал, что Крым не пойдет на Русь, но стоял вместе с другими на том, чтобы мы воевали с ним. Того же очень желали в Литве, Швеции, Польше и в Ливонском ордене. Пусть Русь завязнет в войне с татарами. И то, что вступление наших войск в Крым грозило обернуться большой бедой, ты тоже знал, но продолжал поддерживать московскую знать. Это как назвать? Что означают ваши с Сильвестром тайные встречи и весьма неплохие отношения с княгиней Ефросиньей Старицкой? Она ведь причастна к гибели моего сына Дмитрия. У меня есть тому доказательства, пусть и косвенные. Болезнь Анастасии тоже наверняка не случайна. Ты предал то, что мы начинали делать вместе, Алексей! И не унижай себя мольбами. Нет тебе оправданья.

— Меня ждет смерть?

— Тебя ждет служба. Какая? Узнаешь в свое время. Пока находись в Москве, но запомни, в Кремль тебе дорога отныне закрыта. Ступай!

Бывший окольничий, ближайший советник и друг царя поклонился, опустил голову и покинул палату.

Дальнейшие события показали, что царь твердо решил отстранить Алексея Адашева и Сильвестра от управления государством. Сильвестр отправился в Кирилло-Белозерский монастырь, где принял пострижение под именем Спиридона.

Адашев в декабре 1559 — январе 1560 года еще участвовал в переговорах с литовским посланником. В мае 1560 года в Ливонию была послана большая рать. Вместе с ней покинул Москву и Адашев. Иван Васильевич назначил его на довольно высокую должность третьего воеводы большого полка. Однако учитывая то, что ранее Адашев постоянно находился при царе и в войска не отправлялся, это назначение было знаком немилости.

30 августа 1560 года русские овладели крупной ливонской крепостью Феллин. Царь назначил там воеводой Алексея Адашева. Но после конфликта с костромским боярином Осипом Полевым Иван приказал Адашеву убыть в город Юрьев без назначения на какую-либо должность. В конце концов Алексей Федорович был полностью отстранен от государственного и военного управления.

Болезнь Анастасии прогрессировала. Тайная делегация, высланная в Германию, обратно не вернулась. Пропали и верные люди наместника города Юрьева.

Иван каждый день проводил много времени у постели супруги. Он видел, что, несмотря на все усилия лекарей, состояние Анастасии ухудшается. Но однажды у царя появилась надежда.

В начале июля 1560 года Малюта Скуратов, теперь почти постоянно находившийся при царе, доложил ему о том, что его хочет видеть лекарь Курт Рингер.

— Пусть зайдет, — приказал Иван.

Лекарь вошел. Его волнение сразу бросалось в глаза. Так уж повелось, что Иван общался с Рингером на его родном языке.

Курт поклонился и сказал:

— Государь! У меня хорошие новости для тебя.

— Что? Объявилась делегация из Гамбурга?

— Не знаю. Но ко мне приехал старый друг Вольфанг Краузе.

— А мне до того какое дело?

— Так он в свое время был помощником у нашего учителя в Гамбурге.

— Ну и что?

— Он вместе с ним создавал препарат, которым я лечил немецкую баронессу.

Иван подошел к лекарю.

— Так ему известен рецепт?

— Да, государь. Для приготовления лекарства нам потребуется несколько дней. У знахарки Домны есть практически все, что нужно. Работать нам будет удобней в ее доме. С царицей же останется Шиллинг.

— Немедленно приступайте к приготовлению снадобья!

— Я и пришел затем, чтобы просить на то твое разрешение.

— Ты получил его. Коли что надо будет, обращайся напрямую ко мне. Днем или ночью. Всем необходимым тебя обеспечат.

— Думаю, ничего и не потребуется. Рецепт настолько прост, что я сначала не поверил Вольфу. Нам понадобятся растения, которых в избытке здесь, у Москвы. Все они есть у Домны.

— Поспешай, Курт! От тебя, твоего друга и знахарки сейчас зависит жизнь самого дорогого мне человека.

— Да, государь! Позволь удалиться?

— Иди и ежедневно докладывай мне о результатах работы.

— Слушаюсь, государь. — Немецкий лекарь поклонился и чуть ли не выбежал из палат.

Скуратов вошел, взглянул на царя и спросил:

— Чего это с немчином? Скачет по дворцу зайцем.

— Кто к нему приехал, знаешь?

— Лекарь из Гамбурга, Вольфанг… язык сломаешь с их именами, бежал из Литвы, где служил у какого-то вельможи. Он прослышал, что на Москве весьма ценят образованных людей, узнал, что Курт Рингер здесь, и подался к нам.

— Ты вот что, Малюта, обеспечь этого Вольфа всем необходимым. Жалованье ему такое же, как и Курту. Поселить с ним же. Смотреть за немцами!

— Смотреть, чтобы они сами чего не натворили или от кого обиды не понесли, это можно. А в лекарских как углядеть? Ни я, ни мои люди в них ничего не смыслят. Хотя Домна всегда с ними. Она не даст нанести вред царице, если немчины что-то худое задумают.

— Все равно смотри! Кто сейчас у Анастасии?

— Лекарка Шиллинг да прислуга.

— Ты занимайся своим делом, я буду у царицы. Коли кто пожалует, сообщишь мне. Без моего дозволения никого во дворец не пускать.

— Слушаюсь, государь. Я и кушанья лично проверю.

— Проверь.

Иван поспешил к жене, хотел обрадовать ее хорошей новостью, полученной от лекаря Курта Рингера. Шиллинг и прислуга тут же вышли из опочивальни.

Надежда словно вдохнула жизнь в ослабленное тело царицы.

Она улыбнулась, поднялась с кровати и сказала:

— Иван, мочи нет лежать. Хочу пройтись по улице.

— А не слаба для того?

— Нет. Да и твоя крепкая рука поддержит, если надо!

Царь решился.

