Таежные шарады

Александр Просвирнов

Перед вами замечательная и увлекательная книга талантливого писателя Александра Юрьевича Просвирнова. Это – сборник фантастических и детективных рассказов, а также небольших повестей. И каждое произведение погружает своего читателя буквально с первых же строк в интереснейшее чтение. Например, заглавный рассказ «Таёжные шарады», где преступление совершается фактически на самом что ни на есть краю света. Но борьба за справедливость и поиски ответов на загадки не может быть отложена, до наступления каких-то более цивилизованных условий. Умный человек разгадает всё даже в глухой тайге. Или. Например, рассказ «Подсказки великого француза» – отличнейшая стилизация а-ля Жюль Верн. Увлекательные приключения, обильная и любопытная научная информация, лёгкий, совсем верновский юмор. Поклонникам великого фантаста будет что почитать. Впрочем, как и многим другим любителям детективов, приключений и фантастики. Скучно не будет – это точно.

Сложное решение

Артур с опаской смотрел на жандармского корнета Смыслова — не начнет ли тот сгоряча лупцевать четверку ссыльных? Молодой офицер не производил впечатление уравновешенного человека, хотя руки пока не распускал. Рядовые жандармы, подметил Артур, в дороге тайком посмеивались над педантичным вечно хмурым корнетом и с удовольствием смаковали темную историю с дуэлью из-за какой-то крестьянки — так гвардеец оказался в жандармерии. Теперь они безмолвно злорадствовали, подмигивая другу.

— Доктора бы… — задумчиво произнес Смыслов, глядя на безжизненное тело, застывшее на лавке у окна избы.

— Вашбродь, на сто верст вокруг дохтуров нету, — лениво откликнулся здоровяк ефрейтор Шилин, расправляя густые усы пшеничного цвета. — Пока найдем, покойный сопреет. Преставился раб божий Максим Дубовский — значит, на то господня воля. Таперича батюшка нужон, вашбродь.

— Отставить пререкания! — рявкнул корнет. — Шилин, Мыльников, марш в деревню! Из-под земли достать медика! Петренко, Одинцов — никого не подпускать к избе!

— Секундочку, Михаил Нилыч! — степенно обратился к Смыслову Лев Шульц, доставая бумажник и снисходительно поглядывая на щуплого жандармского офицера с высоты своего почти саженного роста. — Соблаговолите выдать господину Шилину сии купюры-с — для организации похорон товарища Дубовского.

Корнет поколебался, но деньги принял и передал усатому ефрейтору. Артур ухмыльнулся шпильке меньшевика: скудных казенных кормовых и прогонных средств, выделенных на этапирование ссыльных, вечно не хватало. А тут еще непредвиденные расходы…

Артур вздохнул и повернулся к покойному. На шее и на носу трупа темнели небольшие пятна, а корнет внимательно их разглядывал. Потом осмотрел ладони усопшего, тоже слегка испачканные золой.

— Как будто душил себя… — задумчиво произнес жандарм. — Как та унтер-офицерская вдова, что себя высекла. Неужели никто ничего не слышал?

— Спали как убитые-с, — вежливо пояснил Шульц. — Устали, выпили немного-с.

— Наслышан о вашей усталости, — зло сказал корнет. — Горланили тут: «Ко славе страстию дыша, в стране суровой и угрюмой…», «Шилка и Нерчинск не страшны теперь, горная стража меня не поймала…» Бежать не так просто, как в песне!

— Михаил Нилыч, у товарища Дубовского не наблюдается признаков удушения — посинения лица и странгуляционных борозд на шее, — робко вступил в разговор Артур.

— Не учите ученого, баронет! — с презрением бросил жандарм. — Воздуха вашему Дубовскому не хватало, он ворот пытался расстегнуть в беспамятстве. А вы, господа социалисты, дрыхли без задних ног!

— Может, р-рвотой захлебнулся? — слегка заикаясь, вставил свое слово Виктор Столбов, вытирая носовым платком розовую лысину.

— Как же! — насмешливо прохрипел с почетного места на печке старик Илья Ильич Лосев. — Харчевались мы одним и тем же, а по части водочки… Я за свою жизнь столько не выпил, сколько Максимка Дубовский. Да чтоб его своротило от пяти шкаликов на брата? Ни в жисть! Разве что хворь неведомая внезапно приключилась…

С разрешения корнета Артур, надев перчатки, не без труда открыл рот покойного, запустил палец в глотку и доложил через минуту:

— Чисто!

