Чувство снега. Скандинавский нуар в русском стиле

Александр Литвиненко

Можно ли написать русский детектив в скандинавском стиле? Такой вопрос писательница Елена Бриолле задала участникам своего курса «Секреты скандинавского нуара». Подобно главной героине знаменитого романа Питера Хега «Смилла и ее чувство снега», авторы попытались разобраться во всех оттенках популярного в Европе жанра. Результатом стал этот сборник. Рассказы получились атмосферными, захватывающими, страшными, разными… И всех их объединяет любовь авторов к скандинавским детективам.

Галина Ярось.

Свободные от детей

Камера наехала, и стала видна маленькая синяя куртка, вмерзшая в кромку льда там, на середине реки, где течение еще не было схвачено морозом, — детская.

Город на берегах Преголи стремительно погружался в короткие декабрьские сумерки. Свинцовые тучи уже поглотили низкое солнце, но еще не успели разродиться снегом. Несколько минут, и режим уйдет, снимать можно будет только то, что попадет в свет накамерного фонаря. Олег указал Марату рукой на женщину. Она стояла в стороне от группы полицейских и волонтеров и неотрывно следила за работой спасателей. Уже больше суток в розыске находился ее сын, ушедший из дома в зимней пуховой куртке точно такого вот синего цвета.

Женщина подняла воротник пальто, надеясь спрятать от леденящего ветра замерзшее лицо, отвернулась на мгновение от реки и увидела направленную на себя камеру. Олег заметил, как протестующе сжались ее бледные губы. Она шагнула по направлению к Марату с камерой, но тут заработала рация у полицейских, и внимание матери переключилось на них.

Спасатели доложили, что куртка пустая, тела утонувшего ребенка, которое все боялись найти в ней, не обнаружено.

Олег встал на стендап спиной к реке.

— Миша Яковлев семи лет вчера утром ушел из дома. Его до сих пор не могут найти родители, полиция и волонтеры. К счастью, обнаруженная только что в Преголе детская куртка, по заявлению матери, не Мишина. Телевизионное детективное агентство «Путилин» подключается к расследованию исчезновения ребенка. Следите за нашими выпусками в эфире городского канала.

Олег увидел, как испуганно вскинула на него взгляд женщина и оглянулась на кого-то в стоящей за камерой Марата толпе. «Чего она так испугалась? — мелькнуло у него в голове. — Ей бы радоваться, что журналисты подключаются к поиску сына…»

Зазвонил телефон. «Ну теперь для звонков горожан, видевших мальчиков в синих куртках, хоть кол-центр нанимай», — вздохнул Олег. Но он ошибся. Звонили из приемного покоя областной больницы и требовали от Олега немедленно приехать и забрать сына. Мать ребенка в реанимации. Олег не успел сказать, что ошиблись номером, что у него нет никакого сына, как там уже отключились.

Марат, укладывая аппаратуру, хмыкнул:

— Ты вроде говорил, что убежденный чайлдфри, детей заводить не будешь никогда.

— Я и не заводил. На кой мне дети? Одни проблемы от них, сам видишь. Номер перепутали, наверное. Поторопись. Через два часа итоговый эфир, а нам еще монтировать.

Но номер не перепутали. Позвонили теперь во время прямого эфира. И уже гневным, с явной долей презрения голосом, отметил Марат, принявший звонок, заявили, что если Олег Артемьевич Путилин сейчас же не заберет своего малолетнего сына, то они обратятся в полицию.

Пришлось на ночь глядя ехать разбираться.

Не успел Олег в приемном покое, пустом и гулком в это позднее время, открыть рот, чтобы представиться усталой пожилой медсестре, как она, коротко подняв на него глаза, сунула под нос чей-то паспорт. Узнаваемость в народе тележурналисту всегда приятна, но эта была явно не его поклонница. Вздохнув, Олег открыл документ. С фотографии на него смотрело лицо Кати: прищуренный взгляд, курносый нос, золотые косы. А он думал, что забыл…

— Олег Артемьевич, эта женщина доставлена в тяжелом состоянии по скорой из области. Ребенка оставить ей было не с кем. Она дала ваш номер телефона и сказала, что вы отец мальчика. Забирать будете? Или я звоню в полицию? — Приняв его затянувшееся молчание за согласие, медсестра махнула рукой в сторону коридора: — Он там.

