Терновый венец офицера русского флота

Александр Витальевич Лоза, 2023

Книга повествует о боевых действиях экипажей эскадренных миноносцев «Разящий» и «Расторопный» в войне с Германией в 1915—1916 годах на Балтике; о кровавом революционном выборе 1917 года; о трагической борьбе белых офицеров флота и, среди них, лейтенанта Б.С. Садовинского на Белом море и Онежском озере в период 1918—1920 годов.

Введение

Все началось с учебника «Кораблестроение. Курс Морского Корпуса» корабельного инженера А.П.Шершова, 1914 года издания, купленного мною в букинистическом магазине на Невском проспекте в Ленинграде, в теперь уже далеком 1984 году.

Первый владелец книги расписался на обложке, поставил дату — 7 января 1914 года и ниже приписал: «класс № 36».

А ведь хозяином книги был кадет Морского корпуса, подумал я, вспомнив, что в Севастопольском высшем военно-морском инженерном училище, так же нумеровались классы: я учился в классе № 306. Поставив книгу на полку, я больше не обращался к ней. Прошло много лет. Готовя статью в журнал «Судостроение», мне потребовалось уточнить устройство корабля начала ХХ века, и рука сама потянулась к учебнику «Кораблестроение» 1914 года. Я пригляделся к надписи на титульном листе, выполненной уже порыжевшими от времени чернилами, но сохранившей четкость и аккуратность почерка — Б. Садовинский. Кто он? Как сложилась его судьба?

В разговоре с начальником Исторического отдела 1-го Центрального научно-исследовательского института МО РФ, контр-адмиралом Ю.Л.Коршуновым, я обмолвился о том, что интересно бы узнать судьбу юноши кадета, подписавшего учебник по кораблестроению в 1914 году, на что Юрий Леонидович заметил, что судьбы российских моряков складывались по-разному: об одних известно многое, судьбы других вообще неизвестны. Надо работать в архивах.

В тот же день, в книжном магазине, мое внимание привлекла книга, на обложке которой был изображен морской воротник — «гюйс» и офицерский кортик. Книга называлась «Закат и гибель белого флота». Я открыл ее на первой попавшейся странице, и взгляд выхватил строчку «…большевиками были захвачены и расстреляны несколько моряков Белого флота. Среди них лейтенант Бруно-Станислав Адольфович Садовинский».

Меня, как будто толкнули в спину. Гардемарин Садовинский. Он!

Стало известно и имя — Бруно.

Это был знак! Я не мог уже просто поставить книгу обратно на полку. «Закат и гибель белого флота» вызывала больше вопросов, чем давала ответов. Я почувствовал, что судьба начинала плести свои узоры. Но нужно ли поддаваться этому? Кому сегодня интересны события 90-летней давности, происходившие с тем или иным человеком в России, в начале ХХ века, а тем более на флоте?

Но эти правильные критические мысли остановить уже никак не могли.

Судьба гардемарина Садовинского все больше интересовала и волновала меня. Двадцать шесть лет жизни было отмерено этому человеку. Я уже знал дату его рождения и дату гибели. Какая короткая жизнь! Но какая целеустремленная и яркая!

Бруно Садовинский не успел стать выдающимся мореплавателем или государственным деятелем. Обычный человек, необычного времени. Времени на переломе эпох…

Я считал, что простой человек после смерти исчезает бесследно. Но это не так. Постепенно, шаг за шагом, канувшая в Лету жизнь офицера Российского императорского флота Б.-С.А.Садовинского, раскрывалась и проходила передо мной: учеба в кадетском корпусе, окончание Морского корпуса, служба в нем офицером-воспитателем; боевые походы вахтенным начальником на балтийских эскадренных миноносцах в годы Первой мировой войны, непростой выбор — с кем быть, в 1917 году; служба на Севере в Отдельной Архангельской флотской роте в 1918 году, борьба с красными отрядами на Севере, орден Святой Анны 4-й степени за личную храбрость в боях под Холмогорами в 1919 году; отчаянные бои, плен и смерть в 1920 году.

Все это я узнал значительно позже, через несколько лет, в ходе архивной работы, являющейся основой книги, которую Вы держите в руках.

В этой книге, посвященной судьбе молодого офицера императорского флота, главное внимание уделяется тем, кто стоял на мостиках кораблей, кто управлял орудиями и торпедными аппаратами, корабельными механизмами и машинами.

Морская история — это история проектирования, строительства и боевого использования кораблей флота. Об этом написано немало. Но история Российского флота — это и история служивших в нем людей, судьбы конкретных офицеров, с их характером, мировоззрением, понятием чести и долга, поэтому важна и ценна история жизни каждого, будь-то молодой мичман или заслуженный адмирал.

До сих пор нет ответа, на чьей стороне, в большинстве своем, оказались офицеры Российского императорского флота в годы Гражданской войны. На этот вопрос можно объективно ответить, только изучая и возможно точно выявляя судьбу каждого флотского офицера, независимо от его звания и заслуг.

До недавнего времени судьбы морских офицеров императорского флота в нашей стране замалчивались, да и сейчас, на государственном уровне, мало, что делается для возрождения их истории.

Исторические исследования обычно основываются на анализе экономических, социальных, политических и других факторов. В последнее время, в мировой практике таких исследований, начал применяться новый метод, где в центр ставится судьба отдельного человека в историческом процессе. Вникая в судьбу отдельного человека в исследуемый период, можно дополнять и уточнять истолкование того или иного исторического события.

Этой книгой я хочу донести до читателей не так исторические события и факты — они достаточно известны — как через них помочь представить и почувствовать дух того времени, будничную, боевую работу и бытовую, повседневную сторону службы и жизни офицеров Российского императорского флота, проследить, как те или иные события, повлияли на офицерские судьбы.

Морские летописи, морские хроники требуют строгого следования жесткой логике и хронологической последовательности исторических событий. Определенный вымысел при этом допускается, но он должен реализовываться на основе исторических фактов и документов. В книге, за каждой фамилией и изложенным событием, стоят архивные документы (аттестационные тетради, послужные списки, сведения о плаваниях, вахтенные журналы кораблей, приказы по флоту и флотилиям, телеграммы и телефонограммы, справки и списки, воспоминания очевидцев и участников событий).

Создание этой книги стало бы невозможным без помощи сотрудников архивов, музеев и библиотек Санкт-Петербурга, Москвы и Архангельска:

Российского государственного архива военно-морского флота (РГАВМФ);

Архива-библиотеки Российского фонда культуры; Государственного архива Российской Федерации; Российского государственного военного архива; Фотофонда Центрального военно-морского музея; Центральной военно-морской библиотеки.

Все фамилии, приведенные в книге подлинные. Конечно, переживания, мысли, действия, приведшие к тому или иному поступку героев, в тот или иной момент их жизни, следует принимать с поправкой «предположим», но результат этих действий зафиксирован самой историей в документах, и все приводимые в книге исторические факты, имели место.

В книге даты событий периода до 1918 года, приводятся по юлианскому (старому) стилю. В Белых войсках на Севере и Северо-Западе России был принят григорианский (новый) стиль.

Глава 1

Балтика. 1916 год

Эскадренный миноносец «Разящий» стремительно резал форштевнем волну, оставляя за кормой белый пенный бурун и выбрасывая из труб черные клочья дыма. Он шел курсом NО от острова Руно, в передовую базу флота — Куйвасто, на остров Моон. Брезентовый обвес открытого мостика потрескивал под напором ветра. Вахтенный офицер, опершись на поручни мостика и чуть наклонившись вперед, всматривался в горизонт, обводя его биноклем.

Светало. Рассветы на Балтике, в июне — чудо как хороши. Но не сейчас. Сейчас идет война.

Да идет война! Но он, мичман Садовинский, счастлив и горд! Он на мостике! Это его корабль, его боевой корабль! Сколько рапортов, сколько сил и нервов пришлось потратить ему, чтобы добиться права чувствовать вибрацию палубы под ногами. Награжденный Золотым знаком по окончании курса, он, как и все молодые мичмана, рвавшийся на боевые корабли, приказом директора Корпуса контрадмирала Карцова, был прикомандирован к Корпусу младшим офицером…

Громкий доклад сигнальной вахты: «По левому крамболу — аэропланы!» прервал воспоминания. Мысли мгновенно перенеслись от событий лета прошлого года в настоящее. В небе над горизонтом виднелись две точки. Точки быстро приближались. Неприятельские аэропланы!

4 ч 50 мин, 12 июня 1916 года, Рижский залив.

«Боевая тревога»!

По всем отсекам эсминца ударили колокола громкого боя: «По местам стоять!», «Боевая тревога»!

Первая бомба каплей оторвалась от аэроплана. Вторая капля, третья… Фонтаны воды, смешанной взрывной волной с осколками, обрушивались на палубу. Не снижая скорости «Разящий» круто валился с левого на правый борт. Открытый по аэропланам орудийный, пулеметный и ружейный огонь не давал результатов. Атаки с воздуха следовали одна за другой. Но теперь и германские пилоты стали осторожнее. Облака шрапнелей русских снарядов не позволяли им снизиться и прицельно атаковать.

В вахтенном журнале «Разящего» за 12 июня, мичман Садовинский сделал следующую запись:

4:50. Были атакованы двумя неприятельскими аэропланами; было сброшено 12 бомб — безрезультатно; открыли ружейный, пулеметный и орудийный огни, было выпущено 8 шрапнельных снарядов, 5 пулеметных лент.

5:30. Окончилась атака, легли на старый курс.

Атака аэропланов продолжалась 40 минут, а ему показалось, что прошли считанные минуты.

Спустя 90 лет, изучая в Российском Государственном Архиве ВМФ (РГАВМФ) вахтенный журнал эсминца «Разящий», я читал эти строки написанные рукой мичмана Садовинского. Запись сделана сразу после атаки, но почерк четкий, аккуратный, буквы выписаны твердо, как говорят на флоте, штурманским почерком. Я сразу узнал этот почерк: им же он подписал свой учебник «Кораблестроение. Курс Морского Корпуса» 7 января 1914 года, за год до окончания Корпуса. С этой надписи и началось мое причастие к боевому и жизненному пути кадета—гардемарина—мичмана—лейтенанта Бруно-Станислава Адольфовича Садовинского. Впереди были годы поисков, запросов, изучений архивных материалов.

«Разящий» лег на прежний курс — на Куйвасто. Боцманская команда приводила в порядок палубу. В 8 ч 10 мин показались створные знаки Куйвасто. Через 10 мин «Разящий» стал на якорь.

Война — до победы, а обед — по корабельному расписанию. Офицеры, за обедом в кают-компании, живо обсуждали утренний бой. После него нервы требовали расслабления и, хотя действовал «сухой закон», офицеры знали, что лучшего способа, чем чарка холодного столового вина № 21 — обыкновенной водки, флотские медики не придумали.

В 18 ч. 45 мин. Команду уволили на берег. В 22 часа команда с берега вернулась. Нетчиков нет.

Под парами котел № 3.

Под этими словами расписался в вахтенном журнале за прошедшие сутки мичман Садовинский.

Гельсингфорс встретил его облачной и ветреной погодой. Был по-

недельник, 18 апреля 1916 года. Эсминец «Разящий» находился на ремонте у стенки Сандвикского завода. После первой пробы машин, заводские рабочие устраняли замечания, экипаж наводил флотский порядок в помещениях и на палубе. У трапа Садовинского приветствовал вахтенный офицер — мичман Ляпидевский. Они представились друг другу, пожав руки и улыбнувшись. Ляпидевский был так же выпуска 1915 года, и Садовинский прекрасно помнил его по корпусу.

— Николай Алексеевич у себя в каюте — проговорил Ляпидевский, называя командира по имени и отчеству, и указывая рукой на дверь в офицерский коридор.

Садовинский шагнул в коридор и сразу почувствовал знакомый с гардемаринских времен корабельный запах. Запах краски, металла, машинного масла, тот, еще не выветрившийся, запах завода, который приносят с собой мастеровые, и который исчезнет сразу после первого выхода в море. Матрос, делавший приборку в коридоре, стал вплотную к переборке, что бы пропустить офицера. Да, коридоры миноносца — не линкоровские коридоры. Но радость переполняла мичмана: это его первый боевой корабль.

Командир миноносца капитан 2 ранга Н.А.Костенский — офицер на флоте известный. Одного выпуска с А.В.Колчаком, он слыл среди миноносников смелым командиром, отлично ориентирующимся в финских шхерах, особо отличившимся в кампании 1915 года.

Попросив разрешения и войдя в каюту, мичман представился:

Мичман Бруно-Станислав Адольфович Садовинский, прибыл из Морского его императорского высочества наследника цесаревича корпуса в ваше распоряжение.

Разговор с командиром запомнился мичману своей конкретностью и деловитостью:

Минный офицер лейтенант Клевцов выбыл на 3-й дивизион. Принимайте дела. Готовьтесь к прохождению курса артиллерийских и минных стрельб. Они будут проводиться на полигоне в Ревеле — напутствовал командир своего нового офицера.

Когда я начинал изучать служебный путь Бруно-Станислава, у меня была следующая информация: окончил Морской Корпус в 1915 году, 2-й Балтийский флотский экипаж, офицер эскадренного миноносца

«Расторопный». Но в списках офицеров миноносца «Расторопный» за 1915 год мичман Садовинский не упоминается. В чем дело? Не было его и среди экипажа этого эскадренного миноносца и в первой половине 1916 года. Идет война, каждый офицер, тем более выпускник, на счету и каждый рвется на фронт. Пытаюсь разобраться…

В фонде «Аттестации на личный состав», в обнаруженной карточке Садовинского Б.-С. А. указано следующее:

Воспитанником — 1912—1915 г.

Корабельным гардемарином — 20 июля 1915 г. Мичманом — 30 июля 1915 г.

Зачислен во 2-й Балтийский Флотский экипаж — 8 августа 1915 г. уч. с. «Бриз» мл. кор. оф. — 2 августа 1915 по 20 апреля 1916 г.

Переведен из 2-го в 1-й Балтийский Флотский экипаж — 23 мая 1916 г.

Значит, мичман Садовинский после зачисления во 2-й Балтийский флотский экипаж, не был сразу распределен в Минную дивизию Балтийского моря, а находился на учебном судне «Бриз».

Разыскиваю в архиве «Выписки из вахтенного журнала о плавании учебного судна “Бриз” за 1915 год».

«Судно “Бриз” находилось в учебном плавании со 2 июня по 18 августа и состояло в учебном отряде судов Морского Е. И. В. Наследника Цесаревича Корпуса». Читаю далее:

Каких экипажей и команд офицерский и личный состав находился на борту «Бриза» в тот период — Из Морского Е. И. В. Наследника Цесаревича Корпуса Командующий — лейтенант В.Н.Синицын, Старший корпусной офицер — лейтенант Л.Б.Зайончковский, Вахтенный начальник — мичман В.К.Дориан, Младший корпусной офицер — мичман Б.А.Садовинский.

Ситуация стала проясняться. Значит, Бруно Садовинского оставили служить в Корпусе младшим корпусным офицером. Его — одного из лучших по выпуску, бывшего в своей 3-ей роте старшим унтер-офицером, корабельным гардемарином со старшинством по сравнению со сверстниками с 9 июня 1915 года, награжденного «Золотым знаком по окончании курса Морского Корпуса», как указано в «Списках личного состава флота, строевых и административных учреждений Морского Ведомства. 1915 г.»

Для того чтобы это произошло, надо было не просто служить хорошо, надо было учиться и служить отлично! И все-таки должна быть другая, более веская причина оставления молодого офицера при корпусе. В РГАВМФ нахожу нужный документ: в докладе № 2097 от 21 июля 1915 года Морскому министру И.К.Григоровичу директор Корпуса контр-адмирал В.А.Карцов, пишет следующее:

В настоящее время, во вверенном мне Корпусе, из числа положенных 39-ти офицеров строевого состава имеется лишь 22.

При таком некомплекте воспитательная деятельность Корпуса, равно как и служба в нем, не могут быть организованы на началах, которые до сих пор служили руководящими.

Дабы иметь возможность и в текущем году установить воспитательную деятельность вверенного мне Корпуса на тех же основаниях, как и в минувших годах, ходатайствую перед Вашим Высокопревосходительством о временном прикомандировании ко вверенному мне Корпусу, по примеру прошлого года, нижеследующих Корабельных Гардемарин, по производству их в Мичманы:

Виктора ДОРИАНА, Владислава УЛЯНОВСКОГО, Бруно САДОВИНСКОГО, Сергея БЛАГОДАРЕВА, Георгия БЕРЕЗОВСКОГО, Олега НАР-

БУТА, Андрея ХОЛОДНОГО, Николая САХАРОВА, Георгия САРНОВИЧ, Сергея БУГАЕВА.

Да, это решение директора Корпуса было продиктовано нуждами подготовки, несмотря на войну, следующего поколения высококлассных морских специалистов. Это государственный подход, и он был утвержден на самом высоком уровне.

Теперь понятно, почему лишь 18 апреля 1916 года в вахтенном журнале эскадренного миноносца «Разящий» появилась запись:

Сего числа явился на миноносец из Морского Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича Корпуса Мичман Бруно Адольфович Садовинский.

Мичман Ляпидевский

По собственному многолетнему опыту службы в ВМФ, могу предположить, сколько настойчивости, твердости и нервов стоил Бруно Садовинскому этот перевод в Минную дивизию, на действующий флот.

После представления командиру, мичман Садовинский поднялся на палубу. Его багаж был уже перенесен на корабль, матрос-вестовой убывшего с корабля лейтенанта Клевцова, перешедший к Садовинскому «по наследству», проводил его в кают-компанию, где был уже наведен полный порядок — тужурки и пальто мичмана были на раскрылках в шкафу, рабочий китель на вешалке, белье в ящиках. Бруно огляделся: на миноносцах нет брони, тонкие стальные переборки, окрашенные под светлое дерево, с имитацией слоев более темным цветом, стол, привинченный к палубе, стулья, полочки, шкаф и диваны, отгороженные шторками, — все это понравилось ему. Половину своей молодой жизни он прожил в казармах, кубриках, каютах и спартанская обстановка миноносца казалась ему прекрасной.

Как ни странно, но я очень хорошо представляю обстановку, в которой жили офицеры эскадренного миноносца времен Первой Мировой войны. Работая в Центральном Военно-Морском Музее в фон-де схем и чертежей, я отыскал цветные эскизы типовой корабельной мебели миноносцев начала века. И, как будто оказался в середине 1950-х годов, когда мальчишкой, бывал в отцовской каюте на эскадренном миноносце «Вспыльчивый», проекта 30-бис. Каюта отца — командира БЧ-III эсминца, была маленькой, но мне, мальчишке, казалась просторной, красивой и очень удобной. На столе, привинченном к палубе, стоял чернильный прибор из черного эбонита с башней-маяком в центре, на скале, в основание которой были вмонтированы командирские часы. Справа и слева от маяка две рогатые шаровые мины, служившие чернильницами, торпеда являлась перьевой ручкой, все это было обнесено столбиками в виде снарядов и обтянуто миниатюрными корабельными цепями, заканчивающимися двумя якорями Холла. Чернильный прибор был работой флотских умельцев, из минно-торпедной боевой части миноносца.

