Чернокнижник

Александр Смирнов, 2013

Пётр Сапожников является обыкновенным средним учеником. На уроках литературы он скучает. Однажды в школе он пишет сочинение на свободную тему: «Как я провёл лето». Школьник не описывает действительные события, а решает выдумать свои. В персонажи своей выдуманной истории он вставляет свою учительницу и паренька, которого якобы украли бандиты. Сочинением школьника интересуется милиция: дело в том, что выдуманная история в точности совпадает с реальной историей о пропаже ребёнка. Школьник не подозревает, что обладает даром предвидения. Этим даром начинают пользоваться люди, у которых есть только один дар – воровство. Они заставляют молодого писателя писать роман «Трупопровод» где автор описывает развал Советского Союза (это в то время, когда никаким развалом даже не пахнет). Молодого писателя несомненно уничтожили бы, но он получает нобелевскую премию по литературе и становится мировой известностью. Нобелевского лауреата высылают из страны. За границей его опекают литературные агенты, которые на самом деле являются представителями спецслужб. Однако спецслужбы не могут воспользоваться пророчествами писателя. Они просто не верят им. (кто же поверит, когда предсказывают крушение Берлинской стены, распад Варшавского договора и гибель сверхдержавы – СССР) Те «литераторы», которые успешно обкрадывали гения в Союзе, после его высылке остаются не у дел. Они сами ничего не в состоянии придумать, поэтому они сталкивают людей лбами, чтобы описать детективную ситуацию. Чем больше крови и насилия в описанных ситуациях, тем привлекательней для обывателя роман. Происходит ряд убийств. Их расследует милиция, но у следователей ничего не получается. После перестройки Россия принимает своих знаменитых на весь мир граждан, которых в своё время она изгнала за свои пределы. Возвращается и Сапожников. Милицейский следователь знает, как раскрыть преступления – надо привлечь к этому писателя, который обладает даром предвидения. Писатель начинает сочинять и предсказывает, что виновники всех убийств, сами, превратившись в монстров, убьют сами себя. Так оно и происходит.

Глава 2

Школа — это такое учреждение, где новости узнают с такой же скоростью, с которой они происходят, а иногда кажется, что слухи распространяются гораздо быстрее. Действительно, ведь то злополучное сочинение, которое было сдано в РОНО, никто не читал. Более того, начальство вызвало директора и Татьяну Александровну, не объяснив причины вызова, однако вся школа, по крайней мере, женская её часть, уже всё знала. Приняв решение о том, что ничего страшного не произошло, и что сочинение Сапожникова есть ни что иное, как плод воспалённого юношеского воображения, директор не пошёл на работу, а отправился домой. По телефону он ни с кем не разговаривал, с родными служебными новостями не делился, однако вся школа уже знала о фантазиях ученика и о странной реакции районного начальства.

Когда она пришла на работу, учительницу русского языка и литературы окружила обстановка прямо противоположная той, что была накануне. Каждый сотрудник считал своим долгом подойти к ней и высказать своё негодование в адрес ученика, так жестоко и низко опорочившего своего учителя.

— Вы только подумайте! — возмущалась учительница математики, — От горшка два вершка, а уже такой подлый! Да как он посмел писать про вас такое?!

— Вы читали сочинение? — спросила Таня.

— Теперь это сочинение уже никто не прочитает, — отвечала ей собеседница.

— А я читала. Там нет фамилий. Почему вы решили, что он написал про меня?

Однако голос учительницы литературы был гласом вопиющего в пустыне.

Уж так устроен человек, что слышит он не то, что есть на самом деле, а то, что ему хочется услышать, видит не истину, а плоды своего воображения.

Учительское негодование, как грозовые тучи, сгущалось всё больше и больше, и наконец, как это и положено, разразилось громами и молниями в адрес самого слабого и незащищённого.

Жизнь Пети Сапожникова превратилась в ад, и каждый обитатель этого ада пытался пнуть, толкнуть или укусить. На уроках физики можно было сколько угодно тянуть руку, но учитель ни за что не вызовет к доске. Но, стоит только на мгновение пододвинуть голову, чтобы спрятаться за впереди сидящим, как этот манёвр тут же замечался, и расправы было не избежать. Вскоре этой тактики стали придерживаться учителя и других предметов. Только Татьяна Александровна, которая, по мнению Сапожникова, имела на это право, относилась к нему нормально. Но здесь он не мог прямо смотреть ей в глаза, и, когда она вызывала Петю к доске, он, не вставая с парты, говорил, что не будет отвечать. Ни диктанты, ни изложения, а уж тем более сочинения, Сапожников больше не сдавал. В этом положении ничего не оставалось, как прикрепить к школьнику ярлык двоечника и хулигана, что и было сделано без всяких промедлений.

Трудно сейчас судить, была ли советская система образования лучшей в мире или худшей, но с уверенностью можно сказать одно: умение вешать ярлыки в советской школе было непревзойденным. Однако ученики этого не знали, и все неприятности, связанные с этим, относили к случайности или недоразумению. Петя Сапожников не был исключением. И, если свои неуды по русскому и литературе он мог объяснить, то по другим предметам неприятности выходили за пределы понимания. Порой негодование, вызванное вопиющей несправедливостью, заставляло выучить предмет не на пять, а на все десять, но система была глуха и слепа к его стараниям. Ответив выученный чуть ли не наизусть урок, Петя с замиранием сердца ожидал оценки учителя и, в лучшем случае, слышал от него следующее: «Ты сегодня меня просто поразил своими знаниями! Садись на место. Ставлю тебе твёрдую тройку».

