Глава 1
ОТ АВТОРА
Посвящается той, которая хотела
«мальчика, потом девочку, а потом ещё
мальчика или девочку». Надеюсь, это сбылось.
Плети паутину паук, плети… Случай превращается в причину, причина ― в следствие. На верёвочку судьбы нанизываются бусинки событий. Плывя вниз по реке жизни, как часто мы берём вёсла в руки? Как часто принимаем решения сами, или ведомы судьбой?
До сложного решения, изменившего судьбу повзрослевшего Алексея Печенина ― главного героя повести: «Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей», его вёсла лежали в лодке…
***
Обычно в общежитии института в субботу танцы до утра. Громкие разговоры. Многие навеселе…
Её я отбил у первокурсников, когда поднимался к себе в комнату. Незнакомую девчонку. На лестничной площадке первого этажа. Они за руку тянули её вверх по лестнице. Она пыталась сопротивляться. Встретился с её взглядом, полным мольбы о помощи, и не смог пройти мимо. Взял её за руку, оттолкнул одного, другого и повёл за собой. Они увязались следом! Топали по ступенькам за нами: топ-топ, на втором этаже отстали. Хотя, если быть точным, они уже второй курс. Экзамены позади. Лето. Не долго «патлатикам» так ходить, на втором курсе военная кафедра, после Нового года остригут.
— Ты знаешь, куда попала?
— Что? ― спросила она, вытирая слезы.
Мы остановились у двери моей комнаты.
— Не понимаешь?
— Я с Таней пришла.
— И где твоя Таня? Ну-на дыхни!
— Мы чуть-чуть только выпили. С мальчишками.
— Ну-ну… Не похоже на чуть-чуть. С этими, что ли?
— Нет, со знакомыми. Мы сюда на танцы пришли. Я не знаю, где наши. И Тани нет…
В коридоре темно. С трудом попал ключом в замочную скважину. Включил свет в комнате.
— Проходи.
В моем временном логове по-казённому неуютно: три кровати, на двух из них голые панцирные сети. Штор нет. Напротив ― окна общежития механического факультета. На столе графин, пепельница с недокуренной сигаретой, наполовину пустая или наполовину полная? ― бутылка вина «Рислинг», кулёк с виноградом. В стройотряде «сухой закон», как не отметить пару дней свободы.
Я только вчера приехал. В комитет ВЛКСМ. Приехал, в чём был: в стройотрядовской куртке с эмблемой отряда на рукаве. На груди три жёлтые нашивки ― комсорг. Работа идёт к концу. Нужно дела по комсомольским взносам уладить за стройотрял. Взглянул на девчонку, робко стоявшую на пороге. Вот навязалась на мою голову! Я уже имел печальный опыт, когда подобрал бездомного котёнка и имел от этого большие проблемы, куда его пристроить. Мне это надо? Тот же случай. Один к одному.
Застучали в дверь. Ногой.
— Это мальчишки, ― заплакала она. ― Не отдавай меня.
— Не отдам. Разберусь…
Подошёл к двери, открыл: Петров Сашка. Однокурсник. Он остался на лето лаборантом на кафедре органической химии и живёт в общежитии.
— Чего тебе?
— Алекс, пацаны говорят, первокурсники шалят. Помощь нужна?
— Сам разберусь.
— Понятно, ― кивнул он и взглянул на девчонку за моей спиной.
— Из-за неё?
— Вали!
Сашка хохотнул в кулак.
— Пошёл вон! ― возмутился я, закрыл дверь, повернулся к плаксе.
Мини юбка, босоножки беленькие. Ровные ножки. Дамская сумочка на длинном ремешке. Откуда она взялась? Глаза испуганные. Зелёные. Блузка беленькая, пластмассовые клипсы. Не встречал её раньше в институте. Откуда она?
— Не бойся, они не сунутся, ― сказал я. ― Минут десять подождём, провожу.
Девчонка всхлипнула и, отвернувшись, сказала:
— Куда? В нашем общежитии дверь уже закрыли, не пустят. И Таня не знаю где. Я у неё хотела переночевать: она в городе живёт. ― Девчонка заплакала. ― Мальчишки пристают. Таню бы найти. Я у тебя побуду. Можно побыть?
