Сальватор. Книга V

Александр Дюма, 1863

Вниманию читателя, возможно, уже знакомого с героями и событиями романа «Могикане Парижа», предлагается продолжение – роман «Сальватор». В этой книге Дюма ярко и мастерски, в жанре «физиологического очерка», рисует портрет политической жизни Франции 1827 года. Король бессилен и равнодушен. Министры цепляются за власть. Полиция повсюду засылает своих провокаторов, затевает уголовные процессы против политических противников режима. Все эти события происходили на глазах Дюма в 1827—1830 годах. Впоследствии в своих «Мемуарах» он писал: «Я видел тех, которые совершали революцию 1830 года, и они видели меня в своих рядах… Люди, совершившие революцию 1830 года, олицетворяли собой пылкую юность героического пролетариата; они не только разжигали пожар, но и тушили пламя своей кровью».

Глава CXXXV

В которой Камил де Розан признает, что ему будет трудно убить Сальватора, как он обещал это Сюзанне де Вальженез

Мы помним, что за две главы до этого, расставаясь с мадемуазель Сюзанной де Вальженез, наш приятель Камил решил, что нашел простейший способ избавиться от Сальватора. Или, если вам это больше нравится, от Конрада, законного наследника богатства Вальженезов.

Но в этом противоречивом мире мало найти способ избавиться от того, кто тебе мешает: между замыслом и исполнением часто лежит непреодолимая пропасть.

Вследствие принятого им решения Камил де Розан отправился домой к Сальватору. Не застав его дома, он оставил свою визитную карточку.

На следующий день, после только что описанной нами семейной сцены, Сальватор под своим настоящим именем Конрада де Вальженеза явился к американскому дворянину.

Тот, слегка взволнованный, как обычно волнуются в решающий момент все люди, которые принимают поспешные решения, руководствуясь при этом скорее темпераментом, нежели разумом, велел слуге проводить гостя в салон и вскоре сам вышел к нему.

Но для того, чтобы лучше понять то, что за этим последует, расскажем, где побывал Сальватор до того, как прийти к Камилу.

Он до этого визита посетил свою кузину, мадемуазель Сюзанну де Вальженез.

На первую свою просьбу провести его к девушке он получил ответ, что мадемуазель де Вальженез никого не принимает.

Он стал настаивать и снова получил отказ.

Но наш друг Сальватор был терпелив и всегда добивался того, чего хотел.

Поэтому он взял вторую визитку и под своим именем «Конрад де Вальженез» подписал карандашом:

«Пришел для того, чтобы поговорить о наследстве».

Никогда еще ни одно волшебное слово, ни один заветный талисман не открывал с большей быстротой ворота замка, где жила фея. Его немедленно провели в салон, куда через несколько секунд вышла сама мадемуазель де Вальженез.

Отчаяние, в которое повергла ее потеря состояния, очень изменило ее облик: лицо ее было бледно-белым, щеки ввалились, глаза потухли. Она стала походить на тех прекрасных и нервных дочерей Маремма, чей мутный взгляд, казалось, плавает в неизвестном нам мире. Вызванная малярией дрожь ее тела перешла и на Сальватора. Когда она вошла в комнату, он невольно вздрогнул.

Отправляясь с визитом к кузине, Сальватор надел не просто светский костюм, но элегантный костюм для дневных визитов, как этого требовал неумолимый этикет.

При виде такого безупречного одеяния, такого красивого молодого человека в глазах девушки загорелся зловещий огонь и взор полыхнул молниями гнева и ненависти.

— Вы хотели поговорить со мной, мсье? — спросила она сухо и с некоторым оттенком высокомерного презрения.

— Да, кузина, — ответил Сальватор.

Мадемуазель де Вальженез поморщилась, услышав слово кузина, показавшееся ей оскорбительной фамильярностью.

— Что же вам может быть от меня нужно? — продолжила она все тем же тоном.

