Время добрых дел. Рождественский рассказ

Александр Гарран, 2021

История о том, как кисти и краски, адрес в конверте, а также детские ботиночки могут изменить к лучшему безрадостную, а порой и трудную жизнь людей. Герои этой истории – жители небольшой рыбацкой деревни на берегу Средиземного моря: моряки и их семьи, старый солдат, хитрый торговец и аристократ-затворник. Их судьбы переплетаются накануне Рождества. Время добрых дел не начинается и не заканчивается в эту Рождественскую пору, ведь в любой день можно сотворить простое человеческое чудо. Для этого не нужно быть волшебником. Достаточно, как главный герой рассказа, быть обладателем медного колечка, стеклянного шарика и, конечно, доброго сердца.

Глава 1. Странник

Когда Жозеф закончил свой рассказ, низкое утреннее солнце уже светило в окно. Я удивился, что зимняя ночь прошла так быстро. Было прохладно и, если бы я не был так занят нашим разговором, я бы непременно подбросил в камин пару хороших поленьев.

— Жозеф, я могу поспорить, что эта история — самое невероятное и удивительное, что произошло за долгое время в наших краях. Более того, об этом надо обязательно написать рассказ, — произнёс я, запахивая куртку.

— Надо, кто ж против. Да писатель из меня, как из нашего капрала певец, — сказал Жозеф, закуривая трубку. Жозеф был другом моего отца и отличным рассказчиком, но писать не любил даже письма. Когда-то давно он был солдатом, был ранен, и не раз, но его бойкий характер ничуть не пострадал от тех бед и трудностей, что выпали ему. Он выпустил кольцо серого дыма, посмотрел немного на потолок и резко перевёл свой взгляд на меня. — Ты и напиши. Я к тому линию и веду, — он прищурился, как будто испытывал меня, не струшу ли.

— Времени нет, — я попытался оправдаться. — Много работы в газете.

— Это сейчас-то? В третий день Рождества?

— В наш век паровой тяги и телеграфа работают несмотря на праздники.

— Отступаешь, — ворчливо ответил Жозеф и отвернулся.

— Такую историю разве за неделю напишешь? Тут уйма времени нужна.

— Отступаешь, — повторил он уже настойчиво и сердито. — Ладно, зря выходит старался, душу открывал. Ты, небось, больше пяти строк и писать-то разучился, куда ж тебе. Вот был бы жив твой отец, он бы понял, он бы уважил, — Жозеф добавил к этому тяжелый вздох. Вообще, он всегда сравнивал меня с отцом. Но я не любил такие сравнения, потому что во всём я получался хуже, чем мой отец, во всём уступал ему.

— Жозеф! Я пишу сейчас статью о забастовке в одном городе, на другом конце страны. Через десять дней мне надо её сдавать, это должна быть длинная статья. Когда я допишу её, я найду, вернее, я попытаюсь найти время для этой повести.

— Обещаешь? — Жозеф слегка улыбался сквозь усы, но брови были всё еще сдвинуты, как у строгого учителя. Наверное, он думал, что я не замечаю его улыбку.

— Обещаю, что постараюсь, — ответил я уклончиво.

— Тьфу! — Жозеф не сдержался и плюнул, выражая полное отвращение к моей нерешительности. — Что нужно, чтобы с тебя не требовали эту статью?

— Всего ничего. Чтобы требования бастующих выполнили, — сказал я шутя.

— Понятно. Ладно, иди уж, потом договорим. У меня тоже, представь себе, дела.

На этом мы расстались в тот день, но мысли о той истории не выходили у меня из головы.

Я сидел за столом в редакции на втором этаже. Низкое декабрьское солнце светило в окно, будто извиняясь за дождливые и ветреные недели, за суровый мистраль и вольную трамонтану, не дававшие покоя морякам много дней подряд. Я пытался думать о том северном городе, где снег, где люди пытаются отстоять свои права в забастовках. Пытался заставить себя написать хоть строчку, но голова моя отказывалась думать обо всём этом. Вдруг дверь скрипнула, и в проёме показался кривой нос Альберта, наборщика. У него была привычка не заходить полностью, а только просовывать свой нос в щель и разговаривать с людьми через дверь. В редакции даже шутили, что когда-то дверь закрыли резко, и оттого его нос стал кривым.