А вскоре жандармы привели древнего старика на деревянной ноге.

— Бывший фершал, вашбродь! — молодцевато доложил ефрейтор Шилин и с явным уважением в голосе пояснил: — Ноги на крымской войне лишился — почитай, полвека назад. Говорят, пользует до сих пор деревенских.

Все с почтением посмотрели на еще бодрого ветерана и быстро раздели усопшего.

— Чистый покойничек, ваше благородие! — вскоре сообщил отставной фельдшер корнету. — Ни ран, ни побоев, токмо махонькая царапина на персте указательном правой руки. Не иначе как внезапная сердечная смерть — случается такая, ваше благородие.

Едва деревенский лекарь вышел, ефрейтор ввел старуху с растрепанными волосами. Корнет не успел раскрыть рот, как бабка метнулась к покойному, глянула на четверку ссыльных и заголосила:

— Порчу навели, христопродавцы! Один он был душою чист! А ты, казачий младший сын, первым Христа продал! — Она указала на ухмылявшегося Лосева, спустившегося с печки. — Ишь, расфрантился на старости лет, золотом обвесился! Перстень и серьга, поди, на полпуда — чисто цыган!

— Вон! — рявкнул корнет. — Шилин, немедленно прекратить сей балаган!

— Я думал, вашбродь, может, знахарка нам поможет, — оправдывался ефрейтор, исполнив приказание.

— Тут думаю я! — отрезал офицер. — Зовите деревенских, чтоб обмыли тело, гробовщика, батюшку. Дубовского сегодня же схоронить. Выезжаем завтра утром.

Смыслов сам проверил одежду покойного, вывернул все карманы. Нащупал что-то за подкладкой походного сюртука, тут же вспорол ткань и извлек лист бумаги. Артур стоял рядом и увидел несколько рядов цифр. Над ними — неумело нарисованный ключ, на котором было написано «К/Рыл-Д». Шульц вытянул шею, пытаясь лучше рассмотреть записку, но корнет положил находку в карман и молча вышел. С улицы тут же послышался крик с требованием прекратить перекур — судя по всему, жандармы никуда не торопились. Артур успел услышать, как они шептались между собой: дескать, корнет даже переночевать в доме не дает покойному, скорей хоронить, словно магометанина. А куда спешить?

Тяжело вздохнув, Артур отправился исполнять неприятную обязанность самого молодого — выносить ночную посуду. Поганое ведро стояло в кухонном закутке у печи, и там плавали сгоревшие обрывки. Артур удивился, заглянул в печь, немного покопался в золе — сначала ухватом, потом щепкой. Поиски оказались не напрасными: молодой ссыльный обнаружил еще несколько черных клочков сгоревшей бумаги — на вид таких же, как в ведре.

Его содержимое Артур вылил не в отхожее место, а за хлевом. Внимательно рассмотрел черные хлопья на траве и обнаружил, что один клочок, довольно прочный, до конца не догорел. Едва удерживаясь от приступа дурноты, Артур двумя палочками, словно пинцетом, поднял крошечный листок с обугленными краями и прочитал фрагмент: «…ию дыш…» Знакомое сочетание, и встречалось совсем недавно… Но где? Вспомнить не получилось. Артур тщательно вытер находку об сухую траву, завернул в небольшой лист лопуха и спрятал в карман.

Едва вернулся в дом, корнет увел старика Лосева на допрос в другую избу — там остановились жандармы. Покойного между тем положили в гроб, и старуха в черном платке читала псалмы.

Лосев вернулся через четверть часа и в ответ на расспросы товарищей недоуменно пожал плечами и хрипло пробурчал:

— Толок воду в ступе… Левушка, твоя очередь.

Ни Шульц, ни Столбов тоже не поняли, чего от них добивался жандармский офицер неопределенными расспросами вокруг да около. Артур, которого вызвали к Смыслову последним, тоже приготовился терпеть «сказку про белого бычка». Однако разговор получился неожиданно долгим.