Кстати, работая в фотофонде Центрального Военно-Морского Музея, я обнаружил фотографию подарка офицеров Минной дивизии адмиралу А.И.Непенину. На фотографии была заснята крюшонница, выполненная в форме башни одного из маяков Балтийского моря. Я не оговорился, когда сравнивал каюты кораблей, построенных в царское и в советское время, в конце 1940-х годов. Головной корабль проекта 30-бис, вошел в состав флота в 1949 году. Это был технологический рывок в кораблестроении, вместе с тем, недостатки артиллерийского вооружения, привели к тому, что фактически, по своему техническому уровню, он соответствовал концу 1930-х годов — такая общая оценка вытекала из заключительного протокола Государственной Комиссии. Да и в части обитаемости, требования существенно не менялись с начала века.

Последние эскадренные миноносцы типа «Деятельный», к которым относился «Разящий», вступали в строй в 1909—1910 годах, некоторые прослужили до конца 1920-х годов. Таким образом, интервал в 25 лет, в таком инерционном вопросе, как условия обеспечения жизни экипажа на эсминцах русского и советского флота, не особенно сказался на размерах, обстановке и убранстве корабельных помещений.

Мичман Садовинский переоделся в рабочий китель, натянул плотнее перчатки и, защелкнув их кнопками, поднялся на палубу. На корме артиллерийский унтер-офицер 1-й статьи с двумя матросами возился у 75-мм орудия Канэ, рядом, обступив 450-мм торпедный аппарат, трудились минные специалисты во главе с минно-машинным кондуктором. Садовинский подошел к работающим.

— Так, что вот, вашбродь, — повернулся в его сторону минный кондуктор, протирая руки ветошью, — проверяем второй минный аппарат, по корпусу пошла ржавь, будем устранять. Мичман кивнул.

Стоя на палубе «Разящего», он припоминал, что ему известно о миноносце. Заложен на Невском судостроительном и механическом заводе в Санкт-Петербурге в 1906, спущен на воду в 1907, вступил в строй в 1909 году. Длина 210 футов, ширина 21 фут, углубление 6,2—8,5 футов, водоизмещение 400 т. Две вертикальные машины тройного расширения мощностью по 6000 л.с, четыре водотрубных котла Нормана, два винта. Скорость хода до 26 уз, запас угля 90—100 т обеспечивает район плавания полным ходом 450 миль, экономичным ходом — 900 миль. Вооружение: два 75-мм орудия Канэ, шесть 7,62 мм пулеметов, два однотрубных надводных 450-мм торпедных аппарата, на борт можно взять 14 мин заграждения.

Что еще? Один 60-см прожектор, радиотелеграф. Для Балтики — грозное оружие. Да, еще экипаж, — четыре офицера, два кондуктора, четыре боцманмата, шесть унтер-офицеров 1-й статьи, баталер 1-й статьи и 50 матросов. Да,экипаж, ибо без него железо мертво и неподвижно.

С этими людьми ему предстоит служить, воевать, одним словом — жить, а если придется, то и умереть. И этих разных по характеру, темпераменту, знаниям и мыслям людей, объединяет одно короткое слово — экипаж.

В Русском Императорском флоте экипажи комплектовали только из русских, белорусов, украинцев, прибалтов и поляков.

С офицерами миноносца мичман Садовинский сошелся быстро. Вахтенный начальник мичман Владимир Васильевич Ляпидевский был хорошо знаком ему по корпусу, корабельный механик инженер-механик лейтенант Владимир Иванович Нейман 2-й, произведенный из подпоручиков флота в инженер-механики лейтенанты, в военном декабре 1914 года, оказался человеком знающим, спокойным и выдержанным; он был на шесть лет старше мичмана и считался одним из лучших механиков 9-го Дивизиона миноносцев.

Миноносцы — это разнорабочие морской войны. Эсминцы 9-го дивизиона под брейд-вымпелом капитана 1 ранга А.В.Развозова, базировавшиеся на Гельсингфорс — «Громящий», «Сторожевой», «Достойный», «Расторопный», «Сильный», «Дельный», «Стройный», «Деятельный», «Видный», «Разящий» — не застаивались у причалов. Хотя они и были угольными, в отличие от нефтяных «новиков», морячили не меньше. Малая осадка, высокая маневренность и малозаметность делали эти корабли незаменимыми для действий в шхерах Балтики.

Миноносцы 9-го дивизиона строились на Невском судостроительном и механическом заводе. Они представляли собой дальнейшее развитие миноносцев типа «Громкий». 30 сентября 1904 года Невский завод получил наряд на постройку восьми миноносцев — «Деятельный», «Дельный», «Достойный», «Разящий», «Расторопный», «Сильный», «Сторожевой», «Стройный». Морской технический комитет (МТК) рассмотрел и согласовал применение на них котлов системы Нормана, имевших нагревательную поверхность на 11,2% меньше, а паропроизводительность на 20 % больше, чем у котлов Ярроу. По мнению МТК эти миноносцы отличались улучшенной остойчивостью, за счет понижения на 200 мм центра массы котлов. Общая масса котлов Нормана была на 1,12 т меньше массы котлов Ярроу, что позволило на этих миноносцах установить по четыре машинных вентилятора, увеличив тем самым доступ воздуха в котельные отделения. Удачно расположенная вентиляция обеспечивала надежное вентилирование, как жилых помещений, так и провизионных кладовых и погребов боезапаса. Температура во внутренних помещениях поддерживалась грелками парового отопления, электрическое освещение обеспечивалось «паро-динамо-компаунд машиной» системы Гульта, распределительной станцией и 70 лампами накаливания.

Высоту носового мостика на миноносцах типа «Дельный» (такое название было официально закреплено за этой серией), увеличили так, чтобы щит носового 75-мм орудия не закрывал рулевому обзор.

К недостаткам кораблей относили выброс пламени из труб, на больших скоростях и незначительную вибрацию корпуса, при частоте вращения винтов более 325 об/мин.

После рассмотрения в Морском министерстве вопроса боевого использования миноносцев типа «Деятельный», Комитет прибрежной обороны согласился признать их пригодными для использования в шхерных условиях Балтийского моря, благодаря их незначительной осадке, маневренности и скрытности. В 1907 году миноносцы типа «Деятельный» перевели в класс эскадренных миноносцев.

Третий военный год, 1916, начинался для Балтийского флота сложно. В начале года Балтийский флот стал подчиняться непосредственно Ставке, при которой был создан Морской штаб. Перед флотом была поставлена задача: не допускать проникновения противника к востоку от главной морской Нарген—Порккала—Уддской позиции в Финском заливе. Штаб флота, на основании этой директивы, разработал план кампании на 1916 год, состоящей из двух частей: оборонительной и активной, которая сводилась к тому, что бы «стремиться к уничтожению всякой более слабой части неприятельского флота и всех коммерческих его судов каждый раз по выходе их в море».

Эсминцы Минной дивизии минировали подходы к базам германского флота при любой погоде. Изменчивая балтийская зима, то покрывала море тонким слоем серого льда, то разводьями, из которых поднимался пар и клочьями стелился над морем. Мокрый снег забивал глаза, рот, ноздри людей, находившихся на верхних палубах, а ледяная шуга забивала забортные отверстия миноносцев. Зимние походы кораблей были очень тяжелыми.

Командующий Минной дивизией Балтийского моря капитан 1 ранга Александр Васильевич Колчак, не щадил ни себя, ни подчиненных. Не каждый командир владеет умением плавать во льдах, А.В.Колчак таким умением обладал. Огромный практический опыт, полученный им в северных экспедициях, помог изучить балтийский лед во всех тонкостях. А.В.Колчак-Полярный, как звали его среди офицеров, знал, когда можно идти сквозь льды, хотя внешне они казались непроходимыми, и чувствовал когда миноносцу нельзя соваться в лед, хотя с палубы он казался непрочным и легко проходимым.

Постановка мин у чужих берегов всегда опасна не только потому, что можно нарваться на корабли противника, но и тем, что в тяжелых метеоусловиях, можно подорваться на своих же минах.

В конце декабря 1915 года, эскадренный миноносец «Забияка», только что переданный флоту, следуя совместно с эскадренными миноносцами «Новик» и «Победитель», под прикрытием угольных «Сибирского Стрелка», «Генерала Кондратенко» и «Пограничника» на постановку минного заграждения, к занятыми немцами Либаве и Мемелю, подорвался на одной из двух замеченных плавающих мин. Это случилось 24 декабря в пяти милях на SW от маяка Нижний Дагерорт.

На «Забияке» обнаружили мину прямо по курсу, когда до нее оставалось 12—20 м. Командир корабля капитан 2 ранга Коменский приказал рулевому взять «Право на борт», и мина прошла от левого борта на расстоянии меньше 2 м. Когда мина поравнялась с мостиком, последовала команда «Лево на борт», но корму корабля отвести от мины не удалось. Раздался страшный взрыв, в небо взметнулся столб пламени и воды. «Забияка» осел на корму и, описывая циркуляцию вправо, остановился. У миноносца был разрушен правый борт в кормовой части корабля, повреждено днище. Через большую пробоину вода проникла в кондукторское помещение и кормовой кубрик команды. Не выдержала переборка, разделяющая кормовой кубрик и румпельное отделение — туда начала поступать вода. Паропроводы и рулевое устройство были разрушены взрывом, руль заклинило в положении вправо 15о.

Погибло 12 человек — три кондуктора, девять матросов, было ранено восемь человек Через пробоину «Забияка» набрал много воды, но, благодаря героическим усилиям экипажа, остался на плаву, и на буксире эскадренного миноносца «Новик», в условиях сильной зыби и сильного северо-западного ветра, со скоростью не более 5 уз, под охраной «Победителя» был отбуксирован в Ревельскую гавань.

Но опасный и напряженный труд моряков Балтийского флота наносил урон кайзеровскому флоту и в условиях зимней Балтики. На пути из Либавы в Киль, 13 января 1916 года подорвался на минном заграждении, выставленном в декабре 1915 года русскими миноносцами, к югу от Готланда, германский крейсер «Любек», получивший пробоину в корме и повреждение руля. Потерявший ход крейсер, сначала буксировал миноносец сопровождения, затем, подошедшее на помощь из Данцига, портовое судно. С трудом «Любек» удалось довести на буксире до Нейфарвассера.

Миноносцы Минной дивизии не только выполняли минные постановки. Они конвоировали суда, обеспечивали работу землечерпалок, по углублению фарватера в Моонзудском проливе, охраняли тральщики при тралении фарватеров, вели противолодочную оборону входов в базы Балтийского флота, обеспечивали артиллерийское прикрытие флангов армии, осуществляли фельдъегерскую связь между Гельсингфорсом, Ревелем, Куйвасто, Кронштадтом и Санкт-Петербургом, и делали многое другое, что поручалось их экипажам командованием Балтийского флота и Минной дивизии. В конце января 1916 года на эскадренном миноносце «Охотник» был поднят брейд-вымпел командующего Минной дивизией капитана 1 ранга А.В.Колчака. С помощью ледокола «Трувор», часть миноносцев дивизии вывели на внешний рейд для уничтожения девиации и проведения боевой учебы.

Февраль прошел в интенсивной подготовке миноносцев к началу боевой работы. Проводились плановые ремонты машин и механизмов, доукомплектовывались экипажи, готовилось тыловое обеспечение.

Весна 1916 года выдалась поздней, боевая деятельность миноносцев началась в середине марта. Только 21 марта эсминцы вышли в море к мысу Лехтма, для прикрытия работ тральщиков, проводивших проверку фарватеров. Корабли Минной дивизии, приняв на борт мины, совместно с заградителем «Волга» 26 марта выставили минное заграждение на подходе к Балтийскому порту.

28 марта эсминцы прикрывали отряд минных заградителей

«Амур», «Волга», «Лена», «Свирь» при постановке южной части минного заграждения Передовой позиции, имевшей целью служить передовым рубежом для боя с прорывающимся в Финский залив противником, и обеспечивать оборону флангов Або-Аландского и Моонзундского районов.

Капитан 1 ранга А.В.Колчак, в середине апреля, получив, как говорили тогда, «черных орлов на погоны», стал контр-адмиралом. 18 апреля А.В.Колчак, несмотря на державшийся прибрежный лед, на миноносце «Охотник», в сопровождении «Сибирского стрелка», совершил разведочный поход к острову Вормс. В это время эскадренный миноносец «Разящий» все еще находился у стенки Сандвикского завода в Гельсингфорсе. Ремонт заканчивался. На корабле наводился порядок. Матросы драили палубу, мыли и подкрашивали надстройки.

С первого дня своей службы на «Разящем» мичман Садовинский погрузился не столько в корабельный мир артиллерийского, торпедного и минного оружия, как в бумажный мир накладных, денежных требований, ремонтных и раздаточных ведомостей; окрасочных, хозяйственных и прочих «переходящих сумм», приказов по Минной дивизии, по Морскому ведомству, циркуляров Главного морского штаба, переписки с судоремонтными заводами, портом и прочими организациями, часто со штампами «конфиденциально», «секретно» или «совершенно секретно».

Этот бумажный мир захлестнул мичмана, и если бы не определенный опыт, полученный на должности офицера-воспитателя Морского корпуса, тоже достаточно изобиловавшей отчетностью, Садовинский разбирался бы с бумагами еще дольше. Пронумерованный, подшитый в папках канцелярии, этот бумажный мир, отражавший будничную, хлопотливую и неприметную с берега, жизнь боевого корабля, постепенно становился для Садовинского понятным и простым. 20 апреля, среда. Гельсингфорс. В этот день мичман Садовинский, в первый раз заступил дежурным по кораблю.7:00 — побудка, 7:30 — завтрак, 8:00 — команду развели по работам, 11:00 — развели пары в котлах № 1 — 2 — 4, 12:00 — обед, 13:30 — чай, 14:00 — приготовились к походу, 16:00 — прекратили пары в котлах № 1—2—4, 17:30 — окончили работы, 18:00 — ужин, 18:30 — команду уволили на берег, 20:00 — раздали койки, 24:00 — команда с берега вернулась. Нетчиков нет.

В первый раз расписался в вахтенном журнале корабля мичман Садовинский.

Далее из вахтенного журнала «Разящего»:

апреля, четверг. Гельсингфорс.

7:00. Развели пары в котлах № 1—3—4.

9:00. Снялись со швартова — пошли на пробу машин. 13:50. Пошли на уничтожение девиации, стали на якорь. 14:30. Возвратились с уничтожения девиации. апреля, пятница. Гельсингфорс.

13:20. Снялись с якоря и швартов, и пошли для определения девиации. 15:10. Возвратились с определения девиации. Стали на якорь и швартов.

Плавание боевого корабля, прокладка его курсов без учета девиации корабельных компасов, может привести к серьезным навигационным авариям. Девиация судового компаса — это отклонение его чувствительного элемента от направления магнитного меридиана под действием магнитного поля судна.

Уничтожение девиации на флоте всегда было искусством, где-то сродни шаманству. Полностью уничтожить девиацию не удается, поэтому существуют таблицы, составляемые на судне, для каждого магнитного компаса, в которых указывается остаточная девиация, на различных курсах. Таблицы девиации учитываются при прокладке курса корабля.

Превратил это искусство в науку, начальник Главного гидрографического управления флота, создатель теории о девиации и конструктор прибора для определения и устранения девиации (дефлектора), специалист по морской навигации, член-корреспондент Российской Академии Наук, генерал-майор Иван Петрович де-Колонг.

С Морского корпуса, Бруно Садовинский интересовался навигацией, лоцией, девиацией. Его увлекало в морском деле все то, что позволяло использовать математику, особенно прикладную ее часть. В дополнение к учебной программе, Бруно самостоятельно изучал вопросы теории девиации магнитного компаса, причины ее возникновения, практические способы измерения и уничтожения. Он перечитал все, что было по этому вопросу в корпусной библиотеке. Это увлечение математикой было известно его друзьям по корпусу, и вызывало, как серьезное уважение, так и насмешки, свойственные беззаботной гардемаринской юности.

АТТЕСТАТ

Морского Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича Корпуса сим свидетельствует, что гардемарин Старший унтер-офицер Бруно Садовинский при выпуске из Корпуса заслужил следующие баллы: (далее следуют наименование 37 предметов. — А.Л.). Из числа 172 гардемарин состоит по списку старшинства 66-м.

В виду сего, на основании ст. 65 книги III Свода Морских постановлений изд.1910 г. означенный гардемарин пользуется правами окончившего высшее специальное учебное заведение. № 7946 30 июля 1915 г. Директор Морского Е.И.В.Н.Ц. Корпуса

Контр-адмиарл Карцов

Так вот, высший бал — 12, существовавший тогда для оценки знаний в российской высшей школе, был у Бруно Садовинского по следующим дисциплинам: лоция, девиация компасов, математика — дифференциальное и интегральное исчисление, морская артиллерия.

12 баллов по теории девиации компасов считались недостижимыми среди гардемаринов его выпуска, потому что, преподававший в корпусе теорию девиации, основоположник этой теории и автор единственного учебника по девиации, любил повторять: «На 12 баллов теорию девиации знает только господь бог, снабдивший земной шар магнетизмом, на 11 — я, а гардемарин может рассчитывать только на 10 баллов».

Далее в аттестате Садовинского по 11 баллов следовали: навигация, морское дело, аналитическая геометрия, кораблестроение. Его привлекала удивительная романтика древней морской профессии, тысячи лет назад рожденной умами моряков…

Гардемарин Бруно Садовинский, уже в корпусе, проявлял незаурядные способности к точным наукам, которые при развитии, позволили бы ему в будущем, стать видным военным ученым-гидрографом, кораблестроителем или преподавателем Морской Академии. Об этом говорит и следующий факт: перелистывая подписанный им в 1914 году учебник «Кораблестроение», я обратил внимание, на то, что на листах учебника нет библиотечных штампов или отметок. Значит, это личная книга владельца, он купил ее для себя. Что-то я не припоминаю, чтобы кто-либо из курсантов моего курса в 1969 году, за собственные средства, приобретал технические учебники. Небольшие курсантские деньги было логичнее потратить с девушкой в кафе. Небольшой штрих — но в нем уже проявляется характер человека. Ему 20 лет и он настойчиво, глубоко изучает морские дисциплины. Повторю, в его выпускном аттестате по морским предметам — лоции, девиации компасов, морской артиллерии, дифференциальному и интегральному исчислению, будет стоять высший балл — 12.

Во время проводимых на миноносце «Разящий» работ по определению и уничтожению девиации, мичман Садовинский, не только помогал проводить их, но и сам вникал во все детали, перепроверял расчеты, особенно в отсчете величин сил, измеряемых дефлектором, для того чтобы свести к минимуму ошибки наблюдений.