— К главному. Что-то срочное по телеграфу.

Я поднялся со стула и побрёл к редактору. Обычно телеграф сулил новую работу, поэтому я не очень торопился. Но в этот раз я был не совсем прав.

— Много успел написать про бастующих? — главный стоял у своего стола. На стуле напротив сидел незнакомый мне человек.

— Ну, немало, — здесь я соврал, потому что не написал ни строчки.

— Бросай. Есть история получше. Кроме того, требования бастующих приняли; то ли в честь Рождества, то ли чтобы другие не присоединились к забастовке.

— Я очень рад, — я действительно был рад, что избавился от наскучившей мне статьи. — Я рад за них, — добавил я тише.

— Что? — главный вместе с незнакомцем повернулись ко мне, как будто не поняли о чём я.

— Я говорю: это очень хорошая новость для обездоленных, — повторил я громче.

— Пожалуй, — было видно, что тема далекого города их не интересовала уже совершенно. — Этот человек… — главный вышел из-за стола и подошёл к незнакомцу, будто оглядывая его. — Этот человек принёс мне историю, которая случилась буквально у нас на глазах. Помнишь то происшествие в трактире, в рыбацкой деревушке?

— Конечно помню, — кивнул я.

Я помнил не только эти события, которые были известны любому, кто читал газеты. Я знал всю эту историю от начала до конца, со всеми подробностями и нюансами. Эта та самая история, которую мне рассказывал Жозеф со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра. Я бы мог пересказать её всю, хоть прямо сейчас.

— Он вот напишет текст, а ты пройдись потом по готовому, ну, поправь может быть немного, — главный перелистывал разрозненные листки на столе, исписанные неразборчивым почерком.

Я не мог поверить в то, что слышу. Что значит «по готовому»? То есть этот выскочка напишет текст, а я, тот, для кого это является профессией, должен исправлять чьи-то жалкие литературные эксперименты, делать из него писателя? Но вслух я этого не сказал.

— Позвольте узнать, откуда вы знаете об этих событиях? — я обратился к незнакомцу.

— А, забыл вас представить. Это Шарль, помощник комиссара полиции. Он пробует себя в написании небольших рассказов, — главный положил руку на плечо Шарлю, который всё ещё сидел, поэтому Шарль протянул мне руку не вставая со стула.

Я ушёл из редакции пораньше. Солнечный день и ясное небо снова сменилось облаками и сильным ветром с моря, пронизывающим и звенящим. Это даже соответствовало моему настроению. Я был весьма зол, но злость моя была деятельная. Я шёл в деревушку, к Жозефу, чтобы написать эту историю лучше, чем помощник комиссара, лучше, чем любой, кто умеет держать перо в руках. Пройдя мимо кустов сирени и каштанов, я посмотрел вдаль, и моему взору предстало неспокойное море с силуэтами рыбацких лодок. Главным образом это были изящные тартаны и маленькие баркетты. Баркетт в последнее время становилось всё больше, и их треугольные латинские паруса часто были видны вдалеке на горизонте.

— Ну как там? — Жозеф спросил с порога. Он снова был с трубкой и снова улыбался сквозь усы.

— Сильный ветер, думаю, ночью будет дождь, — ответил я оглядываясь на улицу.

— Дурак. Я говорю, в том городе, который мешал тебе заняться стоящим делом. Что там с забастовкой? — Жозеф сердился, когда его не понимали с полуслова.

— Да, действительно там всё решилось. Им пошли на уступки. Передавали по телеграфу.

— Считай, что первая преграда взята, — его глаза хитро блеснули.

— Только мне нужна ваша помощь. Нужно уточнить кое-какие подробности, — я оглянулся, но в комнате не нашёл ни одного места, где было бы удобно писать.

— Не найдёшь. Пером скрипеть не люблю. Кабы сам был в этом деле ловок, так не унижался бы, не просил тебя вот, — он показал трубкой на меня.

Я предпочёл не обижаться. Жозеф сердился часто, мог обругать крепким словом, но по-настоящему меня никогда бы не обидел, потому что мой отец был для него большим другом. И в отличии от меня, простого газетчика, мой отец был немного писателем. Вот и я тоже начал сравнивать с отцом, и тоже не в мою пользу.