На жестком больничном диванчике в самом проходе спал мальчик. Как завели с холода, так и заснул на сквозняке в верхней одежде, только шапку под голову кто-то подсунул и теплую куртку расстегнул. Такую же синюю, как выловили сегодня из Преголи. Растрепанные светлые кудряшки в свете люминесцентных ламп казались седыми. Из коротких рукавов дешевого пуховичка свисали красные варежки на длинной резинке.

Олег так и занес спящего ребенка в свой уже тихий ночной дом. В больнице сказали, что его зовут Тема, по документам Артем Олегович. Снял маленькие сапожки на липучках, стащил куртку вместе с варежками. Дальше решил не раздевать, не дай бог проснется, уложил в гостиной на диване, укрыл пледом.

Шпицы запрыгали было вокруг, обрадовались неожиданному ночному развлечению, но Олег цыкнул, и Снежка, Пух и Малыш — три пушистых белых шара, любимые игрушки Алисы — тут же разбежались каждый по своей лежанке. Оставил включенным торшер и пошел наверх, в спальню. «Надо завтра как-то Алисе все это объяснять. О черт! На ребенка она не согласится. Лучше бы Катя мне кота оставила на передержку, все проще было бы с женой и собаками договориться».

Тема проснулся ночью от того, что кто-то целовал его в щечки. «Мама!» — не открывая глаз, он протянул руки обнять, но вместо родной и теплой шеи поймал руками что-то мохнатое. От неожиданности открыл глаза и увидел, что лежит в незнакомой комнате, а рядом с ним на подушке сидит маленькая белая собака. Точь-в-точь такая, какую он заказывал Деду Морозу. Может, Новый год уже наступил? А где мама? Тема оглянулся по сторонам. Собачка лизнула его горячим языком прямо в нос и легла рядом, прижавшись теплым боком, засопела. Тема закрыл глаза, представляя, как завтра он пойдет в садик, как все дети соберутся и будут просить погладить его собаку, и незаметно уснул.

Эсэмэска Марата, коротко пискнув, подняла Олега около восьми, на улице было еще темно. Позавидовав уютно спящей Алисе, Олег пошел собираться. Марат интересовался, какого черта он там дрыхнет, когда оператор его уже час как не спит. Да, дел сегодня предстояло именно до черта.

Уже на выходе из дома Олег вспомнил, что в гостиной спит Катин мальчик. Его пятилетний сын? Замер в нерешительности: будить или не будить Алису? Нет, лучше по телефону ей сказать все попозже, пусть выспится, у нее сегодня тоже тот еще денек — премьера. Остается Валя. Олег отправил сообщение домработнице, приказав-попросив присмотреть за мальчиком и пообещав двойную оплату.

Всю ночь в городе шел снег, выпало чуть ли не по колено. Сейчас лишь отдельные облака тянулись на восток, подсвеченные красным заревом города. День обещал быть ясным. В машине у Марата, как всегда, вкусно пахло кофе, а его уже ждал обязательный термостаканчик с эспрессо. Привычное начало дня быстро переключило все мысли только на работу.

Семья Яковлевых жила в старом немецком доме, в одной из тех двухэтажек с маленькими окнами, что немцы строили сто лет назад для своих рабочих рядом с промзонами. Эта, стоявшая недалеко от порта, теперь оказалась почти в самом центре города, в двух кварталах от собора.

Знакомый опер из полиции уже ждал их. Пообещал провести с собой в квартиру под видом служебного мероприятия, чтобы отсняли все без помех, ну и поделились потом видео, само собой.

Открыла дверь хозяйка, мгновение помедлив, позволила пройти на длинную узкую кухню. Жестом пригласила садиться и вернулась к оставленной под открытой форточкой сигарете. Со вчерашнего дня она, похоже, не ложилась. Как была в уличных ботинках, так и прошла по чистеньким половикам. Волосы растрепанные, давно уже вылезли из всех заколок, она и не заметила. Из соседней комнаты доносился звук работающего телевизора. Сквозь неплотно приоткрытую дверь были видны край неубранной постели и голая мужская нога.

Марат еще в подъезде включил камеру и потихоньку начал снимать. Пока опер копался в своих бумажках, Олег попросил рассказать о сыне. Женщина затушила сигарету, присела к столу.

— Миша, он тихий был, рисовать любил, — что-то вдруг вспомнив, улыбнулась, — ласковый. — И вдруг разрыдалась. Слезы лились по ее худому усталому лицу, она подняла руки — закрыться от чужих мужчин. Растянутые рукава свитера соскользнули, открылись синяки и огромная свежая ссадина на локте.