Вода камень точит. Со временем к двойкам и тройкам привыкли не только родители, но и сам Сапожников. Стараться учиться было бесполезно: всё равно больше тройки не поставят. Что касается двоек, то они не особенно часто посещали дневник ученика. Не станет же школа портить свои показатели из-за какого то Сапожникова?

Скучная и нудная школьная жизнь иногда нарушалась вызовами в милицию. Здесь с Петей разговаривали, как со взрослым, более того, как с равным. Понятно, что эти обстоятельства заставляли Петю лететь в милицию как на крыльях.

— На чём мы с тобой остановились в прошлый раз? — обычно начинал следователь свою беседу.

— На том же, на чём и всегда, — отвечал мальчик. — Вы хотите, чтобы я рассказал, откуда я знаю обо всём, случившимся с Татьяной Александровной, а я вам объясняю, что я ничего нигде не узнавал. Я просто это всё придумал.

— Но этого не может быть, то, что ты написал в сочинении, было на самом деле.

Петя отрицательно мотал головой.

— Ну что хотите делайте — не было этого!

— Хорошо, я понимаю, что тебе нелегко обвинять свою учительницу. Оставим всё это на её совести. Меня интересует совсем другое.

— Какая учительница? У меня, что, в сочинении фамилия указана или её паспортные данные?!

Следователь понимал, что, стоит ему только хоть на немного перегнуть палку, как подросток замкнётся, и тогда информацию, которую надо было вытянуть, можно будет похоронить в детском упрямстве.

— Ну ладно, не хочешь про учительницу — не надо. Давай поговорим о Вовке.

— Каком Вовке?

— Которого похитили.

— Никакого Вовки и в помине не было.

— То есть, как, не было?

Следователь вытащил из стола какие-то бумаги и стал просматривать их.

— Вот, — протянул он Пете листок, — разве это не ты писал? «Вовка пошёл к тем кустам, потому что его очередь была». А вот это? — Милиционер показал другую бумажку.

— Что это?

— Это показания вашей учительницы, из которых видно, что сдавая сочинение, ты сказал ей, что не успел написать про Вовку.

— А я этого и не отрицаю.

— Ну слава Богу, хоть чуть-чуть сдвинулись с мёртвой точки!

— С какой точки? — не понял Сапожников.

— Раз ты не успел написать про Вовку, то расскажи мне о нём сейчас.

— На самом деле, Вовка потерял свой ботинок, и весь отряд искал его.

— И?

— Что, и?

— Дальше что было?

— Ничего. Ботинок нашли в канаве. Вовка надел его и мы пошли в лагерь.

— И всё?

— И всё.

По лбу следователя стекал холодный пот. Он понимал, что ребёнок просто водит его за нос.

— Хорошо, — вдруг сказал он, — пойдём пообедаем, а то на голодный желудок мы не договоримся.

— У меня с собой денег нет.

— Я угощаю. Ты что любишь?

Следователь встал из-за стола и вывел подростка из кабинета. Положив руку ему на плечо, будто это был не допрашиваемый, а приятель. Он шёл с Петей по коридору и обсуждал с ним меню предстоящего обеда.

На самом деле, милиционер прервал свою беседу не из-за голода. Тайм-аут понадобился потому, что он зашёл в тупик, и не знал, как разговорить паренька.

Когда он очутился не в школьном буфете, а в столовой управления внутренних дел, у паренька разбежались глаза. Ему захотелось попробовать всё, что едят настоящие сыщики. Милиционер широким жестом руки показал на блюда с выражением лица, которое можно было понять только как: «выбирай, что хочешь!». Следователь не учёл очень важного обстоятельства: в подростковом возрасте юноши не едят, а сметают всё, что им положат. Довольный Петя с двумя подносами пошёл устраиваться за освободившимся столом, а следователь достал кошелёк, чтобы расплатиться с кассиром. По мере того, как кассирша нажимала на кнопки, лицо милиционера мрачнело. Наконец женский пальчик нажал на самую большую кнопку, и кассирша приготовилась огласить приговор.

— Тихо! Я всё понял, — прошептал следователь.

— Что? — не поняла кассирша.

— У меня с собой столько нет, — прошептал милиционер. — Можно я завтра принесу?

Кассирша наклонилась к милиционеру и почему-то тоже перешла на шёпот.

— Завтра нельзя, я вечером должна сдать кассу.

— Ну, тогда вечером.

— Хорошо, только не обманите, а то у меня неприятности будут.

После обеда настроение у подростка улучшилось, чего нельзя было сказать про следователя. Он слушал любую болтовню подростка и больше не наседал на него.

–…вот я и толкую, — говорил Сапожников, — про Вовку я не могу сказать ничего, потому что я про него ещё не придумал.

— Так возьми и придумай, — вдруг предложил милиционер.

— Я так не могу. Мне нужна бумага и ручка.

На стол перед Петей легла толстая пачка бумаги.

— А вот тебе и ручка, — сказал следователь.

