Молоток

Александр Гусев

Хорошо ли быть хорошим человеком? Нас учили с детства – ты ДОЛЖЕН быть «рыцарем»! Учись, работай, люби, вытирай ноги в прихожей на коврике. Соблюдаешь все правила – получаешь пряник. Всё просто, не правда ли? Вот только с годами понимаешь, что всё работает не так. Понимаешь, что доспехи теперь не в моде. Ты стоишь в них посреди офиса и задаешь себе единственный правильный вопрос: «А когда же всё пошло по…» Книга содержит нецензурную брань.

© Александр Гусев, 2020

ISBN 978-5-4496-0335-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

— Ну чего ты там застрял? Прыгай, дурачок! — дразняще прокричала она. — Ты всю ночь, что ли, собираешься там торчать? Или не хочешь целоваться со мной, Ромео?

— Сейчас, сейчас… — промямлил я, стоя на краю крыши трёхэтажного дома. Я часто приходил сюда. Это было моё место. Но сейчас оно не делало меня спокойнее. Сейчас я смотрел не вдаль.

В голове всё плыло. Категорически не хватало воздуха, тело онемело, страх стоял комом в горле. На улице уже был глубокий летний вечер, сумерки плотно окутали знакомые дома. Там внизу стояла она. Девочка неописуемой красоты и в то же время простая и ничем не приметная. Её звали Маша. Мария. Просто Мария. Ученица шестого класса, отличница и вообще ангел во плоти.

Моя Машенька. Объект моего обожания.

— На словах-то все вы герои, а сам даже делать ничего не хочешь, — продолжала дерзить она.

Я влюблён в неё с первого класса. И целых шесть лет я не мог даже думать о том, что могу ей во всём признаться. Хотя и сейчас не могу. На линейке в конце очередного учебного года я прочитал перед всем классом стихотворение, которое сам и написал. Я назвал его «Бригантина». В честь корабля, на котором были и паруса, и вёсла:

«Пусть сердце наше по волнам любви летит.

Ты паруса свои доверь порывам ветра…

Я через силу, боль, на вёслах вопреки

Тебя доставлю в сказочное лето».

Учителя хлопали, ученики стояли, не обращая на меня внимания, и только она уловила мой месседж. После праздника она подошла и сказала мне простую фразу:

— Красивый стих. Сам написал?

— Сам, — ответил я, — для тебя.

Повисла пауза. А потом она засмущалась и проронила:

— Хочешь, можем вместе погулять как-нибудь?

Я смог только кивнуть, а дальше всё как-то само собой разрешилось.

Разрешилось так, как я мог только мечтать. Мы сидели на крыше, я читал ей свои стишки, плёл что-то несуразное и был счастлив. Счастливее всех людей на планете Земля. Влюблённый мальчишка, который думал, что жизнь удалась.

Однако женщины, пусть даже юные, устроены сложнее. Стереотип, что хорошим девочкам нравятся хулиганы, не такой уж и условный. Кто-то понимает это раньше, кто-то — позже. Некоторые не понимают совсем.

Она слушала, кивала, посмеивалась иногда, а потом моей Бригантине в порту моей любви стало скучно. Машка вскочила, подбежала к краю крыши и прыгнула с криком: «Уху!»

Сказать, что я чуть было не словил инфаркт — ничего не сказать. Я подскочил следом к краю крыши, но Маша уже стояла на земле и хохотала. Нет, она не волшебная фея. Ну так все говорят, хотя я с этим не согласен. Просто вблизи от дома стояло ветвистое дерево, по которому она и слезла, как настоящая гимнастка.

— Слезай, моряк, — подтрунивала она, — тебя ждёт награда! Поцелуй русалки! — и тут её озорной смех снова разлетелся по глухим засыпающим улочкам.

И вот он я. Моряк. Тюфяк, который не может прыгнуть на ветку перед своим носом, потому что колени дрожат. Кроссовки вросли в крышу, как будто я деревянный. Чёрт возьми, я и есть деревянный! Вон она, твоя лодка. Где твои вёсла? Прыгай, мать твою! Так, так, так. Нужно выдохнуть. Три раза выдохнуть, фух. Лучше опозориться. Лучше вызвать пожарников, чтобы они помогли мне слезть, заплатить штраф за ложное беспокойство. Но так я останусь жив и смогу быть с Машей рядом. Всю свою жизнь.