По собственному опыту он знал, как влияют погрешности вычислений, особенно при вычислении таблиц остаточной девиации. Если ошибки в уничтожении девиации скажутся лишь в том, что величина остаточной девиации будет несколько большая, чем обычно — это не страшно: например: вместо 1о она достигнет 3о. Но если допущены ошибки в составлении таблиц остаточной девиации, это может повлечь за собой очень серьезные последствия, вплоть до аварии корабля.

К 15 ч 22 апреля 1916 года работы по определению девиации корабельных компасов на миноносце «Разящий» были закончены. Мичман Садовинский доложил командиру о готовности компасного хозяйства к выходу в море.

23 апреля, суббота. Гельсингфорс. В субботу, во второй половине дня мичман Садовинский впервые выбрался в город. Из Южной гавани он вышел на Рыночную площадь и залюбовался восхитительным фонтаном с фигурой морской нимфы. Ему понравилась жизнерадостная бронзовая нимфа своей игривостью и непринужденностью. Пройдя мимо фонтана, мичман оказался на Эспланаде — главной и, пожалуй, самой красивой улице города.

До войны Гельсингфорс наводняли чиновники различных российских ведомств, торговцы, врачи, преподаватели русских учебных заведений. Город бурлил и жил своей, особой жизнью, жизнью, свойственной портовым городам. Но особый блеск и даже очарование этому городу и его финско-шведско-русскому обществу придавали флотские офицеры — элита российского офицерского корпуса.

По вечерам и в выходные дни нарядная Эспланада заполнялась фланирующими со своими спутницами флотскими офицерами. Семьи русских моряков быстро осваивались с особенностями жизни в Финляндии и, чувствовали себя в Гельсингфорсе, как дома, многие отлично владели шведским языком, что считалось в то время хорошим тоном среди местного русского общества.

В центре Эспланады располагался бульвар, засаженный липами и каштанами. В апреле, на ветках каштанов уже набухли крупные коричневые почки, и у мичмана при их виде возникло щемящее, теплое чувство, наверно от того, что в город уже пришла весна, несмотря ни на что, даже на войну. Потянувшись, мичман Садовинский дотянулся до ветки и сорвал тугую твердую почку. Он растер ее пальцами и вдохнул аромат молодой зелени и сразу вспомнилось детство, проведенное в тихом украинском городке Славута, что в Волынской губернии. Стряхнув воспоминания, через боковую улицу мичман вышел на Сенатскую площадь к ступеням Лютеранского кафедрального собора. Эта часть города настолько напоминала Петербург, что невольно захотелось оглянуться и поискать взглядом Неву. В центре площади воздвигнут великолепный памятник Александру II. На постаменте из красного гранита, в окружении скульптур «Закон», «Мир», «Свет»,

«Труд» возвышалась фигура Императора-Освободителя.

Луч закатного солнца скользнул по кресту собора, вспыхнул на секунду, будто нимбом окутал купол и потух. Стало заметно свежее. Пройдя по улице имени Царевны Софьи, мичман опять вышел на Эспланаду. Не взирая на военное время, субботние улицы города наполняла нарядно одетая публика. На ее фоне, строго выделялись черной формой морские патрули: начальник патруля — офицер, рядом с ним два матроса с винтовками с примкнутыми штыками. В этом чувствовалась война, да еще в грузных низких силуэтах линкоров, застывших вдали Гельсингфорской бухты.

Начинало смеркаться. Мичман посмотрел на часы. Время, до возвращения на «Разящий», еще было.

Предстоит постановка в док. После дока выход в море. Как там сложится? — подумал он. Потянуло посидеть в уютной, комфортной обстановке и хорошо поужинать.

В самом начале бульвара Эспланады, со стороны залива, среди деревьев расположился небольшой ресторан. Здание ресторана — стеклянный шатер, с двумя боковыми стеклянными эркерами, все в огонь ках электрических лампочек, видных сквозь зеркальные стекла, манило теплом и уютом. Войдя через бесшумную стеклянную дверь, мичман, сразу, еще с порога, услышал завораживающую мелодию, только входящего в моду, танго. Раздевшись, он присел за крайний столик, у окна. Небольшой оркестр прекрасно знал свое дело. Повернувшись и подняв руку, чтобы подозвать кельнера, Бруно уловил свое отражение в зеркальной стене напротив. Форма всегда сидела на нем отлично. Идеальная белизна воротничка, черный тщательно повязанный галстук, еще не потускневшее золото погон, и юношеский сияющий взгляд. 22 года — черт возьми!

Что угодно господину мичману? — чуть нараспев, раздался голос финна-официанта. На свежую скатерть, легла книжечка меню в кожаном переплете с бронзовыми виньетками.

Покинув ресторан, мичман зашагал по притихшему ночному Гельсингфорсу, в сторону порта. Синие холодные лампочки уличных фонарей, вкрученных с началом войны, для уменьшения заметности го рода с воздуха, ничего не освещали и внизу. Город остерегался бомб с германских «цеппелинов», бесшумно прилетавших время от времени со стороны моря. Ночи в апреле, на широте Гельсингфорса бледные, почти без звезд, предвестники знаменитых белых ночей. Ветер стих, и воздух окутался ароматом зацветающей в парках сирени. В памяти всплыла и тихо звучала мелодия танго. В такие минуты жизнь кажется прекрасной и вечной…

Первый раз я попал в Хельсинки в 1996 году, в апреле месяце. Это была моя первая заграничная поездка. С чувством душевного трепета, проводил я взглядом, промелькнувшие в вагонном окне поезда «Сибелиус», невысокие столбики границы. Я — за границей. Но, выйдя из здания железнодорожного вокзала на улицу Маннергейма, пройдя по Эспланаде и оказавшись на Сенатской площади у знаменитой лестницы Кафедрального Собора, я окунулся в русский мир, в российскую историю.

Памятник русскому императору, российская имперская архитектура. Слева от меня возвышалось строгое здание главного корпуса Университета, справа — белоколонное здание Сената. Вспомнилось, когда-то прочитанное, о Хельсинки — Белая столица севера.

В пору моей курсантской юности, зачитываясь романами Соболева «Капитальный ремонт», Лавренева «Синее и белое», рассказами Колбасьева, главная база Российского императорского флота казалась мне чем-то очень далеким и недоступным. Чарующие звучания названий: Гельсингфорс, Свеаборг, Эспланада, заставляли меня с жадностью вчитываться в описания службы и жизни блестящих русских морских офицеров, овеянных славой Наварина и Синопа и, как нас учили, бесславием Порт-Артура и Цусимы. Со временем все оказалось иначе. Собственная служба на крайнем севере, не то что бы притупила юношескую романтичность, но отодвинула ее куда-то вглубь, в отдаленные потайные уголки души.

Но стоило мне вступить на гранитные плиты Эспланады, как я почувствовал, что «судеб морских таинственная вязь» начинает плести свои узоры. Мне показалось, что время сместилось на восемьдесят лет назад, и я вдруг, мысленно, увидел белые офицерские кителя, золото кортиков и погон, заполнившие улицу. Гельсингфорс жил своей жизнью 1916 года.

27 апреля, 1916 года, среда, Гельсингфорс.

15 ч 20 мин эскадренный миноносец «Разящий» снялся с якоря и швартов и вошел в плавучий док.

Мичман Садовинский, впервые в своей офицерской жизни, участвовал в доковании корабля. Миноносец втягивался в узкое тело дока незаметно для глаза, сантиметр за сантиметром. Бруно с волнением ожидал того загадочного момента, когда корабль, медленно обсыхая, сам станет сушей. Швартовая команда, выбирая и травя тросы, располагала миноносец строго по осевой линии дока. После откачки балласта и всплытия дока, корпус миноносца, опершись на кильблоки, обнажился ниже ватерлинии. Запахло морскими водорослями и тиной.

Старший боцманмат распределил матросов по работам: одни скребками скоблили борта миноносца, обернув головы старыми тельняшками на манер бурнусов, оставив узкую щелку, чтобы не попадали в глаза осколки ракушек, счищали с бортов обрастания — раковины моллюсков, водоросли, ржавчину, другие грунтовали очищенные участки корпуса, и красили их.

Корабельный инженер-механик лейтенант В.И.Нейман 2-й с вольноопределяющимся по механической части Г.С.Игнатьевым, произвели осмотр линий гребных валов и дейдвудных сальников. Задержались у гребных винтов: Нейман внимательно осматривал и ощупывал лопасти каждого бронзового винта, не обошли вниманием баллер и перо руля, Игнатьев записывал замечания в формуляр. Работы необходимо было выполнить силами команды за два дня.

Экипаж выполнил все работы в срок, и «Разящий» покинул плавучий док.

Из вахтенного журнала «Разящего»:

29 апреля, пятница. Из Гельсингфорса в Ревель.

17:15. Вышли из плавучего дока и пошли в Ревель, для производства артиллерийской и минной стрельбы.

20:40. Пришли в Ревель и стали на швартовы к миноносцу «Ловкому», левым бортом.

На переходе повезло с погодой. Безбрежная даль моря, голубое небо, ровный ход миноносца — все это, вызвало хорошее настроение офицеров на ходовом мостике, и передалось матросам — рулевому, стоявшему за штурвалом и сигнальщикам, находившимся слева и справа на крыльях мостика. Мичман Ляпидевский, держа обе руки на машинном телеграфе, мурлыкал популярный мотив. Бинокль колебался на его груди, и, казалось, подпевал в такт хозяину. Садовинский, стоя за спиной Ляпидевского в полоборота по ходу корабля, наблюдал за большой чайкой, камнем бросавшейся в воду, и оставлявшей после себя на поверхности маленький белый бурунчик.

Внешняя благодать длилась недолго. Мысли вернулись к предстоящим, на полигоне в Ревеле, стрельбам.

Средневековый город Ревель — город медлительный и неторопливый. Шпили католических церквей, соседствуют в нем с островерхими крышами домов горожан. Старые парки, заполненные ветвистыми деревьями — дубами и липами, располагают к покою, а узкие улицы старого города, многое повидавшие на своем веку, не любят суеты. В отличие от штаба Балтийского флота, который располагался в Гельсингфорсе, штаб Минной дивизии был размещен в Ревеле. Миноносцы 9-го дивизиона под брейд-вымпелом капитана 1 ранга А.В.Развозова, базировавшиеся на Гельсингфорс, частенько выступали в роли посыльных, для связи штаба флота со штабом Минной дивизии, которой командовал контр-адмирал А.В.Колчак. Переходы миноносцев были короткими и недолгими, туда и обратно.

Апрель 1916 года выдался для Балтийского флота «жарким». 15 апреля германские самолеты во время авианалета, сумели попасть в линкор «Слава» тремя из десяти сброшенных бомб. Цеппелины также пытались поразить 80-кг бомбами «Славу», но пришедшие на помощь миноносцы, ответили плотным огнем своих 76-мм зенитных пушек и отогнали дирижабли. Все чаще разгорались над Рижским заливом и кораблями воздушные бои, в которых наши летчики, действуя почти всегда в меньшинстве, давали серьезный отпор врагу.

В ночь с 22 на 23 апреля эскадренные миноносцы «Охотник» и «Пограничник», под прикрытием «Сибирского стрелка», поставили у Михайловского маяка минное заграждение, препятствующее проникновению германских миноносцев, катеров и подводных лодок в Ирбенский пролив и дальше в Рижский залив. Круглые сутки миноносцы Минной Дивизии Балтийского моря несли здесь дозоры и прикрывали в проливе новые постановки минных заграждений, частично сорванных в период зимних штормов. Разнорабочие войны делали свое будничное, боевое дело.

Вахтенный журнал миноносца «Разящий»:

30 апреля, суббота. Ревель.

9:45. Снялись со швартовых и подошли к стенке для погрузки угля. 13:20. Окончили погрузку угля. Уголь Кардиф, команды грузило 42 чел., приняли 38 тонны.

14:10. Отошли от стенки и стали на швартовы к миноносцу «Видному», левым бортом.

Угольные ямы на миноносцах типа «Деятельный» располагались вдоль бортов, что служило дополнительной защитой котельных отделений корабля, в случае попадания в борт снаряда. Девять горловин угольных ям на палубе «Разящего» по правому борту, девять — по левому. Старший на погрузке угля — «чернослива», как называли его матросы, кочегарный унтер-офицер 1-ой статьи расставил, выделенных на погрузку матросов, у горловин. Матросы переносили уголь в мешках на спине, ссыпали его в горловины и так, до полного заполнения ям. Переносили тонну и более на человека.

Опытные матросы, заталкивали в рот паклю, от проникновения в легкие тонкой угольной пыли. Матросские спины заливал пот, смешанный с угольной пылью, и эта «абразивная» смесь раздирала кожу шеи, плеч, подмышек, проникала в глаза и уши. Погрузка угля на угольных миноносцах — тяжелейшая, «адская» работа.

По окончании погрузки горловины задраивались крышками, палуба скатывалась водой, отмывалась от угольной пыли надстройка и экипаж отправлялся на берег в баню.

Из воспоминаний вице-адмирала Л.А.Коршунова, пересказанных мне позже его сыном, контр-адмиралом Ю.Л.Коршуновым: «в Российском императорском флоте, во время срочных, «авральных» погрузок угля на миноносцах, в работе принимали участие и молодые офицеры, наравне с матросами.

Из вахтенного журнала миноносца «Разящий»:

1 мая, воскресенье. Ревель.

9:20. Снялись со швартовых и пошли на минную и артиллерийскую стрельбу.

10:40. Произвели артиллерийскую стрельбу из 75 мм орудий, израсходовано 30 снарядов.

11:00. Произвели минную стрельбу — 1 выстрел, мина потонула. 12:00. Возвратились со стрельб.

17:30. Приняли мину Уайтхеда обр. 1912 г. из Ревельского порта.

Накануне стрельб, мичман Садовинский спал не более четырех часов: вместе с артиллерийским унтер-офицером 1-й статьи Михеевым проверяли материальную часть орудий и механизм механической подачи 75-мм снарядов из носового снарядного погреба к носовому орудию. Инструктировал старшин орудий, с секундомером в руках проверял тренировки орудийных расчетов. По докладу минно-машинного кондуктора Алешина о готовности 450-мм торпедных аппаратов, проверил и проинструктировал минеров.

Ревун резанул тишину. Прозвучал выстрел носового орудия, напористо шибанув всех, стоявших на мостике, ударом воздушной волны и дыма. У носового орудия возилась прислуга, выбивая из ствола пушки дымно воняющий унитар. Старшина орудия оглянулся на мостик. Первый снаряд пристрелки взметнул воду на перелете за щитом.

Ревун и второй залп. Опять воздушная волна и дым. Второй снаряд рухнул под левой скулой щита. Третий снаряд

Накрытие! — не удержал возгласа мичман Садовинский.

«Разящий» маневрировал. Стреляли практическими снарядами по очереди то носовое орудие, то кормовое. Израсходовали 30 снарядов. В 10 ч 55 мин прозвучала команда: «Дробь». «Орудия «на ноль».

Наступила очередь минеров.

Минный аппарат № 1 «Товсь»!

Минный аппарат № 1 «Пли»!

Минный аппарат эсминца, развернутый в диаметральной плоскости корабля, выплюнул длинную стальную сигару, и та медленно, словно недовольная, шлепнулась в воду, и слегка погрузившись, взбивая за собой винтами пенный след, двинулась к цели. Не дойдя до цели, торпеда утонула. Это сложное оружие требовало тщательной подготовки, как в арсенале на берегу, так и в море, перед стрельбой.

Мичман Садовинский чертыхнулся и вспомнил своего наставника, преподавателя, минного дела в Морском корпусе генерал-майора Леонида Александровича Гроссмана, вдалбливавшего гардемаринам на репетициях по минному делу, как производится изготовление торпеды к выстрелу. Бруно повторял про себя, как на экзамене: «запирающий клапан, стержень глубины, прибор расстояния, стопора на рулях и гребных винтах…»

Самодвижущаяся мина образца 1912 года наиболее совершенная из торпед, созданных на Фиумском заводе (Австро-Венгрия), с началом войны производилась в Петрограде на заводах Лесснера и Обуховском. Это была первая из торпед с «влажным подогревом», длиной 5,58 м, диаметром 450 мм, общей массой 810 кг, из них взрывчатого вещества 100 кг. Торпеда имела три режима движения: дальность 2 км при скорости 43 уз, 5 км при 30 уз и 6 км при 28 уз.

То, что торпеды были для своего времени технически сложным оружием и требовали отличной выучки минеров при приготовлении их к стрельбе, ибо малейшие ошибки могли привести, в условиях реального боя, к срыву боевой задачи, отчетливо проявилось через месяц, когда 31 мая 1916 года группа «новиков», под прикрытием восьми миноносцев 6-го дивизиона, в сопровождении миноносцев 7-го дивизиона, совершила первый набег на идущий в Швецию германский конвой в районе Норчёпингской бухты.

К сожалению, несмотря на значительное превосходство сил Балтийского флота, конвою удалось избежать полного разгрома. Были потоплены три корабля охранения: вспомогательный крейсер «Герман», два эскортных корабля и до пяти транспортов из числа 14, входивших в конвой. При этом, три, из четырех русских торпед, попавших в цель, не взорвались.

По прибытии «Разящего» в Ревель, мичман Б.А.Садовинский получил в арсенале Ревельского порта новую торпеду образца 1912 года. Минеры «Разящего» загрузили ее на борт миноносца с помощью кранбалки, и установили ее в минные кранцы левого борта. Боевые части торпед хранились отдельно от корпуса в погребах, расположенных рядом с торпедными аппаратами и подавались по элеваторам непосредственно перед заряжанием.

На следующий день миноносец «Разящий» снова вышел в море.

2 мая, понедельник. Из Ревеля в Гельсингфорс. 5:00. Развели пары в котле № 4.

8:30. Снялись со швартовых и вышли на рейд сопровождать штабной «Кречет».

10:30. Стали на рейде на якорь, канату левого на клюзе 50 сажень. 11:20. Снялись с якоря и вышли в море.

16:35. Стали на швартовы и якорь в Гельсингфорсе. 17:30. Стали под погрузку угля.

18:30. Закончили погрузку угля. Приняли 10 тонн Кардифского угля, грузили 38 чел.

Выходы в море «Разящего» чередовались с погрузкой угля, приемом боезапаса и воды и снова в море.

После того, как в 1911 году вице-адмирал Николай Оттович фон Эссен был назначен командующим Морскими Силами Балтийского моря флот ожил. Командующий, не зная усталости, мотался по кораблям и базам, по экипажам и казармам. При нем корабли стали выходить в море при любой погоде.