— Давайте, вы ещё раз всё перескажете, я пока буду делать записи, потом дома нужно будет ещё литературно обработать.

— Разбавить враньём? — переспросил Жозеф хрипло.

— Нет, добавить красок, оживить действие. Это надо, без этого читать не будут. Уж поверьте мне, я не понаслышке…

— Ладно, знаем мы вашу литературу, читал, — Жозеф вытащил из-под кресла мятую газету. — Вот например: «На бульваре пьяный кучер наехал на кухарку лошадью, после чего она, к неожиданности прохожих, родила здорового первенца, назвали Клод». Кто родила, лошадь? — Жозеф сердито стучал трубкой о кресло.

— Это от спешки. А мы торопиться не будем. У нас лошади отдельно, кухарки отдельно.

— Смотри, я небрежности не терплю. Ты либо пиши как следует, либо сейчас увольняйся.

— Пожалуйста, давайте начнём, мне самому уже интересно.

— Ладно. Только схожу за табачком, — Жозеф вздохнул, скрипнул креслом и вышел из комнаты. Ветер гремел на крыше, звенел в окнах и выл в трубе, заставляя огонь в камине дрожать и метаться. Жилище Жозефа представляло довольно скучный образец холостяцкого дома. Да, он был женат давным-давно, но его жена умерла, когда он был далеко отсюда, а детей у них не было. Дом был слишком мал, чтобы сдавать хоть часть его людям, так что жил он в одиночестве. Но нелюдимым или угрюмым не стал, редких гостей встречал радушно. Да, все эти едкие шуточки, словечки, от которых в приличном обществе краснеют щеки даже у юношей, не говоря уже о девицах, споры до потери голоса, да, всё это и было его радушием, это понимали мы, его ближний круг знакомых, его старые друзья или дети его друзей.

— В общем, если с самого начала, то так, — Жозеф кашлянул. — Это не пиши, это не надо.

— Я понимаю, вы продолжайте, Я потом напишу, как надо.

— В нашей деревушке появился один человек… можно назвать его странником. Никто его не знал, даже не знали откуда он, поэтому понапридумали про него в деревне таких небылиц, что смешно…

Жозеф начал рассказ. Не всё из этого он видел своими глазами, но обо всём знал довольно точно со слов других людей, достаточно уважаемых, чтобы им верить. Кроме того, я тоже являлся участником этих событий, так что кое-что знаю не понаслышке.

Странник этот действительно появился в рыбацкой деревушке некоторое время назад, в разгар осени, и сразу пошёл про него слух, что он обладает какими-то секретами, древними тайными знаниями. Отчасти эти небылицы можно было бы списать на необыкновенную сентябрьскую жару, которая мучала жителей деревни и напрочь отбивала охоту мыслить здраво. Кроме того, когда видишь, что у человека нет при себе ничего ценного, но он держится, не как бедняк или нищий, а с чувством собственного достоинства, то возникает зависть ещё большая, чем если бы он и вправду был богач. А зависть порождает сплетни, в этом-то жителям деревни нет равных.

При себе у странника было несколько мелочей — бумажка, будто из старинной книги, с текстом на языке, который никто здесь не знает, медное колечко, стеклянный шарик размером с вишню, сухой корешок, да семечко, неизвестно от какого растения. С этим богатством странник пришёл в деревню, стал проситься на ночлег.

— Не помню, кто первый это придумал, но сказали про него, будто он знает секрет вечной жизни, — продолжал Жозеф, сдержанно кашляя. — Да мало ли чего придумают люди от скуки и от жары, но нашлись те, кто поверил…

Жозеф продолжил рассказ, а я продолжил записывать.

* * *

— Мартин, иди открой дверь! Не слышишь, остолоп? — усталая женщина лет сорока отвлеклась от стирки и крикнула своему сынишке, чтобы поторопился открыть дверь. — Если по поводу долга, скажи — отдам не раньше, чем послезавтра; пусть хоть что говорят, сегодня отдавать нечем.

— Не-е, это к нашему новому постояльцу, — ответил Мартин и стал с грохотом подниматься на второй этаж вместе с хорошо одетым человеком. — Здесь! — он ударил кулаком в дверь так, что щеколда звякнула.