— Кто это вас так?

Женщина вздрогнула, спешно натянула рукава свитера.

— Упала.

Дверь в комнату открылась, и из нее вышел заспанный отец семейства: коренастый; пивной животик туго обтянут майкой; из джинсовых шорт торчат короткие волосатые ноги.

— Ты, мать, дала бы людям кофе, что ли. А то они не спамши, не евши, всю ночь сына твоего искали, наверное. — Он неодобрительно обвел глазами всех троих, не пытаясь даже скрыть иронию в голосе.

— А вы? — вырвалось у Олега.

— А что я? Нам велели дома сидеть, ждать. Вдруг сам заявится. Хотя, думаю, не вернется он. Если решил сбежать, то сбег.

Телефон в кармане Олега вдруг запел голосом «Челси». Рингтон Алисы! Черт, как не вовремя, надо было все же разбудить ее, рассказать. Олег сбросил звонок.

— Ваш сын уже сбегал раньше из дома? — Подключился к разговору опер.

— Так, чтобы на двое суток… не. А летом любил погулять, уйдет во двор, не загонишь. Мать его баловала. — Отец мальчика кинул злой взгляд в спину жены, стоящей у плиты. Та заторопилась, кинулась доставать банку с кофе, уронила, коричневыми крошками он разлетелся по полу.

Телефон опять взвыл: «Самая моя-моя, самая любимая». Олег вышел из кухни, надо ответить.

— Олег, это что?!

— Ребенок.

— Твой? Ты что у нас, детный, вот так новость!

— Алиса, все потом. Не грузи сейчас, я на съемке. Валя придет, займется мальчиком. Езжай на репетицию спокойно. — И уже на ходу, «целуя и обнимая», не дослушивая, отключился.

А Алиса, прокричав в айпад, что Валя на сегодня отпросилась и не придет, с гневом отбросила сотовый.

Она стояла посреди своей любимой гостиной, вобравшей столько ее, Алисиных душевных сил, фантазии и денег: с горкой мейсенского фарфора, испанскими светильниками от «Кристалл Люкс», французским ковром ручной работы, с белым роскошным диваном «Дориан», на котором сейчас спал… этот… недоабортыш. Прямо в своих грязных колготках и штанах с катышками. А если он начнет лапать своими липкими, ведь у детей всегда почему-то липкие, ручонками ее белоснежные стеновые панели? Перетащить его в другую комнату? Нет уж. Даже прикасаться не буду. Еще проснется, разорется.

Алиса вздохнула: «Неужели это все-таки ребенок Олега? Опять начинать все сначала? Столько лет искала себе „неовольнутого“ и без прицепа в виде алиментов — и здрасте! Да, дорогой, удивил ты меня…»

Алиса зашла на кухню. Надо же, как не вовремя Валя выходной взяла. Она насыпала шпицам еды, три белых шара весело захрустели, каждый над своей миской. Подумала, что этому из гостиной тоже, наверное, надо корм оставить. Она же не монстр какой. Достала небьющуюся миску, насыпала в нее хлопьев. Немного подумала и налила туда же молока. Оставила все на столе в кухне. Есть захочет, найдет.

Через полчаса, уже почти успокоившись, она ехала на репетицию в театр, на заднем сиденье лежали шпицы: Снежка, Пух и Малыш. Сегодня у них дебют, сегодня они играют свиту Снежной королевы, ее свиту. Алиса улыбнулась в предчувствии успеха.

Опер и Марат с камерой прошли в комнаты.

— Можно мы комнату Миши поснимаем? — запоздало спросил Олег и, не дождавшись ответа от хозяев, поспешил следом.

За комнатой с неубранной постелью на диване была еще одна — детская. Двухъярусная деревянная кровать, письменный стол, школьный рюкзак на стуле, полки для игрушек, шкаф для одежды. «Детская как детская, — подумал Олег, — скромная, конечно».

Заскрипела дверца шкафа, он обернулся и увидел, что из узкой щелочки на него глядят любопытные глаза. Олег махнул Марату: «Снимай!»

— Ты кто? — спросил он прячущегося за дверкой ребенка.

— Леля, — охотно ответили ему.

Дверь раскрылась пошире, и показалась девчачья мордашка.

— Ты от нас спряталась?