Навязалась на мою голову! ― подумал я и съязвил:
— И долго ты у меня собралась «побыть»? Я спать хочу.
— Я тоже хочу.
Опять заплакала.
— Хватит реветь! Не выношу, когда слёзы. У тебя что, водопад? Давай домой к твоей Тане провожу. Адрес?
— Я у неё не была ещё. Не знаю адрес. Можно у тебя побыть?
— У меня не гостиница, ― разозлился я. ― Койка одна. С какой стати? И спать я хочу!
Закурил и отвернулся к окну. Отвёл бы переночевать к знакомым девчонкам на пятый этаж, но они сейчас в стройотряде.
— Хорошо, объясни, как твоя Таня выглядит, ― согласился я, не найдя другого выхода.
— Как выглядит? Платье беленькое. Вот, поясок чёрный у неё и босоножки белые.
— Хорошо, поищу.
***
Вышел в коридор, прошёлся по всем этажам. Спустился в фойе. Почти никого. Лишь изредка: кто кучкуется, кто курит, а кто и обнимается, вышел на улицу: нет Тани! Была ли она вообще? Даже на улице душно, что за лето! Вернулся к себе в комнату.
— Нет твоей Тани! Что делать будем?
Подошёл к окну, закурил и тут же потушил сигарету. Потом комнату не проветришь: комары съедят. Решал, куда пойти спать. Детскую сказку вспомнил и усмехнулся над собой: «Была у зайца избушка лубяная, а у лисы ― ледяная. Пустил заяц лису переночевать, а она его из избы и выгнала!» К Сашке Петрову пойти? И кроватей свободных там нет. Знакомых в общежитии больше не было.
Когда обернулся, девчонка стелила мою постель! Я удивился. Могла бы и поверх одеяла лечь.
— Свет выключи. Я стесняюсь, ― попросила она.
— Ещё с чего, с какой стати? ― ещё больше удивился я.
— Тогда отвернись, я спать хочу!
— Ну, ты даёшь! ― Я задохнулся от её наглости. ― Хорошо, выключу. Спи, если хочешь! А я у окна буду стоять! Мне пойти тоже некуда.
— Ну и стой.
Я выключил свет, вернулся к окну.
— Помоги только. Жмёт.
— Как?
— Сзади расстегни.
Обернулся. Такого вообще не ожидал. Более того, опешил! В комнате светло от окон общежития, напротив нас. Она без блузки. Спиной ко мне. Полоска беленького лифчика с застёжкой. Тонкая талия, узкие плечи, каштановый хвостик чуть ниже лопаток.
Начало семидесятых годов, сексуальная революция только на подходе. Было и у нас несколько бойких девчонок в институте, но, чтобы так! Мало того, что блузку сняла, так ещё и расстегни! Разве откажешь?
Пришлось повозиться. Пальцы не слушались. Застёжка из четырёх крючочков на спине. Не так просто. Не каждый день приходится лифчики расстёгивать.
— Какой ты неловкий! ― упрекнула меня. ― Теперь отвернись, ― сказала она, подняла руки к хвостику волос, одной рукой приподняла его, другой сняла с него резиночку, и волосы рассыпались веером. Сбросила юбку и, мелькнув трусиками, нырнула в постель носом к стенке.
— Теперь можешь повернуться.
— Я и не отворачивался!
— Так и будешь стоять, или спать? ― спросила, взглянув на меня.
— Так и буду! ― отвернулся и подошёл к окну. Неужели она действительно подвинется?
— Ну и стой!
Стало обидно. Что это я? С ней рядом лечь? Но разве уснёшь? Только намучишься. Пройдено, ну обнять разрешит, а потом целый день низ живота ныть будет.
— Что молчишь? ― спросила наглая.
— Буду у окна, ― буркнул я.
— Всю ночь?
— Да.
— Я тогда сплю. Можно?
— Спи.
Не знал, что делать. Решился. Подошёл к койке. На табуретке девчоночья одежда, её лифчик с мелкими чашечками…
— Подвинься.
— Это ты?
— Нет, дед «Мазай» и зайцы!