Петя вопросительно посмотрел на него.

— Ну, что ещё?

— А ещё нужно чтобы мне никто не мешал.

— Сколько тебе нужно времени?

— Часа два.

Милиционер посмотрел на часы и облегчённо вздохнул. Двух часов было вполне достаточно, чтобы сгонять домой, взять деньги и рассчитаться с кассиршей.

— Я отведу тебя в соседнюю комнату, где ты всё подробно напишешь.

— Нет, мне здесь удобно.

— В таком случае я уйду на два часа, а тебя оставлю здесь.

Сапожников кивнул головой.

— Но мне придётся тебя закрыть на ключ, — добавил следователь.

— Это даже лучше. Меня хоть никто не будет отвлекать.

С вязи с расследованием дела о похищении ребёнка Андрея Андреевича, что называется, заклинило. Действительно, мальчик нашёлся через два дня. Кроме звонка начальника лагеря в дежурную часть, никаких заявлений в милицию не поступало. Надо было просто закрыть это дело в связи с отсутствием события преступления. Какое же может быть преступление, если ребёнок зашёл ночью по малой нужде за кустик, испугался темноты и потерялся? Несчастный случай — только и всего. Даже на несчастный не тянет — в конечном итоге, ребёнок нашёлся. Следователя насторожило то, что мальчик нашёлся возле проходной лагеря, то есть за пять километров от места происшествия. Складывалось такое впечатление, будто ребёнка подбросили. Пройти назад от палаток до лагеря он не мог, так как этот район прочёсывали местные военные, милиция и сотрудники лагеря. Ещё следователя поразило то, что ребёнок был чем-то очень сильно напуган. Конечно, потерявшись ночью в лесу, любой ребёнок мог напугаться, но, во-первых, не такой уж Володя был и ребёнок — правильнее сказать, подросток, а во-вторых, ночной лес не смог бы напугать до такой степени даже самого трусливого ребёнка, а мальчик был не робкого десятка, это следователь выяснил.

Стоило только Андрею Андреевичу задать мальчику вопрос о его похищении, как тот начинал бледнеть и трястись от страха. Для того, чтобы разобраться в этом деле и не вспугнуть преступников, следователь стал изучать окружение потерпевшего. В школу он решил не обращаться из соображений конспирации. Всю необходимую информацию он получал из РОНО. Именно РОНО выяснило для следователя состав семьи мальчика и род занятий его родителей. Мать и отец Володи работали вместе на трикотажной фабрике. Отец был директором, а мать — главным бухгалтером. Семейственность на государственном предприятии явно противоречила действующему законодательству. Чутьё следователя подсказывало, что именно в профессиональной деятельности родителей надо искать разгадку, но те, как назло, не давали никакой информации. Порою казалось, что они сами не хотят, чтобы нашли похитителей их сына. Одна надежда оставалась только на самого Володю, но он как воды в рот набрал. Андрей Андреевич обращался даже к начальству, чтобы оно санкционировало наблюдение за родителями мальчика, но полковник, вместо того, чтобы помочь, так отругал его, что больше следователь даже не помышлял об этом. Более того, с каждым днём следствие по этому делу приносило неприятностей всё больше и больше. Ни одного свидетеля, ни одного доказательства — будто сговорились все.

— Ты, дорогой, либо закрывай дело, либо раскрывай его, — ворчал полковник. — Сам знаешь, какая у нас напряжёнка. А тут ни события ни состава нет. Что ты возишься с ним?

— Вы предлагаете закрыть дело?

— Я тебе ничего не предлагаю. Оказывать давление на следователя я не хочу и не имею права, но и следователь должен понять…

Вот так всегда: давай, давай, а что конкретно — никто не скажет.

Андрей Андреевич помучался с этим делом, помаялся, и решил, не мудрствуя лукаво, закрыть его в связи с отсутствием события преступления. Он взял бланк постановления, занёс ручку, чтобы заполнить его, как зазвонил телефон.

— Алё, Андрей Андреевич? Это Николаев из районного отдела народного образования.

— Что там у вас?

— У нас по вашему делу свидетель нашёлся.

— То есть, как, свидетель?

— Приезжайте к нам, я вам такое покажу — волосы дыбом встанут!

Через тридцать минут следователь сидел в кабинете инспектора РОНО и читал сочинение Сапожникова.

— Сделаем так, — уже не просил, а командовал милиционер. — Вызываем немедленно вожатых, кроме русички, и разберёмся с ними. После того, как получим от них показания, завтра утром вызовем эту Татьяну. Когда разберёмся с ней, займёмся вашим Сапожниковым.

— А при чём тут мы? Вызывайте кого хотите.

— Я не хочу их в милицию таскать. Пусть все думают, что ничего не произошло.

— Вы из нас следователей хотите сделать?

— А вам понравится, если райком партии будет разбираться с моральным обликом ваших учителей?

— Мы сами с этим разберёмся.

— Значит, договорились?

— Договорились, — недовольно сказал инспектор.

Перед тем, как начать разбираться со свидетелями, следователь ещё раз решил поговорить с потерпевшим.

— Ну как, Володя, ты больше ничего не вспомнил?

— Что вы ко мне пристали?! — вдруг закричал мальчик. — Я же вам говорил, что ничего не помню!