— Не. — Девочка полностью открыла шкаф и шагнула вперед. Босая, но в вывернутом наизнанку домашней вязки большом для нее свитере. — Я в садик одеваюсь. — И девочка, деловито обойдя Олега и Марата, полезла под кровать. Оттуда вылетели сначала колготки, потом носок, следом детский зимний сапог. Сначала один, потом другой, за ними, попой вперед, вылезла девочка.

— Леля, а ты не знаешь, куда ушел Миша?

— Миша дома. Вот его сапожки.

С этими сапогами и Лелей на руках опер появился на кухне. Олег с Маратом, не выключая камеру, двигались следом.

— В чем все-таки, вы сказали, Миша из дома ушел?

Мать, взглянув на сапожки, побледнела и поторопилась снять дочку с рук полицейского. Отец, метнув в нее сердитый взгляд, нехотя ответил:

— Должно быть, в кедах. Ума ж нет!

Тема проснулся от тишины. Он был один в незнакомой большой комнате. Пушистой собаки, которую ему подарил Дед Мороз, нигде не было. И вообще никого не было. Он попробовал немного похныкать. Тихо. Ни шагов, ни голосов. Захотелось писать. Сполз с дивана и пошел искать туалет. Нашел быстро, его оставили с включенным светом и открытой дверью. Теперь надо поискать маму. Тема осторожно, выглядывая сначала из-за каждого угла, обошел квартиру. Никого не было. Ему стало немного страшно и захотелось плакать. Но зачем плакать, если никто не услышит? На кухне увидел на столе красивую плетеную вазу с бананами и апельсинами и миску с молоком и раскисшими кукурузными хлопьями. Тема любил хлопья с молоком, правда, не такие, а хрустящие, но есть очень сильно хотелось. Попробовал чуть-чуть, и незаметно все съелось. А апельсины Тема еще не умел сам чистить, поэтому взял себе банан.

На диване, где он спал, нашел свою одежду. Тема оделся и пошел искать дверь на улицу. Она нашлась сразу и открылась легко. На крыльце весь снег был истоптан маленькими собачьими лапками. Тема улыбнулся им как привету от белой собачки. И пошел искать маму.

Синхроны с соседями взять не удалось. То ли все уже на работу ушли, то ли не захотели открывать двери телевизионщикам. Полицейский остался в квартире, а Олег с Маратом вышли во двор. Здесь мальчишки, пользуясь редкой для Калининграда погодой, устроили снежную баталию. Не то промазав, не то специально для привлечения внимания кто-то зарядил крепким снежком прямо по затылку Олегу. Марат включил камеру, а Олег, смяв в ладонях снежный комок, прицелился и постарался попасть в самого шустрого из пацанов.

Они все были постарше Миши. Уже через несколько минут Олег на правах полноценного бойца принял участие в дворовой схватке. Весь в снегу, сняв мокрые перчатки после славной битвы, познакомился с ребятами за руку.

— А я тебя по телику видел, — сообщил шустрый. — Ты этот, теледетектив, да? Мишку ищешь?

— Знаешь, где он?

— Не. Батя, должно быть, его опять наказал, вот и сбежал.

— А что, отец бил его?

Пацаны переглянулись, кто-то противно хихикнул, кривая улыбка показалась на лице другого. Шустрый нахмурился.

— А по мне так лучше ремнем от бати получать, чем… — вытерев под носом, серьезно начал рассуждать розовощекий толстый мальчик. Кто-то из пацанов с силой пихнул его, и тот, ойкнув, замолчал.

— Чем что? — Камера Марата наехала на розовощекого. Тот окончательно смутился и спрятался за спины мальчишек.

Впереди опять оказался шустрый:

— А вы картинки Мишкины посмотрите. Сами все поймете.

— Где посмотреть? Дома у него?

— Не, такое дома не рисуют. — Шустрый задумался на мгновение, а потом, будто решившись, махнул рукой: — Пошли.

И повел Олега с Маратом со двора. Толстый увязался за ними.

Мальчишки привели их к бывшим немецким складам, уже давно заброшенным. Некогда крепкие каменные здания из темно-коричневого, типично кенигсбергского кирпича вот уже несколько лет ожидали сноса. Проемы окон забиты досками, двери заколочены. Но мальчишки нырнули за куст колючего боярышника и по протоптанной тропинке пробрались к пролому в стене.