Снял куртку, разделся до трусов и нырнул под простыню.
— Подвинься.
Невольно прикоснулся к ней тыльной стороной ладони и понял: из одежды у неё сейчас только часики. Когда успела? Что, резинка жмёт? Долго лежал, затаив дыхание, боялся пошевельнуться.
— Спишь? ― спросила она шёпотом.
— Нет. Разве уснёшь?
Она повернулась и крепко обхватила меня руками за шею. Голова закружилась…
…в последний миг прервалось дыхание, всё растворилось, яркий свет ударил по глазам, промелькнуло лицо зеленоглазой. Опустошённый, сомкнул веки…
***
…Долго лежали молча. Такого, именно такого, яркого со мной ещё не было. Кто она?
— Залететь не боишься? ― спросил настороженно.
— Не боюсь. Сегодня можно, я знаю. Я красивая?
— Что? ― удивился вопросу.
— Я красивая?
— Наверное, да… Может и красивая, но… дура!
— Почему? Я же не знала, что так будет! Таня со своими одноклассниками познакомила, ― мы с ними пришли. А один сразу о свадьбе заговорил, жениться.
— На ком?
— На мне, ― похвалилась она.
— Откуда ты вообще взялась? На таких не женятся.
— Тупой дурак! Я ― другая! Я хорошей женой буду! Деток рожу! Хочу-хочу-хочу, чтоб всё было по-настоящему: семья, дети, муж. У меня мальчик будет, потом девочка и ещё мальчик или девочка.
— «Хочу — хочу…», ― передразнил я. ― Хотеть не вредно. Ты с какого факультета? Какой курс?
— Я не отсюда.
— Откуда тогда?
— Я в техникум поступила в этом году. Техникум Народного хозяйства. Школу без троек окончила и поступила. Буду техником швейного производства.
— Ближний свет твой техникум! А здесь как оказалась?
— Я же говорила уже, Таня с мальчишками познакомила, мы на танцы пришли. Я так танцы люблю! У нас сейчас подготовительные занятия в техникуме. У тех, кто поступил.
— Так сколько тебе лет, если сразу после школы?
— Не бойся. Восемнадцать уже… скоро будет… ― она привстала, соскользнула простынь по пояс, обнажив маленькую грудь, с любопытством взглянула на меня. ― Через одиннадцать месяцев, ― Я прикрыл глаза. ― Что? Испугался? Мы же по взаимному согласию, ― улыбнулась она. ― Тебе самому сколько?
— Девятнадцать. Дура ты, психованная!
Я взглянул на её насмешливую улыбку.
— Сам дурак. Лицо у тебя испуганное. Хочешь меня поцеловать?
— Не хочу.
— Ну и ладно. Можно я голову на тебя положу. ― Она положила голову мне на грудь. Волосы пахли ландышем. ― У тебя сердце сейчас: тук-тук… как у зайца от страха, а я ещё хочу.
— Не буду я с тобой, раз тебе восемнадцати нет! Отстань! ― попытался отодвинуть её.
— Ну и не надо. Трус-трусишка! Хочешь, а боишься!
— Отстань! ― повторил я.
— Ладно, тогда просто лежи.
………………
— Я ― всё!
Она сдунула прядь волос, упавших на глаза, и упала рядом.
— Где ты так научилась? ― спросил я и отвернулся.
— Отдохнём? Я устала.
***
Долго молчали. Мне было неприятно. Если первый раз сам себе объяснил это тем, что она выпила больше, чем нужно и не слишком контролировала себя, и мне было неловко, мол, воспользовался этим, то второй раз… просто взяла инициативу в свои руки. Когда к себе в комнату привёл, думал, нормальная девчонка, а не «такая-растакая». Нормальную раза три на свидания пригласишь, чтоб поцеловать разрешила, а тут сразу и всё! Правильно ей сказал, что на таких доступных, как она, не женятся. Она видимо поняла моё отчуждение, настороженно взглянула в глаза и шепнула смущённо:
— Ты не думай, я не «такая».
— Какая, «не такая»?
— Не ветреная. У меня с парнями вообще никогда ничего не было. Кого хочешь спроси. Ты ― первый. Правда! Это отчим.