— Я не могу, — едва слышно проскрипело моё горло.

— Ты меня любишь? — улыбнувшись, прокричала Мария. — Скажи, любишь, любишь, ЛЮБИШЬ???

— Я боюсь высоты. Подожди минуту, я спущусь по лестнице, — изо всех сил выдавил я.

Точно! Лестница, чердак, подъезд. Хвала архитекторам, что они всё это придумали. Я совсем забыл, как мы здесь очутились. Розовый дым в глазах — и дар, и проклятье.

— Да нет, подожди-ка лучше ты, Игорёк, — прыснула она. — Я пошла, удачных тебе каникул и хорошего лета!

Она развернулась и стала удаляться. Как настоящая бригантина: ровно, спокойно и точно зная куда. Я подорвался как ошпаренный к двери чердака. В три шага преодолел всю длину крыши, ухватил ручку двери и со всей силы дёрнул.

Пот прошиб спину, кровь прихлынула к лицу. Кажется, инфаркт второй раз постучался ко мне в тринадцать лет. Интересно, у кого-нибудь случался инфаркт в эти годы из-за любви?

Дверная ручка чердака осталась у меня в руке. Заперто. Наверняка дворник постарался. Дядя Боря, чтоб тебя! Пропустил очередной стакан, да и закрыл дверь, пока мы сидели тут. Ведь даже не посмотрел. Вот же! Так, так, думай! Путь теперь только один, если не считать пожарных.

Обратно я уложился в два шага. Глаза сканировали округу круче всяких шпионских радаров. Тропинки, деревья, лавочки, качели, снова лавочки. Маша пропала. Просто ушла, как и обещала.

Ну а чего ей ждать тебя, мямлю? Сказочник. Поэт недоделанный!

— СТОЙ! — заорал я изо всех сил. — Я иду. ИДУ! СЛЫШИШЬ? Я ПРЫГАЮ!

И я прыгнул. Точнее шагнул, вытянул руки вперёд и покосился, как срубленное дерево. Мои ладони шаркнулись по ветке, ноги запнулись, и я как лизун стал спускаться по окружающей меня древесине. Последнее, что я запомнил, это удар. Удар затылком о ствол дерева — уже где-то там, внизу. Удар по моей самооценке. Удар по всей моей жизни. В глазах потемнело. Я отключился.

***

— Eins, zwei, drei, vier, fünf, sechs, sieben, acht, neun, — звучало где-то справа от меня.

Я открыл глаза, увидел свой до тошноты знакомый потолок и громко сказал: «AUS!» И дальше последовали знакомые гитарные переборы знаменитой немецкой группы Rammstein из песни Sonne.

Нет, я не сошёл с ума. Это мой будильник. Последние лет пять я просыпался исключительно только под него, притом, что особой страсти к року, считалочкам и немцам не питал. Ну разве что к немецким фильмам. И то не ко всем.

Просто так исторически сложилось. Я пробовал просыпаться и под классику, и под регги, и под джаз, и даже под электронную долбёжку. Да даже рок я композиционно просканировал. Остановился на Sonne.

Ну во-первых, мне просто почему-то нравилось это произведение. Чисто музыкально, на слух. Во-вторых, я точно нашёл для себя то самое место, на котором просыпаюсь. Когда говорю вместе с солистом то самое последнее: «ВСЁ!»

Всё для своих детских кошмаров, страхов и неуверенности. Всё для всего того же, но уже по-взрослому.

Забавно, что весьма философски начиналось каждое утро обычного офисного клерка. На данный момент мне двадцать шесть лет, а через неделю будет больше. Ах да, есть и третья причина, по которой я остановился на Sonne — это её смысл. Как оказалось, она про надежду, это всё я уже позднее узнал, когда загуглил перевод. И, как мне кажется, надежда — это то, с чего, пожалуй, и стоит начинать свой день. Мой день.