Молодость

Александр Сергеевич Долгирев, 2018

Италия 60-х годов – мир кино и политики. Старики живут в плену разочарований своего века, а молодые в тисках лихорадочной эпохи перемен. Сальваторе Кастеллаци вполне устраивает его жизнь, но череда случайных встреч заставляет его попытаться воскресить свое ушедшее счастье, чтобы вновь почувствовать дыхание молодости. Чиро Бертини своей жизнью тоже удовлетворен, но для него у судьбы запасены сюрпризы горького опыта, ведущего к зрелости. Седой Рим знает, что все скоротечно, а потому способен наслаждаться как великими делами, так и малыми историями простых обитателей эпохи.При оформлении обложки использована картина Рафаэля Санти "Форнарина".

Глава 6

Бородач

Итало Мариани по прозвищу Бородач улыбнулся своему отражению в старом, замызганном зеркале. Ему до сих пор было непривычно без своей легендарной бороды, но конспирация в данном случае была важнее гордости. Бородач был в Италии уже месяц и уже неделю в Риме.

В начале пятидесятых, во времена реакции и коричневого подъема Мариани уехал в Югославию, чтобы перекантоваться несколько месяцев. Через два года вынужденной эмиграции он понял, что Партия окончательно пошла по пути советского ревизионизма, предавая идеалы Ленина и Троцкого — его, Бородача, идеалы. Тяжкое разочарование растянулось на годы. Итало с болью оглядывался назад и видел лица товарищей расстрелянных чернорубашечниками⁹ — павшие проклинали его и прочих выживших за то, что они позволили Движению превратиться в банальную политическую партию с банальными съездами, банальными лозунгами и банальной республиканской ложью.

Бородач бежал дальше, чтобы из югославской Риеки ему не мерещился родной апулийский берег. Место и время смешались в кашу в его голове. 1956-й — Будапешт. Участие в венгерской авантюре против всех. Война ради войны. 1957-й — Бильбао. Работа над созданием организации прямого действия. Тренировки баскских боевиков. В том же году в Мадриде — полицейская облава, тяжелое ранение в живот. 1958-й — ГДР. Попытка легализоваться. Окончательное разочарование в Советах. 1959-й — Монтевидео. Нищета и беспросветность. 1960-й — Аргентина. Новые связи и новые идеи. 1962-й — Куба. Разочарование Революцией. Усталость.

Убравшись с душной Кубы, Итало через Аргентину и Югославию вернулся на Родину. Он не знал, чем будет заниматься. За годы скитаний итальянские связи были почти полностью потеряны. Партия продолжала идти по пути соглашательства с республиканскими марионетками, а подполье было изрядно прорежено карабинерами¹⁰ и коричневыми, которых спонсировали американцы. Бородач даже подумывал над тем, чтобы уйти на покой, вернуться в Апулию и заняться выращиванием чего-нибудь или рыболовством.

Эти планы пошли прахом, когда в Милане к Бородачу подошли двое и, пригрозив стволами, приказали идти с ними. Это были мордовороты из Национального авангарда¹¹ Делле Кьяйе¹². Бородач понял, что сейчас его будут убивать. Он выхватил нож, который служил ему еще с довоенной поры, и бросился на них, желая забрать с собой еще хотя бы одну коричневую сволочь. Забрал двоих, а сам остался.

Планы Итало изменились. Он снова хотел бороться. Если не за красное знамя, то хотя бы против черных рубашек. Кроме того, Бородач прекрасно понимал, что раз его смогли так быстро найти боевики Делле Кьяйе, значит, найдут и другие, а потому, спокойная жизнь в Италии ему не светила. А нигде кроме Италии Мариани больше жить не хотел.

Разумеется, Бородач понимал, что после убийства этих молодчиков на него начнется настоящая охота. Поэтому он безжалостно сбрил бороду, которая долгие годы была его главной приметой, съехал из гостиницы и ушел в подполье. В очередной раз в своей жизни. Оставаться в Милане было рискованно, да и знакомых товарищей у него на Севере практически не осталось, а свою герилью Бородач планировал вести все же не совсем в одиночку. Поэтому он перебрался в Рим. В столице Итало быстро смог отыскать нескольких старых товарищей, но был разочарован ими, да и общим состоянием Движения. Старики устали и утратили пыл, а молодежь была недостаточно радикальна и последовательна.

