Первый из проклятых

Александр Ралот

Мои дорогие читатели неоднократно обращались ко мне с просьбой – написать серию рассказов о малоизвестных или совсем не известных правителях и вельможах. Я было отказался, всё-таки детективы писать сподручнее.Но мысли о правителях прошлого раз за разом упорно возвращалась в мою голову. В конце-концов сел за стол, да и написал повесть о князе Александре Барятинском «С богом и честью».Ну а дальше, как говорится, пошло и поехало. Уж больно интересно погружаться в события того далёкого времени.

Глава 2

Удалой стрелец Юшка Данила свет Борисович поизносился изрядно, шастал принародно в рванине. А как же иначе, коли государевым людям положенное жалование год от года не платят. Штопал он свой кафтан, штопал, да всё без толку — народ наш православный, на язык острый, уже прилепил ему обидную кличку «отрепьев». Теперь вовек от неё не отмоешься. Со временем стрелец оженился и деток народил разного пола, а кличка как-то незаметно стала теперь его фамилией.

Что тут поделаешь, когда дьяк с пьяных глаз взял да и записал её в какую-то важную учётную книгу. С тех пор и пошло, и поехало. Истинную фамилию Нилидов все со временем позабыли. Одна война на Руси сменялась другой, стрельцам, значит, ни покоя, ни продыха, жена деток малых сама поднимала. А дети и внуки Данилы Борисовича отныне писались во всех церковных книгах только Отрепьевыми.

Гришка, потомок Данилы и сын стрелецкого сотника, с измальства был отдан в услужение боярину Михаилу Романову.

В господском доме жилось привольно. Один год незаметно сменял другой. Смышлёный и расторопный отрок стал в боярской семье почти своим. Грамоте и языкам обучился удивительно быстро. Жаден был до наук, да и поручения старших Морозовых выполнял шибко быстро и в точности. Увы, сытная жизнь при боярском тереме закончилась в одночасье.

Кухонная девка Прасковья, прячась за сруб, поманила пальцем Григория. Не раз они миловались на душистом сене, и в бане, когда хозяева изволили отбыть из терема.

Гришка вмиг скумекал, что к чему, тут же бросил упряжь, и метнулся за дом.

— Бежать тебе надобно, Гришенька, шибко бежать. Беда в наш дом идёт лютая. Я часом разговор подслушала, не хорошо это, не побожески. Да, видать, Господь меня сподобил, услышать то, что для моих ушей не предназначено было.

— Да ты толком сказывай. В чём дело-то? — Молодой парень пытался, не откладывая дела в долгий ящик, обнять Прасковью.

Девушка пыталась оттолкнуть его, упиралась в широкую грудь маленькими кулачками.

— Не время нам миловаться. Пусти, медведь. Пришлые люди с царского двора за столом обеденным сказывали, что царь наш батюшка донос получил на хозяев наших. Сказывают, что во дворце уже стрельцов тамошних кличут, чтобы, значит, сюда идти. Бояр поди не поубивают сразу, суд царский еще учинят. А люд приближённый велено зараз, смертной казни подвернуть. Прощай, любый мой, храни тебя Господь. Сдаётся мне, более не свидимся.

Прасковья подняла фартук и разрыдалась по-бабьи, во весь голос.