— Я пришел переговорить с вами, — снова заговорил Сальватор, на которого высокомерное выражение лица и тон речи мадемуазель де Вальженез, казалось, не производили ни малейшего впечатления, — о том положении, в котором вы оказались вследствие смерти вашего брата.

— Значит, вы хотите поговорить со мной по поводу наследства?..

— Вы ведь понимаете всю важность этого вопроса, не так ли?

— Насколько мне кажется, вы претендуете на все наследство?

— Я не претендую, так оно и есть на самом деле.

— Это все только слова. Мы будем судиться.

— Слова, действительно, мало что значат, — сказал Сальватор. — Но судиться — слишком дорогое удовольствие. И вы, кузина, судиться со мной не станете.

— И кто же помешает мне обратиться в суд? Уж не вы ли?

— Упаси господь!

— Так кто же тогда?

— Ваш разум, ваш здравый смысл, а особенно ваш нотариус.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что вчера вы уже приглашали к себе вашего нотариуса, который одновременно является и моим, мсье Баратто. Это такой милый человек! И вы рассказали ему все о состоянии ваших дел. Узнав о том, что у вас нет больше ни гроша, вы спросили его совета. И он посоветовал вам не подавать в суд, поскольку имеющееся у меня завещание составлено так, что его не сможет оспорить ни один суд.

— Я посоветуюсь еще с моим доверенным.

— Сцилла даст вам ничуть не лучший совет, чем Харибда.

— Так что же вам в таком случае нужно, мсье? Я не понимаю цели вашего визита. Если только в ваши замыслы не входит перенести на женщину ту ненависть, которую вы питали к ее брату.

Сальватор нежно и грустно покачал головой.

— Я ни к кому не испытываю никакой ненависти, — сказал он. — Не испытывал я ненависти даже к Лоредану. Так как же я могу перенести ее на вас? Достаточно было одного только слова, чтобы сблизить вашего брата и меня. Слово это было малозначительно, но этим словом была совесть, а он так и не смог его произнести. Так вот: я пришел вовсе не для того, чтобы браниться с вами. Я далек от этого. Если вы пожелаете выслушать меня, то увидите, что сердце, которое, по-вашему, наполнено ненавистью, полно самого уважительного сострадания к вам.

— Я покорнейше благодарю вас за ваше любезное сострадание, дорогой мсье, но женщины моей породы не опускаются до того, чтобы просить милостыню. Они предпочитают смерть.

— Соблаговолите все же выслушать меня, — почтительно произнес Сальватор.

— Да, я понимаю, вы сейчас предложите мне пенсион для пропитания для того, чтобы в свете не говорили, что вы позволили своей родственнице умереть в приюте.

— Я ничего не собираюсь вам предлагать, — ответил Сальватор, пропуская мимо ушей оскорбительный выпад девушки. — Я пришел сюда для того, чтобы справиться, не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь, имея желание и надежду удовлетворить ваши потребности.

— В таком случае прошу вас объясниться, — продолжила Сюзанна с удивлением. — Я совсем не понимаю, к чему вы клоните.

— Однако же все очень просто. Сколько вы лично тратите в год? Другими словами, какая вам необходима сумма для того, чтобы безбедно жить? Или скажем так: сколько вам нужно в год денег для того, чтобы продолжать жить так, как вы жили до этого?

— Понятия не имею, — сказала мадемуазель де Вальженез. — Я никогда не интересовалась такими подробностями.

— В таком случае я сам скажу вам это, — снова заговорил Сальватор. — Когда ваш брат был жив, вы тратили на двоих по сто тысяч франков в год.

— Сто тысяч франков! — воскликнула удивленная девушка.

— Итак, я полагаю, что из этой суммы на вашу долю приходилась примерно третья часть. Таким образом, вам нужны от тридцати до тридцати пяти тысяч франков в год.

— Но, мсье, — прервала его Сюзанна, приходя в еще большее изумление. Но на сей раз причина его была совсем другой, поскольку она подумала о том, что коли кузен решил почему-то обогатить ее, она сможет отправиться путешествовать с Камилом. — Но, мсье, я едва ли смогу потратить такую сумму денег.