— Как отчим? Зачем ты это рассказываешь? Это же стыдно.
— Пусть ему было бы стыдно. Я в девятый перешла, маму в больницу положили. Я так плакала ночью, прямо истерика ― за маму боялась. У меня ведь близких родственников нет. Боялась одной остаться. А он прилёг рядом, начал утешать, а дальше… сама не знаю, как получилось…
Потом ревела до утра, и себя было жалко, и мама в больнице… Извинялся утром, прощения просил, говорил, что маму любит, что уже полгода без женщин, и изменять ей не хочет… А уже ничего поправить было нельзя.
— Мама у тебя старенькая?
— Нет, в восемнадцать меня родила.
— А он?
— Младше мамы на три года. А что?
— Один раз это было?
Она не ответила. Отвернулась, зашептала одеревеневшим голосом:
— Правду хочешь знать? Мама после операции почти месяц в больнице лежала. А потом санаторий, а потом она на работу вышла, а у неё ночные смены ― она оператором на телеграфе работает. Что я могла сделать?
Когда в десятый перешла, он на машине разбился. Мама про «это» не знает ничего. Ты меня, наверное, распутной считаешь, а я даже с мальчишками не целовалась ни разу. Не знаю, что на меня сегодня нашло… Ну и пусть, думай, что хочешь, хоть одна ночь, да моя!
Я погладил её по голове. Она благодарно улыбнулась и прошептала:
— Теперь ты меня презирать будешь, да? И зачем я тебе всё рассказала. Увидела, как ты на меня посмотрел, вот и рассказала.
— Как посмотрел?
— С осуждением. Ты никому не расскажешь? ― Помолчав добавила: ― Только попробуй рассказать! Тогда уже всё рассказывай, и что с несовершеннолетней спал ― тоже расскажи. Побоишься! ― горько усмехнулась она и приподнялась с постели. ― Я пойду. Скоро утро. На переговорном пункте дождусь, когда трамваи пойдут. Он круглосуточно работает: «Абонент 17, кабина 18. Вызывает Кемерово», ― скопировала она голос диспетчера. ― Пусти, я встану.
— Не пущу. Лежи. Как тебя звать? Мы с тобой ещё и не познакомились.
— А что? Олей звать. Зачем тебе? А тебя ― Алекс?
— Откуда знаешь? ― спросил, потому что это сокращённое моё имя со времён суворовского училища от имени Алексей.
— Парень так назвал, когда ты дверь открыл. Я пойду?
— Не уходи.
— Ты и вправду не хочешь, чтобы я ушла?
— Я не хочу, чтобы ты ушла.
Мне стало жалко девчонку. Такое рассказать…
— Пить хочу. У тебя попить есть?
— Воды нет. Вино будешь? Оно некрепкое, «Рислинг», всего двенадцать градусов.
Если, конечно, несовершеннолетним это можно, ― подколол я. ― И виноград есть.
— Буду.
— Лежи, я налью.
Мы сидели в постели, пили вино из гранёных стаканов, ели виноград и разговаривали. Узнал, что она у мамы одна, отца не помнит, мать вышла замуж за отчима, когда ей было тринадцать лет; в общежитии она живёт в комнате с Таней и ещё двумя девчонками, что обязательно сходит в театр. Удивляло, что она не стесняется меня. Простынею прикрыты только коленки. Утолив жажду, лежали рядом.
Не удержался, повернулся к ней. Она рассмеялась: «Щекотно, перестань! Ладно, ещё! Пусть ты мой сыночек будешь, мама тебя покормит». Провёл рукой по талии, бёдрам, поднял руку выше.
— Опять хочешь? ― спросила она.
Я кивнул и обнял её.
***
— Знаешь, как первый раз больно! ― отдохнув, зашептала горячо на ухо.
— Не знаю. Я же не девчонка.
— Если б знал, вы бы так не делали.
— Откуда бы дети брались?
— Если замужем ― можно потерпеть.
— Сейчас нравится? ― спросил с подковыркой.
— С тобой, да. Ты меня больше никогда не захочешь? Если встретимся?
Она привстала и посмотрела на меня. Я промолчал.
