Мы немы, пока мы – не мы

Александр Кулик

Обрести бессмертие просто – нужно лишь, чтобы вас полюбил писатель или поэт.В новом романе Александр Кулик представит читателям свою версию ответа на вопрос «что ждёт нас по завершении жизненного пути?» и расскажет об одном из вариантов происхождения таких явлений, как «внутренний голос» и «вдохновение».Не обойдётся история и без любви, пронесённой сквозь годы, без дружбы и предательства, без страстей и смирения – всего того, что сопровождает нас на протяжении жизни и является самой её сутью.

Глава 14. Пробуждение

Валя проснулся со странным ощущением, которое он очень любил, но которое не посещало его уже очень долго — он чувствовал ни с чем не сравнимое желание жить и творить. За окном, словно уже зная о сегодняшнем Валином настроении, велело светило весеннее солнышко, а птицы пересвистывались между собой какими-то особенно выразительными трелями — вселенская идиллия прямо.

На работу сегодня идти было не нужно — выходной. Редкий, но абсолютно заслуженный выходной, причем не испорченный ни похмельем, ни бедственным материальным положением. Объяснялось такое неправдоподобное для нынешней Валиной жизни состояние просто — сосед уехал на пару дней в родную деревню на свадьбу троюродной сестры («Святое дело, никак нельзя пропустить», — говорил он бригадиру), а зарплату за неделю выдали аккурат вчера вечером в конце смены — не успел ещё даже в магазин за продуктами сходить.

Валяться в кровати Валентин не любил по причине непонимания самой сути такого времяпрепровождения. Непонимание это зародилось и окрепло в сознании по вполне понятной причине — в детстве, в деревне, валяться по утрам было некогда. Перед школой ни свет ни заря нужно было успеть помочь родителям, вечно пропадающим сутками на работе, по хозяйству — кроликов покормить, гусей выпустить, за поросятами убрать. После этого неплохо бы успеть и самому что-нибудь съесть, помыться, переодеться да в школу бегом. Сестра, конечно, тоже принимала участие во всех этих хозяйственных делах, но их было столько, что с головой хватало и ей, и Вале, и любому, кто захотел бы помочь. Беда была только в том, что таких доброжелателей не находилось.

Вспомнив с ужасом эти милые детали своего детства, Валя решил, что сегодняшний день он постарается провести максимально продуктивно, не тратя на всякие глупости, вроде компьютера и телевизора, ни минуты своего долгожданного выходного. Первым делом было необходимо составить список продуктов, которые нужно было купить. Понятное дело, что ничего «сверх программы» покупать не следует — ещё нужно же и на аренду их хором оставить. В итоге список был прекрасен своей лаконичностью:

— На базаре: картошка, морковка, лук, банка молока.

— В магазине: пиво, дошик, кетчуп, майонез, сосиски, хлеб.

Что ни говори, а иначе как «выбором истинного гурмана» этот перечень продуктов назвать было нельзя.

Выпив крепкого, но совершенно никакого кофе, Валя взял, не глядя и не пересчитывая, горстку пакетов, дожидавшихся своего звёздного часа в кухонном ящике, и отправился пополнять припасы.

Ходить по магазинам было неинтересно, выбирать какой-то определённый продукт из разнообразия его аналогов-конкурентов — долго и скучно, поэтому Валентин всегда действовал очень просто — брал всё только по списку и только, ориентируясь на жёлтые ценники, говорящие о том, что на этот конкретный товар в этом конкретном магазине сейчас действует невероятно выгодное спецпредложение. Не касалось это правило только одного — огненно-острого говяжьего «Доширака», который покупался в любом случае, невзирая на постоянный рост цен на любимый продукт всех трудяг и студентов. И студентов-трудяг, как в случае с нашим героем.

На рынке же Валентин чувствовал себя гораздо лучше — тут можно было и попробовать интересующий товар, и немного сбить цену, намекнув продавцу, что на улице, прямо за забором базара, точно такая же картоха стоит на пять рублей дешевле. Враньё, конечно, но иногда срабатывает. Но больше всего уважал Валя местный рынок за молоко. Домашнее, жирное, такое же, какое он привык с детства пить дома и в деревне у бабушки. Поэтому молока покупалось всегда много — три литра минимум.