— Ну хорошо, не помнишь, и не надо. Успокойся только. Разберёмся и без тебя. Слава богу, свидетели нашлись.

При этих словах мальчик побелел.

— Какие свидетели? Никаких свидетелей не было.

— А говоришь, что ничего не помнишь.

Подросток затрясся и упал в обморок. Следователь пожалел, что решил поговорить с Володей. Приведя его в чувство, он выпросил у дежурного машину и отправил ребёнка домой.

Как только за ребёнком закрылась дверь дома, на него набросились мать с отцом.

— Зачем тебя вызывали? — дрожащим голосом спрашивал отец.

— Вовочка, только, ради бога, не говори им ничего! — умоляла мать.

— Да не сказал я им ничего. Я притворился, что потерял сознание.

— Ну и слава богу! — облегчённо вздохнули родители.

— Он сказал, что я ему не очень-то теперь нужен. У него свидетели есть.

— Какие свидетели? — забеспокоился отец.

— Там же никого не было, — всплеснула руками мать.

— Я говорю, что мне сказал следователь.

— На пушку берёт, блефует, — попытался успокоить жену отец.

— Слушай, Паша, мне всё это не нравится! За что мы ему деньги платим? Мало того, что на нас наехали, так теперь этот следак копает. Почему до сих пор дело не закрыто? Он же обещал!

— Кто, он? — спросил Володя.

— Ой, Вовочка, лучше тебе этого не знать. Это такая грязь!

Мать так посмотрела на своего мужа, что тот сразу понял, что ему делать. Он отошёл от сына и решительно направился в другую комнату.

— Только не вздумай звонить ему! — крикнула вдогонку жена. — А вдруг этот придурок наши телефоны прослушивает!

— Милая, ты уже на холодное молоко дуешь.

— Бережёного Бог бережёт.

Утром отец Вовы сидел в кабинете полковника.

— Зачем ты сюда пришёл? — недовольно пробасил полковник.

— А что мне прикажешь делать? Твой следак опять Вовку на допрос вызывал.

— Не допрос, а беседу. Допрашивать несовершеннолетних без ведома их родителей запрещено.

— Какая разница, допрос или беседа?

— Хорошо, я поговорю с ним.

— Ты в прошлый раз тоже пообещал поговорить. Почему он дело не закрывает?

— Я ещё раз повторяю тебе: я этот вопрос решу.

— А другой вопрос?

— Какой другой?

— Ты, что, думаешь, это похищение последнее?

— Вы же заплатили им.

— Слушай, кто из нас мент, я или ты? Деньги кончатся, и они снова придут.

— Тут дело сложное. Если бы они под кем-то ходили, я бы нашёл на них управу, но они беспредельщики.

— Слушай, мне надоели твои сказки про беспредельщиков. Ты же не спрашиваешь, как я деньги делаю?

— А зачем мне спрашивать? Я и так всё знаю.

— Вот и делай своё дело молча. Имей в виду, я больше не позволю, чтобы моего сына похищали.

— А что ты можешь сделать, сам бандитов поймаешь?

— Я могу отказаться от твоих услуг.

— Да ну!

— И купить твоего начальника.

Лицо полковника сразу помрачнело.

— Хорошо, следака я от дела отстраню. У нас доктор кое-чем обязан мне, а скоро медкомиссия.

— Пока твоё скоро начнётся, нас всех с потрохами возьмут.

— А вот изменить дату проведения медосмотра — это в моих силах.

— А что насчёт беспредельщиков?

— Дай мне два дня.

— Лады.

Посетитель встал и, не прощаясь, вышел из кабинета полковника.

Когда Андрей Андреевич пришёл утром на службу, его остановил дежурный.

— Андрей, не забудь, сегодня медкомиссия в три часа.

— А почему сегодня? Она же через месяц должна быть?

— Мне поручили всех оповестить, вот я и оповещаю.

Следователь непонимающе пожал плечами и прошёл в свой кабинет. В три часа он в одних трусах стоял в длинной очереди в санчасти на приём к специалистам.

Сестра долго качала грушу своего прибора, спускала воздух и снова накачивала. От этого рука побелела и в кончики пальцев закололи невидимые иголочки.

— Да сколько же можно?! — рассердился Андрей Андреевич.

— Вы не волнуйтесь, товарищ.

Сестра снова накачала воздух так, что рука следователя чуть не отвалилась.

— Да что вы делаете?! — закричал на сестру милиционер, отстёгивая от руки прибор.

В кабинет зашёл врач.

— Что у вас тут происходит? — спросил он сестру.

— Пациент не хочет мерить давление.

— Я не хочу?! — возмутился Андрей Андреевич. — Она у вас ничего не умеет делать.

— Она? — удивился доктор. — Надеюсь, меня вы в этом не заподозрите?

Андрей Андреевич молча протянул врачу красную руку. Доктор сделал несколько качков и внимательно посмотрел на пациента.

— Вы вчера не пили? — спросил он.

— Да вы что, с ума здесь все посходили?

— Хорошо, давайте ещё раз проверим.

— Как, опять?!

Доктор второй раз измерил давление и опять уставился на следователя.

— Точно не пили?

— Слушайте, да вы, что, сговорились тут все, что ли?