— Что молчишь? Соври хоть для приличия.
— Оля, честно, не знаю.
— Просто, ты такой же как все. Мальчишкам только одно и надо. Не буду с тобой больше разговаривать! Домой хочу!
— К отчиму?
— Зачем ты это говоришь? Его нет уже. Он хотя бы не врал! А ты злой!
Оленька тихонько заплакала. Я поцеловал её в солёную щеку.
— Прости. Я не хотел тебя обидеть. Никогда больше не обижу. Обещаю.
— Думаешь, здесь легче? Мы только поступать приехали, а пацаны со старшего курса уже всех девчонок поделили. Какие они жестокие! Танька одного отшила, так её в коридоре техникума втроём зажали и лапали. Она потом полночи плакала.
— А тебя?
— Меня нет.
— Если знаешь, что ж ты тогда по общаге ночью шастаешь, приключений ищешь?
— Мы потерялись просто. Я только на минутку от Тани отошла в туалет. Ты точно тупой, что обо мне так подумал!
— Я тупой?
— Прости. Я так сказала, сгоряча.
— Спи, поздно уже, ― чмокнул в щёку.
— Курить хочу!
— Ты не говорила, что куришь.
— Я и не курю. Просто на столе пачку болгарских сигарет и зажигалка.
— Не будешь!
— Буду!
— Если ты детей хочешь, как тебе курить? Никотин ребёнку?
— Ладно, не буду. Никогда. Я ещё и не пробовала. Просто пачка сигарет на столе красивая. Болгарские, да?
— Да.
— Давай в окошко посмотрим? Я ещё не смотрела.
— Пошли, посмотрим.
Я обнял её за плечи. Подошли к окну.
— Я тебе не нравлюсь? Сильно не нравлюсь? ― взглянула мне в глаза.
Её макушка на уровне моего носа. Раньше она казалась мне выше. Её босоножки рядом с кроватью. Понятно, каблучки высокие.
— Видно нас с соседней общаги, наверное. Пацаны на балконе напротив курят. Светает уже.
— И вовсе не видно. Что выдумываешь! У нас же свет выключен.
Я все-таки набросил на неё свою рубашку. Она благодарно взглянула на меня. Не удержался, притянул к себе и поцеловал в губы. Почувствовал, как ножки у неё ослабли. Пришлось обнять покрепче, прижать к себе и поцеловать ещё.
— Ты же сказал, тебе противно? ― сказала она, облизывая свои губы.
— Я так не говорил.
— Говорил-говорил. Ты меня ещё поцелуешь?
— И не один раз!
— Хорошо сейчас гулять, правда?
— Да, бархатная ночь. Жарко. Искупаться бы, ― согласился я. ― Спать пошли.
— Спать? Купаться хочу!
— Уже утро! Рассвет скоро. Смотри небо какое: сверху звезды, а на востоке ― красная полоска. А дальше все цвета радуги. Как сказал поэт: «Эй! налейте мне в чашу небесную ярких красок звенящую песню!»
— Красиво. Ты стихи про любовь знаешь? Почитай?
Она обняла меня и наклонила головку на моё плечо.
— Про любовь? ― переспросил я.
— Да.
— Есть хорошее стихотворение про любовь. Сербского писателя Бранислава Лучиша. Именно Бранислава, через «а». Знаешь такого?
— Нет.
— Зря! Стихи про любовь любишь, а его не знаешь!
— Ну, пожалуйста!
— Правда, перевод рифмы подкачал. Ну, слушай про любовь:
Люблю я кашу с молоком и простоквашу,
Капусту бочковую, кислую ― хвалю.
Люблю лапшу, пирог с яйцом и мясом,
Но больше всех говядину люблю!
― Да ну тебя. Я серьёзно, а он…
— Но это же про любовь. Три раза слово люблю! Ну как?
— Не так! Давай я тебе тоже тогда прочитаю?
— Читай.
— Муха села на варенье, вот и всё стихотворенье! Ты мне так, а я тебе ― так! ― взглянув с вызовом, улыбнулась Оля.
— Где тебя найти? Мне уезжать утром. Через неделю вернусь и останусь до начала занятий!