Миноносцы осваивали финские шхеры, ходили там, где никто и никогда не плавал. В таких походах случались посадки миноносцев на камни и мели, поломки винтов и рулей, пробоины корпуса. Но это не останавливало моряков. Для того, чтобы обучать экипажи миноносцев плавать в шхерных фарватерах, Н.О. фон Эссен в 1909 году назначил на должность флагманского штурмана Минной дивизии Балтийского моря известного специалиста по навигации в сложных шхерных районах, капитана 2 ранга В.И.Лепко. Его опыт и интуиция помогали командирам, но не исключали навигационных аварий.

Не избежал ее и эскадренный миноносец «Разящий». Вот как об этом записано в вахтенном журнале корабля за май 1916 года:

мая, вторник. Из Гельсингфорса в Моон-Зунд.

14:45. Снялись с якоря и швартовых и ушли в Моон-Зунд.

21:55. У знака Руке-Рапа коснулись винтом грунта при поисках входных створов.

22:15. Пришли в Рого-Кюль и стали на якорь и швартовы к стенке.

мая, среда. Из Рого-Кюль в Гельсингфорс. 4:45. Снялись с якоря и пошли в Гельсингфорс.

13:20. Стали на якорь в Гельсингфорсе.

мая, суббота. Гельсингфорс.

9:45. Снялись с якоря и зашли в плавучий док.

мая, воскресенье. Гельсингфорс.

8:30. Команду развели по работам. Красить подводный борт. 12:00. Окончили окраску.

Важно отметить, что командование Минной дивизии не привлекало командиров миноносцев к ответственности за такие аварии, чтобы не отбить у них смелости, решительности и желания плавать в шхерах, в тяжелых навигационных условиях.

Вахтенный журнал миноносца «Разящий»:

мая, понедельник. Из Гельсингфорса в Ревель.

9:00. Ушли из дока и пошли в Южную Гавань. Команду развели по работам.

12:30. Начали погрузку угля.

13:30. Окончили погрузку угля. Приняли 40 т. Кардифского угля.

Грузили 38 чел.

14:50. Снялись со швартовых и пошли в Ревель.

17:50. Пришли в Ревельскую гавань и стали на швартовы к миноносцу «Достойному».

мая, вторник. Ревель.

9:40. Снялись со швартовых и пошли на артиллерийскую стрельбу. 11:35. Произвели артиллерийскую стрельбу из 75 мм орудий. Израсходовали 90 практических снарядов. Пошли на пристрелку мин.

12:30. Вошли в гавань и стали на швартовы к стенке.

15:15. Снялись со швартовых и пошли на стрельбу минами, произвел два выстрела.

16:30. Пришли в Ревельскую гавань и стали на швартовы. 18:00. Команду уволили на берег.

21:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет. Под парами котел № 3.

мая, среда. Из Ревеля в Гельсингфорс. 4:00. Развели пары в котле № 1.

7:00. Снялись со швартовых и пошли в Гельсингфорс сопровождать командующего Балтийским флотом на «Кречете».

10:45. Вошли в гавань и стали на швартовы к угольной пристани. 11:00. Начали погрузку угля.

11:30. Окончили погрузку угля. Приняли 20 т. Кардифского угля. Грузили 38 чел.

12:00. Снялись со швартовых и пошли в Южную гавань стали на якорь и швартовы.

15:00. Команду отправили в баню.

мая, четверг. Из Гельсингфорса в Ревель. Из Ревеля в Гельсингфорс. 8:30. Развели пары в котлах № 1—4.

13:00. Снялись с якоря и швартовых и пошли в море в Ревель, для стрельбы минами.

16:00. Пришли на Ревельский рейд, произвели минную стрельбу, два выстрела и пошли в Гельсингфорс.

19:15. Пришли в Южную Гавань, стали на якорь и швартовы.

Сутки сменялись сутками. Ходовые вахты, на «Разящем», сменялись следующими вахтами.

После длительного ремонта на заводе, экипаж эскадренного миноносца «Разящий», постепенно, благодаря ежедневным выходам в море, постоянным тренировкам, стрельбам, сплачивался и сплавывался.

12 мая 1916 года в Рогокюль прибыли на поезде командующий Бал-

тийским флотом вицеадмирал В.А.Канин, генерал-адъютант Н.И.Иванов и начальник Минной дивизии контр-адмирал А.В.Колчак. Эскадренный миноносец «Новик», подняв флаг командующего флотом, в сопровождении «Сибирского стрелка», перешел в передовой пункт базирования Куйваст на остров Моон.

Старший офицер «Новика» капитан 2 ранга Г.К.Граф в своих воспоминаниях упоминает об этом инспектировании берегового фронта: « Мы на «Новике» были очень довольны этим случаем и хотели воспользоваться, что бы узнать от такого авторитетного лица о действительном положении на фронтах. Во время обеда в кают-компании мы все время старались навести генерала на интересовавшую нас тему, но он упорно не желал ее поддерживать; так мы решительно ничего от него не узнали. Правда, кое-что потом удалось узнать от лиц его свиты, но этого было слишком мало, и мы были разочарованы».

В Куйвасто, командование флота провело инспектирование «Сибирского Стрелка» и части берегового фронта. Командующий флотом произвел смотр линкору «Слава» и батареям острова Моон. Два дня командование флотом инспектировало корабли и базу в Рогекюле, и провели в Рижском заливе смотровое маневрирование, около острова Руно, линкора «Слава» и миноносцев 4-го дивизиона. Корабли демонстрировали бой, с вторгнувшимся в Рижский залив противником.

Вахтенный журнал миноносца «Разящий»:

мая, среда. Из Гельсингфорса в Ревель.

7:30. Снялись с якоря и швартовых и пошли в море — в Ревель. 12:30. Стали на бакштова к л.к. «Андрею Первозванному».

15:00. Снялись с бакштовов и стали на якорь.

мая, четверг. Ревель.

7:50. Снялись с якоря и швартовых и пошли с л.к. «Андрей Первозванный» на минную стрельбу.

18:15. Вышли на Ревельский рейд, произвели минную стрельбу.

мая, пятница. Из Ревеля в Моонзунд.

11:55. Снялись с якоря и швартовых и пошли в море.

13:10. Встретили в море караван землечерпалок около маяка Кокшер. Повернули обратно сопровождать в Моонзунд.

мая, суббота. Из Ревеля в Гельсингфорс.

1:40. Оставили караван у бакана Харелайд и пошли в Гельсингфорс.

8:50. Стали на швартовы в Гельсингфорсе в Южной гавани к угольной пристани.

9:15. Начали погрузку угля.

11:40. Окончили погрузку угля. Приняли 70 тонн Кардифского угля, грузили 42 человека. Скатили палубу.

12:45. Отошли от угольной пристани. 15:00. Команду уволили в баню.

17:00. Команда вернулась из бани. 18:00. Команду уволили на берег.

21:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет.

Миноносец, такой как «Разящий» — небольшой корабль. Офицеры и матросы служат на нем рядом, бок о бок. Все на виду. Совместная боевая работа сближает людей, независимо от их звания и происхождения, особенно в плавании. Море, во все времена, требовало сильнейшего напряжения человеческих сил, шлифовало людские характеры, делало их покладистей и терпимее друг к другу.

Мичман Садовинский, обладая внутренней твердостью характера, высокой требовательностью, как к себе, так и к подчиненным ему матросам, постепенно смог выстроить с командой ровные, не беспокоящие лишней нервотрепкой отношения, но вместе с тем без малейшей тени панибратства.

Бруно Садовинский, в свои 22 года, уже имел серьезный практический опыт работы с подчиненными и управления ими. Он никогда не боялся подчиненных и всегда был к ним требователен. И в Сумском кадетском корпусе, когда исполнял вице-унтер-офицерские обязанности в своем взводе, и в Морском корпусе, когда был старшим унтер-офицером, в своей, 3-ей роте, и будучи офицером-воспитателем Морского корпуса. Он знал старинную флотскую истину: боязнь подчиненных — это такая болезнь, которую лечат только отстранением от службы. Такой болезнью он не болел.

В РГАВМФ я получил документ, который никогда и не надеялся увидеть. С волнением я перелистывал аттестационную тетрадь кадета Бруно-Станислава Садовинского, заведенную отделенным офицером-воспитателем Сумского кадетского корпуса штабс-капитаном Д.Н.Пограничным, в 1907 году.

Дмитрий Николаевич Пограничный — человек высокой культуры, тонкий психолог и прекрасный педагог-воспитатель, был для мальчишек-кадет, тем человеком, который воспитал в них, на всю жизнь, чувства собственного достоинства, ответственности, требовательности к себе и другим, чувство гор-дости воинской службой и любовь к Родине. Год за годом, он прослеживал взросление и мужание своих воспитанников. Его ежегодные характеристики, данные воспитанникам, полны заботы, внимания, участия и понимания юношеской психологии.

Вот какая характеристика дана Д.Н.Пограничным 1 марта 1912 года кадету Бруно Садовинскому:

Правдив и честен. Характера живого. Дурному влиянию не поддается. Прилежен и усидчив. Несмотря на средние способности, успешно проходит курс обучения. Дисциплинирован и педантично сам исполнительный, требует исполнительности от кадет своего взвода. Очень самолюбив и честолюбив… Чистоплотен, опрятен и аккуратен. Со старшими учтив и приветлив. С товарищами живет дружно, имеет на них влияние. С прислугой вежлив.

Внешним требованиям благовоспитанности вполне удовлетворяет.

За отличное поведение, твердость характера и исполнительность произведен в вице-унтер-офицеры и назначен взводным унтер-офицером 4-го взвода строевой роты.

Отмеченные Д.Н.Пограничным, черты характера Бруно Садовинского получили дальнейшее развитие и укрепление в Морском корпусе. Они были замечены педагогами и, именно поэтому, фамилия Садовинского попала в список мичманов, оставленных командованием в корпусе в качестве офицеров-воспитателей.

Мичман Садовинский нес самостоятельные вахты на ходу, осваивал все то множество новых, дополнительных обязанностей, которые и формируют из вчерашнего гардемарина, корабельного офицераминоносника. Вечерами, в кают-компании «Разящего», за крепчайшим чаем, именуемым на флоте «адвокатом», разгорались разговоры о войне, живо обсуждались события, случившиеся на Минной дивизии — боевые выходы, происшествия с кораблями дивизии, предстоящие продвижения по службе.

Война! Русские газеты описывали кровопролитные бои под Верденом, который являлся опорным пунктом всего французского фронта. Германские войска бросили громадные силы для взятия Вердена. Не менее полумиллиона бойцов воевало с обеих сторон под Верденом. В конце марта, русское Верховное командование, выполняя союзнические обязательства, провело на Восточном направлении крупную операцию силами левого фланга Северного фронта и правого фланга Западного фронта, для отвлечения на себя сил германцев с французского фронта, и, в случае удачного развития событий, для вытеснения германской армии за русскую границу.

Флотские офицеры понимали, что, к сожалению, эта операция стратегического успеха не принесла, но зато отвлекла крупные силы немцев и вынудила их временно приостановить атаки на Верден. Тем самым, в очередной раз, русские солдаты своей кровью спасли жизни тысяч и тысяч французов. В кают-компании «Разящего» политики старались не касаться, о барышнях — пожалуйста… Обсуждались слухи о предстоящем, скором уходе с миноносца, командира, капитана 2 ранга Н.А.Костенского, на повышение.

Николай Алексеевич, за боевые действия в кампании прошлого, 1915 года, 6 декабря, Высочайшим приказом по Морскому ведомству был произведен из старших лейтенантов в капитаны 2 ранга. Одни пророчили ему должность флагманского специалиста в Минной дивизии Балтийского моря, другие — должность на крейсере «Россия»

Мичман Садовинский, расположившись на диване, в углу каюткомпании, напротив инженер-механика лейтенанта Неймана, и пользуясь его хорошим расположением духа, расспрашивал Владимира Ивановича о походах «Разящего» в компании 1915 года. Ему интересно было знать недавнюю историю корабля, на котором он служил, из первых уст.

Эсминец качнуло на волне, разведенной близко прошедшим судном, Нейман придержал ерзнувший по столу стакан с чаем, и продолжал:

Вы, Бруно, спрашиваете, как случилось, что мы оказались в ремонте, на Сандвикском заводе, почти на пять месяцев? — слушайте. В конце октября прошлого года, мы вышли из Куйвасто с приказанием отконвоировать буксир «Диана», шедший с провизией на остров Руно. Погода была чертовски плохой! Снежные заряды чередовались с порывами резкого юго-западного ветра, временами переходящего в настоящий шторм. Осенние шторма на Балтике, как Вам известно, бывают очень жестокими. «Диана» вышла в море на несколько часов раньше нас, и мы шли, не снижая скорости, что бы нагнать ее. Волна была настолько велика, что миноносец сильно зарывался носом, и бак заливало водой. Верхняя вахта была мокрой с головы до ног. Во время очередного удара волны, у меня в машине произошла поломка, приведшая к потере хода. Пришлось стать на якорь.

Можете себе представить — в шторм и без хода! Ситуация — врагу не пожелаешь. Командир, Николай Алексеевич, приказал дать радио о том, что «Разящий» потерпел аварию и стоит на чистой воде на якоре, повреждения небольшие. Вы понимаете, что значит стать на якорь, в сильный шторм? Боцманская команда выбивалась из сил. А шторм все набирал обороты! Стемнело. В темноте ураганные порывы ветра и бешеные волны бились о борта, швыряя миноносец то вверх, то вниз. Якорь-цепь не выдержала и, во время очередного удара волны, лопнула с пушечным выстрелом. «Разящий» понесло на рифы. 400-тонный миноносец бросало как щепку.

Лейтенант Нейман отхлебнул остывший чай и продолжал:

Мы начали молиться, и скажу честно, мало кто рассчитывал остаться в живых. Хаос волн, потоки ветра, перемешанные со снежными зарядами, не давали осмотреться, и только мощный удар корпуса миноносца о скалы, казалось, сокрушивший все и вся, заставил нас понять, что корабль выбросило на рифы. С «низов», стали докладывать о течи и пробоинах. Мы с машинным унтер-офицером осмотрели машины и механизмы — часть из них были смещены с фундаментов. В общем, в машинном отделении, вы понимаете, полный…аминь Командир по радио запросил немедленной помощи. Но в такой шторм, мы понимали, это было невозможно. Мои машинные «чертяки» сделали почти чудо: устранили течи, откачали воду, подали аварийное освещение. Без горячей пищи, вымотанными до предела, нам предстояло продержаться до утра. Короче говоря, на следующий день, когда шторм несколько стих, пришедшие на помощь миноносцы, сняли нас с рифа и отбуксировали в Гельсингфорс, на завод. Слава богу, обошлось без потерь. Несколько человек из экипажа отправили в госпиталь с серьезными травмами, остальные отделались ушибами и ссадинами. Вот такая история.

Бруно вздохнул и спроcил:

Владимир Иванович, а что стало с «Дианой»?

Они успели укрыться и переждали шторм.

Начальник 9-го дивизиона эскадренных миноносцев Действующего флота капитан 1 ранга А.В.Развозов докладывал об этом тяжелом происшествии начальнику Минной дивизии капитану 1 ранга А.В.Колчаку в донесении № 43 от 15 января 1916 года. Это донесение сохранилось в Журнале боевых походов Минной дивизии Балтийского моря за 1915 год. В нем сообщалось следующее:

Начальнику Минной Дивизии Балтийского моря

РАПОРТ

Секретно

Доношу Вашему Высокоблагородию о действиях вверенного мне дивизиона с 24-го числа Октября месяца до окончания им кампании 1915 года.

Около 19 ч. была получена радио с «Разящего», который в 16 ч. вышел из Куйвасто с предписанием нагнать и конвоировать буксир «Диана», вышедший днем с провизией для острова Руно, что он потерпел при снежном шторме аварию у вехи № 50, повреждения небольшие и стоит на чистой воде на якоре. Шторм к вечеру усилился и SW волной «Разящего» выбросило на риф, о чем он сообщил по радио, прося о немедленной помощи. Ввиду все крепчавшего шторма, оказать помощь не было возможно. К утру 26 шторм стих и в 7 ч. на «Громящем» вышел на помощь «Разящему». У Куморского буя в кильватер вступили «Деятельный» и «Стройный», которые накануне вышли из Куйвасто в Рогекюль за углем, но из-за пурги стали на якорь по пути. «Деятельного» послал к «Славе» достать перлиня и барказ. В 10 ч. подошел к месту аварии и стал на якорь в трех кабельтовых от «Разящего».

Тщательным промером было определено наивыгоднейшее направление для съемки.

Миноносец прижало к 3-футовой каменной гряде левым бортом по направлению SW, глубина вокруг него была 5—6 футов, быстро увеличиваясь по носу и на правый крамбол.

«Громящий» переменил место и стал немного правее створа мачт

«Разящего» кабельтовых в полутора у него по носу. Между обоими миноносцами стал на якорь один из двух пришедших из Куйвасто тральщиков. К этому времени подошли «Деятельный» и паровой катер «Славы» с барказом, доставившем восьмидюймовый пеньковый перлинь. Перлинь этот был подан с «Разящего» на тральщик № 16, этот подал другой перлинь «Громящему», и в 13 ч. 30 м. малым ходом машин и работой шпилей обоих судов, «Разящий» был снят с камней, и на буксире тральщика был благополучно доставлен к мастерской «Кама» в Рогекюль.

«Разящий» на буксире «Силача» под конвоем «Дельного» и «Достойного» вышел вечером 4-го из Рогекюля в Гельсингфорс и прибыл туда 5-го утром. Там он был поднят на тележку в Сандвике. По осмотру обнаружены сильные помятости и пробоины в обшивке подводной части и сдвиг машинных фундаментов и кронштейнов гребных валов.

Капитан 1 ранга Развозов.

мая 1916 года кают-компания эскадренного миноносца «Разящий», пополнилась новым членом: c миноносца «Сторожевой» прибыл врач 9-го дивизиона коллежский асессор Николай Михайлович Смирнов.

И снова выходы в море. Из вахтенного журнала миноносца:

мая, воскресенье. Из Гельсингфорса в Моонзунд.

8:00. Команду развели по работам. Приготовили мины к выстрелу. 12:25. Снялись с якоря и швартовых и пошли в море в Моонзунд че-

рез шхеры.

21:35. Стали на якорь в Куйвасто. Канату на клюзе 20 саж. правого. 22:40. Снялись с якоря и пошли к землечерпалкам для охраны.

23:20.Стали на якорь

мая, понедельник. Моонзунд.

16:00. Снялись с якоря и подошли ближе к землечерпалке. 16:20. Стали на якорь.

Повседневная жизнь экипажа миноносца «Разящий», как в море, так и в базе, складывалась из очень простых и обыденных вещей. В вахтенном журнале эсминца эта часть жизни корабля была сведена в небольшую табличку с названием «Повседневная жизнь» в правом верхнем углу листа. Она включала перечень событий в жизни экипажа, которые должны происходить в любом случае, и время этих событий: побудка, завтрак, утренняя приборка, обед, чай, ужин и раздача коек. Сухие цифры, но за ними ежедневная жизнь матросов и офицеров миноносца, длящаяся для нижних чинов несколько лет и всю жизнь для офицеров.