— Добрый день, — хорошо одетый человек стоял в дверях и оглядывал с любопытством комнату, сжимая в руках свою шляпу. — Добрый день, — повторил он в задумчивости. — На улице духота, сил нет.

— Доброе утро, так было бы точнее, — странник ответил вежливо. Его голос звучал тихо, но совершенно ясно.

— Понимаю, понимаю. Но я уже обедал, а когда я пообедал, я говорю людям «добрый день». Такой у меня порядок, — незнакомец продолжал искать что-то глазами в комнате.

— Ну, если порядок, то добрый день. Я не из тех, кто спорит по пустякам.

— А когда ж спорить, если не по пустякам? — весело парировал незнакомец.

— По пустякам спорить неинтересно, впрочем, мы уже спорим, и как раз из-за пустяка.

Незнакомец зажал свою шляпу под мышкой и подошёл к страннику.

— Меня зовут Лешад. Я — торговец, — Лешад протянул руку и слегка кивнул, и, будто спохватившись, добавил немного суетливо: — Не их тех торговцев, которых вы встретите на улице, я человек успешный, у меня есть магазин, у меня большая торговля.

— Очень приятно познакомится. Но чем обязан встрече? Я не продаю, не покупаю.

Лешад лукаво улыбнулся, как улыбаются, когда поймают кого-то на неискренности.

— Но не говорите, что у вас нет ничего, что не могло бы заинтересовать меня.

— Разве? Не понимаю.

— Люди говорят, — многозначительно произнёс Лешад.

— Одни люди говорят, другие верят, третьи от этого страдают.

— Правильно заметили, мне нравятся ваш прямой ход мысли. Если ближе к делу, то я человек, в общем-то, счастливый, но одно беспокоит меня — время. Его мало, как у всех людей. А сколько бы я мог сделать, если бы жил вечно, — Лешад вытащил шляпу из-под мышки и стал искать глазами место, куда бы он мог её положить, но всё в этой комнате казалось ему недостаточно чистым, как бы недостойным того, чтобы там лежала его шляпа. — Я говорю, разумеется, о делах благих, которые нам завещано творить, насколько хватит сил.

Странник по-доброму улыбнулся.

— Вы о вечной жизни? — спросил он.

— Да. Если вы обладаете таким секретом, то, наверное, хотели бы вручить его человеку достойному, чтобы умножать добро, а не зло.

— Верно. Но как отличить человека достойного?

— Это не так трудно, — его лицо стало ещё более довольным, красный румянец распространился уже на пол лица. — Вот поглядим на кого-то, кого мы знаем. Скажем, Марта, у которой вы снимаете эту комнату. Я ничего не имею против бедности, но вы видели, сколько она подаёт нищим? Я подаю вдвое от её милостыни. Видели, со сколькими людьми она не в ладах? Я не буду вам все подробности рассказывать, но умножь её года, умножится ли добро? Я лично не уверен.

— Вы ожидаете, что она будет помогать другим в её нынешнем положении? А если предположить, что у неё появились деньги и возможность помогать другим?

Лешад не ожидал такого поворота и на мгновение смутился.

— Знаете… Поверьте моему опыту, люди, которые никогда не имели больших денег в своей жизни, не сумеют ими распорядиться, даже для помощи другим. Тут нужен особый склад ума, ловкость, если хотите.

— Ловкость, чтобы помогать другим? О чём вы?

— Нет, я не это хотел сказать. Я стараюсь распорядиться деньгами так, чтобы всем было хорошо. Я эти деньги заработал, своим, заметьте, честным трудом, это не возбраняется, иметь много денег. Ведь так? — Лешад вопросительно посмотрел на странника.

— Не спорю. Продолжайте.

— Я подаю милостыню, но не просто так. Я никогда не подаю много за один раз, это часто не приносит никакой пользы, у людей бывает такая жадность, когда дело касается денег.

— Да, бывает, это точно.

— Вот. Когда я подаю, я хочу, чтобы мои деньги послужили нищему, чтобы он был сыт в этот день, а сыт, значит и благодарен дающему. Если я вижу, что мои деньги не будут на пользу нищему, то уж, извольте, я подавать не буду, поскольку не хочу вредить ему. Такой у меня порядок. Если я начну подавать без всякого порядка, если нищий сможет купить что-то кроме еды на мои деньги, то кто разберёт, где я, где нищий, не будет никакой благодарности, всё смешается. Я ведь говорю разумно? — казалось, что Лешад мог рассуждать об этом вечно, но время от времени ему необходимо было чьё-то одобрение.