— Правда, найти хочешь? ― взглянула Оля на меня своими глазищами. ― Общежитие на улице Краснознамённой, комната 324.
— Жаль, что тебе нет восемнадцати.
— Почему?
— Ни почему. Соплячка ты! ― сказал и поцеловал её в нос с мелкими веснушками.
— Я же выросту, правда. Подожди чуть-чуть, всего одиннадцать месяцев, и мне будет восемнадцать, как ты хочешь.
— Кто бы сомневался, вырастешь, конечно. Фамилия как? Чтобы найти.
— Не скажу.
— Почему?
— Смеяться будешь!
— Не буду! Как же я найду без фамилии?
— Точно, не будешь смеяться?
— Точно!
— Телицина.
— Нормальная фамилия. Что так переживаешь?
— Мальчишки дразнили в школе.
— Как дразнили?
— Так.
— Дураки они!
Я взял её на руки и закружил её по комнате.
— Отпусти, уронишь!
— Не отпущу! Ты моя теперь, Оля Телицина. Навсегда! И дети у нас будут. Целая куча: «Мальчик и девочка, а потом ещё мальчик или девочка!»
— Обманщик любимый. Правда? И поженимся?
— Да, правда. Подождать только нужно, когда тебе восемнадцать исполнится. А теперь, спать!
***
Овеянная светом соседней общаги Оленька стояла на коленях в постели, потом уткнула лицо в поднятую ей подушку и тихонько заплакала.
— Что ты плачешь опять, плакса? Всё у нас хорошо!
— Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Так не бывает! Ты мой?
— Твой.
— И я только твоя, больше ничья! Не обманешь?
— Никогда!
— И я тебя никогда.
Оленька уснула первой. Она спала, положив голову на мою руку. Я ещё не освоился с тем, что меня любят. И не слишком понимал, за что меня полюбила эта, близкая мне теперь, девчонка. Смотрел, как она ровно и спокойно дышит. Неужели и сам влюбился? Так вдруг? Почему это со мной? И это после её рассказа! Сколько она пережила! Если с отчимом случилось в девятом, что ж, год так продолжалось? То-то у неё опыт в этих делах. У меня не так, на пальцах одной руки пересчитать можно.
…Последний раз с Инной. Меня с ней познакомила Ленка Светлова, однокурсница. Этим летом. После экзаменов. Остановила меня, когда я проходил мимо: «Лёшка, знакомься, это Инна».
Сразу было видно, Инна девушка высокого полёта. Стройная, одета как картинка: лёгкая косметика, хорошие духи, серёжки золотые, колечко. «Алекс, разговор есть», ― сказала мне Ленка, ― Салон новобрачных знаешь, на Ленинском проспекте?». «Знаю». «Инна хочет туфельки там купить. Чехословакия. Поможешь?» «Как?». «Заявление в ЗАКС подать, там дадут талон на покупку. Так все делают. У неё в группе одни девчонки, попросить некого. Она с экономического факультета. Ну как?» «Мне не жалко», ― я согласился.
На следующий день мы встретились у ЗАКСа и подали заявление. Через пару дней в общежитии были танцы. Отмечали отъезд в стройотряд. К нам в комнату пришли девчонки: Ленка Светлова ― она уже замужем, Инна и её подружка Инга. Они принесли бутылку болгарского пятизвёздочного коньяка «Плиска». Бутылка «Плиски» ― это почти четверть моей стипендии в сорок три рубля. Я показывал Инне свои рисунки карандашом, танцевал с ней, пошёл её провожать. Взяли такси. Инна сунула мне в руку три рубля. «Заплатишь». Пригласила к себе. «Поздно уже!», ― пытался отказаться я. «У нас дома никого», ― успокоила она.
Дом в центре. Хоть всего пять этажей, есть лифт. Четырёхкомнатная квартира. Импортная мебель. Картины, хрусталь, паркет. В её комнате отличный проигрыватель. Тахта. Импортные пластинки. Настоящий «Битлз»! У Инны точёная фигурка, красивое нижнее бельё. Спали на её тахте. Она не была девочкой, и я не чувствовал себя чем-то ей обязанным.