— Возможно, — сказал Сальватор. — Но год на год не приходится. Поэтому, в предвидении плохих времен, я назначаю вам содержание в пятьдесят тысяч франков в год. Капитал будет храниться у мэтра Баратто, а вы будете получать деньги или ежемесячно, или ежеквартально, как вам будет угодно. Кажется ли вам подобное предложение приемлемым?

— Но, мсье, — заговорила Сюзанна, покраснев от радости, — допустим, я соглашусь. Но мне надо знать, по какому праву я получаю подобный подарок.

— Что касается ваших прав, мадемуазель, — с улыбкой ответил Сальватор, — то, как я уже имел честь сообщить вам, вы не имеете никаких прав.

— Я хотела спросить, в качестве кого я буду получать эти деньги? — живо поправилась девушка.

— В качестве племянницы моего отца, мадемуазель, — серьезным голосом произнес Сальватор. — Так вы согласны?

Когда были произнесены слова, так четко выразившие это предложение, в голове девушки стали роиться тысячи мыслей. Она начала смутно понимать, что стоявший перед ней человек был из породы людей, которые стоят гораздо выше тех, кого она до сих пор знала и к которым относилась сама. Что эти создания, действиями которых, вне сомнения, руководил сам Господь и которым был дан дар творения добрых дел, были посланы на землю для того, чтобы исправлять зло, творимое низшими существами. Она увидела словно сквозь туман грез розовые горизонты долины любви. И вся предыдущая ее жизнь, легкомысленная и неясная, какой она была до смерти брата, мрачная, нервная и болезненная, какой она стала в последние три дня, вдруг заиграла всеми цветами радуги. Лицо ее освежилось тысячами нежных, как летний ветерок, надежд, а сердце оказалось во власти пьянящей радости. И когда она подняла на Сальватора свой взгляд, в глазах ее светилась живая признательность.

До самого последнего момента она глядела на него только с ненавистью. Теперь же, взглянув с признательностью, она не смогла подавить в себе восхищения: она нашла, что он красив, очарователен, великолепен. И она без колебаний выразила ему свое восхищение. Не словами, так взглядом.

Сальватор же, казалось, вовсе не замечал, какое впечатление он произвел на девушку. И снова спросил все тем же серьезным тоном:

— Так вы принимаете мое предложение, кузина?

— С самой большой благодарностью, — ответила мадемуазель де Вальженез взволнованным голосом, протягивая обе руки молодому человеку.

Но тот поклонился и сделал шаг назад, собираясь уйти.

— Я немедленно отправлюсь, мадемуазель, — сказал он, — к мэтру Баррато и составлю документ, по которому вы становитесь наследницей миллионного состояния. Завтра же вы сможете получить деньги за первое полугодие.

— Кузен! — воскликнула она, останавливая его самым нежным голосом. — Конрад! Неужели вы меня ненавидите?

— Мадемуазель, — с улыбкой проговорил Сальватор, — повторяю вам, я ни к кому не испытываю ненависти.

— Неужели, Конрад, — продолжала Сюзанна, стараясь придать голосу и лицу выражение самой нежной привязанности, — вы забыли о том, что мы провели вместе часть нашей жизни, детство и юность? Что у нас с вами общее прошлое, что мы носим одно имя, что в наших жилах течет одна кровь?

— Нет, Сюзанна, я ничего не забыл, — грустно произнес Сальватор. — Я помню даже те планы, которые строили для нас наши отцы. Нет, именно потому, что я все это помню, я и пришел сегодня к вам.

— Неужели вы говорите правду, Конрад?

— Я никогда не вру.

— Но неужели в таком случае вы полагаете, что вы все сделали для племянницы вашего отца, обеспечив, даже столь щедро, ее материальное положение? Я же осталась в этом мире одна, Конрад. Одна, начиная с этого дня. У меня нет больше ни родных, ни друзей, ни покровителей.