Если миноносец находился на стоянке в базе, побудка команды происходила в 6 ч, утренний туалет и в 6 ч 30 мин команда завтракала. На завтрак отводилось 25 мин. Затем, в 6 ч 55 мин. утренняя приборка, и в 8 ч подъем флага. Офицеры вставали с таким расчетом, чтобы быть готовыми за 10 мин до подъема флага, после чего до 8 ч 30 мин завтракали в кают-компании. О чем говорили офицеры между собой можно только предполагать, но капитан 2 ранга Г.К.Граф вспоминал: «офицеры пили кофе, обсуждая события за истекшую ночь, о которых узнавали по принятым ночью телеграммам. Если же новостей не было, тогда разговор как-то не клеился: все грустно предвкушали скучный монотонный день».

С 9 ч до 11 ч 30 мин шли корабельные работы или учения. В это время чистились орудия, торпедные аппараты, чинилось, ремонтировалось и отлаживалось многочисленное хозяйство боцмана на верхней палубе и, главным образом, сложные машины и механизмы машинной команды. Техника миноносца требовала постоянного ухода, смазки, чистки, одним словом неустанной ежедневной заботы. Необходимость находиться, в постоянной боевой готовности заставляла экипаж миноносца тщательно следить за состоянием его механизмов и вооружения.

В 11 ч 30 мин работы заканчивались. Команда приводила в порядок свои заведования и мыла руки. В 12 ч по-полудню экипаж обедал.

На крупных кораблях, командир обедал в своем салоне, периодически приглашая кого-либо из офицеров, разделить с ним трапезу. На миноносцах офицеры и командир обедали в кают-компании вместе. Г.К.Граф пишет: «Все офицеры, включая и командира, обедали вместе. Велись оживленные, хотя и порядком уже всем приевшиеся разговоры. Темами обыкновенно служили, прежде всего, текущие события; если ничего интересного не было, то начинались воспоминания о старых плаваниях, встречах, посещении заграничных портов и так далее». Конечно, меню офицерского обеда на миноносце отличалось от меню адмиральского салона на линейном корабле, но сервировка стола в кают-компании миноносца и любого другого боевого корабля российского флота, была практически одинаковой. В свое время, Главное управление кораблестроения и снабжений (ГУКиС) создало Комиссию по установлению образцов посуды, столовых приборов офицерской кают-компании и посуды для экипажа. Комиссия составила «Описание предметов, вошедших в положение о снабжении судов», включавшее Приложение № 2 «Снабжение судов сервизами, столовой и кухонной принадлежностью» для офицеров и Приложение № 3 «Посуда артельная для команды». Стандартный перечень столовых приборов, изделий из стекла (хрусталя), фарфора и металла (серебра, мельхиора) для кают-компании включал: столовое серебро 84-й пробы с вырезанным якорем: ложки — столовые, соусные, рыбные, десертные, чайные, кофейные; ножи — с серебряным черенком, десертные, для рыбы, вилки — с четырьмя зубьями серебряные, десертные, для рыбы, чайное ситечко с позолотой внутри, щипцы для сахара, пилки для лимона, ложки для соли; фарфор: чаши суповые, с золотым ободком для адмиралов и синим для офицеров, блюда овальные, салатники, соусники, блюда круглые, тарелки глубокие, мелкие, десертные, для закусок, молочники, чашки чайные и кофейные с блюдцами; изделия из стекла (хрусталя): вазы для фруктов, бокалы — для шампанского плоские, высокие, для красного вина, для белого вина, для хереса, для водки, для пива, кувшины для крюшона, графинчики для масла и уксуса и прочее.

Внешний вид посуды, для офицерской кают-компании, специально разрабатывался ведущими российскими художниками и утверждался Комиссией по установлению образцов ГУКиС.

После обеда, до 13 ч 30 мин команде и офицерам полагался отдых. Капитан 2 ранга Г.К.Граф вспоминает: «После обеда до двух часов можно было отдыхать, и многие офицеры, в особенности постарше, были не прочь часик вздремнуть; другие же, если была хорошая погода, садились где-нибудь на палубе, грелись на солнышке, курили или сидели в кают-компании, играя в трик-трак, шашки, шахматы».

Именно по поводу послеобеденного сна, старая флотская пословица, которая была справедлива и во время моей офицерской службы в советском флоте в 1970 — 1990-е годы, гласила: «Если хочешь спать в уюте — спи всегда в чужой каюте».

В 13 ч 30 мин команду будили, матросы пили чай, и в 14 ч строились на верхней палубе миноносца для разводки по работам. После обеденного отдыха пили чай и офицеры.

После выполнения запланированных на вторую половину дня работ, в 18 ч, команда ужинала. К офицерам, в кают-компанию, на ужин иногда приглашались гости — офицеры с соседних кораблей.

В 18 ч 45 мин очередная смена команды увольнялась на берег. Для оставшихся на корабле в 20 ч раздавались койки, и матросы могли отдыхать. В 23 ч 30 мин уволенные нижние чины возвращались с берега, и ложились спать.

После ужина, для офицеров свободных от дежурства, наступало личное время. Как пишет Г.К.Граф: «А потом — опять сидение по каютам или в кают-компании, чтение книг, чай, игра в различные игры, иногда — на рояле и пение, а около 11 часов — спать, что бы следующий день провести как, предыдущий…»

Для матросов, да и для части офицеров, самым интересным моментом в течение дня было получение почты. Г.К.Граф так описывает это событие: «Почта вообще есть святая святых на кораблях, и о ней очень тщательно заботятся. Она передается непосредственно в руки старшему офицеру, который сам ее разбирает и раздает письма офицерам, а команде передает через фельдфебелей. С почтой получались газеты, то есть то единственное, что связывало нас с остальным миром, и из чего мы узнавали все новости внешней жизни».

Мичман Бруно Садовинский письма получал редко: от матери и младших братьев из Волынской губернии они приходили с большим опозданием и не часто.

В конце мая, на основе данных разведки, командующий Балтийским флотом вице-адмирал В.А.Канин принял решение: «произвести обследование района Лансорт — Готланд—северная оконечность острова Эланд, с целью уничтожения в этом районе дозорных и сторожевых судов-конвоиров, а так же захвата или уничтожения неприятельских коммерческих судов, караван которых с большим грузом железной руды должен выйти к югу от Лансорта в 19—20 ч. 28 мая»

мая 1916 года в 13 ч 30 мин специально сформированный отряд кораблей, под командованием контр-адмирала П.Л.Трухачева, в составе броненосного крейсера «Рюрик», крейсеров «Богатырь» и

«Олег», эскадренных миноносцев «Новик», «Победитель», «Гром» и восьми угольных миноносцев из 6-го дивизиона, вышел из Люма — базы русского флота, расположенной в северо-западной части Або-Аландских шхер. В 22 ч эсминцы, под командованием контр-адмирала А.В.Колчака, отделились от отряда и взяли курс на Норчёпингскую бухту.

«В 23 часа стемнело, настала темная и облачная ночь, но при ясном горизонте», — писал в своем рапорте командующему флотом вицеадмиралу В.А.Канину А.В.Колчак.

Миноносцы шли курсом 248о и в 23 ч 15 мин обнаружили по курсу караван из 12—14 судов, шедший вдоль берега на юг. Все суда шли с огнями, в сопровождении кораблей, низкими силуэтами, напоминающие миноносцы. Отряд пошел на сближение и в 23 ч 30 мин открыл огонь по концевым судам каравана. Первыми же залпами с эскадренных миноносцев «Новик» и «Победитель» были накрыты два корабля германского конвоя. Эскадренный миноносец «Гром» также открыл огонь, и с третьего залпа накрыл транспорт, на котором возник пожар. В 23 ч 52 мин «Новик» открыл огонь по транспорту водоизмещением 3000—4000 т, в носовой части которого вспыхнул пожар; пароход осел носом, но не тонул. «Новик» выпустил по транспорту две торпеды с расстояния 1 кб: первая, по-видимому, ушла на глубину, вторая не взорвалась.

Командир дивизиона приказал эсминцу «Гром», добить транспорт. Третья торпеда попала в середину парохода, и через 15—20 мин он затонул. Остатки германского каравана укрылись в территориальных водах нейтральной Швеции, и миноносцы прекратили преследование. После этой набеговой операции русских эсминцев, Германия на некоторое время прекратила морские сообщения со Швецией и, в дальнейшем, была вынуждена выделять значительные силы из основного ядра флота, для конвоирования своих транспортных судов.

Из вахтенного журнала миноносца «Разящий»:

июня, среда. Из Моонзунда в Куйвасто. 8:45. Снялись с якоря и перешли в Куйвасто. 9:45. Стали на якорь в Куйвасто.

Слухи об уходе с «Разящего» командира, капитана 2 ранга Н.А.Костенского подтвердились 2 июня 1916 года. В этот день, в вахтенном журнале «Разящего», рукой мичмана Садовинского сделана следующая запись:

июня, четверг. Моонзунд.

9:20. Снялись с якоря и перешли к S вехе.

9:30. Стали на якорь у S вешки для охраны от подводных лодок.

Сего числа сдал командование эскадренным миноносцем Капитан 2 ранга Костенский Николай Алексеевич. Сего числапринял командование эскадренным миноносцем Старший лейтенант Кира-Динжан Андрей Дмитриевич с эскадренного миноносца «Финн».

Экипаж «Разящего» уже выстроился по правому борту. Раздалась команда: «Смирно»! Командир миноносца, капитан 2 ранга Н.А.Костенский, появился перед строем вместе с офицером, в звании старшего лейтенанта. Выше среднего роста, с чуть смуглым, энергичным лицом, старший лейтенант развернулся к строю. Н.А.Костенский, представил нового командира:

Старший лейтенант Андрей Дмитриевич Кира-Динжан — назначен командиром эскадренного миноносца «Разящий».

Кира-Динжан поздоровался. В ответ, полными легкими, матросы ответили. Последовала команда «Вольно»! Строй чуть качнулся. Капитан 2 ранга Костенский поблагодарил экипаж за службу. Наиболее уважаемый в команде, машинный кондуктор Герасим Николаевич Гулидов, шагнул вперед:

Ваше благородие, дозвольте от команды. В руках он держал серебряный подстаканник. С одной стороны его украшал, несущийся на всех парусах корабль, с другой — увитый канатом, якорь.

Так что дозвольте на память, — с хрипотцой повторил Гулидов, и протянул Костенскому подарок. Тот улыбнулся и душевно обнял машинного кондуктора.

Николай Алексеевич Костенский продолжил службу на крейсере

«Россия». Принявший командование «Разящим», старший лейтенант Кира-Динжан, дал команду распустить строй и продолжить работы по корабельному распорядку. Мичману Садовинскому, новый командир сразу пришелся по душе: как держался, как говорил, как командовал. В нем чувствовалась внутренняя сила и уверенность.

В РГАВМФ сохранились рапорта о сдаче миноносца «Разящий» старым командиром капитаном 2 ранга Костенским и, приеме миноносца новым командиром старшим лейтенантом Кира-Динжаном. Командир эск. миноносца

«Разящий»

2 июня 1916 г.

№ 441,

Действующий флот

Р А П О Р Т

Начальнику 9-го Дивизиона эскадренных миноносцев

Доношу Вашему Высокоблагородию, что 2-го сего июня на законном основании сдал миноносец в командование Старшему Лейтенанту Кира-Динжану.

Капитан 2 ранга Костенский

Настоящий рапорт представляю Вашему Превосходительству.

Эск. миноносец «Гром» 8 июня 1916 г.

Начальник 9-го Дивизиона эскадренных миноносцев кап.1 ранга

Ружек.

Командир эск. миноносца

«Разящий»

2 июня 1916 г.

№ 442,

Действующий флот

Р А П О Р Т

Начальнику 9-го Дивизиона эскадренных миноносцев Доношу Вашему Высокоблагородию, что 2-го сего июня на законном основании принял миноносец от капитана 2 ранга Костенского.

Старший лейтенант Кира-Динжан

Впервые фамилию Кира-Динжан, я услышал в романе В.С.Пикуля

«Моон-зунд» (в романе мичман Кара-Динжан с «Разящего»). Я не оговорился, именно услышал, настолько реалистичен стиль и слог Валентина Саввича, что, читая невольно погружаешься в мир шумов, звуков корабля и речи его персонажей…

Фотографии старшего лейтенанта А.Д.Кира-Динжана я пока не обнаружил, а фотография сестры Андрея Дмитриевича, Нины Дмитриевны, сделанная в 1936 году, лежит передо мной на столе. И, что удивительно, фотография этой женщины хранилась в фото-фонде Центрального Военно-Морского Музея, в картотеке «Офицеры флота». В этом было что-то мистическое. Я предполагал, пока чисто интуитивно, что Кира-Динжан сыграл в дальнейшей судьбе Бруно Садовинского серьезную роль. И судьба, как бы сжалилась, и показала мне, пусть и косвенно, по женскому абрису, основные черты лица человека, повлиявшего на судьбу моего героя.

На фотографии красивая женщина с тонкими чертами лица, большими выразительными глазами, высоким лбом и прекрасными длинными волосами. Наверное, Андрей Дмитриевич и Нина Дмитриевна были похожи, поэтому можно предположить, что и Андрей Дмитриевич Кира-Динжан был сухощав, с четко очерченными скулами, чуть вытянутым носом и подбородком, острым взглядом крупных глаз, высоким лбом и чуть смуглой кожей.

Опытный и много плававший, до назначения командиром на эсминец «Разящий», старший лейтенант А.Д.Кира-Динжан, происходил из потомственных дворян Бессарабской губернии, уроженец города Черновцы в Австро-Венгрии, провинции Буковина (кстати, контр-адмирал А.В.Колчак, тоже был из бессарабского дворянства). Родился он 11 сентября 1883 года. В 1901 году поступил, и в 1904 году окончил Морской корпус. Произведен в мичманы 28 января 1904 года. Служилна Тихом океане в 1905 году. Войну встретил на Балтике старшим офицером эскадренного миноносца «Финн». К моменту назначения командиром «Разящего», А.Д.Кира-Динжан был награжден орденами Святого Станислава 3-й степени, Святой Анны 3-й степени, Святого Станислава 2-й степени с мечами. Андрей Дмитриевич свободно владел английским, французским, испанским и немецким языками.

Послужной список старшего лейтенанта А.Д.Кира-Динжана, датированный 1911 годом, хранящийся в фондах РГАВМФ, подробно и последовательно прослеживает служебный рост Андрея Дмитриевича и его боевые походы. В Послужном списке, в графе «Сколько кампаний служил на море» указано:

В 1904 г. с 25 апреля по 16 мая на уч. судне «Европа» под командою кап.

1 ранга Лилье, вахтенным офицером во внутреннем плавании.

В 1904 г. с 15 июня по 5 сентября на Военном положении.

С 5 сентября по 1 января 1905 г. в заграничном плавании вахтенным офицером на транспорте «Лена» под командою кап. 2 ранга Берлинского 1-го.

В 1904 г. с 15 по 19 июля участвовал в усиленной рекогносцировке Порта Гензан на транспорте «Лена».

В 1906 г. с 1 января по 31 января на транспорте «Лена» вахтенным начальником в заграничном плавании.

В 1906 г. с 29 августа по 3 ноября на минном крейсере «Казанец» под командою кап. 2 ранга Балкашина И.Д. ревизором в составе 1 отряда минных судов Балтийского моря во внутреннем плавании.

В 1906 г. с 4 ноября по 31 декабря на минном крейсере «Казанец» в составе 1 отряда минных судов Балтийского моря в вооруженном резерве.

С 1 января 1907 г по 1 января 1908 г на минном крейсере (ныне эск. миноносец) «Казанец» под командою кап. 2 ранга Балкашина и кап. 2 ранга Петрова И.Д. ревизором во внутреннем плавании.

В 1908 г. с 1 января по 3 июля на э/м «Казанец» под командою кап. 2 ранга Петрова ревизором во внутреннем плавании и в вооруженном резерве.

В 1908 г. с 25 июля по 7 августа на э/м «Грозный» и.д. минным офицером под командою лейтенанта Крашенинникова во внутреннем плавании.

В 1908 г. с 1 сентября по 1 декабря на транспорте «Алеут» вахтенным начальником под командою кап. 2 ранга Савинского во внутреннем плавании.

С 1 декабря 1908 г. по 1 января 1909 г. на том же транспорте в той же должности.

С 1 января 1909 г. по 1 июля 1909 г. на транспорте «Алеут» вахтенным начальником, и.д. минного офицера под командою кап. 2 ранга Савинского во внутреннем плавании.

С 1 января по 31 марта 1910 г на транспорте «Алеут» в той же должности.

В 1910 г с 18 мая по 31 декабря на э/м «Финн» под командою кап. 2 ранга Тырнова, и. д.старшего офицера во внутреннем плавании.

Свою офицерскую службу А.Д.Кира-Динжан начинал в 19-м флотском экипаже на Балтике, продолжил на Тихом океане, побывал в СанФранциско, затем Сибирский флотский экипаж, служба во Владивостоке на транспорте «Алеут», и возвращение на Балтийский флот, на 1-ю Минную дивизию. В его Послужном списке, в графе «Прохождение службы» указано:

Зачислен в 19 флотский экипаж 28 января 1904 г. Циркуляром Главного Морского штаба за № 63 назначен в плавание в кампанию 1904 г. на уч. с. «Европа». 15 марта 1904 г.

Предписанием штаба Кронштадского порта от 15 мая 1904 г. за

№ 4815 назначен в заграничное плавание, на суда Тихого океана.

Предписанием Главного Морского штаба за № 1587, как явившегося из Сан-Франциско временно прикомандировать к 18 флотскому экипажу. 25 января 1905 г.

Предписанием Главного Морского штаба за № 3746, предписано без замедления отправиться в Сан-Франциско на транспорт «Лена». 22 февраля 1905 г.

Циркуляром штаба Кронштадского порта за № 3278 переведен в 3-й (новый) флотский экипаж. 9 декабря 1906 г.

Назначен в 1-й отряд Минных судов Балтийского моря.

Приказом по Морскому Ведомству за № 102 переведен в Сибирский флотский экипаж.

Приказом в.и.д. командира Владивостокского порта за № 1101 назначен вахтенным начальникоми ротным командиром транспорта «Алеут». 11 июля 1908 г.

Приказом по Морскому ведомству за № 32 переведен в Балтийский флот. 15 февраля 1910 г.

Приказом начальника Действующего флота Балтийского моря за

№ 201 назначен на I-у Минную дивизию. 15 мая 1910 г.

Приказом начальника I-ой Минной дивизии за № 476 назначен исполняющим обязанности старшего офицера э/м «Финн». 27 мая 1910 г.