По грязным коридорам, заваленным битым кирпичом, вышли в длинный зал. В нем оказалось светло, потому что крыши наверху уже не было. На полу остатки часто разводимого костра. Стены исчерканы черными детскими рисунками углем. Их бы можно было назвать скабрезными, если бы рисовал взрослый, но, созданные рукой ребенка, они были как выдох ужаса — сплошь на всех стенах схематичные мужские фигуры с гениталиями. И еще поезд. Длинный-длинный, на всю стену, с пустыми вагончиками, а впереди машинист — и опять голый со всеми подробностями.

— Я, конечно, не психолог, — Марат наклонился к уху Олега, — но даже и этим пацанам понятно, что Мишку, наверное, того…

— Думаешь, папаша педофил?

Тема сразу увидел его, как завернул за угол, — замок из той книжки, что мама ему читала перед сном: круглая башня с часами, зеленый шпиль над ней, а еще выше — русалка. Мама точно будет ждать его там. Она ведь обещала на Новый год поехать в город и показать ему этот замок. И он побежал. Сначала по мосту, потом мимо красивых домов с одной стороны и длинного каменного забора — с другой. Вокруг гуляло много детей и взрослых. Но мамы нигде не было. Все вокруг радовались выпавшему снегу, катали снежные шары для снеговиков, кидались снегом. Тема тоже немного покидался, но дети куда-то потом убежали, а снега, чтобы катать шары на тротуаре у забора, осталось уже мало. И тут Тема увидел в длиннющем сером заборе дырку, заглянул в нее: вниз спускались занесенные снегом ступеньки, а в конце их много-много совершенно нетронутого снега, целое длинное поле, а еще дальше — вода. Вот где он будет лепить своего снеговика!

— Что думаешь, найдется пацан? — Марат включил оборудование, подготовился к монтажу.

Олег закончил писать текст, придвинул микрофон для закадровой озвучки. Почти до вечера они сегодня проползали с волонтерами по тем заброшенным складам в надежде где-то там в холоде отыскать Мишку, который, в отличие от них, знал руины отлично и вполне мог найти себе укромный уголок. Потом писали синхрон с детским психиатром, показывая ей рисунки углем. Вердикт был без тени сомнения: «Юный художник однозначно подвергался сексуальному насилию». Если бы еще она сказала, кто именно его этому подвергал. На предъявленные «улики» папаша лишь хмыкнул и спросил: а откуда они знают, что именно Мишка это рисовал? Мать мальчика лишь еще больше заледенела в своем молчании, как будто в скорлупу спряталась.

— Говорят, если за сорок восемь часов пропавший ребенок не находится, то, считай, уже с концами… А у нас уже больше двух суток прошло. — Олег заглянул в записи. — Пятьдесят девять часов, если точно.

— Так что решаем? Бросаем расследование? Где его искать? Есть идеи?

Олег молчал. Идей не было. Но надо было что-то говорить зрителям. Он тоскливо посмотрел за окно. Светящийся рекламный билборд на фоне алого морозного заката звал всех на премьеру в театр. Алисе так шел этот образ — холодной красавицы, владычицы мира и судеб. Даже любимых собак своих она умудрилась превратить в акробаток — три живых шара один на другом, — ручной снеговик королевы!

— В полиции обещали завтра прижать Яковлева-старшего. Сапожки-то мальчика дома нашлись, может, и правда ребенок не сам ушел. И жена избитая…

— А если даже и докажут, что это он пацана до побега довел. Даже если не насиловал, а просто бил, то что? Что это изменит? Посадят его?

— А как тут докажешь? Если только мальчик живой найдется и расскажет все.

На монтажном столе беззвучно засветился экран телефона Олега. Кто-то из их зрителей сообщил Путилину, что только что из реки рядом с собором, с той стороны, где могила Канта, вытащили ребенка в синей куртке. Не выключая монтажку, подхватив камеру, они рванули к месту происшествия. Благо было рядом, только Преголю пересечь.

Уже издали они увидели у ближайшего от собора лестничного спуска к реке скопление прохожих. Расталкивая всех, расчищая путь Марату с камерой, Олег протиснулся вперед, радуясь, что успевают отснять в режиме. Солнце только-только село и облака все в красном.

На снегу лежал мальчик. Мокрая куртка его в сумерках казалась не синей, а черной. Маленькие ручки сжаты в кулачки, а рядом с ними неотлучно красные варежки — на резинке.