Сальватор. Книга II

Александр Дюма, 1863

Вниманию читателя, возможно, уже знакомого с героями и событиями романа «Могикане Парижа», предлагается продолжение – роман «Сальватор». В этой книге Дюма ярко и мастерски, в жанре «физиологического очерка», рисует портрет политической жизни Франции 1827 года. Король бессилен и равнодушен. Министры цепляются за власть. Полиция повсюду засылает своих провокаторов, затевает уголовные процессы против политических противников режима. Все эти события происходили на глазах Дюма в 1827—1830 годах. Впоследствии в своих «Мемуарах» он писал: «Я видел тех, которые совершали революцию 1830 года, и они видели меня в своих рядах… Люди, совершившие революцию 1830 года, олицетворяли собой пылкую юность героического пролетариата; они не только разжигали пожар, но и тушили пламя своей кровью».

Глава XXXVI

Разговоры по поводу человека и лошади

Мы расстанемся с Сальватором и генералом на крыльце замка в тот самый момент, когда они вслед за Брезилем направляются к пруду. Потому что следовать за ними значило бы, и мы это прекрасно понимаем, возвращаться той дорогой, по которой мы уже прошли.

Давайте сначала посмотрим, что происходит с Жюстеном и Миной. И это, естественно, вернет нас к господину Лоредану де Вальженезу.

Услышав пистолетный выстрел, Жюстен и Мина, уже пробежавшие несколько шагов по полю, остановились, как вкопанные. И пока Мина, упав на колени, молила Бога о том, чтобы он пощадил Сальватора, Жюстен, ухватившись за стену, слышал, чем закончилась схватка, и понял, что Лоредан был взят в плен.

И молодые люди смогли затем увидеть издали, как двое могикан уводили коня, на котором лежал господин де Вальженез. Они бросились в объятия друг друга, словно, заслышав издали звук грома, увидели в сотне шагов от себя вспышку молнии.

Склонив головы, словно в знак благодарности, они, в перерывах между двумя поцелуями произнесли имя Сальватора, а затем побежали вперед по узкой тропинке, на которую старались ступить так, чтобы не раздавить васильки. Они свято чтили эти полевые цветы, поскольку однажды ночью Жюстен именно посреди поля, заросшего васильками и маками, нашел Мину, заснувшую под бдительным взором луны, и она в тот момент напоминала маленькую фею урожая.

Добежав до более широкой тропинки, они смогли взяться за руки и продолжить движение вместе. Спустя несколько минут они достигли рощицы, в которой была спрятана коляска.

Бернар узнал Жюстена. А увидев, что тот был с девушкой, начал понимать смысл драмы, в которой ему суждено было сыграть чуть ли не решающую роль. И он почтительно снял украшенную лентами шляпу. Когда девушка и ее любимый уселись в коляску, ямщик сделал тот снисходительный жест, который означал: «И куда же мы теперь поедем?»

— Северная дорога! — ответил Жюстен.

Бернар направил лошадей по той же дороге, по которой только что приехал. И вскоре коляска скрылась на Парижской дороге, по которой следовало проехать, чтобы достичь заставы Фонтенбло, и дальше вплоть до заставы Вильет.

Давайте пожелаем нашим детям счастливого пути, оставим их сердца наполненными всеми возможными радостями и горестями и вернемся к нашему пленнику.

Стражников не остановило то, что надо было ввести господина де Вальженеза в хижину: главным препятствием было ввести туда его лошадь!

Хижина состояла из одного этажа, была пятнадцать метров шириной, не считая коновязи. Для трех человек и одной лошади места явно не хватало.

— Черт возьми! — сказал Жан Торо. — Об этом мы как-то не подумали!

— Мсье Сальватор — тоже, — сказал Туссен.

— Дурень! — произнес Жан Торо. — Да как же он мог это предвидеть?

— Как? Да разве он не все предвидит?

— Ну, коли он этого не предвидел, то об этом должны подумать мы сами, — продолжил Жан Торо.

— Давай подумаем, — сказал Туссен.

И они принялись думать. Но сообразительность не была самым сильным местом этих добрых людей.

После минуты размышлений Жан Торо сказал:

— А ведь здесь неподалеку река.

— Что? Здесь рядом есть река? — воскликнул Туссен Лувертюр.

— Да, черт возьми!

— И что же ты предлагаешь? Утопить лошадь?

— Подумаешь, — лошадь плохого человека! — сказал с неприязнью Жан Торо.