Тащить покупки обратно было крайне утомительно и неудобно. Молоко, овощи и пиво были и тяжелы, и объемисты, бутылки бились о банку, банка давила на пакетики с майонезом (маленькие такие, у которых надо уголок отрезать, чтобы полакомиться), хлеб превращался в бесформенный кусок запечённого теста. Кроме того, всё это нужно было еще минут двадцать нести до дома. Мысли про такси даже не возникало в силу привычного безденежья и заученной с детства фразы из любимого кинофильма: «Наши люди в булочную на такси не ездят». А Валя, разумеется, был «наш» человек. Поэтому, хоть мысленно и ругал свои примитивные животные потребности в еде и воде, но еженедельно носил сумки с провиантом от торговой площади к себе на окраину.

Придя домой и перекусив лучшим, что мог себе позволить, а именно пивом с жареными сосисками, политыми кетчунезом (смесью майонеза и кетчупа в строго определенной пропорции), Валентин снова ощутил то самое утреннее желание осчастливить всё человечество, создав что-то прекрасное. Что самое интересное — пока Валя был занят покупками, тасканием тяжестей и готовкой, ничего подобного он не ощущал, ему даже стало казаться, что утренние поползновения в эту сторону были просто непрошедшим до конца сном. Ан нет, вот оно, снова активизировалось. Значит, день сегодня такой, и надо попробовать «что-то сотворить» — так называл Валя свои занятия стихосложением.

Особых ритуалов, помогающих ему сконцентрироваться на создании очередного шедевра, у молодого поэта не было. Чаще всего Вале нужно было только выкроить десять минут тишины, что в студенческой общаге было сделать крайне непросто, и немного подумать над первой и второй строчкой, остальные, соответственно, третья и четвёртая, приходили уже сами собой, отталкиваясь от возможных рифм.

Вот и в этот раз нужно было организовать себе идеальную тишину. Валя закрыл все окна, задернул шторы, выключил мобильник, чтобы не возникало соблазна взять трубку или проверить, кто и что ему написал, и уселся за кухонный стол — единственное место в доме, где можно было с относительным комфортом заниматься бумажной работой. Окно кухни выходило прямиком на кладбищенские кресты, и при желании можно было разглядеть даже некоторые фотокарточки на памятниках. Валю такое соседство не смущало, скорее, даже наоборот: умиротворяло и радовало — никто не орёт под окнами, как было в общежитии, машин нет, как и дорог вообще, да и «соседи» — самые тихие из возможных в нашем мире. Даже в дни церковных праздников, в которых молодой человек абсолютно не разбирался, живых людей под Валином окном больше не становилось. Причин было две: во-первых, вход на кладбище был сильно в стороне, а, во-вторых, сами захоронения, которые наблюдал наш герой из окна, были очень старыми — некому уже было приходить, чтобы почтить память лежащих здесь людей.

Любуясь оживающей весенней природой на фоне вечной тишины могил, Валя прокручивал в голове те самые первые две строки, меняя слова местами, подбирая синонимы, вышло вот что:

Я в тебе венами синими,

Ты во мне сердцем застывшим

Что-то не то, не строит, как говорят музыканты. Не в такт как-то. Может, так:

Я в тебе венами темными синими,

Ты во мне сердцем, застывшим от холода.

Этот вариант был принят внутренним Валиным цензором, и уже через пять минут на обычном тетрадном листке появились шестнадцать строк:

Ты во мне

Я в тебе венами темными синими,

Ты во мне сердцем, застывшим от холода;

Я в тебе громким сверкающим именем,

Ты в моей глотке засохшими водами.

Я на щеке расцветаю бутонами,

Ты под лопаткой острее железного;

Я недоношенными эмбрионами

Буду в тебе умирать безболезненно.

Я в тебя песню немую, бесстыжую,

Ты в меня тело горячее, томное;

Я в тебя чем-то до остова выжженным,

Ты в меня генами и хромосомами.

Я извлекаюсь из памяти медленно,

Ты наслаждаешься впрок рецидивами;

Я обездвиженный, мертвый, изъеденный —

Ты во мне.

Валя ликовал. Как же было приятно снова почувствовать эту волну, называемую людьми вдохновением, которая невесть откуда появляется, сметая и вымывая из сознания автора всё, что там было, оставляя после себя только несколько строчек стихов и такое приятное чувство удовлетворённости результатом.