— Я не мастер таких рассуждений, я оставляю вам решать, что для вас разумно, а что нет, — странник встал и прошёлся по небольшой комнате. — А что, если дать нищему больше денег, столько, скажем, сколько вы бы подали ему за полгода, но одной суммой? На эти деньги он смог бы устроить свою жизнь, купить одежду, возможно, найти работу. Это не меньшее доброе дело, чем давать ему каждый день, но это бы принесло ему большую пользу в будущем.

Странник, говоря эти слова, ходил по комнате, так что гость иногда вынужден был оборачиваться или пересаживаться на стуле, чтобы видеть собеседника.

— Позвольте, то есть вы просите меня сделать одно благое дело вместо ста восьмидесяти? Я внимательно слушаю нашего аббата, но ни разу, никогда, ни в одной проповеди он не говорил, что нужно делать из нищего богача. Кроме того, если не будет нищих… — тут он запнулся.

— Что будет, если не будет нищих? Будет плохо для кого-то? — с укором произнёс странник и наклонил голову, чтобы заглянуть в лицо гостю.

— Не считайте, что поймали меня на слове. Я ничего такого не говорил, — лукаво погрозил пальцем гость. — Я просто хочу сказать, что наш мир так устроен, есть люди богатые, есть бедные. Так было всегда, так есть и так будет.

— Да, пожалуй, ничего не изменится, — с лёгким вздохом подтвердил странник. — Расскажите лучше о себе, о том, как вы пришли к тому, что имеете сейчас? Это было бы интересным продолжением разговора.

— О, я рад, что вам это интересно, — Лешад оживился настолько, что начал ёрзать на стуле и наконец положил свою шляпу на край стола. — Я родился в большой семье, далеко от этих мест. Эта была такая большая, дружная семья, где все держатся вместе. И в нашей семье принято было помогать друг другу, я думаю, от этого идёт моя щедрость, — Лешад начал вертеть в руках свою запонку. — Мои родители были небогатыми, но знали толк в экономии. Вырос я в семье моей тёти, сестры моей матери, хотя оба мои родителя были живы. Я жил у тёти и её мужа лет десять, нет, четырнадцать, пока не женился и не уехал сюда.

— Почему они взяли вас к себе? — странник говорил тихо, так что гостю иногда приходилось наклоняться чуть вперед, чтобы расслышать.

— Не знаю, — Лешад задумался, будто бы первый раз размышлял об этом, — может, им хотелось больше детей. У них было только две дочери. Я им нравился, они баловали меня, дарили подарки. Я чувствовал себя у них свободнее, чем в своём доме, где всегда было много чужих людей, ведь мои родители сдавали комнаты постояльцам, — Лешад снова взял шляпу со стола и слегка смял её. — Деньги мои родители копили, чтобы я хорошо устроился в жизни, — с некоторой гордостью добавил он. — Я у них единственный сын.

— А как вы начали торговать? — странник перебил гостя, но тот не обиделся, он был рад разговору о себе.

— Да, позвольте я вам расскажу, это тоже интересно. Я думаю, у каждого человека есть какой-нибудь талант. У одного талант сапожника, ему судьба сапоги делать, другому служить сподручнее, третьему — прислуживать, — гость повеселел. — А мой талант в большой торговле, я это сразу понял. Начал я ещё подростком, меня взяли помощником в лавку. Какой я ловкий был тогда. Я очень старался, я выучился многим хитростям, которые составляют успешную торговлю. Но однажды произошло то, чего я боялся. Я перепутал кое-что и в лавке случился убыток. Разницу я должен был вернуть за месяц, иначе бы меня сдали полиции. Моя мать обошла тогда всех родственников, собрала нужную сумму. Помнится, тётя тоже дала какие-то деньги. Не знаю, наверное, моя мать ещё до сих пор не отдала те долги.

— А деньги, которые копили ваши родители?