Старший офицер, на корабле Российского императорского флота — дирижер и полицмейстер команды одновременно. Вся корабельная служба руководилась им, подчинялась ему и замыкалась на нем. От старшего офицера, до командира корабля — один шаг. Но сколько труда, упорства и удачи требуется для этого. Старший лейтенант А.Д.Кира-Динжан сумел сделать такой шаг, и стал полновластным хозяином корабля. Новый командир «Разящего» не «закручивал гайки»: миноносец не линкор. Умело, требовательно и настойчиво подчинял он команду своей воле, требуя от офицеров и матросов полной отдачи, как в повседневной службе и учебе, так и в боевой обстановке.

Эсминец «Разящий» находился на боевом охранении в проливе Моонзунд. В вахтенном журнале мичман Б.Садовинский записал:

3 июня, пятница. Моонзунд.

9:00. Снялись с якоря — переменили место — стали для охраны землечерпалок у знака Паннилайера.

9:55. Стали на якорь у землечерпалки. 4 июня, суббота. Моонзунд.

9:30. Снялись с якоря — перешли и стали в Куйвасто.

5 июня, воскресенье. Моонзунд.

9:45. Переменили место и стали на якорь у S вешки для охраны пролива от подводных лодок.

Моонзунд — пролив мелководный. Глубина на отдельных участках не более 2—3 м. Чтобы обеспечить возможность прохода крупных боевых кораблей в Рижский залив, в 1916 году были проведены дноуглубительные работы и прорыт Моонзундский канал глубиной до 9,5 м. Иногда этот канал называли еще Кумарским, по названию острова и рифа, вблизи которых он проходит.

Работы по строительству канала велись практически всю войну. Планировалось довести глубину фарватера до 15 м, чтобы обеспечитьпроход в Рижский залив новейших линейных кораблей типа «Севастополь».

Боевое охранение миноносцем «Разящий» караванов землечерпалок и землечерпательных работ по углублению фарватера пролива Моонзунд, работ стратегических, необходимых для прохода крейсеров и крупных боевых кораблей на оперативный простор Рижского залива, сменялось погрузками угля, кратким отдыхом и снова выходами в море.

7 июня, вторник. Из Моонзунда в Рогокюль. 10:00. Снялись с якоря и пошли в Рогокюль.

12:40. Вошли в гавань и стали на якорь. 14:50. Начали погрузку угля.

18:40. Окончили погрузку угля. Приняли 30 тонн кардифского угля.

июня, суббота. Из Моонзунда к острову Руно. 1:20. Стали на якорь у S вешки у маяка Кердер.

9:10. Снялись с якоря и пошли конвоировать буксир на остров Руно. 14:35. Стали на якорь у острова Руно.

20:20. Были атакованы двумя аэропланами, безрезультатно были сброшены 5 бомб. Открыли артиллерийский и пулеметный огонь. Выпустили 5 шрапнелей. Дали ход.

21:50. Стали на якорь у острова Руно, канату на клюзе 10 сажень левого.

июня, воскресенье. С острова Руно в Куйвасто. 2:30. Снялись с якоря и пошли в Куйвасто.

4 ч. 50 мин. Рижский залив. Начинался рассвет 12 июня 1916 года. Рассвет, принесший новые атаки германских аэропланов на эскадренный миноносец «Разящий»…

По приходу с острова Руно в Куйвасто, экипажу был предоставлен отдых, после чего миноносец «Разящий» перешел в Рогекюль, где загрузился углем, боеприпасами, продовольствием и оттуда — в Ревель.

14 июня, вторник. Из Моонзунда в Ревель. 8:00. Вошли на Ревельский рейд.

9:00. Пошли к острову Нарген к лин.кор. «Полтава» (в распоряжение). 10:00. Снялись с якоря и пошли конвоировать лин. кор. «Полтава» и линкор. «Севастополь» на стрельбу у маяка Кокшер. 16:00. Вошли на рейд и стали в бухте на якорь и швартовы. 18:00.Команду уволили на берег.

20:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет.

Мичман Б.Садовинский

15 июня миноносец «Разящий» возвратился в Гельсингфорс и ошвартовался в Нора-Хамин. Четверо суток, перед постановкой в док, для смены поврежденного ранее винта команда миноносца занималась приведением корабля в порядок. Надстройки миноносца были окрашены, в соответствие с циркуляром штаба командующего флотом от 7 марта 1912 года, предписывающим окрашивать эскадренные миноносцы в «защитный с зеленоватым оттенком цвет».

20 июня 1916 года эскадренный миноносец «Разящий» вошел в плавучий док. Мичман Б.Садовинский записал:

20 июня, понедельник. Гельсингфорс.

7:30. Пришел водолазный бот с водолазом для поиска крышки котла. 8:45.Окончили водолазные работы.

10:00. Снялись с якоря и при помощи буксира вошли в плавучий док Свеаборгского порта, для смены винта.

Силами рабочих ремонтных мастерских Свеаборгского порта, под руководством корабельного инженер-механика лейтенанта Владимира Иванович Неймана, винт на «Разящем» сменили в течение суток: демонтировали поврежденный винт, установили новый, проверили линии валов, второй винт и рулевое устройство, произвели осмотр и ревизию подводной части корпуса миноносца. И снова в море.

22 июня, среда. Из Гельсингфорса в Ревель.

8:50. Вышли из дока при помощи буксиров и стали на швартовы к знакам в Нора-Хамин.

9:00. Развели пары в котле № 2.

12:30. Снялись с якоря и пошли в Ревель за Генерал-Майором Начальником артиллерии крепости Свеаборг.

16:00. Стали на швартовы в Ревельской Гавани.

18:40. Снялись со швартовов и и подошли к л.к. «Андрей Первозванный». 20:00. Подошли к л.к. «Андрей Первозванный» к борту. На миноносец прибыли: Генерал-Майор Константин Алексеевич Алексеевский, Полковник Александр Алексеевич Свогут, Подполковник Николай Иванович Бальзат, Капитан Георгий Яковле-

вич Мисович, Капитан 2 ранга Лев Эрнестович барон фон-дер Остен-Сакен 2-й, Лейтенант Михаил Владимирович Шаховский.

20:10. Пошли в Гельсингфорс. 21:20. Развели пары в котле № 1.

21:50. Лопнула труба свежего пара вентиляторной машины №1.

Прекратили пары в котлах № 1—2.

23:00. Стали на якорь и швартовы в Седра-Хамин. Генерал и его штаб поехали в Свеаборгскую крепость.

22 июня на эскадренном миноносце «Пограничник» в Моонзунд прибыл представитель британского флота контр-адмирал Виллимор. Ему показали театр военных действий и продемонстрировали состояние обороны Рижского залива.

В свою очередь, русские офицеры в беседах с британским адмиралом, интересовались ходом боев и положением союзников на Западном фронте, действиями офицеров и команд кораблей британского флота в Ютландском сражении, произошедшем с 31 мая по 1 июня 1916 года. Это крупное морское сражение между главными силами британского Гранд-Флита под руководством адмирала Дж.Джеллико, и германского Флота Открытого моря под командованием адмирала Р.Шеера, вызвало множество споров и толкований во флотской офицерской среде.

В сражении, с обеих сторон, участвовало 250 надводных кораблей, в том числе 58 линкоров и линейных крейсеров. Британский флот понес большие потери — три линейных крейсера, три крейсера и восемь эскадренных миноносцев. Германский флот тоже имел серьезные потери один линейный корабль, один линейный крейсер, четыре крейсера и пять эскадренных миноносцев.

Мичмана Садовинского в этом морском сражении, интересовали, в первую очередь, действия миноносцев с обеих сторон. Его интерес к морской тактике, стратегии и военно-морскому искусству, возник еще в корпусе, но газетные публикации о ходе Ютландского боя были весьма скудными, поэтому Бруно много домысливал сам, строя предположения и вычерчивая возможные схемы маневрирования враждующих флотов.

С британской стороны в первом бое эскадренных миноносцев, в Ютландском сражении, принимали участие 12 кораблей (три дивизиона), с германской стороны действовала 9-я флотилия миноносцев. Во время этого боя германский флот потерял миноносцы V27 и V29. Один из них был торпедирован, а второй лишился хода после взрыва снаряда в машинном отделении.

В ходе боя британский эсминец «Номад» потерял ход после попадания нескольких снарядов, после чего был добит германской торпедой. Второй британский миноносец погиб, засыпанный градом снарядов противоминного калибра с германских линейных крейсеров. Об интенсивности первого боя эсминцев, свидетельствовало число торпед, дошедших до вражеских кораблей: 18 германских и 20 британских.

Для себя Бруно считал, что наибольший урон, нанесенный германскими линейными крейсерами английским кораблям в первый период боя, позволял оставить победу, на начальном этапе, за германским адмиралом Р.Шеером. В последующем Р.Шеер, по существу, спас германский флот от гибели, удачно ускользнув и уклонившись от нового боя с британским флотом, используя темное время суток, что также можно приравнять к победе.

Но, конечно, главная задача британского флота — не допустить прорыва германским флотом морской блокады, в ходе Ютландского сражения, была достигнута, поэтому, в этом смысле, рассуждал Садровинский, победа была за британским Гранд-Флитом.

На миноносце «Разящий» продолжался ремонт и профилактические работы в системе паропроводов в котельном отделении № 1.

23 июня, четверг. Гельсингфорс. 11:30. Развели пары в котле № 3.

14:30. Поставили фланцы на лопнувшую трубу. 16:00. Окончили работы.

17:00. Команду уволили на берег.

24:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет.

Мичман Б.Садовинский

Следующие четверо суток миноносец «Разящий» находился на стоянке в Гельсингфорсе и готовился к выходу в море.

Июнь в том году оказался необычно жарким для широты Балтики. Стираное белье экипажа, развешенное на леерах, высыхало за считанные минуты. Матросы спали на верхней палубе, в кубрике было очень душно. В кают-компании, вентиляция, включенная на полную мощность, гоняла теплый воздух и почти не помогала. Легкий ветерок раздувал пузырем шторы над открытым иллюминатором, но облегчения не приносил. Мичман Садовинский вытянулся на диване, и почувствовал приятную истому во всем теле, натруженном за день. Кстати, всплыла из памяти старая флотcкая мудрость: «Горизонтальное положение никому не вредно, кроме откупоренной бутылки».

Отдыхая, мичман Садовинский вспоминал похожее жаркое лето на учебном судне «Рында», где он проходил свою первую морскую практику воспитанником Морского Корпуса. «Рында» входила в состав Учебного отряда судов Морского корпуса, и имела богатую историю. Построенный за 10 лет до рождения Бруно, трехмачтовый красавец корвет «Рында» обошел полмира, посетив Гавр, Острова Зеленого Мыса, Рио-де-Жанейро, Кейптаун, Сингапур, Гонконг, Нагасаки, Владивосток, Пенанг, Коломбо, Бомбей и множество других портов, прежде чем стал учебным кораблем. Им командовали в разные годы капитан 2 ранга Ф.К.Авелан, в последствие адмирал, капитан 2 ранга Римский-Корсаков 1-й, капитан 1 ранга В.И.Галкин. Во время кадетской практики Садовинского командиром «Рынды» был капитан 2 ранга М.В.Иванов.

Да, припоминал Бруно, практика на «Рынде» проходила с 1 июня по 8 августа 1912 года. Жара и безветрие, на Балтике, неожиданно может сменяться северо-западным ветром и волнением. При сильном волнении молодые кадеты, первый раз выходившие в море, серьезно укачивались. Единственное, что спасало — постоянная загруженность работой. Кадеты приучались выполнять обязанности матросов, сигнальщиков, рулевых. Именно тогда Бруно впервые понял, что не подвержен укачиванию. Еще ему запомнилось, что М.В.Иванов, напутствуя воспитанников в первое учебное плавание, привел в пример адмирала Нельсона, которого укачивало всю жизнь, но это не мешало ему одерживать блестящие победы…

Хорошие спортсмены, гимнасты, с тренированным вестибулярным аппаратом, как правило, не укачиваются. Бруно Садовинский долго занимался гимнастикой и боксом, поэтому с большой долей вероятности можно предположить, что качка на него не сильно действовала. Хотя, в моей первой курсантской морской практике на Черном море, в июле 1969 года, когда мы попали в жесточайший летний шторм, крейсер «Слава» (бывший «Молотов»), проекта 26-бис, швыряло как щепку, и все мы курсанты, за редким исключением, укачивались в лежку.

Носовая часть крейсера вздымалась над волной, зависала на мгновение, и с большой скоростью рушилась вниз. Как раз в момент движения корпуса вниз и возникало приторное чувство на дне желудка, и, казалось, что весь твой организм стремится вывернуться наизнанку и догнать ныряющий вниз корпус крейсера.

Старпом «Славы», капитан 2 ранга Ушаков, дал указание распределить курсантов по отсекам и потребовал докладов о состоянии междудонного пространства крейсера, на предмет наличия течи воды. Приходилось, в паузе между волнами, стремглав бросаться по трапам вниз, протискиваться в узкие лазы, попадая в придонное пространство, и в тусклом свете ламп, осматривать влажные, сочащиеся конденсатом броневые плиты корпуса. Затем бросок обратно вверх и доклад.

Работа была, очевидно, не нужной, но требовала значительного напряжения сил, поэтому качка отходила куда-то на второй план.

Новый командир «Разящего» старший лейтенант Андрей Дмитриевич Кира-Динжан заслуженно пользовался у команды миноносца авторитетом и уважением. Молодые мичмана старались во всем подражать ему, перенимая его манеру держаться на мостике, манеру подачи команд, манеру общения с командой. Чувствовался его большой опыт и уверенность в себе. Решительность, с какой он командовал кораблем и действовал при атаке германских аэропланов у острова Руно, смелость при прохождении сложных шхерных районов, спокойствие и рассудительность при решении внутрикорабельных вопросов и проблем — все это вызывало у мичмана Садовинского чувство, которое кратко можно было выразить старинной русской поговоркой: «С таким командиром — в огонь и в воду!».

Да, личность командира корабля, оказывает подчас очень сильное и многогранное влияние на молодых офицеров, у которых это первый корабль. Командир и первый корабль запоминаются офицеру на всю жизнь. И в последующей службе, пример и мнение первого командира, очень много значат для офицера, а в сложных ситуациях, нередко являются, определяющими.

27 июня 1916 года эскадренный миноносец «Разящий» вышел из Гельсингфорса курсом на W,следуя в Рогекюль. При плавании в узкостях, требуется хирургически точное определение по приметным местам близкого и опасного берега, поэтому командир лично находился на мостике при проходе сложных шхерных фарватеров.

Старший лейтенант Кира-Динжан привычно толкнул рукоятки машинного телеграфа на малый, затем на средний вперед и, выбив заглушку из трубы в машинное отделение, приникнув к раструбу амбушюра, приказал в машину: « Дайте сто пятьдесят пять оборотов».

Миноносец увеличил скорость. Справа и слева по курсу пенились буруны в местах подводных камней и скал, небольшие островки и отдельные камни все быстрее проплывали вдоль бортов миноносца.

Командир отдавал очередное приказание «К повороту», и спокойно и уверенно командовал рулевому: «Десять градусов лево руля! Пятнадцать градусов право руля!» Рулевой не торопясь, поворачивал штурвал, пользуясь рулевым указателем. Командир отлично ориентировался на этом участке шхер и знал точные места поворотов — то на траверзе большого камня одного из островков, то по выступающему мыску, то по другим приметам.

Через 25 мин после выхода, примерно в 2 милях от Гельсингфорса, следуя по фарватеру на опушке шхер, после очередной команды «К повороту», когда миноносец плавно катился влево, описывая пологую циркуляцию, раздался скрежет и сильный толчок, опрокинувший всех, кто в этот момент не держался за поручни на мостике, и за леера, на палубе «Разящего». Миноносец на среднем ходу задел днищем о камни. Командир отреагировал мгновенно: «Стоп машина! Малый назад! Осмотреться в отсеках!»

Из машинного отделения доложили:

Имеем течь в кочегарке №1 по правому борту.

Устранить течь, прекратить пары в котле №1 — последовала четкая команда командира.

После этого происшествия в вахтенном журнале эсминца «Разящий» появилась следующая запись, сделанная мичманом Бруно Садовинским:

27 июня, понедельник. Из Гельсингфорса в Рогокюль. 8:10.Снялись с якоря и пошли в море — в Рогокюль.

8:35 В двух милях от Гельсингфорса — западнее — в шхерах, коснулись камни днищем и винтами.

8:45. Прекратили пары в котле №1. Показалась течь по правому борту в кочегарке № 1.

9:20. Вошли в Гельсингфорс в Седра-Хамин, стали на якорь и швартовы. 14:10. Снялись с якоря и швартовых и пошли при помощи двух буксиров к Узбергу.

14:50. Пришвартовались в Узберге. 18:00. Команду уволили на берег.

24:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет.

Томительный зной плавил Гельсингфорский рейд. Металл корабельных палуб обжигал матросам голые пятки. Единственным спасением было купание, купались много.

июня, вторник. Гельсингфорс.

8:30. Команду развели по работам. Развели пары в котле № 2 для выщелачивания.

11:30. Окончили работы. Команде купаться. 14:00. Команду развели по работам.

15:30. Окончили работы.

18:20. Команду уволили на берег.

24:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет.

Мичман Б.Садовинский

Купание было любимым развлечением команды. Спускали шлюпку с подветренного борта. Боцманская команда вывалила, с этого же борта, концы с мусингами. Матросы, свободные от вахты, выстраивались вдоль борта. По свистку дудки старшего боцманмата, матросы, кто «ласточкой», кто «бомбочкой», кто «солдатиком», прыгали в воду, плыли до шлюпки и обратно. Раззадоренные купанием, мокрые и улыбающиеся, выбирались они по канатам на борт эсминца, плясали на палубе, вытряхивая воду из ушей, и уступали место новым купальщикам. Облегчение от дневной жары приходило только вечером, с последними, солнечными лучами, золотившими кресты Успенского собора, возвышавшегося на скале над рейдом Гельсингфорса.

Не прошло и полутора месяцев с момента присвоения А.В.Колчаку звания контр-адмирала, как на Минной дивизии, среди офицеров, пошли разговоры — второй «черный орел» вот-вот расправит свои крылья на его погонах. Это, вскоре, и произошло. Александр Васильевич Колчак стал самым молодым вице-адмиралом за всю историю российского флота, а 28 июня 1916 года начальник Минной дивизии вицеадмирал А.В.Колчак по высочайшему приказу был назначен командующим Черноморским флотом, а на его место получил назначение капитан 1 ранга М.А.Кедров.

По кают-компаниям миноносцев офицеры живо обсуждали эти назначения. Новый начальник Минной дивизии Михаил Александрович Кедров получил звание мичмана в 1899 году, лейтенанта — в 1903, участвовал в Русско-японской войне, после чего преподавал в Артиллерийских офицерских классах. До назначения начальником Минной дивизии капитан 1 ранга М.А.Кедров командовал линкором «Гангут».

Следом за этими назначениями, последовали изменения и среди высшего командования флота.