Единственным достаточно жадным до борьбы Бородачу показался Комиссар. Ансельмо на словах был полностью за официальную линию Партии, но между слов Мариани чуял недовольство. Комиссар, может быть и не хотел, но хотя бы был способен вернуться к борьбе. Нужен был только достаточный стимул. И с этим Бородачу совершенно неожиданно повезло.

Теперь он ждал Ансельмо в своей берлоге, рассчитывая убедить его присоединиться к своему партизанскому отряду, в котором пока что был лишь один человек. Бородач ютился в нищей ночлежке, хозяин которой за несколько лишних бумажек согласился не задавать вопросов и не запоминать лиц. Разумеется, оставаться здесь надолго Итало не планировал — после каждой акции ему придется полностью менять свое место пребывания и, возможно, внешность.

В дверь постучали. Бородач проверил беретту и, повернувшись к двери так, чтобы можно было сразу выстрелить, сказал:

— Войдите!

Дверь отворилась, и в комнату вошел, слегка прихрамывая, Комиссар.

— Добрый вечер, Бородач.

— За тобой не следили?

— Зачем за мной следить? Я полностью легален и чист перед законом.

— Карабинеров я не боюсь, Ансельмо — они, скорее всего, уже давным-давно о моем существовании позабыли. Фашисты — совсем другое дело.

— В любом случае, я ничего не заметил.

Комиссара, очевидно, раздражала эта осторожность, но отказываться от нее Бородач не был намерен.

— Садись. У меня есть немного вина, будешь?

— А кофе есть?

— Нет, кофе нет.

Бородач налил себе и Комиссару вина и, не присаживаясь, приступил к делам:

— Ты нашел толкового парня?

В общем, да. Не сидел, не задерживался, у властей на него ничего нет. Сочувствует нам, но в Партии не состоит и ни в каких акциях не участвовал. Зовут, Чи…

— Сколько лет?

— Чуть за двадцать.

— Плохо — молод. Может сдрейфить.

— Бородач, скажи, наконец, зачем он тебе?

— Я прикинул — нам в любом случае нужен третий.

— Нам? Я же говорил тебе, что не буду участвовать в акциях, которые не согласованы с Партией.

— Партия не одобрит наше выступление, Комиссар!

Ансельмо сделал большой глоток, взяв паузу на размышления. Бородач говорил ему, что не хочет иметь дел с Партией, но о том, что Партия не одобрит саму акцию, он молчал.

— Партия многое может одобрить… Что ты планируешь, Итало?

— Террор.

Вопреки ожиданиям Бородача, Комиссар рассмеялся. Сквозь смех он спросил:

— И кого ты собрался терроризировать?

— Фашистов. Всех: Социальное движение, старых чернорубашечников, их агентов во власти. Если получится, хотелось бы даже их верхушку заставить трястись.

— А может, хватит уже террора, Итало? Мы все равно с фашистами в одной лодке — нас обоих подмяли республиканские никакисты, которые только и делают, что продают Италию Штатам кусок за куском.

— И в такой ситуации ты говоришь: «хватит террора»?! Да как ты вообще можешь сравнивать нас с чернорубашечниками?!

Комиссар чуть приподнял левую штанину, чтобы Бородач мог увидеть шрам на том месте, где Ансельмо сломали ногу.

— Я могу сравнивать кого хочу и с кем хочу. Ты давно не был дома, Бородач — Италия изменилась. В нашей молодости все перлись по политике. Фашизм, марксизм, капитализм — каждый верил в какой-нибудь — изм. Сейчас люди прутся от кино, телевидения, музыки и настоящих наркотиков. Мы с фашистами уже проиграли, просто это еще не так заметно.

Комиссар встал, собираясь уходить.