— Хорошо. Пусть служанки оденут тебя. Выйдем, прогуляемся по Кремлю. Но недолго, Настя! Как скажу, так сразу же во дворец, без отговорок и просьб.

— Ивана и Федора возьмем с собой?

— Да. Жду вас.

— Мы быстро, Ваня.

Царская семья дошла до Успенского собора, как откуда-то потянуло дымом.

— Что это? — испуганно спросила Анастасия.

— Пожар где-то! Лето опять выдалось сухое, жаркое, леса давно горят. Может, оттуда и тянет дымом.

Но царь ошибся.

Подбежал Скуратов и доложил:

— Государь, беда! Арбат горит!

— Еще не легче. Силен пожар?

— Силен, государь!

— Тушат?

— Да.

В это время сильный порыв ветра бросил к ногам Ивана горящую головню.

— Нам еще ветра не хватало.

Анастасия прижала к себе младшего сына Федора, старший ухватился за ее подол.

Царица побледнела.

— Страшно мне, Ваня! И детки испугались.

Иван Васильевич приказал Скуратову:

— Семью во дворец, готовиться к отъезду.

— Позволь узнать, куда поедем?

— Выполняй, что сказано, Малюта. Я скажу, куда поедем.

Скуратов увел царицу с сыновьями во дворец.

Прибежали трое бояр.

— Государь, пожар все разгорается. Огонь на Кремль сносит.

Появился княжич Алексей Ургин.

— Государь, людей для тушения пожара в Кремле собрали, с Божьей помощью управимся. Но тебе надо бы уехать, покуда огонь не окружил Кремль.

— Что на Арбате?

— Улица полностью выгорела, но ветер не дал пойти огню на посад. Тушение ведется, привлечены посадские и служивые люди. Часть моей дружины там, остальные здесь, с ратниками Головина.

— Твоя забота, Алексей, не допустить распространения пожара по Кремлю. Я вывезу семью и вернусь.

— А надо ли тебе возвращаться, государь? Мы уж тут как-нибудь с огнем справимся.

— Не забывайся, княжич! Не тебе обсуждать мои решения.

— Прости, государь. Я же только о том и думаю, чтобы не рисковал ты собой понапрасну.

— Запомни, княжич Ургин, царь должен быть там, где он нужен, с народом. В празднестве и беде. Все, ступай!

Скуратов вышел из дворца и доложил:

— К отъезду все готово. Кони для тебя и стражи, возки для семьи и прислуги за дворцом стоят.

— Малюта, я провожу царицу с детьми в Коломенское и вернусь сюда. Здесь старшим остается княжич Ургин, у него свои дружинники и ратники Головина. Ты же делай то, что сказано, а помимо того проведи дознание, откуда и почему начался пожар. Что это? Обычная беспечность или злой умысел?

— Я все понял, государь.

— Как вернусь, пошлю за тобой.

Скуратов поклонился и бросился бежать к воротам.

Иван Васильевич проводил семью в село Коломенское. По дороге Анастасии стало плохо. Царицу пробил сухой, рвущий грудь кашель. Причиной тому мог быть дым. В Коломенском Анастасии стало легче.

Иван отправился обратно в Москву в сопровождении трех стражников. Он приехал в Кремль, когда ратники Головина тушили башню, взявшуюся огнем, и, не раздумывая, бросился им помогать. Пожар удалось потушить сравнительно быстро. Сказались меры, предпринятые после огненной стихии 1547 года.

К Ивану подбежал княжич Ургин.

— Не пострадал, государь?

— Нет! Прикажи воды и полотенце принести, я умоюсь, да пошли людей за Скуратовым.

— А что за ним посылать? Недавно видел его у храма. Наверное, тоже сейчас отмывается, переодевается, был черный как головня.

— Давай воды и Скуратова!

— Слушаюсь, государь!

Алексей Ургин бросился к дворцу.

Вскоре прислуга принесла ведро с теплой водой, полотенце. Иван Васильевич умылся.

Подошел и Скуратов.

— Прости, государь, задержался.

— Не за что мне прощать тебя. Докладывай, что с пожаром в городе.

— Тушат. Огонь остановить удалось, но кое-какие дома еще догорают. Тушить их уже без пользы.

— Людей погибло много?

— Сейчас посчитать невозможно. Но погибшие есть, обожженные, раненые при обрушении стен, перекрытий. Ратники дружины Ургина помогают им. Но странно другое, государь.

Иван почувствовал неладное и спросил:

— В чем дело, Малюта?

— Пожар полыхал на Арбате. Занялась огнем и Покровка. Но слегка, всего один дом и сгорел.

— Бывает такое, что в этом странного?

— Всякое случается, но вот только сгоревший дом принадлежал знахарке Домне. Ни соседний храм Святого Василия, ни ближние дворы особо не пострадали, а жилье Домны выгорело начисто.

— Домны? Так там же готовили лекарство! Что со знахаркой и с немцами? — вскричал Иван.

— Домна сгорела, один немец помер недавно от ожогов, второй выжил, успел выскочить из избы.

— Кто?

— Тот, что сначала к тебе приехал.

— Рингер?

— Он. Я в их именах путаюсь.

— Где немец?

— У меня.

— Пошли за ним, — приказал царь.

Скуратов подозвал одного из своих людей, передал приказ Ивана.

Царь спросил:

— Трупы знахарки и немца осматривал?

— Только Домны. Немец еще живой был, с ним лекари возились.

— Что увидел?

— Нашли ее в сенях, вернее, в том месте, где они были. Знахарка потеряла сознание от угара, да тут еще бревно, видно, по голове шарахнуло, вот она и сгорела.

— С чего ты взял, что на нее упало бревно?

— Так череп на затылке был проломлен, государь.

— А может, не бревно упало, а кто-то ее обухом топора или еще чем ударил?

— Да кто же? В избе посторонних не было. Если только кто из немцев? Но одного из горницы вытащили, да и второй оттуда же через оконце выбрался. Зачем им было убивать знахарку?

— Откуда тебе знать, что в доме не было посторонних?