От проницательного умного взгляда жандармского офицера молодому ссыльному стало не по себе. Недавно Артур читал, что икс-лучи немецкого профессора Рентгена якобы могут не только фотографировать кости через кожу, но и читать мысли человека. Артур не поверил журнальной байке, но взгляд корнета, казалось, генерировал именно «читающие» лучи…

— Артур Бергер, двадцати двух лет, несостоявшийся пианист, — задумчиво произнес жандарм. — Говорят, у вас феноменальный музыкальный слух, отличная память. Блестящая карьера пианиста была гарантирована. Кучи поклонниц тоже — с вашей-то внешностью. В каждой деревне по пути на вас девки заглядываются, не то что на невзрачного жандармского корнета… Да-с… Семья ваша приличная и уважаемая. Мать — польская дворянка, преподаватель Смольного института. Отец — баронет, профессор философии. Научил, получается, вас на свою голову гегелевской диалектике. Вот, пожалуйста, и переход количества в качество: марксистский кружок, прокламации, маевка, сопротивление полиции в уличных беспорядках… Наслышан, что вы — кремень. Никого не выдали из пролетариев, которые городового ногами топтали. И, хоть стояли в стороне, попали под суд как соучастник. А у городового, баронет, остались безутешная вдова и двое малых деток. Но сие, конечно, мелочи по сравнению с якобы грядущей коммунистической революцией! Вот и у господина Дубовского тоже — пятеро детей от двух жен и минимум трое бастардов. Но вряд ли кто поедет в Сибирь на могилу отца. A propos, хорошо ли вы узнали своих товарищей? Ведь до ссылки вы не были знакомы…

— Почему? — прервал жандарма Артур. — На собраниях видел всех, кроме Ильича, а с Максимом Дубовским однажды беседовал.

— Теперь вы единственный большевик, — констатировал жандарм. — Пестрый же вы народ, господа социалисты! Замучился ваши крамольные течения изучать… Итак, теперь численное преимущество у меньшевиков — Столбова и Шульца. Эсеры представлены ветераном Лосевым. Его серьга, если не знаете, метка младшего казацкого сына, оберегаемого в бою. Чертова старуха сие верно подметила. Отец и старшие братья Ильи Лосева геройски погибли под Шипкой в семьдесят седьмом, а Илья Ильич свои боевые навыки на злое дело обратил. Спасибо, так сказать, мещанину Абраму Дубовскому, в крещении Ивану. Это отец нашего покойного. Абрам втянул Илью Лосева в «Народную волю». Вскоре оба вместе с абреками из черкесов напали на экипаж, перевозивший казенное золото. Позже были задержаны раненными и осуждены. А вот абреки с золотом бежали. Освободились оба народовольца в девяносто четвертом по амнистии при восшествии на престол нашего государя. Абрам вскоре умер, а Лосев примкнул к эсерам. Он мастер тонкой механики, изготавливал весьма хитроумные бомбы. Взяли его на конспиративной квартире у одного аптекаря — тот при задержании отравился. Крещеный иудей, учитель Лев Шульц, еще недавно входил в боевое крыло эсеров. Успел отметиться в эксах, но порвал с эсерами и вступил в РСДРП. Господин Столбов, самый безобидный в вашей компании, переметнулся из большевиков во фракцию меньшевиков. Из-за разногласий по поводу ленинской и мартовской формулировок членства в партии на одной конференции у них с Дубовским дошло дело до рукоприкладства. Несколько дней назад на привале сие повторилось — вы были тому свидетелями.

— Вчера пили за их примирение, — сообщил Артур.

— Знаю, — корнет кивнул. — Вам, баронет, видимо, рассказали, что тупой жандарм ни о чем толком не спрашивает. Вам признаюсь — как дворянин дворянину: беседовал я с вашими товарищами только для того, чтобы проследить за их реакцией. Ибо весьма сомневаюсь в той внезапной смерти. А хотите знать, как я, боевой офицер, оказался в жандармах? Сплетни болвана Шилина про дуэль из-за крестьянки — чушь. Был спор среди офицеров по политическим вопросам — не удивляйтесь! — о положении крестьян. В запале наговорили много лишнего. Увы, сдержанность не в числе моих добродетелей. Командир полка объявил: или мы должны решить дело о взаимных оскорблениях в поединке, или оставить службу. А я принципиальный противник убийства вне войны. И тут оказия с жандармерией… Хотя мое место сейчас на японской войне, среди защитников Порт-Артура! Вместо этого я вынужден возиться с государственными преступниками. И каждый из вас хитрит — я уверен. Наверняка Дубовский был убит. Моя кормилица сказала бы: почто людей обижал, годно тебе! Но все же преступник должен понести наказание. А неизвестный способ убийства — серьезная опасность. Вдруг злоумышленник задумал истребить всех, включая конвой, и бежать! Увы, мое расследование в полевых условиях почти наверняка обречено на провал. Вы — другое дело. Тихо, ненавязчиво — тут вопрос, там вопрос, что-то приметили — намотали на ус… Вы человек сообразительный, а я вам много информации про товарищей подкинул. Крепко подумайте: не нависла ли и над вами смертельная угроза… Ознакомьтесь, кстати, с тайной запиской господина Дубовского. Я в этих цифрах и буквах ничего не понял. Крыло дятла? Крыльцо дома, от которого ключ нарисован?