— Это вас Бог наказал, — серьезным тоном произнес молодой человек.

— О! Вы суровы до жестокости!

— Разве вы не можете себя ни в чем упрекнуть, Сюзанна?

— Нет, ни в чем серьезном, Конрад. Если только вы не считаете серьезными грехами девичью кокетливость или женские капризы.

— Так, значит, это из-за кокетливости или из каприза, — торжественным тонам заговорил Конрад, — вы приняли участие в том постыдном деянии, результатом которого стало похищение молоденькой девушки из вашего пансиона! И это похищение было произведено вашим братом на ваших глазах и при вашем содействии! И вы полагаете, что Господь не накажет когда-нибудь за подобный каприз? Так вот, Сюзанна, день расплаты наступил. Бог наказывает вас одиночеством, тем, что вы оказались без друзей и родных. Наказание это суровое, но заслуженное. А значит, и справедливое.

Мадемуазель де Вальженез опустила голову, лицо ее залила краска стыда.

Но секунду спустя она медленно подняла лицо и произнесла, словно подбирая нужные слова:

— Итак, вы, самый близкий и единственный мой родственник, вы не только отказываете мне в дружбе, но и в поддержке. Но я ведь не являюсь неисправимой грешницей, Конрад. Поверьте мне, в глубине души я не такая уж плохая. И, возможно, с вашей помощью я смогла бы исправить свою ошибку. Ошибку, безусловно, ужасную, но которую можно понять, а может быть, и изменить, если узнать причину ее. На совершение этого плохого поступка меня толкнула любовь к брату. Где сейчас эта девушка? Я могла бы упасть ей в ноги и попросить у нее прощения. Она была сиротой и не имела ни гроша за душой. Я могла бы оставить ее при себе, сделалась бы ее подругой, сестрой. Я дала бы ей приданое и выдала бы ее замуж. А для того, чтобы забыть те немногие годы, которые я прожила неправильно, я могла бы посвятить свою жизнь творению добра. Но для этого я прошу вас простить меня, помочь мне, поддержать меня.

— Слишком поздно, — сказал Сальватор.

— Конрад, — продолжала девушка. — Не будьте же архангелом-мстителем. Я часто слышала, как Сальватора называли добрым человеком. Не будьте же столь суровым, как Господь, вы ведь всего-навсего его творение. Протяните же руку тому, кто умоляет вас помочь. И не толкайте кающегося грешника в пропасть. Если вы не способны проникнуться ко мне чувством дружбы, имейте хотя бы сострадание, Конрад. Мы с вами еще достаточно молоды, а значит, не все еще потеряно. Изучите меня, испытайте меня, и если я в служении добру приложу тот же пыл, с которым служила злу, вы увидите, Конрад, какие сокровища преданности и искренней привязанности может хранить сердце, не познавшее еще добра.

— Слишком поздно! — с грустью повторил Сальватор. — Сюзанна, в мире морали я — нечто вроде врача. Я взял на себя обязанности перевязывать и лечить людей, которые ранены современным обществом. Время, которое я провел с вами, украдено у моих больных. А посему позвольте мне вернуться к ним и забудьте о том, что вы меня видели.

— Нет! — упрямо вскричала девушка. — Я не могу потом упрекать себя в недостаточной настойчивости… Умоляю вас, Конрад, попытайтесь стать моим другом.

— Никогда! — с горечью произнес молодой человек.

— Пусть так, — прошептала Сюзанна, сдерживая жест разочарования. — Но поскольку мне неизвестно, почему вдруг вам захотелось сделать меня обязанной, не хотите ли вы сделать так, чтобы я стала полностью вам обязанной?

— Почему я это делаю, я вам уже объяснил, Сюзанна, — сурово ответил Сальватор. — Клянусь Богом, что это именно так. Что же до того, чтобы сделать вас обязанной мне в том смысле, в котором вы говорите, то я только этого и желаю. Хотя и не понимаю, что вы конкретно хотите. Может быть, надо заплатить вам содержание за год вперед?