— Так этот Рингер сказывал, я допрашивал его.

— В сени с улицы никто не мог зайти? Дверь открыта, лекари в горнице.

— Может, кто и зашел.

Стражник подвел к царю немецкого лекаря, подавленного случившимся.

Рингер поклонился и сказал на родном языке:

— Я не могу поверить в то, что произошло, государь.

— А что произошло, Курт? Рассказывай, как все было.

— Хорошо. Мы уже заканчивали приготовление снадобья. Осталось добавить в него чистотела. Вот Домна и пошла в сени, где у нее была развешана трава. Вольф смешивал отвар. Я присел на лавку. — Рингер протер платком вспотевший лоб. — Потом в комнате на миг будто потемнело. Я обернулся к оконцу, а за ним мелькнул чей-то силуэт. Может, мне это и показалось. После в сенях что-то упало. Мы с Вольфом переглянулись. Я пошел к дверям, но тут со всех сторон повалил дым. Не буду отрицать, мы испугались. Надо было сразу выскочить на улицу. Дом вспыхнул. Вольф бросился к двери, но споткнулся и упал. Я к нему, а тут сверху прямо на него упал сноп горящей соломы. За ним еще один, потом повалились доски. Вынести я его не мог. Сквозь дым увидел оконце, через него и выскочил во двор. Там уже были люди. Никогда бы не подумал, что такой крепкий дом может сгореть столь быстро. Он полыхал, объятый огнем со всех сторон. Однако нашлись смельчаки из ратников. Рискуя собой, они все-таки вынесли Вольфа. На него страшно было смотреть. А потом дом рухнул. Краузе куда-то увезли, а меня доставили во дворец. — Немецкий лекарь кивком указал на Скуратова. — Вот этот господин приказал привезти меня сюда.

— А снадобье, Рингер?

— Да, снадобье! Оно уже было готово. Отвар. Убегая из горящего дома, я схватил со стола пузырек.

Иван облегченно вздохнул.

— Слава Богу, хоть снадобье вынес.

— Вынес, государь, только это всего лишь часть лекарства. Снадобье должно помочь, но оно не имеет всех тех свойств, что настоящее, изготовленное по рецепту. Если бы не пожар, то уже сегодня вечером мы могли бы…

— Если бы!.. — прервал лекаря царь. — Если бы царица не заболела, то не было бы надобности ни в снадобье, ни в лекарях. Погоди.

Иван повернулся к Скуратову, передал ему суть рассказа Рингера и спросил:

— Тебе об этом лекарь докладывал?

— Нет. Это он сейчас вроде в себя пришел, а тогда трясся весь, плакал как дитя.

— Немец говорит, что когда Домна вышла в сени, там что-то упало. Что бы это могло быть? Или, может, кто?

— Думаю, упала сама знахарка. Кто-то зашел в сени и там прибил бабу!

— Кто знал, что в ее доме готовится снадобье для царицы?

Скуратов пожал плечами:

— Кроме надежных людей, за которых я в ответе, вроде никто.

Иван повернулся к Рингеру и задал тот же вопрос.

— Не могу знать, государь. Мы с Вольфом ни с кем из местных жителей не общались. А вот Домна? Напрямую она вроде тоже никому ничего не говорила, но к ней приходило много народу.

— Понятно! Как ты считаешь, отчего загорелась изба знахарки?

— Это же ясно как день. Дом подожгли.

Царь взглянул на Скуратова.

— Как по-твоему, дом знахарки мог загореться изнутри по небрежности Домны или немцев?

— Нет! — твердо ответил Малюта. — Избу подожгли, причем со всех сторон, возможно, обложив хворостом.

— И никто этого не видел?

— Дело в том, что изба Домны стоит не у городьбы, рядом с улицей, а в глубине сада. Трудно увидеть, что происходит во дворе. Не удивительно, что никто не заметил злодеев, поджигавших дом. Когда изба полыхала, у усадьбы собралось много зевак. Мои люди всех опрашивали, а те чего только не городили. Кто-то видел колдунью, входившую во двор с головой ребенка в руках. Кто-то каких-то человечков ростом с кошку, махавших окровавленными вениками. Только один мужик сказал, что заметил бородача с мешком, который перелазил с соседнего двора. Этого мужика допросили особо. Похоже, он и взаправду видел кого-то из злодеев. Один человек не мог поджечь избу одновременно со всех сторон. Но кроме бороды да обычной для посадских одежды мужик ничего не запомнил. Я, понятное дело, дознание не прекратил. Мои люди и сейчас ищут свидетелей, прежде всего допрашивают ребятню. Те видят гораздо больше взрослых. Возможно, мы что-то еще и узнаем.

— Дознанье продолжай, сколько потребуется. Что скажешь по причинам пожара на Арбате? Там тоже поджог?

— Я бы этого не сказал. Мы нашли место, откуда пошел огонь. Это сарай в одном из дворов. До пожара там видели все ту же ребятню. Хозяин дома пошел их прогнать, а сарай взялся огнем. Детишки разбежались. Сыну своему, который с ними был, мужик, понятное дело, потом допрос по всей строгости учинил. Малец и признался, что они добыли в торговых рядах пороха и в сарае мастерили самопал. Ну и доигрались. Порох взорвался, солома загорелась. Оттуда и пошел пожар. Не думаю, что это связано с бедой, приключившейся в доме знахарки. Государь, коли злодеи прознали, чем занимаются лекари и знахарка, то ее дом сгорел бы и без большого пожара. Только он один.

— Но кто эти злодеи?

— Люди, желающие смерти царице, затаившие на тебя злобу. Ты лишил их былого положения, благ, всего, чем они жили.

— Ты намекаешь на Сильвестра и Адашева?

— Я ни на кого не намекаю, государь. Но, судя по всему, нити зловещего заговора тянутся к ним. Они стояли высоко, у них на Москве осталось немало своих людей. Надо провести дознание.

Иван тряхнул головой.