Артур внимательно изучил длинные ряды чисел и убедился, что еще раньше их точно запомнил: 15.4.5.9.16.5.23.10.9.17.18.19.8…

— Вы прекрасно понимаете, Михаил Нилыч, что это шифр…

* * *

Артур смотрел в карты, но мысли молодого ссыльного витали далеко. Неужели корнет прав? После сентенции жандарма Артур присмотрелся к пальцам ссыльных — как на подбор мощные, крепкие, привыкшие к тяжелому труду. А у старика Лосева на безымянном как влитой сидел огромный золотой перстень-печатка — дополнение к серьге размером с вишню. Удивительно, почему такая масса золота не порвала мочку уха Ильича. Тот вообще уникум: с такими заскорузлыми пальцами — мастер тонкой механики!

— Как хотите, товарищи, но меня выживший из ума ф-фельдшер не убедил, — вдруг быстро заговорил Столбов и вытер сразу увлажнившуюся лысину. — Н-не понимаю, как мог такой крепкий мужчина внезапно умереть во сне. Сколько годков Максу было, Ильич?

— Тридцать пять, — ответил Лосев, приглаживая седую бороду. — А что тебя смущает, Викташа?

— Необыкновенно крепко мы с-спали, — задумчиво произнес Столбов.

— Переход трудный был, Викташа, — прогудел Шульц. — Но водка точно особо ядреная-с. Меня и то сразила наповал.

— Обычная водка, — хрипло проворчал Лосев. — Викташа, вечно ты суетишься не по делу. Чего вдруг взбрело в твою лысую головушку? Что кто-то из нас товарищу Максиму грязными пальцами нос зажимал и золой выпачкал? Артурчик же грамотно объяснил: тогда б посинел покойный. И жандарм согласился.

— Сквозь зубы с-согласился, — вздохнул Столбов и быстро затараторил: — Потому что вскрыть покойного негде было. Чувствую, кого-то из нас их благородие подозревают… Товарищи, давайте вспомним позавчерашний день подробно — кто чего делал и говорил. Чтобы у этих кровопийц все с-сомнения отпали. И у нас тоже…

— У тебя! — отрезал Шульц. — Правильно Ильич рассуждает — и чего ты пристал, ей-богу? Всю игру перебил своей суетой… Ладно, к лешему «дурака», давайте вспоминать — лишь бы ты, Викташа, больше не зудел.

Общими усилиями постепенно восстановили картину. Позавчера дорога выдалась тяжелой. Накануне похолодало, прошел дождь, тракт раскис. Экипаж все время трясло. Жандарм Петренко, правивший лошадьми, без передышки бранился и рассказывал о сопровождении в Сибирь уголовников: тех гонят большими командами от этапа к этапу и не возятся, как с политическими.

В час дня остановились на привал в лесу — там не пронизывал насквозь холодный ветер. Перекусили всухомятку, не разводя огня — торопились. Максим Дубовский был тогда в полном порядке и привычно язвил над жандармами и товарищами. Пытался послать Артура за грибами, но корнет Смыслов не разрешил. На привале Артур достал из своего багажа книгу по экономической теории, но читать в пути получалось плохо: по-прежнему сильно трясло, да еще Петренко отвлекал своим нытьем. Жандарм не прекращал рассказывать ужасы про перемещение в Сибирь уголовников, про убогие пересыльные тюрьмы на этапах — с клопами и вшами; про голод и болезни.

— Довольно, братец, — степенно остановил излияния жандарма Шульц и мощной рукой похлопал Петренко по спине в голубом мундире. — Думаешь, нам станет стыдно, что там люди маются, а нас с комфортом жандармы везут? Не угадал-с! Пусть будет стыдно царизму и его служителям, что довели народ до такого состояния-с!