— Лучше бы вы пили, — спокойно сказал доктор, — у вас, голубчик, стенокардия и, насколько я понимаю в медицине, с нервами у вас тоже не всё в порядке.

При этих словах сердце у Андрея Андреевича заколотилось как сумасшедшее, а лицо налилось кровью.

— Да вы не волнуйтесь так, ничего страшного у вас нет, а что касается службы в органах, то она рано или поздно у всех заканчивается.

Доктор подошёл к стеклянному шкафу, достал бутылочку с мутной жидкостью и отлил лекарства в мензурку.

— Выпейте, голубчик. Это просто успокоительное.

Андрей Андреевич выпил и через несколько минут погрузился в глубокий сон.

Проснувшись, он обнаружил себя на кожаном диване. В санчасти никого не было, только уборщица, позвякивая своим ведром, мелькала по коридору и затирала следы недавнего медосмотра.

— Проснулись? — услышал следователь приветливый голос сестры.

Она подошла и помогла подняться с дивана.

— Вы можете идти прямо домой. Доктор больничный уже выписал.

Андрей Андреевич, не говоря ни слова, вышел из санчасти. Однако он направился не домой, а к своему начальнику. Зайдя в кабинет, следователь хотел рассказать ему о том, что произошло с ним, но тот опередил.

— Слышал, слышал, Андрей Андреевич, мне всё уже доложили.

— Это какое-то недоразумение, — тихо сказал следователь.

— Сколько лет служу в органах, столько слышу одно и то же — недоразумение. Не ты первый, не ты последний. У меня в последнее время тоже сердечко стало пошаливать, видно, и мне скоро на медкомиссии придётся сказать: «я здоров, это просто недоразумение».

— Но я действительно здоров! Это сестра. Она не умеет мерить давление. Я повторно пройду комиссию.

— Всё старо, как этот мир. Даже слова не меняются. Естественно, вы можете пройти комиссию позже, и даже в другой клинике, но сегодня вам необходимо лечиться. Идите домой и выздоравливайте.

— А…

— За работу не беспокойтесь. Моим приказом вы отстранены от дела в связи с болезнью.

— А кто…

— Александр Вихарев, — не дослушав, сказал полковник. — Вы же хотели спросить, кому я отдам ваше дело?

— Да, — тихо сказал Андрей Андреевич, — разрешите идти?

— Конечно, конечно, идите домой и лечитесь.

Следователь вышел в коридор. Навстречу ему с какими-то бумагами шёл Вихарев.

— Саша, тебе моё дело передали?

— Да.

— Я бы хотел тебе кое-что объяснить.

— Зачем? Я уже закрыл его.

— Как!

— Очень просто, в связи с отсутствием события преступления.

Если с отстранением следователя от дела вопрос был решён быстро, то с беспредельщиками полковнику пришлось поломать голову.

Действительно, не может же он бросить против преступников находящиеся в его подчинении милицейские силы? Стоит только милицейским сыщикам приблизиться к директору, как участие его — полковника милиции, в преступном сообществе будет очевидным. Если какие-то беспредельщики смогли увидеть, что директор трикотажной фабрики живёт на нетрудовые доходы, то для специалистов вывести на чистую воду обыкновенного цеховика не составило бы никакого труда. А если возьмут директора, то он потянет за собой и его — человека, который во всём прикрывал своего патрона. Можно было бы, конечно, организовать всё через воров в законе, но вся загвоздка как раз и состояла в том, что преступники не подчинялись воровским законам, а следовательно, воровские авторитеты для них ровным счётом ничего не значили. Оставалось только одно — действовать самостоятельно, никого в это дело не привлекая. Вычисляя похитителей сына директора, полковник воспользовался подсказкой директора: деньги имеют свойство кончаться. Сумма, выплаченная бандитам за освобождения ребёнка, была не очень большая. Это говорило о том, что преступники неопытные, а коль скоро это так, то потратив её, они обязательно попытаются повторить то, что у них получилось. Ждать пришлось недолго. Через два дня директор позвонил полковнику и рассказал о телефонном звонке вымогателей. Дальнейшее было делом техники. Опытному милиционеру не составило большого труда вычислить преступников и устроить им засаду. Вот здоровый детина прошёл мимо спрятавшегося за углом полковника и, не заметив его, повернулся спиной. Полковник, как пружина, распрямился, и с ножом бросился на противника. Но не успел он занести нож для удара, как почувствовал, что чья-то сильная рука схватила его за горло и перекрыла воздух. Полковник хотел закричать, но горло было так сдавлено, что вместо крика получилось какое-то тихое шипение. Голова закружилась и тело стало обмякать.

— Выследил всё-таки, сволочь легавая, — еле расслышал чей-то голос полковник.

С левой стороны спины почувствовалась резкая режущая боль, и сознание провалилось в чёрную мглу.

Следователь открыл ключом свой кабинет и зашёл в него. За столом сидел Сапожников и быстро что-то строчил.

— Ну как, писатель, придумал что-нибудь?

Сапожников перестал писать и с явным раздражением посмотрел на милиционера. Андрей Андреевич догадался, что раздражение вызвано тем, что автора грубо вырвали из его придуманного мира.

— Про вымогателей немного не успел.

— Ничего, в следующий раз придумаешь.

— А он будет?

— Кто, он?

— Следующий раз.

После этих слов по спине следователя пробежали мурашки.