— О Сильвестре ничего не скажу, Адашев же не мог пойти на такое злодеяние. Несмотря ни на что, он относился к Анастасии хорошо, не мог желать ей смерти. Адашев быстрей учинил бы заговор против меня. Тем более, как ты сам говорил, верных людей у него осталось немало.

— Государь, я думаю, что злодеи все верно рассчитали. Если заговорщикам удастся извести любимую тобой Анастасию, то это скажется и на тебе. Да оно и понятно. Вот тут для них наступит самое время поднять мятеж. Войска, верные тебе, находятся в Ливонии. Московские бояре недовольны возвышением Захарьиных-Юрьевых. Не мне, холопу безродному, давать тебе советы, но скажу, что необходимо действовать прямо сейчас. Надо нанести по ним удар, похоронить все их иудины планы, а лучше всего — вместе с ними.

— А где, Малюта, взять доказательства вины Сильвестра и Адашева? На пустом месте суд не вершится. А наказание без суда — тот же разбой. Не для того мы создавали судебную систему, чтобы потом плевать на нее. Так не будет.

— Верно все говоришь, государь. Только если заговорщикам закон не писан, то почему он должен их защищать? А насчет доказательств есть у меня одна мыслишка.

— Не тяни жилы, Малюта. Говори!

Скуратов погладил бороду.

— Адашев на своем подворье содержал польскую вдову Марию-Магдалину в качестве полюбовницы. Она и сейчас на Москве. У нее пятеро детей. Надо бы с ней поговорить. Магдалина скажет все, что знает. Ей просто деваться некуда. Куда она с детьми пойдет из Москвы, коли прогнать ее из подворья Адашева?

— Она может ничего не знать о делах полюбовника.

— А вдруг знает? Я бы допросил ее, да и детей.

— Хорошо, — согласился Иван. — Допроси, но предупреждаю, никакого насилия. За самоуправство карать буду строго.

— Слушаюсь, государь.

Иван повернулся к Рингеру, стоявшему рядом:

— То, что слышал, забудь. Иначе головы не сносить. Не думаю, что ты хочешь разделить судьбу своего товарища Вольфа.

— Да я и не слушал, государь!

— Тем лучше для тебя! Сейчас же, немедля поедешь в село Коломенское. Осмотришь царицу и начнешь лечить тем снадобьем, которое удалось сохранить. А ты, Малюта, проводишь лекаря в село, усилишь там охрану и только после этого займешься польской вдовой!

— Слушаюсь, государь!

— Ступайте, и да поможет нам всем Господь!

Прошло два дня. Иван не мог выехать из Москвы. Он занимался ликвидацией последствий пожара. Рингер из Коломенского докладывал ему о состоянии жены. Лекарь делал все возможное.

Малюта тоже не терял времени даром. Он явился к царю с утра 5 августа. По его довольному виду Иван понял, что Скуратову удалось узнать нечто важное по поводу заговора против Анастасии.

Малюта поклонился, приветствовал царя, передал ему лист бумаги и сказал:

— Все, государь, показания полюбовницы Адашева Марии-Магдалины. В них много чего интересного.

Царь начал читать. Из показаний женщины следовало, что Алексей Федорович, угодив в опалу, постоянно пребывал в ярости. Он много пил, ругался. Грозился, что Иван еще пожалеет о содеянном. Кричал, что Сильвестр говорил правду, когда утверждал, что болезнь Анастасии — это Божья кара царю, несправедливо обвинившему своих ближних советников. Ее смерть останется на совести Ивана, потому как только он будет виноват в этом. Он вызвал на подворье своих людей и о чем-то говорил с ними, потом собрался и уехал, не попрощавшись.

Вечером на подворье пришел какой-то бородатый мужик из простолюдинов и передал наказ Алексея Федоровича уезжать из Москвы в Дерпт. Чем быстрее, тем лучше. Потом он стал приставать к Марии, получил отказ, сказал, что она никуда от него не денется, и ушел.

После пожара Мария проведала о гибели Домны, которую хорошо знала, лечила у нее детей, а также какого-то иноземца, оказавшегося в доме знахарки. Полька подумала, что это дело рук того самого бородатого мужика. Кто он такой, где живет, чем занимается, она не знала, но подтвердила, что этот человек приходил вместе с другими к Алексею Федоровичу.

На вопрос о том, почему Мария не послушалась совета Адашева и не уехала в Юрьев, она сказала, что на это у нее просто нет средств. Вдова подтвердила частые встречи Адашева с Сильвестром. Они проявляли недовольство правлением царя, называли его Ванькой.

Прочитав показания вдовы, Иван надолго задумался.

— Что скажешь, государь? — спросил Малюта. — Призналась-таки Мария-Магдалина, что Адашев и Сильвестр стояли во главе заговора против царицы!

— Нет, лишь в том, что Адашев и Сильвестр проявляли недовольство моим правлением. Но они и не скрывали этого. Мария показала, что Адашев грозился мне. Так это объяснимо. Лишиться в одночасье высокого положения из-за собственной глупости — причина веская. Да и что ни наговоришь, напившись вина? Вдова призналась, что к ней приходил бородатый мужик, передал приказ Адашева ехать в Юрьев. Потом узнала, что и перед пожаром у избы Домны тоже видели бородатого мужика. Ну и что? Как доказать, что это был один и тот же человек, и являлся ли он одним из поджигателей? Может, вор хотел забраться в дом Домны, где наверняка было чем поживиться, увидел настоящих поджигателей и тут же сбежал?

Скуратов разочарованно вздохнул.

— Значит, все мои труды впустую?

— Отчего же? Показания Магдалины можно трактовать и как оправдание Адашева с Сильвестром, и как обвинение, причем в тяжком преступлении. Найти бы еще этого бородатого посланца Адашева!

— Уже ищем, государь. Мария кроме показаний мне кое-что о нем поведала.

— И что же?