— Я хочу уехать из Парижа, — ответила Сюзанна. — И не только из Парижа, а из Европы. Я хочу жить в одиночестве где-нибудь в Америке или в Азии. Мне надоел высший свет. Поэтому я и хочу иметь все деньги, которые вы соизволили мне подарить.

— Где бы вы ни были, Сюзанна, ваши деньги будут вам вручены. На этот счет можете не беспокоиться.

— Нет, — сказала Сюзанна с некоторым колебанием. — Мне нужны все мои деньги. Я увезу их с собой для того, чтобы никто не узнал, где я обоснуюсь.

— Если я вас правильно понял, Сюзанна, вы просите все ваши деньги, то есть весь миллион?

— Вы ведь сами только что сказали, что он находится у мсье Баррато, разве не так?

— Да, так, Сюзанна. И когда же вы хотите получить ваш миллион?

— Как можно скорее.

— Когда вы планируете уехать?

— Если смогу, то сегодня же.

— Сегодня уже слишком поздно, такой суммы не достать.

— Так когда же?

— Через сутки, самое большее.

— Значит, завтра в это же время, — сказала мадемуазель де Вальженез со светящимися от счастья глазами, — я смогу уехать, увозя с собой миллион?

— Завтра, в это же самое время.

— О Конрад! — воскликнула девушка в каком-то влюбленном экстазе. — Ну почему мы не встретились на правильном пути?! Какой бы я была вам женой! Какой пылкой любовью я бы вас окружила!..

— Прощайте, кузина, — сказал Сальватор, не желая слушать продолжение. — Пусть же Господь простит вас за то зло, которое вы натворили, и пусть отвратит он вас от совершения зла, которое, вы, возможно, задумали.

Мадемуазель де Вальженез невольно вздрогнула.

— Прощайте, Конрад, — сказала она, не решаясь взглянуть ему в глаза. — Желаю вам счастья, которого вы заслуживаете. И, что бы ни случилось, я никогда не забуду того, что за четверть часа общения с вами я вновь стала честной женщиной с добрым сердцем.

Сальватор поклонился мадемуазель де Вальженез и отправился, как мы уже сказали в начале главы, к Камилу де Розану.

— Мсье, — сказал он вошедшему в салон американцу. — Дома я нашел вашу визитную карточку и теперь пришел узнать, чем я обязан вашему посещению.

— Мсье, — ответил Камил, — ведь это вас зовут Конрад де Вальженез?

— Да, мсье.

— Вы, следовательно, доводитесь кузеном мадемуазель де Вальженез?

— Так оно и есть.

— Так вот, мсье, целью моего к вам визита было узнать от вас, поскольку вы, как я слышал, являетесь прямым наследником, каковы ваши планы относительно мадемуазель Сюзанны?

— Я охотно отвечу вам, мсье. Но прежде всего позвольте узнать, по какому праву вы задаете мне этот вопрос. Разве вы являетесь представителем интересов моей кузины, ее доверенным или же ее советником? И относительно чего вы желаете меня спросить? О ее правах или же о моих чувствах к ней?

— И о том, и о другом.

— Значит, дорогой мсье, вы являетесь одновременно ее родственником и доверенным лицом?

— Ни тем, ни другим. Я был близким другом Лоредана и полагаю, что этого вполне достаточно для того, чтобы иметь право поинтересоваться дальнейшей судьбой его сестры, которая осталась круглой сиротой.

— Отлично, дорогой мсье… Вы, значит, были близким другом господина де Вальженеза. Но тогда почему же вы обращаетесь ко мне? Ведь я был его смертным врагом.

— Потому что у нее нет родных кроме вас.

— Так значит, вы обращаетесь к моему милосердию?

— Да, к вашему милосердию, если вам так нравится.