— Конечно, будет, — твёрдо сказал он. — Иди домой, а я постараюсь сегодня прочитать.

Петя встал и молча вышел из кабинета. Следователь собрал исписанные листы, положил их в портфель и тоже пошёл домой.

Придя на следующий день в управление, Андрей Андреевич обнаружил, что сотрудники столпились у дежурного и что-то громко обсуждали.

— Вообще, такие вещи надо заранее объявлять, — возмущался долговязый офицер. — Может быть, у меня трусы рваные!

— А ты попроси полковника, чтобы тебе со склада новые по такому случаю выдали, — посоветовал кто-то.

Сотрудники не засмеялись, а заржали над товарищем после этой шутки.

— Что, сегодня срок замены трусов у офицерского состава? — тоже решил пошутить Андрей Андреевич, подойдя к дежурному офицеру.

— Нет, сегодня медицинский осмотр у всего личного состава, а у капитана Свиридова трусы рваные.

Офицеры снова разразились смехом, а Андрей Андреевич прислонился к стенке и закрыл глаза.

— Андрей, что с тобой? — услышал он голос дежурного.

— Нет, ничего.

— Как же ничего, ты же бледный, как снег.

— Не выспался, — решил отшутиться следователь. — Всю ночь детектив читал.

Андрей Андреевич оттолкнулся от стены и пошёл в свой кабинет. Он пытался как-то успокоить дрожь в ногах, но они его не слушались.

— Андрей, ты куда? — снова услышал он голос дежурного.

— В кабинет.

— Сегодня медосмотр. Санчасть в другой стороне.

Дежурный показал рукой в противоположенную сторону.

— Что ты прицепился к человеку? Может быть, у него вообще трусов нет, — пошутил кто-то из офицеров.

Взрыв смеха раскатился по всему управлению. Моментально внимание всех переключилось с Андрея на шутника, что позволило следователю незаметно подняться на третий этаж, зайти в свой кабинет и закрыть его за собой на ключ. Андрей Андреевич открыл сейф, достал оттуда таблетку элениума, подумал немного, достал ещё одну, проглотил обе и запил двумя стаканами воды. Затем следователь достал листы, исписанные Сапожниковым, и стал перечитывать их. Телефонный звонок раздался тогда, когда последний лист был прочитан и положен на стол.

— Андрей, ну куда же ты пропал? — услышал он в трубке голос дежурного. — Я же тебе говорил, что мы с утра медкомиссию должны пройти. Наши все прошли, ты один остался.

— Сейчас иду, — еле выдавил из себя Андрей Андреевич.

Он встал, подошёл к сейфу, достал ещё одну таблетку элениума, принял её и пошёл на медосмотр.

В санчасти уже никого не было. В дверях его встретил взволнованный дежурный.

— Ну слава богу! Давай скорее, Андрюша, ты же остальных задерживаешь. Перед врачами надо измерить давление у сестры, это там, — дежурный показал рукой на небольшую дверь.

— Я знаю, знаю, — ответил Андрей Андреевич. — Ты иди, дальше я всё сделаю.

Дежурный отошёл от него на два метра и удивлённо пожал плечами.

— Знаешь? Откуда? Тебя же здесь не было?

Но вопросы так и остались без ответа. Андрей Андреевич тяжело вздохнул и вошёл в кабинет.

Через несколько минут из кабинета выскочила взволнованная сестра и без стука вбежала в кабинет председателя медкомиссии.

— Степан Егорович, — закричала она, — там такое, такое!

Врач несколько раз перемерил давление снял прибор и удивлённо посмотрел на сестру.

— Что это? — спросила она.

— Вот так, — ответил доктор, — и выдумывать ничего не надо.

Сестра непонимающе пожала плечами.

— Срочная госпитализация! — сказал врач. — Вызывайте транспорт.

В госпитале Андрей Андреевич часто думал над тем, что с ним произошло. Врачам он не говорил, что перед медосмотром съел большую дозу элениума. Ему было стыдно, что он — опытный человек, поддался эмоциям из-за писанины какого-то мальчишки и наелся успокоительного столько, что его пришлось госпитализировать. Естественно, в госпитале здоровье следователя поправилось, и Андрея Андреевича вскоре выписали, так и не поняв, что с ним произошло.

Вернувшись в управление, Андрей Андреевич поздоровался с дежурным.

— Когда я уходил, ты дежурил, и когда вернулся — снова ты, — улыбнулся он.

Но дежурный не ответил улыбкой на улыбку.

— У нас несчастье. Убит полковник Комаров.

У Андрея Андреевича снова слегка задрожали ноги.

— После твоей госпитализации, — продолжал рассказывать дежурный, — дело передали Вихареву, и он закрыл его в тот же день в связи с отсутствием события преступления. Так вот, товарищ полковник самостоятельно стал расследовать это дело. Он устроил бандиту засаду и хотел было уже задержать преступника, как другой…

–…схватил полковника сзади за горло и ударил ножом в спину, — продолжил за дежурного Андрей Андреевич.

— Вот видишь, ты уже всё знаешь. Сегодня похороны. Ты придёшь?

— Да, — ответил Андрей Андреевич, потом подумал, и отрицательно помотал головой. — Нет, мне сегодня срочно к одному писателю наведаться надо.