Утром я вышел из ванной и столкнулся с мужчиной в дорогой пижаме. «Молодой человек, кофе будите?» ― спросил он. Я покраснел, был в плавках и без майки. «Нет, спасибо». «Кто это?» ― спросил я Инну, когда вошёл в её комнату. «Отец. Не переживай, я ему сказала, что мы заявление в ЗАКС подали». «Зачем?» ― опешил я. «А как бы я объяснила отцу? Потом скажу, что расстались и всё!»
«Ну, дела!» ― думал я, добираясь до своей общаги.
***
…С Олей, когда к себе её в комнату привёл, я ни на что не рассчитывал. А вышло по-другому. Она хорошая. И не врала, сама всё рассказала. Моя рука под её головой онемела. Я не шевелился, не решаясь побеспокоить её. Только когда она зашевелилась во сне и положила голову на подушку, я осторожно высвободил руку. Теперь можно и спать. Решив так, уснул, как провалился.
Спали мы совсем недолго. Ещё не рассвело, только небо стало светлее. Взглянул на наручные часы ― половина шестого. Оля протёрла заспанные глаза, провела ладошкой по моей щеке.
— Колючий. Ты уже бреешься?
— Не каждый день.
Провёл себя тыльной стороной ладони и понял, что нужно побриться. А бритва в стройотряде.
— Алекс, помыться бы…
— Пойдём, в душ провожу, пока все спят. Он на первом этаже.
— А можно?
— Конечно. Вот, куртку мою набрось.
Когда она накинула на себя мою куртку, я невольно рассмеялся. Куртка была явно велика.
— Ты что?
— На Гавроша ты похожа. Был такой мальчишка во времена французской революции. В одежде на вырост.
— Хватит издеваться! ― обиделась и надула губы.
***
С собой я прихватил мыло и полотенце. По пути вниз мы никого не встретили. С лестничной площадки первого этажа выглянул в коридор. В фойе, оно посредине здания, за столом вахтеров спала девчонка с красной повязкой на рукаве: мы дежурили на вахте по очереди.
— Сюда, ― показал я направо. ― Предпоследняя дверь в конце коридора, ― уточнил шёпотом.
Подвёл Ольгу к двери.
— Я подожду.
— Нет, там, внутри подожди, я боюсь одна, вдруг кто войдёт. Пойдём, ― потянула меня за руку.
Я пожал плечами. Как в женскую душевую? А почему бы и нет? Так рано в душ никто из девчонок не ходит.
— Идём, ― согласился я.
Вошли вместе. Всё так в мужском душе: белый кафель на стенах и коричневый — на полу, окно, окрашенное голубой краской, вешалки. Я прошёл в душевую, включил и отрегулировал воду. Когда вернулся в раздевалку, Оля уже разделась. Она смущённо улыбнулась мне и прикрыла грудь скрещёнными ладошками. Я пожал плечами и отвернулся.
— А ты разве не хочешь под душ? ― спросила она. ― Или меня стесняешься?
Не знаю с чего, я покраснел и разозлился на себя. В душ я с ней вместе, конечно, не собирался, думал помыться в мужском.
— Идёшь? ― спросила она и улыбнулась.
— Иди, я приду.
Я разделся и не знал, как поступить, потому что действительно стеснялся. Пошёл в душ в трусах и встал с ней под одну лейку.
***
С Оленькой мы вначале чувствовали себя неловко, искоса, стараясь сделать это незаметно, поглядывали друг на друга. Вскоре неловкость прошла, и мы уже дурачились как дети. Я гладил её намыленными руками. Оля, скользкая от мыла, легко выскальзывала из моих объятий. Когда я её всё-таки обнял, она на минутку стала серьёзной, спросила, заглядывая в глаза:
— Я тебе, наверное, худенькой кажусь, да? Я поправлюсь.
— Не кажешься, ― улыбнулся я. ― Ты не худенькая, а стройная.
— И вот тут у меня мало, ― дотронулась она до своей груди.
— Первый? ― ехидно поинтересовался я.
Она виновато закивала головой.
— Но ведь девчонок не за это любят, ― возразил я.
— А за что?