Столбов горячо поддержал Шульца и быстро и невнятно попытался произнести страстную речь. Дубовский довольно резко остановил его и начал рассказывать байку про веселого барина, который ехал на нескольких экипажах с книгами, распутными девками и цыганами, потом на постоялом дворе выпил водки и разбил графин об стену, а стопку об голову хозяина: «Чтоб запомнил, болван: политический Иванов в ссылку следует!» Все хохотали, даже жандарм Петренко.

В шесть вечера дотащились до деревеньки Козлищи. Для продрогших ссыльных нашли небольшую выморочную избу. Ефрейтор Шилин привел нескольких крестьян, и ссыльные купили дров, еды и водки — один полуштоф презентовали за труды жандарму. Казенных денег не хватило, добавляли свои. У Дубовского из портмоне выпала мятая ветхая исчирканная рублевая купюра, а Шульц ехидно предложил Максиму разменять ее на монеты. Тот привычно ответил колкостью. Лосев долго смеялся и очень настойчиво предлагал размен обоим. В ответ Максим нагрубил старику, чтоб не хрипел со своими глупостями.

Артур затопил печь и помогал Виктору Столбову готовить ужин — картошку в мундире и курицу. В восемь вечера жандармы, остановившиеся в доме по соседству, заперли своих подопечных в избе и установили караул. Лосев кричал через дверь — уточнял время у ефрейтора Шилина. Потом почему-то не смог открыть свои часы и попросил о помощи Максима. Чертыхавшемуся Дубовскому пришлось повозиться: крышка долго не поддавалась.

За ужином Столбов и Дубовский, не разговаривавшие несколько дней, наконец-то помирились. В немалой степени тому способствовали штоф и полуштоф водки. Две четырехгранные бутыли из зеленого стекла стали главным украшением стола. Впервые с начала перехода за едой не было сказано ни слова о политике. Пятеро мужчин разного возраста вспоминали жен и детей, работу, охоту, выпивки. Потом пели про Стеньку Разина; священный Байкал и Ермака:

Ко славе страстию дыша,

В стране суровой и угрюмой,

На диком бреге Иртыша

Сидел Ермак, объятый думой.

Все выглядели бодро и весело. А потом почти одновременно начали клевать носом и легли спать — около половины одиннадцатого.

Примерно в половине восьмого утра проснулся Шульц в закутке за печкой на деревянной кровати. Столбов и Дубовский еще спали на лавках у окон, Лосев по-стариковски на печи, а Артур на большом сундуке у входной двери. Лев удивился, как необычно тих храпун Дубовский. Светало, и Шульц заметил, что грудь Максима не поднимается. Метнулся к товарищу — тот уже не дышал…

— Видишь, Викташа, «фершал» не ошибся, — подвел итог Шульц. — Согласны?

— Нет, — подал голос Артур, и все с изумлением посмотрели на него. — Мы лишь повторили то, что говорили жандармам. Но теперь вижу, товарищи, что все мы темним и не договариваем. Так мы ничего не поймем. Я вот что заметил: в поганом ведре мочи было не меньше обычного. Значит, каждый хоть раз вставал ночью. А кто-то даже сжег в печке бумагу, а пепел выбросил в ведро. Очень странно! Я вставал один раз, примерно в час ночи. Храп раздавался с печки, а с лавок только сопение — Виктора и Макса. Пепел в ведре при луне не разглядеть. Но дымом от горевшей бумаги не пахло.

— Значит, жег Макс, — предположил Шульц. — Корнет нашел одну абракадабру. Другую Макс успел спалить. При этом испачкался в золе-с.

— Послушайте! — Столбов хлопнул себя по лбу и зачастил: — А вдруг М-макс — провокатор охранки? Донесения ш-шифровал. Стал в тягость хозяевам, и жандармы подсунули ему особую инструкцию и велели по прочтении сжечь. И он от-травился ядовитым дымом…

— Ерунда! — отрезал Лосев, насупив седые брови. — Ликвидировать ненужного провокатора можно было бы гораздо раньше и незаметнее. Викташа, а вдруг это ты вспомнил, как с Максом дрался, и что-то подмешал, пока ужин готовил…

— Еще чего! — рассердился Столбов. — Я ж как п-порох — вспыхиваю и тут же остываю. Это Макс желчь копил и брызгался ей, не тем будь помянут. И после смерти нас с-ссорит… Я к ведру часа в два ходил. Макса вообще не слышно было. Артурчик что-то высвистывал носом, Лева сопел. А на печке у Ильича тишина. И дымом пахло — точно. Я еще на печи проверил задвижку, открыта ли. Испугался, не дай бог, угорим.