— Итало, захочешь вспомнить старые времена, помянуть павших, просто поговорить — ты знаешь, где меня найти, но в подполье я не вернусь и помогать тебе начать новую партизанскую войну я не стану. Чао.

— Лихо тебя эти утюги отгладили, Комиссар…

Похоже, Мариани удалось задеть своего старого товарища за живое. Ансельмо развернулся и посмотрел прямо в глаза Бородача.

— А ты и сам попробовал бы хоть раз побыть тем, чью диктатуру мы хотим установить, может и понял бы, когда нужно драться, когда любить, а когда угомониться!

— Зачем, чтобы стать таким, как ты?

— Нет, для того, чтобы говоря о борьбе за трудовой народ, ты не врал хотя бы самому себе!

Комиссар распрощался и направился к двери. Бородач надеялся убедить Ансельмо простыми аргументами, но не очень рассчитывал на это. Однако у него на руках был еще один козырь, и сейчас было самое время для того, чтобы его выложить.

— Хорошо, Комиссар, ты не хочешь начинать войну с фашистами, но как насчет расплаты за старые обиды?

— Что ты имеешь в виду?

— Садись и выслушай. Если после того, что я тебе расскажу, ты все еще не захочешь мне помочь, я не стану тебя больше убеждать, ты выйдешь из этой комнаты и никогда больше меня не увидишь.

Ансельмо, судя по его лицу, был весьма заинтригован. Он вновь сел в кресло и приготовился слушать.

— Прибыв в Рим, я не терял времени даром. Я принялся копать и составил что-то вроде списка видных местных фашистов. Это было не так уж трудно — они проникли во все сферы жизни города, причем не особенно-то и скрываются. Обратил я внимание, разумеется, и на Социальное движение, но если замахиваться на Микелини¹³ или Альмиранте¹⁴ еще явно рановато, то вот к персоне адвоката Микелини я присмотрелся. Он член Социального движения, ранее был чернорубашечником, остался верен Муссолини после 43-го и служил в Республике Сало¹⁵. Но самое главное, это его имя. Его зовут, Малатеста.

Услышав это имя, Комиссар потемнел лицом и как-то расплылся в кресле, сразу став лет на десять старше своего возраста. Через минуту он хрипло спросил:

— Ты уверен, что это он?

— Да.

Комиссар надолго погрузился в размышления. Итало не торопил его. Он прекрасно знал, о чем думает старый товарищ. А Ансельмо думал о то, что последние восемнадцать лет жаждал убить человека по фамилии Малатеста.

Это было зимой 1945-го года. Комиссар тогда находился под арестом неподалеку от Верчелли. Не прошел простую проверку на дорогах и попал в застенок, где его держали уже неделю, но отчего-то не расстреливали. За эту неделю его допросили уже больше двадцати раз. Чернорубашечник, лицо которого все время было скрыто за светом, направленной прямо в глаза Ансельмо лампы, постоянно спрашивал про какого-то партизанского командира по прозвищу Бородач. Комиссар молчал. Даже захоти он рассказать о Бородаче хоть что-то, у него бы это не вышло, потому что Ансельмо почти ничего о нем не знал. Они с Итало познакомятся только через месяц.

Дни шли. Нога, раздробленная почти год назад и сросшаяся не вполне правильно, болела нещадно, как и все тело после тяжелых каждодневных побоев. Ансельмо кормили каждый день, но совсем не дали одеял или теплой одежды, поэтому он страшно мерз по ночам. Наконец, на седьмой или на восьмой день (Комиссар не был уверен), его и еще десяток узников, которых держали в других камерах, посадили в грузовик и повезли в сторону ближайшего леса. Перед отправлением Ансельмо успел заметить знакомую фигуру допрашивавшего его чернорубашечника, но не его лицо — тот стоял спиной, а перед ним отчитывался верзила, который обычно избивал Комиссара на допросах. Ансельмо услышал только одну фразу:

— Все будет исполнено, синьор Малатеста.