— Нет, это другое, мы никому не говорили о них, на эти деньги я потом закупил первую партию товара, когда начал торговать от себя, — сообщил гость с довольным лицом. — Первый год приходилось очень трудно, знаете, нужно заслужить доверие у людей, накопить капитал. С капиталом мне повезло, там произошла забавная история. Я должен был поставить восемьсот пятьдесят метров сукна одному человеку, который внёс оплату вперёд. Финансовое положение его было так плохо, что все говорили о его скором банкротстве. Я понял, что сукно ему может уже не понадобиться, откладывал поставку сколько мог, придумывал поводы, и вот читаю в газете, что он объявил о банкротстве, и что его имущество уйдёт с молотка. Так что я продал это сукно другому, с большой выгодой.

— А как же этот человек?

— Он потом застрелился. Неприятная история, для тех, кому он был должен.

— Это и есть те хитрости, которые составляют успешную торговлю?

— О, это только один пример. Свои хитрости есть у каждого. Шляпник надрывает ленту на шляпе, чтобы она раньше пришла в негодность и нуждалась в починке. Я, бывает, продаю испорченный товар как новый. Или могу взять товар на продажу весной и отдать деньги только осенью. Чем больше денег в обороте, тем лучше для торговли.

В комнату громко постучал мальчишка, сын Марты, хозяйки.

— Пришло время обедать, спускайтесь к столу, — после паузы он добавил: — Пожалуйста.

— Как думаете, это будет прилично, если я тоже сейчас отобедаю с вами? Я ещё не закончил свой рассказ, тем более, пусть дети Марты послушают меня, им было бы полезно, вдруг, кто-то из них захочет стать торговцем.

— Думаю, после вашего рассказа они расхотят заниматься торговлей, — странник встал и приготовился проводить гостя.

— Почему? — Лешад сильно удивился.

— Вы же сами говорили, что у каждого свой талант. Я общался с ними, с Мартином, с Теодором, с Луи, и я считаю, они не способны на многое из того, что делаете вы каждый день, — странник открыл дверь на лестницу.

— Жаль, — Лешад встал на верхней ступеньке.

— Не стоит их жалеть, они найдут другое занятие, более подходящее их душе.

— Ну а как насчёт обеда? Я чувствую отменный запах, — гость помахал шляпой, привлекая к себе воздух и потягивая его носом.

— Я думаю, в другой раз, — странник отвечал одновременно вежливо и холодно.

— Думаете?

— Уверен. До свидания.

Лешад стал спускаться по крутой лестнице, странник спускался за ним.

— Стойте! Мы не обговорили самого главного, — спохватился гость и развернулся на лестнице, так, что его лицо оказалось близко к лицу странника.

— Вы о чём? — непонимающе спросил странник.

— О секрете бессмертия. Я был убедителен, когда рассказывал о себе? Вы откроете мне секрет? — Лешад схватил странника за рукав.

— Вы были очень убедительны, с этим трудно спорить. Но никакого секрета у меня нет. Это всё слухи, ничего более.

— Слухи? А листок из древнего манускрипта? Я видел его у вас между книгами. И колечко, такое же, как описывали. Люди врать не будут, — Лешад зло погрозил пальцем.

— Боюсь вас огорчить, люди врут часто и много, значительно больше, чем можно себе представить, — странник попытался освободить рукав, но Лешад схватился крепко своей мясистой рукой.

— Я могу предложить вам деньги, — он оглянулся вниз, где Марта хлопотала у стола. — Вернёмся в комнату, я не хочу называть сумму при них.

— Мне не интересно, сколько вы можете отдать денег за то, чего у меня нет. Раздайте эти деньги бедным и попросите их помолиться о вашем здоровье и долголетии, это всё, что я могу посоветовать вам.

— Мне не нужны молитвы бездельников, мне нужный верный способ, и вы не хотите мне его дать, стало быть, вы обманщик! — лицо гостя покраснело от злости и обиды.

— Вы гордитесь тем, что помогаете людям. Но подумайте, сколько помогли вам, сколько люди отдали вам вольно или невольно. Вам нужно ещё очень и очень много добра сделать людям, чтобы закрыть этот ужасный долг, с которым вы идёте по жизни.

— Если бы вы знали, сколько я могу заплатить, вы бы не отказались, — Лешад наконец начал спускаться по лестнице. — Вы бы не отказались, — повторил он громче, сжимая руку в кулак. — Запомните!