— Она шла с сыном к той же Домне и видела, как этот бородач заходил в один из дворов на посаде. Сейчас мои люди ищут этот дом, потому как Мария-Магдалина описала его довольно смутно. То ли на той улице, то ли на другой. Где-то в середине посада, ближе к реке. Но шла-то она от подворья Адашева до Покровки. Вот по этой дороге и ищем. Обязательно найдем, государь.

— Так у нас все мужики бороды носят.

— Но не все косят на один глаз.

— Вот как? Человек Адашева косой?

— Едва заметно. Но это хорошая зацепка.

— Почему ты раньше не говорил об этом?

— А зачем, государь? Ты поручил мне следствие, я его и веду. К чему тебе такие мелочи? Вот приведу злодея, тогда спросишь с него со всей своей царской строгостью.

— Узнаешь, где обитает бородач, сразу хватай его и смотри, чтобы не сбежал! Продолжай поиск. Завтра до обеда я буду на Москве, потом поеду в Коломенское. Рингер сообщает, что состояние Анастасии нормальное, но на душе тревожно. Да и не видел я ее долго, два дня. Сейчас для нее это много. Так что, если что найдешь, до обеда заходи на доклад. Позже приезжай на село.

— Понял, государь! Позволь идти?

— Ступай!

Утром 6 августа Скуратов явился во дворец спозаранку. Ждал, пока царь приведет себя в порядок, помолится, позавтракает.

Иван увидел Малюту, нетерпеливо ходившего по коридору.

— Чего так рано пришел?

Скуратов поклонился.

— Долгих дней тебе, государь.

— И тебе того же. Зачем, спрашиваю, в такую рань пришел?

— Взяли мы бородача. Вечером выследили. Ночью повязали. Петром Большовым его кличут.

— Вот как? Где он сейчас?

— Где же ему быть? В темнице сидит.

— Ты допрашивал его?

— Нет. Решил сначала доложиться тебе.

— Идем!

Царь и Скуратов прошли в подвал, где содержались лихие люди разного рода.

Малюта указал на избитого, прикованного к стене бородача.

Тот поднял голову.

— Сам государь пожаловал! Неужто из-за какой знахарки, которых на Москве пруд пруди?

— Ты поджег избу Домны? — спросил царь.

— Я.

— Один бы ты того сделать не смог.

— Как видишь, смог.

— Ладно, об этом потолкуем позже. Убить Домну и немцев тебя послал Адашев?

— Немцев? — еще больше удивился Большов. — Каких?..

— Ты мне не придуривайся, говори правду, дабы кнута не испытать.

— А меня, царь, ни кнутом, ни дыбой не испугаешь. Я как семьи лишился, перестал боль чувствовать. Не веришь, так проверь.

— Тебя послал Адашев?

— Да. Он велел смотреть за хатой этой колдуньи. А я уж не упустил момент отомстить ей.

— Отомстить? За что?

— Так это она, Домна проклятая, виновата в смерти моей малолетней дочери и любимой жены! Залечила, сволочь, дочурку до смерти, а жена не вынесла горя и повесилась. В один день похоронил семью, да и себя тоже. Теперь мне все равно. Что тюрьма, что казнь.

— И ты в горе своем поджег избу Домны?

— Не сразу. Сначала хворостом обложил ее, потом в сенях затаился. Надеялся, может, выйдет из горницы. Вышла. Я ее обухом по затылку. И крякнуть не успела. А потом петуха красного пустил и ушел дворами. Не заметил, что кто-то видел меня.

Малюта схватил Большова за волосы, рывком поднял голову.

— Врешь, собака! Коли ты так ненавидел Домну и любил свою семью, то почему к польке Марии приставал? Когда кто-то любит да скорбит, а еще и мстит, то за другие юбки не хватается. Ты не хочешь выдать Адашева, вот и плетешь нам тут небылицы. Кому лжешь, собака? Самому царю!

Большов спокойно ответил:

— Адашев велел смотреть за домом Домны. Первым пошел я и прикончил эту стерву за то, что она убила мою дочь и жену. К Магдалине, полюбовнице Алексея Федоровича, я не приставал, непотребного не предлагал, это она напраслину наводит. Если бы хотел снасильничать Магдалину, то сделал бы это. На нее дунь, она и упадет, а я подковы гну. Только Магдалина живет с Алексеем Федоровичем. Даже из-за этого я бы не полез к ней.

— Уважаешь, значит, Адашева? — спросил царь.

— Уважаю, — ответил Большов. — А тебя, царь, нет, коли ты унижаешь таких людей.

— Заткнись! — Малюта замахнулся кнутом.

— Уймись и отойди, — заявил государь.

Скуратов повиновался.

Иван подошел вплотную к Большову.

— Значит, уважаешь Адашева? Тогда почему приказ его нарушил? Он тебе что велел? Смотреть за избой Домны. А ты убил ее.

— Виноват, не сдержался. Давно хотел удавить колдунью, да все не удавалось. А тут такой случай. Ну и не сдержался.

— А почему Адашев велел следить за избой Домны?

— Того не ведаю. Алексей Федорович собрал нас, верных людей, и приказал, смотрите, мол, по очереди за домом знахарки Домны, что у храма Святого Василия. Но так, чтобы про то люди не прознали. Что заметите интересного или подозрительного, сообщайте Анфиму, сыну священника Сильвестра. Ладно, устал я. Не хочу больше говорить.

Скуратов взревел:

— Ты у меня на дыбе, сын собачий, не только заговоришь, соловьем запоешь!

Иван и на этот раз остановил его:

— Оставь его, Малюта, он правду сказал. Скажи, чтобы взяли с него показания да передали дело суду за убийство знахарки.

— Так позволь, государь, пред тем пытать его. Глядишь, еще что-то скажет.

— Ничего он больше не скажет. И не перечь мне, Малюта.

— Слушаюсь, государь.

Иван резко обернулся к Большову:

— Тебя будут судить и казнят. Ответь мне одно, но как на духу.

— Спрашивай, отвечу.

— Вот отомстил ты Домне, тебе легче стало?