«Совсем не по-армейски» — подумал тогда Комиссар, но не стал на этом заостряться, имея более серьезные проблемы — их везли на расстрел — в этом Ансельмо не сомневался. На подъезде к лесу Комиссар собрал все оставшиеся силы и выбросил себя из кузова грузовика прямо на заледеневшую грунтовку. Не обращая внимания на боль, Ансельмо вскочил и поспешил под укрытие заснеженных деревьев, молясь, чтобы охранники в кузове оказались не только растяпами, но еще и мазилами. Его мольбы были услышаны, и до леса Комиссар добрался, так и не обретя лишних отверстий в своем теле.

Что было в следующие несколько часов, Ансельмо плохо помнил. Он шел и шел по лесу, все дальше уходя от дороги. Потом обессилел и устроился под пышной елью, немного прикрывшись за пригнутыми снегом почти к самой земле ветвями. Комиссар понимал, что умирает. Он пытался не уснуть, но порой все равно проваливался в тяжелое, грозившее вечностью забытие. В один момент, придя в себя, Комиссар отчетливо увидел сквозь прореху в ветках лицо молодого парня. Ансельмо, как мог, присмотрелся к нему и чуть не испустил вздох разочарования — парень был в форме фашистской национальной гвардии.

Парень повернул свое лицо к Комиссару и тоже заметил его. Они так и застыли, глядя друг на друга. У гвардейца было красивое, даже аристократическое лицо с изящными усами и внимательными глазами. Комиссар очень хорошо запомнил это лицо. Неожиданно парень приложил указательный палец правой руки к губам, а потом посмотрел куда-то в сторону и крикнул:

— Здесь никого!

Через пару часов, которые Ансельмо совсем не запомнил, его нашли крестьяне из ближайшей деревни, которые смогли спасти его и выходить. Из всех пленников тот день пережил только он.

— Так ты поможешь мне, Комиссар?

Бородач вернул Ансельмо из воспоминаний. Он моргнул несколько раз, приходя в себя, и понял, что все это время сжимал челюсти так сильно, что теперь они болели. Ансельмо с трудом подчинил себе одеревеневший язык:

— Да, Бородач, можешь на меня рассчитывать.

Примечания

9

Чернорубашечники — изначально прозвище военизированных формирований Национальной фашистской партии, отличительной чертой которых были черные рубашки, со временем распространилось на всех членов фашистской партии и сочувствующих им.

10

Карабинеры Италии — полицейское ведомство Итальянской республики. В отличие от полицейских организаций в большинстве других стран, итальянские карабинеры являются отдельным родом войск в Вооруженных силах Италии и подчинены не МВД, а Министерству обороны республики. Это обуславливает несколько большую милиторизированность организации в сравнении с ее аналогами.

11

Национальный авангард — неофашистская военизированная организация. В отличие от Социального движения и прочих правых сил, Национальный авангард выступал за силовой захват власти и стоял на позициях радикального антиреспубликанизма.

12

Стефано Делле Кьяйе — основатель и бессменный лидер Национального авангарда. Изначально был членом Социального движения, но порвал с ним, разочаровавшись в умеренной линии партии. В разные годы защищал свои взгляды в Италии, Анголе и Боливии за что получил прозвище «Че Гевара антикоммунизма».

13

Артуро Микелини — правый политик, фашист и неофашист, один из основателей Социального движения и его председатель с 1954-го года до своей смерти в 1969-м. Придерживался умеренных позиций.

14

Джорджио Альмиранте — правый политик, фашист и неофашист, один из основателей и виднейших членов Социального движения. Считался лидером радикального крыла движения, допускал силовые акции. При этом последовательный сторонник республиканской формы правления.

15

Республика Сало — неофициальное название Итальянской социальной республики, возникшей на территориях Италии, оккупированных Германией. Республика Сало была создана в 1943-м году после того, как король отстранил от власти и арестовал Муссолини, и попытался вывести Италию из войны. В ответ на это немцы оккупировали всю Северную Италию и, выкрав Муссолини из места его заключения, создали марионеточный режим во главе с ним.