— Значит, это ты гремел заслоном-с, — догадался Шульц и нехотя признался: — Да, я вставал, еще тогда удивился что Макс не храпит. Присмотрелся — портмоне рядом с ним на подоконнике. Вернулся на койку, только начал засыпать — ты давай греметь.

— Нет, я з-заслон не трогал! — решительно возразил Столбов, вытирая увлажнившийся лоб. — Может, ведро зацепил. И п-портмоне на подоконнике не видел.

— Называется, крепко спали, — мрачно сказал Артур. — Бродили всю ночь. Я вообще ничего не слышал…

— И я! — засмеялся Лосев. — У тебя, Артурчик, молодой сон, у меня стариковский. Поживите, ребятки, с мое на этапах и каторгах — каждым мгновением сна будете дорожить и не слушать, кто гремел.

— А ты, Ильич, вообще не слезал с печи? — прогудел Шульц. — У тебя пузырь луженый-с?

— Слезал разок, но на часы не смотрел, — спокойно ответил Лосев. — Никого не разглядывал, ничего не слышал.

— Что же получается? — задумчиво произнес Артур. — В час, когда я вставал, все были живы-здоровы. Потом поднялся Максим. Получается, он гремел заслоном, раз не Виктор. Макс сжег какую-то бумажку из портмоне, испачкался пеплом. От шума проснулся Лев, Макс притворился спящим и не успел убрать портмоне. После Льва встал Виктор, шумел ведром. Макс уже убрал портмоне и, видимо, вскоре умер…

— Но зачем ему потребовалось жечь ту бумагу среди ночи? — недоверчиво спросил Лосев. — Другого времени не нашел?

— Значит, испугался, — предположил Артур. — Кажется, я знаю, что Макс сжег. — Артур показал товарищам обгоревший клочок бумаги с уцелевшим фрагментом записи «…ию дыш…». — Это та самая почирканная рублевая купюра. Максу не понравились наши шутки, и он ее сжег.

— Эка невидаль, ветхая рублевка! — заметил шульц.

— Дело в том, что на ней написано, — пояснил Артур. — Никудышный я музыкант, коли сразу не узнал строку из песни про Ермака. Сейчас только дошло: «Ко славе страстИЮ ДЫШа»! А на листочке над цифрами «К/Рыл-Д». Это автор стихов — Кондратий Рылеев! «Д» означает «Думы» — название стихотворения.

— Ничего не понимаю-с, — Шульц пожал плечами.

— И я, — поддержал товарища Столбов, а старик Лосев только недоверчиво хмыкнул и принялся барабанить пальцами по столу.

— Песня — ключ к шифру, — пояснил Артур.

— Зачем же его сжигать? — удивился Шульц. — Товарищи, мозги уже плавятся. Давайте лучше снова в «дурачка»…

— Не спеши, Лева, с-складно же получается! — с энтузиазмом затараторил Столбов. — Допустим, Макс почувствовал себя плохо. Испугался, что тяжко заболеет или помрет, а его записку под подкладкой расшифруют. Ночью д-достать ее и уничтожить было трудно. Тогда он просто спалил ключ и тихо скончался.

— Славно рассудил, Викташа! — старик Лосев хлопнул Столбова по плечу. — Завтра, бог даст, еще прикупим водочки и помянем раба божия Максима. И жандармы нас больше не рассорят!

— Ильич, а почему ты никогда не рассказывал про свои подвиги с Максимовым батей? — прогудел Шульц. — Я и то слыхал про ваш золотой обоз. А в итоге ни ваших друзей-абреков, ни золота — только вы двое на каторге.

— Дело прошлое, — Лосев пожал плечами. — Золото, поди, абреки в горы увезли. Гнилой народец. Бросили нас раненых, и мы с Абрашей расползлись в разные стороны. Один черт — поймали… Сие, братцы, трудно вспоминать и долго рассказывать, не один штоф понадобится.