Дежурный непонимающе пожал плечами и больше ничего не спрашивал.

Ходить в булочную за хлебом, а также следить, чтобы он был необходимого количества и качества, было Петиной обязанностью. Если за ужином выяснялось, что хлеб чёрствый, или, не дай бог, его совсем нет — пощады не жди. Презирающие взгляды родителей испепеляли бедного ребёнка без всякой жалости. Поэтому, перед приходом родителей с работы Сапожников младший заглядывал в хлебницу, проверял хлеб, а при необходимости бежал в булочную. Так было и на этот раз. Мальчик взял в банке из-под кофе деньги, которые лежали на кухне, и выскочил на улицу. Возле подъезда он увидел невысокого человека, который стоял и кого-то ожидал. Человек стоял к Пете спиной, но осанка и пропорции тела мальчику показались знакомыми. Петя обошёл незнакомца и посмотрел ему в лицо. Мальчик сразу узнал в незнакомце следователя. Эта встреча скорее обрадовала школьника, чем опечалила. Во-первых, ему нравилось ходить в милицию, где с ним разговаривали на равных, а во-вторых, как любому автору, ему хотелось знать мнение относительно своего сочинения.

— Здравствуйте! — застенчиво сказал Петя. — Вы меня ждёте?

— Да, я к тебе, — ответил следователь.

— Вы хотите, чтобы я пришёл к вам?

— Нет. Дело закрыто. Его передали другому следователю, потому что я был госпитализирован после прохождения медицинского осмотра.

— Госпитализирован?

— А что ты так удивляешься? Разве в твоём сочинении ты не описывал это?

— Значит, вы читали?

— Читал. Иначе я бы не сказал этого.

— Но у меня про госпитализацию не было ни одного слова.

— Это правда. Но, к сожалению, всё остальное ты описал со всеми подробностями. Даже фамилия следователя, которому передадут дело, было написана тобой правильно.

— Честное слово, я всё это придумал.

— А полковник?

— А что полковник?

— Мой командир, начальник следственного отдела, убит. Сначала придушен, как ты написал, а потом ему сзади в сердце воткнули нож.

— Не может этого быть! — воскликнул Сапожников.

— Может, Петя, может.

— Вы хотите сказать, что я всё знал, и написал про это?

— Нет. Я хочу сказать, что природа тебя наградила удивительным даром. Ты должен стать знаменитым писателем, потому что ты гений.

— Гений, я?

— Да, ты.

— А вы знаете, какая у меня в школе кликуха?

Милиционер улыбнулся и отрицательно помотал головой.

— Чернокнижник.

— Сами они чернокнижники. Пройдёт время, и они будут гордиться тем, что когда-то учились вместе с тобой.

Андрей Андреевич задумался и искоса посмотрел на паренька.

— Значит, ты считаешь, что полковник замешан во всём этом деле?

— Я всё это придумал, — снова сказал Петя.

— Ах, да.

— Если хотите, можете дать мне бумаги и запереть в своём кабинете.

— Нет. Дело закрыто, а с полковником будет разбираться другой человек. Я хочу просто попрощаться с тобой. Сдаётся мне, что я тоже буду гордиться, что был знаком с тобой.

Следователь подошёл к подростку ближе, взял его руку и сжал её в крепком рукопожатии.

— Ну, вот и всё. Прощай. Я хотел бы ещё успеть на похороны полковника.

— Обождите, не уходите, — сказал Петя.

Он положил свою руку на плечо следователя и закрыл глаза.

— Не ходите на похороны, — неожиданно сказал мальчик. — Теперь всё, прощайте.

Почему вдруг Сапожников сказал это следователю? От чего он хотел предостеречь Андрея Андреевича — непонятно. Но прощание с сочинителем произвело на милиционера сильное впечатление. Настроение испортилось. Появилось ощущение большой и невосполнимой утраты. За плохим настроением пришло и неразлучное приложение любой хандры — раздражение. Негатив увеличивался и наконец достиг той стадии, при которой уже начинают произносить слово «депрессия».

Андрей Андреевич зашёл в управление, хотел найти кого-нибудь из начальства, чтобы выплеснуть на него хоть часть негатива, но, к сожалению, никого не нашёл. Все были на похоронах. Тогда он написал рапорт об увольнении со службы по состоянию здоровья, отдал его дежурному и ушёл домой.

Нет необходимости рассказывать, как у нас на Руси лечатся от депрессии. Андрей Андреевич не был исключением. Он нажарил картошечки с лучком, открыл бутылку водки, обмакнул пучок зелёного лука в соль, наполнил стакан до самого верха и приступил к лечению.

Может быть, тот метод, которым воспользовался следователь, и не был передовым, но то, что он был эффективным, с этим поспорить не сможет никто.

Через три дня вернувшись на службу, он обнаружил, что его прогула вообще никто не заметил. Андрей Андреевич вспомнил, что под влиянием хандры написал рапорт об увольнении. Он хотел пойти в кадры и забрать его, но вдруг обратил внимание на то, что никто его не спрашивал о рапорте. Милиционер зашёл в дежурную часть и проверил, не затерялся ли он. Нет, рапорт был направлен по инстанциям в тот же день. «Никого моя судьба здесь не волнует, — подумал Андрей Андреевич. — Я здесь не человек, — винтик, механизм, деталь». Хандра нахлынула с новой силой, и он решил не забирать своего рапорта.