— Легче! Душа успокоилась. А теперь, когда до встречи с женой и дочерью недолго осталось, то совсем полегчало. Не поверишь, царь, радостно мне. На этом свете делать больше нечего.

Иван повернулся и вышел на улицу. Скуратов остался в темнице, брать показания убийцы знахарки Домны.

Государя встретил Дмитрий Ургин, прибывший в Кремль проведать его и узнать о здоровье царицы.

— Здравствуй, Дмитрий!

— Признаться, не ожидал увидеть тебя здесь, государь.

— В темнице был, допрашивал одного лиходея. Но пойдем в палаты, там поговорим. Времени у нас немного, после обеда поеду в Коломенское.

— Как Анастасия?

— Лекарь сообщает, что вроде нормально.

— С Божьей помощью встанет!

— На то и надеюсь, о том и молюсь денно и нощно.

Царь и князь Ургин прошли в палату. Иван присел в кресло, Дмитрий устроился напротив, на лавке.

Иван поведал верному князю обо всем, что произошло за последние дни, подробно изложил разговор с Петром Большовым и спросил:

— Что ты думаешь по этому поводу, Дмитрий?

— По-моему, Большов сказал правду. Я слышал о случае, когда знахарке не удалось спасти больного ребенка, а мать после его смерти покончила с собой. Так что Большов имел повод отомстить знахарке.

— Ты считаешь, он ничего не знал о немцах и о лекарстве, которое они готовили вместе с Домной?

— Считаю, что не знал.

— А Адашев?

— Алексей Федорович мог знать.

— Мог, — проговорил царь. — Он выставил своих людей следить за работой. Зачем? Ему-то до того какое дело?

— Возможно, он хотел знать, удастся ли лекарям сделать нужное снадобье.

— Не затем ли, чтобы уничтожить его?

— Вряд ли. Адашев не пошел бы на это. Да и какой смысл уничтожать лекарство, когда еще неизвестно, помогло бы оно или нет.

— Возможно, ты и прав, но снадобье уничтожено верным холопом Адашева. Вместе с лекарями. От этого не уйти.

— Но Большов сообщил тебе, что он хотел убить лишь одну Домну.

— Говорил…

Речь царя прервал Скуратов, буквально ворвавшийся в палату:

— Государь, из Коломенского плохие вести.

— Что? — Иван поднялся с кресла. — Что с Анастасией?

— Гонец передал, что ей стало плохо, она впала в беспамятство.

— Немедля коня!

— Слушаюсь. Я с тобой?

— Да. — Иван взглянул на Ургина.

Тот все понял и сказал:

— Я тоже, коли ты не против, отправлюсь с тобой.

— Едем!

Через полчаса конный отряд во главе с царем вихрем влетел в Коломенское. Иван спрыгнул с коня и побежал в опочивальню жены. Ургин и Скуратов последовали за ним.

У постели Анастасии сидел лекарь Рингер.

— Что с царицей, Курт?

Рингер поднялся, вытянул, как солдат, руки по швам, опустил голову.

— Мне не удалось вылечить царицу, государь. Поверь, я делал все, что мог, но оказался бессилен пред болезнью.

— Погоди, Курт. Вдруг еще можно что-то сделать? Царица, вижу, в беспамятстве. Может, она придет в себя, и дело пойдет на поправку? Что молчишь?

— Я боюсь твоего гнева.

— Да не думай ты о том. Надо царицу спасать.

— Уже бесполезно.

— Что ты сказал? Бесполезно? Значит, царица умирает?

— У нее проявились те же признаки, что и у баронессы Греты фон Хартманн перед самой ее кончиной. Я ничего не могу сделать.

— Пошел вон!

Иван присел на край постели жены.

Она лежала бледная, глаза закрыты, на лице гримаса боли. Похудевшее тело вздрагивало. Иван взял ее руки в свои ладони. От них веяло холодом.

— Настенька! — проговорил он, склонившись над женой. — Очнись, родная, прошу.

В опочивальню вошел митрополит Макарий. Он тоже получил тревожное известие из Коломенского и немедля прибыл туда.

— Как она? — спросил Макарий.

Царь ответил:

— Плохо, владыка!

— Исповедоваться бы надо, да без сознания наша царица.

Иван схватил митрополита за золоченое одеяние.

— Она должна жить, Макарий! Понимаешь, должна!

— Успокойся, государь, Господь милостив. Молись!

— Да я молюсь. Только не слышит меня Господь, опять посылает мне испытания. Не слишком ли часто.

— Не богохульствуй, государь.

— Оставьте меня с Настей! Все уйдите!

— Но мне следует быть при царице, — воспротивился Макарий.

— Очнется, позову. А сейчас уходите!

Митрополит, князь Ургин, Малюта Скуратов покинули покои царицы.

Иван всю ночь сидел у постели любимой жены и не переставая умолял Господа вернуть Анастасию к жизни. В пятом часу утра царица пришла в себя.

— Настенька! Слава Богу! Я сейчас лекарей кликну.

— Не надо, родной. Мне сейчас очень хорошо. Видишь, как солнышко светит? — В палате горели свечи. — А на полянке-то сколько ромашек? Вон из реки и Дмитрий наш вышел, а говорили, будто потонул он. Ой, а с ним и Аннушка, и Маша. Все наши детки. Живые, здоровые. Соловушка поет. А почему на тебе кафтан? Тепло же!

— Да, Настенька, тепло. А кафтан? Я сниму его. Сейчас, родная.

— Свет вдали видишь, Иван?

— Где, Настенька?

— А вон, меж облаками. К нему дорожка из цветов. Я так хочу туда. Ты отпустишь меня?

Иван понял, что Анастасия бредит, позвал лекаря и митрополита. Сам отошел к оконцу, к князю Ургину, который появился с Макарием и Рингером.

— Не могу на это смотреть, Дмитрий. Умирает Настенька. Она говорила, как ей хорошо, видела наших умерших детей. Неужто это все, Дмитрий?

— Кто знает?

Макарий исповедовал царицу и молча вышел из покоев.