— А вдруг в шифровке у Макса все же был д-донос? — предположил Столбов. — Потому корнет и з-знал, где искать.

— Тьфу на тебя, Викташа! — рявкнул Лосев и зашелся в кашле. — Опять воду мутишь! Сам же рассудил: почувствовал Максимка, что помирает, вот и сжег денежку с шифром. И что толку от того ключа! Все равно записка у корнета!

— Не только, — вновь заговорил Артур. — Она еще и здесь.

Он указал на лоб, достал бумагу и быстро усыпал ее несколькими рядами чисел.

— Неужели запомнил? — изумился Лев.

— Я представил, что каждое число соответствует ноте, причем разных октав, — пояснил Артур. — И запомнил получившуюся «мелодию». Она ужасна, товарищи, петь не буду. Достаточно, что сохранилась в голове. Давайте теперь попробуем расшифровать записку — самым простым способом. Для начала пронумеруем буквы песни про Ермака: «Ревела буря, дождь шумел; во мраке молнии летали. Бесперерывно гром гремел, и ветры в дебрях бушевали…» Итак, записываем: р — 1, е — 2, в — 3, е — была, пропускаем; л — 4, а — 5, б — 6, у — 7, я — 8, д — 9, о — 10, ж — 11, мягкий знак — 12, ш — 13, м — 14, к — 15, н — 16, и — 17, т — 18, с — 19, п — 20, ы — 21, г — 22, х — 23… Теперь смотрим шифровку: 15.4.5.9.16.5.23.10.9.17.18.19.8… Точно, смотрите, получилось: «Клад находится…»

— Ай да Артурчик! — восхищенно произнес Лев и с силой хлопнул парня по плечу. — Вот так голова! Ильич, получается, золото досталось не абрекам, а твоему подельнику-с?

— Понятия не имел, братцы, — еле слышно выговорил сразу помрачневший Лосев. — Ни разу даже не намекнул Абрашка. Наверное, боялся при сокамерниках. А после суда нас в разные места на каторгу отправили. Пока собрался его проведать после амнистии — он уже помер.

— Давай, Артур, читай дальше! — нетерпеливо проговорил Столбов. — А Макс, оказывается, несостоявшийся граф Монте-Кристо!

— Клад находится в двух верстах от деревни Кафтаново Макарьевского уезда Нижегородской губернии в сторону реки Урги, — методично продолжил расшифровку Артур. — Это два мешка золота на дне пересохшего колодца со сломанным журавлем. При экспроприации мы взяли три мешка по сто фунтов. Один забрал за труды мой верный кунак Аслан. Он зарезал наемных абреков, спрятал клад, оставил мне в условленном месте записку и уехал на Кавказ. После каторги я прочитал записку Аслана, нашел колодец, спустился на дно и проверил мешки. Доставать не стал — опасно из-за полицейского надзора, а сил осталось мало. Завалил их мхом и хворостом. Мне осталось жить недолго. Один мешок завещаю сыну Максиму. Он должен найти письмо и рублевую купюру с ключом к шифру в моей книге «Наставление юношеству» между последними неразрезанными страницами. Второй мешок принадлежит моему боевому другу Илье Лосеву. Первым письмом отправлю ему такую же записку, вторым — рублевую купюру с ключом. Максим, Илья, честно делите золото пополам, не ссорьтесь. Иван (Абрам) Дубовский.

Артур, Шульц и Столбов одновременно внимательно посмотрели на Лосева.

— Ну, Ильич, ты артист! — Лев покачал головой. — «Понятия не имел…» Оказывается, Абрам тебе все отписал!

— Не получал! — Лосев, насупив брови, упорно стоял на своем. — Может, Абрашка адрес спутал…

— Не с-складывается, Ильич, — с укоризной сказал Столбов. — Как только ты денежку у Макса увидел, так и закудахтал — давай разменяю. Максимка сильно осерчал. Выходит, записку он не расшифровал, а то бы давно или в Ниццу с тем з-золотишком махнул или на нужды партии его сдал. Наверное, думал, времени в ссылке много, займется позже на досуге. А ты, Ильич, наверно, только ц-цифры получил, а рублевую бумажку, может, на почте из конверта выудили. Вот и третья странность — Максимка сразу умер, как только ту исчирканную рублевку тебе случайно показал. Мы-то понятия про ваши клады не имели.