— Но лошадь даже очень плохого человека может быть вполне приличным животным! — напыщенно произнес Туссен Лувертюр.

— И правда… Что же делать?

— А не отвести ли нам ее в «Божью благодать»?

— Ну и дурень же ты! Даже для овернца!

— Ты так считаешь?

— Да пойми же ты: если хозяин «Божьей благодати» увидит, что Туссен Лувертюр или Жан Торо приведут к нему лошадь, он непременно спросит, кто же хозяин этой лошади… И что же ты ему ответишь? Ну, говори же? Если ты сможешь что-то ему сказать, бери лошадь и веди ее в «Божью благодать».

Туссен покачал головой.

— Мне нечего ему сказать, — сказал он.

— Тогда умолкни.

— Именно это я и делаю!

И Туссен замолчал.

Снова наступило молчание. По прошествии минуты Жан Торо заговорил первым.

— Слушай, а не хочешь сделать одну вещь? — сказал он Туссену.

— Конечно, хочу, если это можно сделать.

— Но для этого мы должны войти в дом.

— Давай войдем.

— Когда мы в него войдем, я отвечаю за все.

— Да ведь и я за все в ответе, черт возьми! Но единственное, что нам мешает, — это его лошадь!

— Ну, меня-то это не смущает.

— Так, значит, тебя смущаю я!

— Когда мы войдем в дом, то лошадью займешься ты!

— Ладно, займусь!.. Нет, как же я могу ею заняться, если не знаю, что с ней делать?

— Слушай!.. Ты возьмешь лошадь и отведешь ее…

— Куда?

— В замок Вири, понял?

— Слушай, а это — дельная мысль!

— Ты бы до этого не додумался! — сказал Жан Торо, гордый тем, что эта мысль пришла ему в голову.

— Нет, конечно.

— Ну, как тебе нравится моя мысль?

— Она великолепна!

— Тогда давай отвяжем его хозяина, — сказал Жан Торо.

— Давай отвяжем, — ответил Туссен Лувертюр, во всем согласный со своим приятелем.

— Нет!

— Тогда не будем отвязывать его!

— Да нет же, отвязать надо!

— А, я тебя не понимаю, — сказал Туссен Лувертюр, сбиваясь на свое овернское наречие.

— А что тебе, черт возьми, не понятно?

— Да что делать-то?

— Для начала придержи-ка лошадь.

— Держу.

— Вот ты говоришь: «Давай отвяжем хозяина». Хорошо! Но если мы будем этим заниматься вместе, никто не будет держать лошадь.

— И то верно.

— А когда мы отвяжем хозяина, лошадь сможет убежать.

— Опять верно.

— Тогда мы отвязывать его не будем… Я отвяжу его сам, а ты в это время будешь держать коня.

— Понял! — сказал Туссен Лувертюр, хватая коня за удила.

Жан Торо подошел к иве, взял из дупла ключ и открыл дверь хижины. Затем, желая осмотреть ее, зажег фонарик.

Закончив все приготовления, он отвязал пленника и снял его с лошади, словно ребенок куклу.

— Теперь левое плечо вперед, марш! — сказал Жан Торо Туссену, занося графа в хижину.

Туссен не стал дожидаться повторения приказа и, прежде чем его приятель повернулся к нему спиной, вскочил на коня и помчался с такой скоростью, словно хотел завоевать первый приз Парижа на скачках.

Достигнув входной решетки замка, он увидел, что она заперта. Он уже приготовился перелезть через стену, но тут послышалось ворчание собаки и Брезил поставил обе передние лапы на стальную перекладину.

— Отлично! — сказал Туссен на своем овернском наречии, которое так не нравилось Жану Торо. — Если Роланд здесь, то, значит, и мсье Сальватор где-то неподалеку.

И действительно, вскоре он увидел вспышку света.

— А! — послышался чей-то голос. — Это ты, Туссен?

— Я, мсье Сальватор, я самый, — сказал Туссен с радостью. — Я привел вам лошадь.

— А ее хозяин?

— О, он в полной безопасности, поскольку находится в руках Жана Торо. Но в любом случае я сейчас же туда вернусь, будьте спокойны, мсье Сальватор! Четыре руки сохранят его в еще большей безопасности, чем две.

И, предоставив Сальватору возможность самому отвести лошадь на конюшню, Туссен, отдадим ему должное, ринулся назад с такой скоростью, что, если и не выиграл бы первое место на скачках, то вполне мог бы побороться за первое место в состязании ходоков.