Милиционер ошибался, что о нём никто не помнит. Его новый начальник, который заменил не только старого шефа, но и помощника директора трикотажной фабрики по криминальным делам, как раз очень серьёзно думал о нём. С задачей поимки беспредельщиков и убийц своего предшественника он справился легко. Направив на двух уголовников весь механизм милицейского аппарата, он легко поймал преступников, но те, как будто совершенно случайно, были застрелены при попытке к бегству. Оставалось устранить слишком ретивого следователя, но тот сам подал рапорт об увольнении.

Андрею Андреевичу назначили маленькую пенсию, и, без всяких почестей, проводили на заслуженный отдых.

Но, если у бывшего милиционера трудовая деятельность подошла к концу, то у Пети Сапожникова она ещё и не начиналась. Ему предстояло закончить школу и, желательно, поступить в какой-нибудь институт. Однако надеяться на высшее образование при таких школьных ярлыках было совсем нереально. Родители приняли единственно правильное решение, и перевели сына в другую школу. Всё бы вошло в норму и протекало по обычному советскому сценарию, если бы советская система образования представляла собой институт просвещения, но она была частью системы, переломить которую было невозможно, или, говоря языком той самой системы: учение её было всесильно, потому что оно верно. (Это не совсем понятно, но в советские времена понимать было не обязательно. Надо было знать цитаты наизусть и повторять их, чем чаще, тем лучше, где надо, и где не надо.)

Личное дело Пети Сапожникова пришло в новую школу гораздо раньше, чем ученик.

— Обратите внимание на этого ученика, — говорила классному руководителю завуч, протягивая ей личное дело.

Та стала внимательно изучать бумаги.

— Нет, нет, там всё в порядке.

Далее следовал длинный и красочный рассказ про нового ученика, а особенно про его учительницу. Естественно, что вокруг завуча собрались все учителя, которые были в учительской.

— Откуда же он всё узнал? — удивлённо спросила молоденькая учительница.

— Мало ли случайностей на свете! Кто-то рассказал, вот он и воспользовался, чтобы отомстить учительнице.

— И её из-за него уволили? — спросила математичка, почему-то запихивая свой транспортир в стол географа.

— Её — нет, — отвечала завуч. — Директор помог. Он представил всё дело так, что ученик всё это выдумал, а вот трём учителям из других школ не повезло — их уволили.

— Я слышала, что им интересовалась милиция, — вдруг вставила своё слово биологичка.

— Да, да, — подтвердила завуч. — Но здесь история совсем тёмная. Следователь, который вёл это дело, после общения с этим мальчиком вскоре заболел и уволился.

— Слава богу, что жив остался! — сочувственно сказал кто-то.

— А вы знаете, какое у него было прозвище в старой школе? — спросила завуч.

Все повернулись в её сторону и, кажется, даже прекратили дышать.

— Чернокнижник, — сказала она таинственно.

А родители Чернокнижника, совершенно трезво оценивая обстановку, поняли, что без посторонней помощи их сыну не обойтись. Как бы они не старались, но школа никогда не снимет с ученика ярлык, который сама же ему и наклеила. И, если на первый взгляд ситуация, которая сложилась у Пети Сапожникова, казалась безвыходной, то это только на первый взгляд. Каждая советская семья знала, что наверстать то, что упустила школа за десять лет, можно за один год с помощью репетиторов. Репетиторов, естественно, надо было нанимать из того ВУЗа, куда следовало поступать ребёнку. Это было своеобразной гарантией того, что ребёнок поступит. Даже если репетитор и не сможет за год исправить все огрехи школьных преподавателей, он всё равно пропихнёт своего протеже в ВУЗ по другим каналам, (деньги же уплачены).

Затруднение вызывал русский язык и литература. В технических ВУЗах не было преподавателей по этим предметам. Правда, этот предмет не был профилирующим, и по нему надо было получить всего тройку, но её всё равно получить было надо.

В добавление к сказанному, следует отметить, что, если в годы развитого социализма страна жила по правилам плановой экономики, то репетиторство регулировалось исключительно рыночными рычагами. Помня о том, что уголовное законодательство преследовало этот вид деятельности, и доходы от него приписывало к нетрудовым, легко можно представить, во сколько родителям обходилась подготовка одного абитуриента.

— Короче, я всё подсчитал, — говорил отец на семейном совете. — Если платить целый год за физику и математику, то нам с горем пополам хватает.

— А русский? — спросила мать.

— На русский ничего не остаётся.

— Петя, ты же дружишь с вашим отличником? Неужели он тебе не может помочь?

— Ты кого имеешь в виду? — не понял Петя.

— А кого мне иметь в виду? Конечно, твоего полного тёзку — он у вас один круглый отличник.

— Отличник он, действительно, круглый, но я бы не назвал его другом.

— Какая разница? Во всяком случае, вы не враги. Неужели ты не можешь попросить его научить тебя писать сочинение?

— Я даже не знаю, как это сделать…

— Я решу этот вопрос, — неожиданно сказал отец.

— Как решишь? У нас же больше не остаётся денег?

— Это моё дело. Я сказал, что решу этот вопрос, значит, я его решу.