Рингер вновь встал у постели.

— Что? — спросил царь.

— Она умирает.

Иван подошел к постели. Анастасия окончательно пришла в себя.

Сейчас она понимала, что происходит, попыталась улыбнуться и сказала:

— Вот, любимый мой, и кончилась наша жизнь. Ты не горюй без меня. О сыновьях заботься. Особо о Феденьке, слабенький он. Помни, я всегда любила тебя больше жизни. Только короток оказался век нашей любви.

На глазах царя выступили слезы. Он нагнулся над Анастасией. Тело ее пробили предсмертные судороги. Иван уткнулся в грудь жены и заплакал, не стесняясь своих слуг. Затем смахнул слезы и стал целовать лицо Анастасии.

Князь Ургин поднял его.

— Государь! Я как никто другой понимаю твое безмерное горе, но ничего уже не поделать. Господь забрал к себе нашу благоверную и кроткую Анастасию.

— Но почему так рано, Дмитрий? Ведь ей не было и тридцати лет.

— Каждому человеку на этой земле отведен свой срок. Все мы уйдем в мир иной. Кто раньше, кто позже.

Иван огромным усилием воли сумел взять себя в руки, вытер лицо платком, подошел к мертвой жене, поцеловал ее в холодные губы и проговорил:

— Прости меня за все, Настенька. Мы еще встретимся. — Он вышел из опочивальни царицы.

Вместо него появились женщины из прислуги. Заголосила какая-то бабка.

Князь Ургин нашел царя в дальней комнате. Иван сидел на скамье и смотрел в черную мглу за окном.

А в Москву поспешил гонец с трагическим сообщением о смерти первой русской царицы Анастасии Романовны.

На похороны собралось невиданное количество народу. Казалось, рыдала вся Москва. Толпы людей в искреннем отчаянии не давали похоронной процессии пройти к кремлевскому девичьему Вознесенскому монастырю. Многие называли матерью Анастасию, не дожившую до тридцати лет. Нищим раздавали милостыню, но они, голодные, оборванные, ничего не брали, показывали, что не ради милости вышли проводить царицу в последний путь.

Иван был раздавлен горем. Он шел за гробом, не замечая никого и ничего вокруг. Несколько раз ближним боярам пришлось подхватывать царя, так как он едва держался на ногах.

Как только похороны закончились, Иван закрылся во дворце и запретил пускать к нему кого бы то ни было. Он не ел и не пил три дня. Затем царь, осунувшийся, как-то сразу постаревший, с небольшой стражей без свиты уехал в село Коломенское. Там он тоже никого не принимал.

Однажды он вышел во двор и увидел Рингера.

Это был первый человек, с которым Иван заговорил после похорон Анастасии:

— Ты почему до сих пор здесь?

— Жду, государь.

— Чего же?

— Когда явится стража и меня отвезут в Москву на казнь.

— Я не слышал, что на Москве должны кого-то казнить.

Рингер взглянул на царя и спросил:

— Ты оставишь меня в живых, после того как я не смог спасти твою жену?

— Так ты своей казни ждешь?

— Да, государь. Я заслужил наказание.

— До чего же ты наивен, Курт. А еще образованный человек! Господь забрал к себе Анастасию. Против Бога мы бессильны. Я ни в чем не виню тебя. Скажи только одно. Смерть Анастасии явилась результатом отравления?

— По всем признакам, да, государь. Судя по истории с баронессой, царицу извели той же самой отравой.

Иван покачал головой.

— Отравили, собаки!..

— А что теперь будет со мной? Ты велишь отправить меня обратно в Гамбург?

— Нет, Рингер. Лекари нам нужны везде. В больших городах, в малых селах, а особенно в войске. Много ратников погибает от ран, а надлежащую помощь им оказать некому. Вот тебе мой наказ, Рингер! Заверши дело, которое начинал Шлитте, разошли письма своим знакомым лекарям. Пусть едут в Москву. Всем дам дело, обеспечу жильем и жалованьем. Каждый получит охранную грамоту. Государству очень нужны образованные люди, чтобы не только сами работали, но и наших способных людей своему делу обучали. Коли не согласный, принуждать не стану. Ты свободный человек и волен делать, что хочешь. Можешь вернуться на родину.

— Нет, государь, — воскликнул Рингер. — Я согласен. Ты увидишь, что я еще много пользы принесу Руси.

— Вот и договорились. Казни ждешь?! Сейчас же отправляйся в Москву, к митрополиту Макарию. Передашь ему все, о чем мы говорили. Он поможет продолжить начатое дело.

— Слушаюсь, государь. Благодарю тебя. — Рингер поклонился и побежал к конюшне.

Иван, глядя ему вслед, покачал головой и проговорил:

— Это же надо, казни он ждал! Уж если кто и заслуживает смерти, то другие. Не люди, а твари мерзкие.

На следующий день государь вернулся в Москву. Его ожидали родственники покойной Анастасии.

Иван принял одного из них, Данилу Романовича.

— Что хотел сказать? — спросил он.

— Вот ты отчаиваешься, государь, печалишься, а враги твои торжествуют. Извели добродетельную царицу и празднуют победу.

— Кто именно? Назови имена!

— Адашев и Сильвестр, а над ними княгиня Ефросинья Старицкая.

— Тому есть доказательства?

— Конечно, государь, открыто они своего торжества не показывают, но, сам посуди, кому была выгодна смерть Анастасии? Тем, кого она раньше привечала, а потом отвергла как изменников, не заступившихся за вашего сына. Поняли, собаки, что потеряли расположение царицы, и ты их при себе держать не станешь. Вот и решились на смертный грех. А доказательства? Так для суда над изменниками хватит и того, что добыл Малюта Скуратов. Судить их надо немедля и заочно.

— Почему заочно?

— Чтобы не могли ложью оправдаться пред высоким судом и тобой. Ты же их знаешь. Они сумеют все исказить, потому как решаться будет не только их судьба, но и жизнь.