— В таком случае, мсье, почему вы разговариваете со мной в таком тоне? Почему вы так возбуждены, нервничаете и дрожите? Человек, который исполняет такую благородную обязанность, которую вы на себя взяли в настоящий момент, не должен так смущаться, как вы. Доброе дело выполняется хладнокровно. Что с вами?

— Мсье, мы здесь не для того, чтобы обсуждать мой темперамент.

— Разумеется. Но мы здесь для того, чтобы обсудить интересы отсутствующего здесь лица. И поэтому мы должны говорить спокойно. Короче говоря, о чем именно вы имеете честь меня спросить?

— Я спрашиваю вас, — с яростью произнес Камил, — что вы намерены предпринять в отношении мадемуазель де Вальженез?

— Имею честь ответить вам, дорогой мсье, что это касается только моей кузины и меня.

— Другими словами — вы отказываетесь отвечать?

— Действительно отказываюсь. Именно это я и хотел вам сказать.

— В таком случае, мсье, поскольку я говорю от имени брата мадемуазель де Вальженез, я расцениваю ваш отказ как отсутствие у вас сердца.

— Что поделать, дорогой мсье! Мое сердце не набито тем же самым, что ваше сердце.

— Я, мсье, если бы меня спросил об этом друг, рассказал бы все откровенно. И не заставил бы его беспокоиться по поводу судьбы сиротки.

— Так почему же в таком случае вы, дорогой мсье, оставили Коломбана в беспокойстве относительно судьбы Кармелиты? — спросил Сальватор.

Американец побледнел и вздрогнул: он попробовал было оцарапать, а его укусили.

— Все, кому не лень, будут досаждать мне этим именем Коломбан! — вскричал в ярости Камил. — Ладно же! Вы заплатите за всех, — продолжил он, угрожающе глядя на Сальватора, — и дадите мне удовлетворение.

Сальватор улыбнулся, как улыбается могучий дуб, видя волнение тростника.

— Значит, небу угодно, чтобы я дал вам удовлетворение! — прошептал он, презрительно намекая на вызов Камила.

Но тот, потеряв голову, устремился к нему с явно агрессивными намерениями. А Сальватор с тем же самым энергичным спокойствием, с каким он действовал уже в трех или четырех случаях на протяжении нашего повествования, схватил занесенную для удара руку Камила, с силой сжал ее и, заставив американца сделать два шага назад, то есть занять ту же позицию, в которой тот был до своего порыва, сказал:

— Вы же сами видите, дорогой мсье, что вам не хватает хладнокровия.

Тут в комнату вошел слуга, державший в руке письмо, которое только что принес запыхавшийся посыльный.

Камил вначале бросил письмо на стол. Но по настоянию слуги снова взял его в руки и, извинившись перед Сальватором, прочел следующее:

«Конрад только что был у меня. Мы были к нему несправедливы. Это — благородное и великодушное сердце. Он дает мне миллион. Спешу сказать вам, что все шаги, которые вы могли бы предпринять в отношении его, отныне бессмысленны. Поэтому поскорее укладывайте чемоданы: вначале мы отправимся в Гавр. Отправляемся завтра в три часа.

Ваша Сюзанна».

— Скажите, что я все понял, — бросил Камил слуге. Затем он разорвал письмо на мелкие клочки и бросил их в камин. — Мсье Конрад, — добавил он, подняв голову и направляясь к Сальватору, — я прошу вас простить меня за мои странные речи. Единственным оправданием их может быть моя дружба с Лореданом. Мадемуазель де Вальженез только что рассказала мне о вашем братском к ней отношении. И мне остается лишь выразить вам мое сожаление относительно моего поведения.

— Прощайте, дорогой мсье, — сурово произнес Сальватор. — А для того, чтобы мой визит не был бесполезным, хочу дать вам один совет: остерегайтесь разбивать сердце женщин. Не у всех них такая же ангельская покорность, как у Кармелиты.

И, кивнув Камилу, Сальватор ушел, оставив молодого американца в смущении по поводу только что произошедшей сцены.