— За глаза зелёные, ― как у тебя, за ресницы пушистые, ― как у тебя, за нос в веснушках, ― как у тебя…
— Ещё, ещё… ― попросила она, заглядывая мне в глаза.
Девчонки ушами любят, вспомнил я чью-то фразу, это, наверное, про неё. ― за губы сладкие, ― как у тебя, за чёлку ровненькую, ― как у тебя, за хвостик каштановый, ― как у тебя, за улыбку, ― как у тебя, за всё, ― как у тебя. Теперь понятно?
Оля обхватила меня руками за шею, плотно прижалась, закрыла глаза и протянула полураскрытые губы для поцелуя. Потом легонько отстранилась от меня и, улыбаясь, упрекнула:
— Лгунишка, любимый. Нет, правда, я обязательно поправлюсь, и здесь больше будет, ― коснулась своей груди.
— Ну, а пока твои воробышки здесь побудут, ― сказал я и, стоя сзади, прикрыл её грудь ладошками. ― Вон как у птички под ладошкой сердечко стучит!
— Алекс, ты такой бессовестный…
***
В раздевалке Оля оделась и вопросительно взглянула на меня. Я, смущаясь, попросил её отвернуться, стянул мокрые трусы, бросил их на скамейку и быстро натянул брюки на голое тело. Когда мы вышли из душа, в коридоре столкнулись с дежурной по вахте. Всё, что есть плохого в жизни, обязательно случится именно со мной.
Дежурной была Ленка Светлова. Я знал, что она не поехала в стройотряд и осталась на кафедре. Она удивлённо уставилась на нас и ехидно улыбнулась. Видела, что мы вместе вышли из душа и волосы у нас мокрые. Поморщился, ― обязательно разболтает однокурсницам. Оля испуганно, её смутила красная повязка, взглянула на меня.
— Не бойся, всё нормально. Вахтерами у нас студенты дежурят, ― успокоил её, когда мы прошли мимо.
— А у нас тётки злые, ― поделилась Оля.
Понятно, эта встреча была мне неприятна. Вернулись в мою комнату.
«Я только чуть-чуть полежу», ― сказала Оля, легла поверх одеяла, как была, в юбке и моей куртке, и моментально уснула. Я прилёг рядом, обнял её и… проснулся в одиннадцать часов. Оля ещё спала.
Мой автобус отходил от железнодорожного вокзала в полпервого. Нужно было торопиться. Я поцеловал Олю. Она смешно зачмокала губами и вдруг резко открыла глаза.
— Это ты? ― сонная, улыбнулась мне. Губы её припухли. Я меня тоже, наверное.
— Так не хотел будить тебя, но у меня автобус в полпервого. Нужно идти.
Она потянулась и, обняв, притянула к себе.
— А я тебя не отпущу! Сегодня же воскресение. Значит, выходной, так?
— Так, ― согласился я.
Уезжать не хотелось. Не хотелось уезжать именно от этой, незнакомой вчера, а теперь такой близкой мне девчонки.
— Я не поеду. Я не хочу уезжать, ― сознался я.
— Тогда поцелуй меня.
Чмокнул в горячую щёчку.
— Поспим ещё? ― спросила она.
— Хорошо, спи.
Легонько постучали в дверь. Оля вопросительно посмотрела на меня. Открыл. Светка Светлова.
— Алекс, можно тебя?
Вышел в коридор и прикрыл дверь.
— Что, говори?
— Инна с тобой хотела бы встретиться.
— Зачем?
— Не знаю, сказала, если тебя увижу, передать, что она с тобой хочет встретиться. Кто это? ― кивнула она на дверь.
— Сестра двоюродная.
— Ну-ну, ― улыбнулась Светка. ― С каких пор с сёстрами вместе в душ ходят?
— Всё сказала?
— Что Инне передать, если увижу?
— Передай, ты меня не видела.
Я закрыл дверь. Бессонная ночь вымотала нас, оставила без сил. Оленька уже спала. Что Инне ещё от меня надо? Зачем я ей? Ясно же, что продолжения у нас не будет. Знаю, что не нужен я ей просто так. Опять туфельки купить? Забыть и всё!
Я прилёг рядом и уснул.