Иван задумчиво проговорил:

— Возможно, ты прав. Я подумаю.

— Подумай, государь! Ты не должен оставить безнаказанными злодеяния изменников.

Царь повысил голос:

— Что я должен, а что нет, не тебе решать. Ступай!

— Да, государь, прости, но с тобой хотели поговорить бояре.

— Не сегодня. Пусть уходят. Не до них.

— Понимаю. Слушаюсь!

Данила Романович вышел из палаты и осторожно притворил за собой дверь.

Белый царь долго думал и повелел судить обвиняемых заочно. Данное решение было доведено до Адашева и Сильвестра. Они попросили вызвать их в Москву, дабы иметь возможность лично опровергнуть обвинения. На их присутствии при рассмотрении дела настаивал и митрополит Макарий.

Но царь не изменил решения. В декабре 1560 года Иван Васильевич собрал собор.

Были оглашены обвинения, выдвинутые против Адашева и Сильвестра, и большинство судей сочло их обоснованными. Меньшинство не противилось, оно просто безмолвствовало.

Митрополит сказал, что надобно выслушать подсудимых, но не встретил особой поддержки. Мол, люди, осуждаемые государем, не могут представлять законного оправдания. Они обязательно станут лгать, искажать истину. Само присутствие на процессе Адашева и Сильвестра опасно для общества. Посему собор должен немедля принять решение.

В итоге Адашев и Сильвестр были признаны виновными в заговоре против царицы. Встал опрос об их наказании. Большинство судей потребовало казнить злодеев.

Казалось, судьба Адашева и Сильвестра была предрешена, но против казни неожиданно выступил царь. Учитывая прежние заслуги осужденных, Иван Васильевич предложил сослать Сильвестра на Соловки, а бывшего окольничего Алексея Адашева посадить под стражу в Юрьеве. Собор согласился с предложениями царя, нашедшего в себе силы для милосердия.

После собора Иван сосредоточился на государственных делах. Дабы противостоять новым заговорам, он потребовал, чтобы бояре поклялись бы не держаться стороны осужденных, наказанных изменников. Они присягнули на верность царю и Отчизне. Однако ярые противники государя не смирились с укреплением его власти.

Накануне празднования Рождества во дворец с утра явился Скуратов.

Иван отметил его возбужденное состояние и спросил:

— Что-то случилось?

— Случилось злодейство, государь! — Скуратов вытер вспотевший лоб и продолжил: — За городом, у рощи рядом с трактом проезжие купцы нашли трупы женщины и пятерых детей. Обезглавленные тела были сложены вдоль дороги на снегу так, чтобы их сразу заметили.

— Чьи тела, установили?

— Да, государь! Это Мария-Магдалина и ее дети.

— Что? — Царь поднялся с кресла. — Их убили там же, у тракта?

— Нет. К дороге тела привезли на санях. Мои люди ищут место убийства. Но страшно то, что по Москве уже как пожар распространяются слухи о том, что полюбовница Адашева и ее детишки погибли по твоему приказу. Мол, его ты простил, а на них отыгрался. За то, якобы, что Мария давала на соборе не те показания, которых требовал от нее ты.

— Это же полная чушь. Если бы я хотел казнить Адашева, то ему отрубили бы голову и без показаний Марии.

— Да, но ты же знаешь, сколь вредны слухи. Потому какие-то негодяи и распускают их.

— Кто?..

— Думаю, Ефросинья Старицкая, неугомонная в своей ненависти и выжившая из ума.

Иван подошел вплотную к Скуратову.

— Ты думаешь или знаешь?

— Как я могу знать, государь? Но кто еще мог пойти на такую подлость?

— Недоброжелателей хватает. Ты должен найти убийц Марии во что бы то ни стало. Надо провести над ними открытый суд и прилюдно казнить на лобном месте. Иначе слухи не остановить. Да и не в них дело. Лиходеи обязательно должны понести самое суровое наказание.

Скуратов вздохнул.

— Прости, государь, я, конечно, сделаю все возможное, но мы вряд ли найдем убийц. Тот, кто стоял за ними, уже наверняка позаботился о том, чтобы замести следы. Убийцы сейчас лежат в сырой земле, в общей могиле. Убрал же князь Ростов холопа, который подрезал крепления сходен на твоем струге! И теперь с лиходеями сотворят то же самое. Такие свидетели никому не нужны.

— Ты не предполагай, а ищи, Малюта! Найдешь место убийства, глядишь, ухватишься за ниточку. Ищи, Малюта, да пошли наших людей в народ опровергать слухи.

— Да, государь. Позволь идти?

— Ступай, да княжича Ургина позови ко мне!

— Слушаюсь!

Царь приказал Алексею Ургину:

— Пошли гонца в Юрьев с распоряжением доставить в Москву Алексея Адашева!

— Прости, государь, но это невозможно.

— Что невозможно, княжич? Послать гонца? У тебя людей нет, кони передохли?

— Не в том дело, государь.

— А в чем?

— Отец мой сказал, что после решения собора Адашева свалил недуг, и теперь он в тяжелом состоянии.

— Вот как? Тогда ладно, не посылай никого. Неси службу.

— Слушаюсь!

Люди Скуратова не нашли ни места казни вдовы Марии и ее пятерых детей, ни малейшего следа тех людей, которые совершили это злодейство. Слухи на Москве утихли так же быстро, как и распространялись. Народ не поверил сплетникам, утверждавшим, что царь мог так подло поступить с женщиной и детьми.

Алексей Адашев не излечился от недуга и умер в Юрьеве. Царь приказал похоронить своего опального советника в Угличе, рядом с могилой отца.

Среди ближних государя не нашлось места князю Владимиру Старицкому. Это указывало на стремление царя и далее укреплять свою власть при поддержке весьма узкого круга лиц, в преданности которых он был уверен. В преддверии надвигающейся неизбежной войны с Литвой подобные меры являлись более чем оправданными.

Оглавление

Из серии: Иван Грозный

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Белый царь – Иван Грозный. Книга 2 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я