Многие, в том числе и флотские офицеры, считали, что крупные надводные корабли Балтийского флота могли вести в кампаниях 1914 — 1915 годов более активную боевую деятельность, и, что в целом, Балтийский флот слишком пассивен в войне с Германией. Виновными в этом считали, как самого командующего флотом вице-адмирала В.А.Канина, так и его начальника штаба контр-адмирала Н.М.Григорова.

В РГАВМФ хранятся документы, свидетельствующие о недовольстве ряда старших офицеров штаба флота, пассивностью командующего флотом Балтийского моря. После назначения контр-адмирала А.В.Колчака командующим Черноморским флотом, в июне 1916 года, на его место был назначен капитан 1 ранга М.А.Кедров. При этом в Ставке, вопреки обычному порядку, не поинтересовались мнением командующего флотом вице-адмирала В.А.Канина. В ответ на это, последний послал на имя Николая II телеграмму с просьбой об отставке, в которой ему было отказано.

В августе капитан 1 ранга князь М.Б.Черкасский составил письмо, в котором решительно поставил вопрос о необходимости перемен в командном составе Балтийского флота и предлагал вариант назначения контр-адмирала А.И.Непенина начальником штаба флота вместо контр-адмирала Н.М.Григорова. Указанное письмо было доложено начальнику Морского Генерального штаба и Морского штаба верховного главнокомандующего адмиралу А.И.Русину.

У А.И.Русина и ранее возникало недовольство малой наступательной активностью командующего флотом Балтийского моря. В итоге, 6 сентября 1916 года А.И.Русин, в присутствии морского министра И.К.Григоровича, представил Николаю II доклад о положении дел на Балтийском флоте: « Стратегическая обстановка на Балтийском морском театре, определившаяся в течение 1915 года и сохраняющаяся в главнейших своих основаниях и поныне создает для боевой деятельности нашего флота Балтийского моря крайне трудные и тяжелые условия. Несоразмерность наших материальных сил и средств с таковыми же противника передает инициативу широких морских операций в руки неприятеля… Эти обстоятельства и вытекающие из них боевые требования к флоту властно указывают на необходимость иметь и надлежащее командование флотом, обладающее исключительной волей, решимостью и проявлением широкой инициативы стратегического замысла Между тем, настоящее командование флотом Балтийского моря, к сожалению, этими необходимыми качествами, что особенно подтвердилось в итоге летней кампании 1916 года, протекавшей при довольно благоприятной для нас обстановке».

Конечно, корабельные офицеры Минной Дивизии могли только строить предположения о подоплеке новых назначений в высшем руководстве флота, но безынициативность командования, и отсутствие четких задач у флота, обсуждались и ими.

Из вахтенного журнала миноносца «Разящий»:

июня, среда. Гельсингфорс.

7:00. Прекратили пары в котле № 2. 8:00. Команду развели по работам.

11:30. Окончили все работы.

15:00.Снялись со швартовов, были подняты на тележки в Арнесском Мостостроительном заводе, к тележкам подошли при помощи буксира. Оказалось: вмятина по правому борту, у первой кочегарки, сорван козырек у клинкета по правому борту, помяты оба винта.

18:00. Команду уволили на берег.

24:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет. Сего числа выбыл с миноносца врач 9 Дивизиона на эск. миноносец «Достойный» Николай Михайлович Смирнов.

июня, четверг. Гельсингфорс. 8:30. Команду развели по работам.

11:30. Окончили работы.

14:00. Команду развели по работам. 15:30. Окончили работы.

18:30. Команду уволили на берег.

24:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет.

Мичман Б.Садовинский

В ночь на 30 июня, был осуществлен второй набег кораблей Минной дивизии на германские конвои, движущиеся в районе маяка Ландсорт — остров Эланд. В нем участвовали эсминцы 4-го дивизиона

«Охотник» и «Генерал Контдратенко», 5-го дивизиона «Эмир Бухарский», «Доброволец» и «Москвитянин». В прикрытии операции, кроме крейсеров, находились также линейные корабли «Андрей Первозванный» и «Император Павел I». Встреченный ночью отряд из восьми германских миноносцев был рассеян огнем с крейсеров

Ремонт миноносца «Разящий» на Арнесском мостостроительном заводе продлился 16 суток. Наконец, миноносец был готов к спуску с транспортных тележек.

16 июля, суббота. Гельсингфорс. 8:30. Команду развели по работам.

11:30. Окончили работы.

14:00. Команду развели по работам. 17:00. Развели пары в котле № 3.

18:30. Были спущены с тележки, стали на швартовы к пристани у завода.

19:30.Начали погрузку угля, грузили 40 чел. Приняли 45 тонн кардифского угля. В виду миноносца упал с пристани и утонул мальчик, помощь была подана с миноносца и полицейскими города.

июля, воскресенье. Из Гельсингфорса в Ревель. 8:00. Развели пары котле № 2.

9:20. Снялись со швартовых и пошли в Ревель, в распоряжение Командующего флотом.

13:50. Окончили определение девиации, вошли в гавань и стали на швартовы к стенке.

15:30. Прекратили пары в котле № 3.

Котел под парами № 2.

июля, после выхода в Моонзунд, получив приказание со штабного судна «Кречет», миноносец «Разящий» вернулся в Ревель, и ошвартовался к эскадренному миноносцу «Охотник».

20 июля, среда. Из Ревеля в Гельсингфорс. 0:30. Развели пары в котле № 3.

3:55. Снялись со швартовых и пошли в Гельсингфорс, конвоировали «Кречет».

7:45. Стали на якорь и швартовы к бонам в Нора-Хамин. 8:00. Прекратили пары в котле № 3.

18:00. Команду уволили на берег.

24:00. Команда вернулась с берега. Нетчиков нет. Котел под парами № 1.

20 июля 1916 года, по приходу эсминца «Разящий» в Гельсингфорс, отмечали день рождения мичмана Владимира Ляпидевского. В 18 ч уволили на берег команду, через час офицеры собрались в ресторане парка Эспланады. Столик заранее не резервировали — никогда не известно, что будет в море, зато точно известно, что русский флотский офицер, в любом случае, в ресторан прорвется.

Кроме самого именинника были лейтенант Нейман 2-ой, мичман Садовинский и еще несколько мичманов — все выпускники Морского корпуса 1914—1915 годов. Старшим по возрасту за столом был инженер-механик лейтенант Владимир Иванович Нейман 2-ой. Первый тост его: «За Победу! За Государя Императора! За Россию!», далее традиционно: «За именинника!», «За тех, кто в море!», «За прекрасных дам!»…

Друзья подарили имениннику браслет миноносника, заранее заказанный у ювелира, традиционно выполненный в виде якорной цепи с пластиной, на которой русской вязью выгравировано «Разящий».

Флотская офицерская молодежь веселилась во всю. Какая жажда жизни обуревала их здесь, на берегу, после похода, после бомбовых атак аэропланов, торпедных атак подлодок. Нервы требовали разрядки… Люди береговые не понимают и никогда не поймут, что возвращение с моря — это для моряков праздник, несмотря на потери, несмотря на гибель людей и кораблей.

Где-то в середине вечера Бруно остановил взгляд на покидающей ресторан брюнетке лет двадцати. Красиво очерченное лицо, тонкий нос и выразительные темно-зеленые глаза, с улыбкой наблюдавшие за публикой в ресторане. Одета девушка была модно, со вкусом, но не вызывающе. Волосы чуть вьющиеся. Невысокая и стройная; с прямой спиной и грациозным изгибом талии. Девушка на мгновение задержалась глазами на Бруно, и проследовала мимо их столика.

Бруно она понравилась — у него возникло необычное теплое чувство с примесью легкого любопытства. Девушка шла в компании капитана 2 ранга, лет сорока пяти, и миловидной дамы, с чертами тонкой, но чуть увядшей красоты. Стеклянная входная дверь бесшумно отворилась, компания, покинув ресторан, вышла на улицу и силуэт девушки растворился в полутьме парка… Все! Бруно тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, но девушка не выходила из головы.

А ресторан продолжал веселиться. Звучала музыка, танцевало несколько пар. Поднимались тосты, за столиком офицеров шли разговоры о войне, о службе, о море…

В начале парка Эспланада уютно расположился ресторан «Капели» (Kapelli) построенный в 1867 году, и существующий на этом месте по настоящее время. Здание ресторана — стеклянный шатер, с двумя боковыми стеклянными эркерами. Этот ресторан, благодаря своему местоположению, между портом и центром города, пользовался особым расположением русского флотского офицерства, особенно в 1914—1916 годах, когда в Морском собрании Гельсингфорса было запрещено подавать, в связи с началом войны, крепкие напитки…

Случилось так, что мои партнеры в Финляндии, в один из моих приездов по делам в Хельсинки пригласили меня поужинать в этот ресторан. Госпожа Сааринен объяснила мне, что ресторан дореволюционный, расположен в красивом месте города, с видом на бухту и корабли, и до настоящего времени пользуется отличной репутацией, благодаря своей кухне. Я не мог не согласиться.

Мы расположились у окна, заказали блюда из норвежского лосося, приготовленные по особому финскому рецепту, которому уже более 100 лет. Нам принесли вино, и я подумал, что мичман Бруно Садовинский, в 1916 году, бывая в городе в короткие часы, свободные от службы, вполне мог ужинать и отдыхать в этом, близко расположенном к порту приморском ресторане, и мог так же, как мы сейчас, заказывать традиционно популярного и 90 лет назад, жаренного норвежского лосося, с хорошим французским вином. На мгновение время опять пересеклось — прошлое и современность и от этого, или от вина, мне стало жарко.

В 1916 году миноносцы, базировавшиеся на Гельсингфорс, швартовались прямо в центре города, у стенки, кормой к набережной, в пяти минутах ходьбы от Торговой площади, ресторана и Эспланады.

Каждое утро, на флагштоках российских кораблей, взвивались белые флаги, перечеркнутые голубым Андреевским крестом. Блестящая флотская столица Российской империи начинала свой день с подъема флагов. Как гласила статья 1284 Морского Устава: «Флаг почитается, как знамя в полку, и все служащие на корабле должны охранять этот флаг до последней капли крови, как хоругвь русского государя». Подъем флага — это единственная по красоте, гармонии и торжественности церемония на флоте. Для подъема флага команда эскадренного миноносца «Разящий» выстраивалась на палубе по-вахтенно во фронт. Ровно в 8 ч вахтенный офицер «Разящего» обращался к командиру: «Ваше благородие, время вышло!». На что командир отвечал: «Поднимайте!». После этого вахтенный офицер командовал:

«Флаг поднять!» и под звуки боцманских дудок поднималось по флагштоку бело-синее полотнище Андреевского флага, при этом все снимали фуражки. Когда флаг доходил «до места», вахтенный офицер командовал: «Накройсь!».

После этого командир миноносца спускался вниз, а ротный командир разводил матросов по работам. Лучше чем описал церемонию подъема Андреевского флага, певец русского флота Б.А.Лавренев в своем романе «Синее и белое», написанном в 1933 году, пожалуй, и не скажешь: «Каждый день, утром и вечером, по команде «На флаг и гюйс, смирно», под певучий стон горна, застигнутые этой командой в любом месте корабля, за любым делом, мгновенно цепенеют моряки российского флота на время священнейшей из тысяч морских церемоний — спуска и подъема флага. Вытянувшись стоят офицеры — руки у фуражек, и на их лицах от полотнища флага отсвет славы, величия и побед, и в глазах огонек гордости и силы».

Традиция торжественного подъема военно-морского флага сохранилась на кораблях и в советском военно-морском флоте и в современном российском ВМФ. Время и революции, происходившие в стране, оказались бессильны перед этой флотской традицией. И подъем флага с широкой синей полосой внизу и красными серпом и молотом на белом фоне в советское время, так же вызывал чувство гордости и сопричастности к истории российского флота, как и подъем славного Андреевского флага.

Неожиданно для себя, мичман Садовинский, встретил так понравившуюся ему в ресторане девушку в зале Гельсингфорского Морского собрания. Светлая, уютная обстановка располагала к отдыху. Несмотря на войну, в Морском собрании организовывались танцы и костюмированные балы. На них дамы — жены старших офицеров и их дочери, появлялись, в духе военного времени, в русских национальных нарядах: сарафанах, цветных полушалках и платках, наброшенных на плечи. Яркий платок украшал и плечи так запомнившейся и заинтересовавшей Бруно девушки.

Устав Морского собрания требовал обязательного представления молодых людей друг другу, через старших знакомых или флотских друзей, членов собрания. Мичман Садовинский обвел взглядом зал — никого из друзей не было видно, лишь в отдалении разговаривали несколько командиров миноносцев, и, среди них, его командир — старший лейтенант Кира-Динжан. Бруно решительно подошел к своему командиру и попросил Андрея Дмитриевича представить его семье девушки. Кира-Динжан согласился.

Девушку звали Ирина. Ее отец, капитан 2 ранга, служил в крепости Свеаборг по артиллерийской части. Оркестр, в зале собрания, до сего игравший что-то из классики, заиграл модное аргентинское танго. Бруно внутренне подтянулся:

Разрешите Вас ангажировать? — Он поклонился и предложил Ирине руку.

Вы хорошо танцуете? — спросила девушка.

Последний раз я танцевал в корпусе, в четырнадцатом году, так, что не судите строго. Попытаюсь вспомнить.

Танцуя, Бруно, про себя, считал такты и старался не ошибиться.

Аромат ее духов кружил ему голову и, главное, было — не сбиться.

Музыка смолкла. Они остановились. Ирина подняла голову, посмотрела ему в лицо и, улыбнувшись, проговорила:

Спасибо! Мне очень понравилось. Бруно поцеловал ей руку.

Спасибо Вам. Вы танцуете прекрасно.

Они вернулись на место. Время пролетело быстро и в конце вечера, перед уходом из Морского собрания, Бруно, проигнорировав правила этикета, напрямую спросил:

Ирина, простите за смелость, мы сможем увидеться вновь? Ирина на мгновение задумалась, потом достала из сумочки изящный карандашик, миниатюрный блокнот и что-то написала.

Вот номер нашего телефона. Звоните вечером.

Бруно бережно взял записку и положил ее во внутренний карман.

Морское собрание Гельсингфорса, открытое в феврале 1912 года, позволяло флотским офицерам пообщаться в непринужденной береговой обстановке, выпить вина, потанцевать, одним словом, просто отдохнуть от корабельного железа, от вечных корабельных запахов — угля, машинного масла, горячего металла и взрывчатки. Как говорится, глотнуть опьяняющего светского духа и, с освеженной и отдохнувшей душой, вновь нести нелегкую флотскую службу.

Мичман Б.А.Садовинский, как и многие молодые флотские офицеры кораблей, базировавшихся в Гельсингфорсе, был членом Морского собрания и при любой возможности посещал его. Кроме всего прочего, его привлекала и имевшаяся там хорошая библиотека.

После 1918 года Морские собрания советская власть упразднила, и их функции частично перешли к Домам офицеров — жалкому подобию, да даже не подобию, а скорее пародии на место общения и отдыха офицеров.

Но, что удивительно, спустя 80 лет возрожденное в Санкт-Петербурге Морское собрание, стало вновь объединительным центром и объединило людей любящих флот, радеющих о флоте. Чудесным образом, судьба вновь сложила свои узоры, и я, так же как и мичман Садовинский, являюсь членом Морского собрания — организации, которая в принципе не должна была возродиться в России, а она возродилась!

Несколько лет, исследуя и по крупицам восстанавливая служебный и жизненный путь мичмана Садовинского, я не оставлял надежды, отыскать фотографию моего героя. Не скрою, за это время, я уже мысленно составил его портрет на основе его служебных характеристик, кадетских метрик и аттестаций. Я предполагал, что он был среднего роста, спортивно сложенным молодым человеком, так как с Сумского кадетского корпуса серьезно занимался гимнастикой и боксом. Я понимал, что внешне он должен был выглядеть чуть старше своих одноклассников, потому, что с младших курсов, был уже старшиной и командовал своими сверстниками. По собственной учебе в Севастопольском высшем военно-морском инженерном училище, я помнил, что младшими командирами у нас были, в основном, те курсанты, которые выделялись спортивностью, строевой выправкой и твердостью характера. Они, как правило, и выглядели постарше, форма на них сидела щеголевато, они были подтянуты и не терялись перед начальством.

Я предполагал, что, как и все флотские офицеры, особенно младшие, мичман Садовинский мог носить небольшие аккуратные усы, заканчивающиеся у боковых кромок верхней губы. Мало, кто мог в императорском флоте нарушить этот обычай, разве, что харизматичный контр-адмирал А.В. Колчак, имевший бритое лицо.

Конечно, не видя фотографии, я не мог знать черты лица, форму носа, ушей, цвет глаз и волос Бруно Садовинского. Но, принимая во внимание, его происхождение из польских дворян, я мог предположить, что черты его больше европейские и волосы не очень темные.

Зная из документов, о его волевых качествах и целеустремленности, я мог предположить определенную жесткость во взгляде Бруно и общую энергичность его лица.

Но все это были предположения, и образ Бруно Садовинского, формировался в моем сознании смазанным и нечетким. В фотофонде ЦВММ я проводил часы за часами, просматривая пофамильные каталоги с фотографиями флотских офицеров периода 1915—1917 годов, каталоги по наименованиям кораблей, на которых служил Садовинский, фотоархивы Морского корпуса и так далее.

Как объясняла мне хранительница фотофондов музея Лариса Ивановна Березницкая, фотографии флотских офицеров дореволюционного периода в советское время варварски уничтожались. Фотоальбомами выпусков Морского корпуса и альбомами экипажными, где были фотографии офицеров и членов команд различных кораблей, растапливались печки. Фотографий осталось очень и очень мало.

Были фотографии офицеров на палубах кораблей, или кадет Морского корпуса на занятиях, но, как правило, они были не подписаны пофамильно, или стояла обобщающая дата: фотография сделана до 1917 года.

Мои надежды разыскать фотографию Садовинского таяли с каждым днем работы в фотоархиве. Конечно, основные фотоматериалы историки получают из личных архивов, тех семей, судьбу предков которых, пытаются проследить исследователи. Именно в семьях, бережно хранят пожелтевшие от времени фотографии бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек. Расстрелянный большевиками в 26 лет, лейтенант Бруно–Станислав Адольфович Садовинский, не был женат и не имел детей. В свои 26, он много воевал, имел звание лейтенанта, орден Святой Анны 4-й степени «За храбрость», но семьей не обзавелся.

Поиски в интернете тоже не подтверждали наличия живых родственников. Даже, если бы они и были, то на Украине, в другом государстве, что поисков не облегчало.

Я снова и снова перебирал картотеку фотографий Морского корпуса, ограничиваясь следующими временными рамками: 1912 — год поступления Бруно в Морской корпус и 1915 — год выпуска. Поэтому, когда я впервые увидел карточку озаглавленную: «Выпуск 1918 г. из Морского Училища», а к этому году Морской корпус уже назывался Морским училищем, то, конечно, не отложил ее для просмотра.