— И как ты все обделал, Ильич? — грозно спросил Шульц, выпрямившись во весь свой почти саженный рост. — Как сына своего товарища-народовольца сгубил?

Артур молчал, пристально глядя на старого эсера-народовольца и его массивную золотую серьгу. А тот не на шутку рассвирепел и орал, брызгая слюной:

— Еще товарищи называются! Братцы, вы кому поверили? Дворянскому сынку! Для него революция — баловство. Запомнил он кучу цифр, видите ли! Да он сам их придумал, а вы уши развесили!

— Ну, нет, Ильич, такое враз не придумать — про абреков, про «Наставление юношеству», — заметил Лев и вдруг засмеялся: — Хорош сынок! Батькину книгу, выходит, Макс только перед ссылкой удосужился посмотреть — через десять лет после кончины родителя-с.

— Мне теперь все понятно, — объявил Артур. — Макс не жег ту купюру! У него на ладонях было немного золы. Купюру сжег другой человек и испачкал руки. Потом пытался нащупать у Макса пульс на шее и уловить дыхание — вот откуда там следы золы. Видимо, некто решил, что в темноте не сможет полностью очистить золу и поэтому наоборот испачкал Максу ладони — пусть думают, что тот сам трогал грязными руками нос и шею. Тут встал Лев, и некто проворно шмыгнул на кухню и взобрался на печку. Успел там вытереть руки. Когда Лев заснул, некто спустился с печи и вернул портмоне за пазуху покойному. Поэтому Виктор ничего на подоконнике не видел. Спрашивается, зачем некто проверял Макса? Потому что сам отравил ядом замедленного действия! Слышите! А потом решил удостовериться, что товарищ Дубовский мертв. Некто заполучил ключ к шифровке, запомнил и сжег. А золото делить уже не нужно…

— Артурчик, так как он его от-травил? — поинтересовался Столбов, слушавший с напряженным вниманием и даже забывший вытереть увлажнившуюся лысину. — Вместе ж ели-пили, все на глазах.

— Но в водку некто все-таки ухитрился подмешать снотворное, — заметил Артур. — Он же мастер точной механики, золотые руки. Ловкость фокусника! Наверняка у него перстень развинчивается, а там сонный порошок. Правда, маловато насыпал: мы все же вставали ночью. Он, если вы не знаете, жил на конспиративной квартире с аптекарем. Наверняка сделал запас снадобий. А я еще подумал — почему у такого мастера вдруг крышку на часах заело. Теперь понятно — специально. И Макс был вынужден сильно жать на крышку — при этом повредил указательный палец об отравленный выступ. Помните, фельдшер отметил эту царапину. А старуха кричала, что казак как цыган с побрякушками. Я давно обратил внимание, что серьга у него не особо оттягивает мочку уха. Значит, не такая уж тяжелая, внутри наверняка полая, а в том тайнике — яд. На всякий дорожный случай…

— Господи, какая чушь! — хрипло простонал Лосев. — Братцы, неужто вы верите в глупые фантазии барчука?

— А ты, Ильич, сними перстень и серьгу, — миролюбиво предложил Артур. — Покажи, что там ничего нет, это просто украшения.

— Идите к черту! — рявкнул Лосев. — Только троньте! Думаете, старик? Да, мне пятьдесят пять, но силищи еще хватит — вам меня не одолеть.

— Против троих тебе все равно не устоять, — заявил Шульц. — Меня, между прочим, тоже силенкой господь не обидел. Признаешься или нам нужно тебя скрутить?

— Признаюсь, — едва слышно произнес Лосев и отвернулся. — Бес попутал, братцы. Откуда ж я знал, что Артур таким смышленым пареньком окажется! Братцы, раз уж так вышло, не выдавайте жандармам! Это ж суд будет, определят меня к уголовникам — на радость той гниде Петренко. А золото на всех поделим поровну, честно! Перстень, серьга, кое-что у меня в подошвах припрятано — на месте надежные документы купим и сбежим. По рукам, братцы?

Ему не ответили. Трое ссыльных встали и молча разошлись по своим углам. Старик Лосев остался сидеть за столом, замерев, словно изваяние. Каждому предстояло принять сложное решение…

И когда утром в избу вошел корнет Смыслов, Артур, не сомкнувший глаз всю ночь, все еще колебался…

Конец ознакомительного фрагмента.