Перебирая карточки в очередной раз, я обратил внимание, что на этой карточке указан размер фотографии 360 х 240 мм — это была групповая фотография большого размера. Из любопытства я решил посмотреть и ее. Когда фотография оказалась у меня в руках, а я держал ее руками в белых перчатках, аккуратно за края, меня удивил ее большой размер, прекрасное качество и отличная сохранность. Я даже позавидовал будущим исследователям этой фотографии, — вот, повезет же людям!

Перевернув картонную основу, на которую была наклеена фотография, я с удивлением обнаружил то, чего меньше всего ожидал увидеть. На обратной стороне был приклеен аккуратно разграфленный лист бумаги и мелким разборчивым почерком, карандашом, были написаны фамилии всех кадет с указанием ряда — снизу вверх и номера в пределах ряда — слева направо.

Такой скрупулезный подход впервые встречался мне в фотофонде. Я начал машинально читать фамилии кадет в этом списке и, не поверил собственным глазам: во 2-м ряду под номером 9 было вписано звание и фамилия — мичман Садовинский! Я перевернул картон стороной с фотографией и быстро нашел во втором ряду под девятым номером офицера в звании мичман. На меня, из далекого-далека, смотрел Бруно Садовинский.

Я сразу не понял ситуацию. Ведь в 1918 году мичман Садовинский уже воевал на Севере, под Архангельском. У меня были об этом документы. Что за чертовщина! Как он мог оказаться в корпусе? Я опять посмотрел на надпись — четко, без исправлений и подчисток написано: мичман Садовинский, ошибки нет.

Тогда я стал внимательно рассматривать края фотографии и увидел надпись, которая все расставила по своим местам. В верхнем правом углу стояло: «Снимок сделан в начале зимы 1915 года в бытность выпуска в 4-ой роте Морского Е.И.В.Наследника Цесаревича Корпусе». Этот снимок кадет поступивших в 1915 году, у которых мичман Садовинский был офицером-воспитателем, и которые действительно выпустились из Морского училища, без гардемаринской практики на кораблях, в 1918 году. Вот это да! Такой поворот событий трудно было даже представить.

Через 94 года после съемки, с фотографии на меня смотрел молодой щеголеватый мичман с умными, энергичным лицом, плечами и шеей спортсмена, среднего роста, что было видно по фигурам, сидевших вокруг него, с короткими аккуратными усиками, в лихо, по-нахимовски, надвинутой фуражке. Чуть оттопыренные уши выдавали молодой возраст, но в целом, он выглядел старше мичманов, сидевших справа и слева от него. Я справился по таблице фамилий: слева от него, под номером 8 числился мичман Сарнович, справа, под номером 10 — мичман Холодный. Это были друзья-однокашники Садовинского по выпуску, фамилии которых также фигурировали в приказе № 2097 директора Морского корпуса об оставлении их офицерами-воспитателями.

Я не мог сдержать эмоций и хлопнул ладонью по столу! У меня есть фотография моего героя, человека, судьбу которого я поставил целью вывести из тени небытия и исторического забвения! Это была судьба. В очередной раз, судеб морских таинственная вязь, сплела свой узор и помогла мне найти фотографию этого человека. И не просто фотографию его ребенком или кадетом, а офицером, в самом расцвете офицерской карьеры и службы, крупным планом.

Я опять возвращаюсь к старинной фотографии 1915 года. В 4-м ряду снизу, 11-м слева, по списку на фотографии значится кадет С.Колбасьев. Уж не тот ли это Колбасьев, который впоследствии стал писателем-маринистом? Сверяю дату и год рождения — да это он. Выходит, что мичман Б.Садовинский был командиром у С.Колбасьева. Такой связи судеб и поворота событий я никак не ожидал.

Кадет Сергей Колбасьев — будущий писатель-маринист, повестями которого о море и жизни в Морском корпусе — «Арсен Люпен»,

«Джигит», я зачитывался курсантом первого курса СВВМИУ в конце 60-х годов прошлого века. В начале марта 1918 года Морское училище было упразднено и старший гардемарин Колбасьев был выпущен, так и не получив мичманских погон и офицерского кортика, лишь с копией аттестата об окончании общих классов Морского корпуса.

Когда я прочитал фамилию Колбасьев на обнаруженной мною в фондах ЦВММ фотографии, я еще раз перелистал книгу «Арсен Люпен», изданную Фондом «Отечество» в 2006 году, и на странице 362 увидел фрагмент этой же фотографии, на которой был сфотографирован мичман Б. Садовинский, и, где в указанном ряду, стоит юный Сергей Колбасьев. Так вот, Садовинский был и на этом фрагменте фото в книге, которая простояла у меня на домашней книжной полке три года. Удивительно! Я имел фотографию своего героя, но не знал об этом, и только благодаря вмешательству судьбы, все, в очередной раз, переплелось и связалось.

Может быть в том, что юный кадет Сергей Колбасьев стал писателем-маринистом, есть заслуга и его корпусного офицера-воспитателя, мичмана Бруно Адольфовича Садовинского.

Кстати, на этой же фотографии в одном ряду с мичманом Б.А.Садовинским сидит командир 4 роты капитан 1 ранга Н.И.Берлинский, явившийся прототипом командира роты в повести С.А.Колбасьева

«Арсен Люпен» и имевший в ней прозвище «Ветчина».

Как я уже упоминал, в советское время о жизни, учебе, службе кадет и гардемарин Морского его императорского высочества наследника цесаревича корпуса, можно было узнать лишь из отрывочных упоминаний, вошедших в произведения писателей-маринистов, которые сами учились в корпусе или выпустились из него перед революцией, приняли эту самую революцию, став в советское время известными писателями, и смогли издавать свои произведения.

Таких людей было всего несколько в советской литературе и, один из них, Сергей Адамович Колбасьев. Судьбу книг С.А.Колбасьева и его личную судьбу, по словам его дочери Галины Колбасьевой, «не назовешь счастливой». «Долгие годы имя и книги моего отца — писала она — были под запретом». Но, несмотря на это, на книгах С.А.Колбасьева было воспитано несколько поколений советских военных моряков. И вот, что удивительно, чем больше, в зрелом возрасте, перечитывал я морские произведения С.А.Колбасьева, тем явственнее проявлялось то, что хотя он и добросовестно служил в Рабоче-Крестьянском Красном флоте, душа Сергея Адамовича, навсегда осталась, там, в той России — России до октябрьского переворота.

Хочется верить, что именно в годы учебы в Морском Корпусе, в душу Сергея Колбасьева, в его любовь к морю, к флоту, к России, вложил частичку своей души и своей любви к флоту, его офицер-воспитатель, талантливый и творческий офицер, мичман Бруно Станислав Адольфович Садовинский. И опять судеб морских таинственная вязь переплела судьбы нескольких поколений офицеров флота: мичман императорского флота Б.Садовинский воспитывал кадета С.Колбасьева, впоследствии ставшего командиром Красного флота и писателем-маринистом; морские произведения С.Колбасьева воспитывали в лучших традициях российского флота меня и многих других курсантов, ставших офицерами Военно-Морского флота СССР и вот, я, спустя 90 лет, расплетаю и восстанавливаю из небытия жизненный путь и судьбу лейтенанта императорского флота Б.А.Садовинского.

И еще одна необычная ниточка сплетения морских судеб протянулась от этой фотографии, из прошлого в современность: дедушка хранительницы фотофондов ЦВММ, коренной петербурженки Ларисы Ивановны Березницкой, которая помогла мне отыскать фотографию мичмана Садовинского, в прошлом был офицером флота и преподавал в 1914—1915 годы в Морском Корпусе кадету Б.Садовинскому. Как переплетаются человеческие судьбы!

Но вернемся в 1916 год.

Стоя на мостике идущего полным ходом, миноносца, мичман Садовинский вспоминал Ирину, и сердце его переполнялось радостью и восторгом. Как чудесно жить! Наверное, в этом и есть счастье.

Мостик миноносца «Разящий» жил своей, только ему понятной жизнью: от сигнальщиков шли доклады, давались команды в машину, увеличить или уменьшить число оборотов винта, звучали звонки машинного телеграфа, рулевой репетовал курсы и перекладывал штурвал — миноносец выполнял боевую задачу в Финских шхерах.

Ирина не выходила у Бруно из головы. Какая она красивая! Темно-зеленые глаза глубоки и полны очарования. Ее притягивающая и обвораживающая улыбка, пахнувшие свежестью моря волосы великолепны! Он вспоминал, как они танцевали в Морском собрании. Теплота ее рук, запах духов до сих пор кружили ему голову. Воспоминания Бруно, о своих симпатиях по Петербургу, милых институтских барышнях, с появлением Ирины, сразу как-то потускнели и ушли в прошлое. В его душе переплеталась радость своей любви к Ирине, и теплилась надежда, что и он нравится Ирине.

В вахтенном журнале «Разящего рукой мичмана Б.Садовинского записано:

22 июля, пятница. Из Гельсингфорса в Ревель. 1:30. Развели пары в котле № 3.

13:30. Развели пары в котле № 2.

14:15. Снялись с якоря и пошли в Ревель.

17:15. Вошли в гавань и стали на якорь и швартовы. 18:00. Прекратили пары в котле № 3.

22 июля мичмана Садовинского вызвал к себе командир эсминца.

Бруно Адольфович, — произнес он — командование 9-го дивизиона приняло решение о переводе вас с моего корабля на эскадренный миноносец «Расторопный». Приказ уже подписан. Прошу вас сдать дела и обязанности мичману Ляпидевскому.

Есть! — ответил Садовинский.

Завтра будем в Рогокюле — продолжил командир — там, и перейдете на «Расторопный».

Кадровые перемещения на Минной дивизии были делом обычным. Офицеров переводили с корабля на корабль, исходя из многих причин, в том числе, и из соображений продвижения по службе и из требований плавательного ценза…

В эти дни мичман Б.Садовинский сделал последние записи в вахтенном журнале эсминца «Разящий»:

июля, суббота. Из Ревеля в Рогокюль 4:00. Развели пары в котле № 4.

9:20. Снялись со швартовых и пошли в море — в Рогокюль.

15:30. Вошли в гавань и стали на швартовы к эск. миноносцу «Расторопный».

17:00. Прекратили пары в котле № 3.

Котел под парами № 2.

июля, воскресенье. Рогокюль (Моонзунд). 8:00. Вступили в дежурство по гавани.

18:10. Начали погрузку угля.

20:40. Окончили погрузку угля, приняли 59 тонн кардифского угля, грузили 30 чел. Котел под парами № 1, 2.

В 7 ч 30 мин 25 июля 1916 года мичман Б.Садовинский, попрощавшись с офицерами и пожав руку мичману Ляпидевскому, дежурившему, как и в первый день прибытия Бруно на «Разящий», отдав честь Андреевскому флагу, развивавшемуся на корме, сошел по сходне с миноносца. В этот день в вахтенном журнале миноносца «Разящий» мичман В.Ляпидевский сделал следующую запись:

июля, понедельник. Рогокюль (Моонзунд).

8:10. Снялись со швартовов и пошли в Моонзунд. 8:45. Расстреляли плавающий буек.

9:30. Стали на якорь у землечерпательного каравана. 10:00. Развели пары в котле № 1.

Сего числа выбыл с миноносца, по приказу Начальника 9 дивизиона, вахтенный начальник мичман Б.А.Садовинский на эск. миноносец «Расторопный».

Точное время убытия мичмана Б.Садовинского с «Разящего», и его прибытие на эсминец «Расторопный», мне удалось установить путем сравнения записей, за этот день, в вахтенных журналах обоих кораблей. 24 июня, в конце суток, вахтенный журнал «Разящего» подписал мичман Б.Садовинский. 25 июня в вахтенном журнале «Разящего», записано: «8:10. Снялись со швартовов и пошли в Моонзунд» и подпись — мичман Ляпидевский. В тот же день в вахтенном журнале «Расторопного» записано: «8:10. “Разящий” ушел в море».

Учитывая, что распорядок дня экипажей обоих миноносцев был одинаков — побудка 6 ч 30 мин, завтрак 7 ч, утренняя приборка 7 ч 30 мин и т.д., мичман Б.Садовинский после завтрака, в период утренней приборки, перешел на «Расторопный», стоявший на швартовых рядом с «Разящим». И далее, в журнале «Расторопного» записано: «Сего числа прибыл с э.м. “Разящий” один офицер» и подпись — подпоручик Исаев. «Правила ведения вахтенного журнала для миноносцев и малых судов» того времени, неукоснительно требовали, в случае прибытия на корабль нового офицера, фиксировать его звание, имя, отчество, фамилию и наименование корабля, с которого прибыл офицер. Подпоручик по адмиралтейству Н.Н.Исаев, в этот день сделал запись с нарушением требований по ведению вахтенного журнала и не указал фамилию прибывшего на корабль офицера. Лишь через четверо суток, 29 июня в вахтенном журнале эсминца «Расторопный» появляется запись за подписью мичмана Б.Садовинского.

Борт эскадренного миноносца «Расторопный»:

25 июля, понедельник, Рогокюль (Моонзунд) 7:30. Рапорт. Команду развели мыть краску.

8.10. «Разящий» ушел в море.

8:30. «Донской Казак» ушел в море. 10:00. Окончили мыть краску.

10:29. Снялись со швартовых.

11:00. Разошлись контркурсами с «Охотником» и «Генералом Конд ратенко».

12:57. Ошвартовались к «Сильному» на рейде Куйвасто.

15:37. «Стерегущий» под брейд-вымпелом начальника 6-го дивизиона и «Украйна» ушли к Финскому заливу.

20:30. «Донской Казак» пришел от Финского залива. 20:50. Снялись со швартовых.

20:53. Стали на якорь на рейде Куйвасто. Канату 20 сажень левого.

Под парами котел № 2.

Сего числа прибыл с миноносца «Разыщий» один офицер.

Подпоручик Исаев

Эскадренный миноносец «Расторопный» типа «Деятельный», на палубу которого ступил 25 июля 1916 года, для дальнейшего прохождения службы, мичман Бруно Садовинский, по традиции при постройке получил свое имя в память доблестного миноносца «Расторопный» типа «Сокол», отличившегося в Русско-японскую войну 1904—1905 годов при обороне Порт-Артура. Миноносец «Расторопный» под командованием лейтенанта П.М.Плена, по решению совета флагманов, был послан из Порт-Артура в Чифу, с донесением командованию о положении крепости. В ночь со 2 на 3 ноября 1904 года миноносец, прорвал японскую блокаду и прибыл в Чифу, выполнив задачу. Но выход из гавани Чифу оказался заблокирован двумя японскими крейсерами и отрядом японских. Чтобы корабль не попал к врагу, лейтенант П.М.Плен приказал взорвать миноносец. Были открыты кингстоны и одновременно произведены пять взрывов. «Расторопный» затонул, но не сдался японцам.

С прибытием на эскадренный миноносец «Расторопный» мичман Б.А.Садовинский, сам того не подозревая, начинал новую, полную тяжелых и трагических событий, часть своей жизни и службы. Но он этого тогда не знал и не чувствовал.

Эскадренный миноносец «Расторопный», как и «Разящий», находился в 9-м дивизионе эскадренных миноносцев, под брейд-вымпелом начальника дивизиона капитана 1 ранга А.А.Ружека.

Офицеры миноносца приветливо и дружно встретили мичмана Садовинского. За те четыре месяца, что Садовинский служил в 9-м дивизионе, он познакомился и подружился со многими офицерами, остальных же знал в лицо или по имени-отчеству.

К слову сказать, обращение в чинах между флотскими офицерами презиралось. На русских военных кораблях издавно было принято обращаться к сослуживцам по имени-отчеству. Еще служа на «Разящем», Бруно был знаком со всеми офицерами «Расторопного», через мичмана В.Ляпидевского, который до этого служил на «Расторопном».

Боевая обстановка требовала быстрого вхождения вновь прибывшего офицера в повседневную и боевую деятельность корабля. «Расторопный» находился в дежурстве по рейду в передовой базе флота Куйвасто. Утро 27 июля 1916 года выдалось ветренным. В навигационном журнале «Расторопного» указывалось — ветер NW, очень свежо. В этот день мичман Б.А.Садовинский заступил вахтенным офицером «Расторопного», и сделал следующую запись в вахтенном журнале миноносца:

29 июля, пятница. От знака Кумора. 8:15. Началось семафорное учение.

8:30. Окончилось семафорное учение. Начались артиллерийские занятия.

8:50. Окончились артиллерийские занятия. 9:00. Команду развели по работам.

9:45. Э.м. «Сильный» прошел от Рогокюля в Куйваст.

9:55. Э.м. «Громящий» под брейд-вымпелом нач. дивизиона пришел из Рогокюля и ошвартовался к правому борту.

10:05. Э.м. «Сибирский Стрелок» под флагом начальника Минной дивизии прошел из Рогокюля в Сохно.

13:30. Брейд-вымпел с «Громящего» перенесли на «Расторопный».

13:58. Снялись с якоря и пошли в Куйваст. 15:27. Стали на бочку на рейде Куйвасто.

17:17. 2-я группа 5-го дивизиона пришла из Рижского залива.

17:20. Э.м. «Сильный» поднял дежурный флаг. Э.м. «Разящий» снялся со швартовых.

17:45. Транспорт «Орлица» и э.м. «Разящий» ушли в Рижский залив. 21:35. Транспорт «Орлица» и э.м. «Разящий» пришли из Рижского залива.

Котел под парами № 3.

Накануне командир миноносца капитан 2 ранга В.В.Селитренников, опытнейший офицер и прекрасный специалист, аттестовал мичмана Б.Садовинского на знание обязанностей вахтенного офицера, и допустил его к самостоятельному несению вахты на ходу.

Передав 30 июля дежурство по рейду миноносцу «Сильный», «Расторопный» подошел к транспорту «Печера» для приемки боезапаса; приняли 14 практических 75-мм снарядов.

В 17 ч 30 мин верхняя вахта наблюдала, как с авиатранспорта «Орлица» поднялся одномоторный биплан, с двумя поплавками на концах нижних крыльев. Мотор на гидроплане был установлен позади открытой кабины летчика на трубчатой ферме, и оснащен толкающим винтом. Аэроплан, сделав несколько кругов и набрав высоту, полетел в сторону Рижского залива. Через час гидроплан опустился на воду рядом с авиатранспортом и был поднят на его борт

В воскресенье, 31 июля в 7 ч 45 мин «Расторопный» снялся со швартовых и пошел в Гельсингфорс. На переходе разошлись контр-курсами с эскадренным миноносцем «Стерегущий» и канонерской лодкой

«Хивинец». В 16 ч 38 мин стали на якорь в Гельсингфорсе, пришвартовавшись к бонам в Нора-Хамин.

Придя в Гельсингфорс, экипаж занялся приведением миноносца в порядок. С утра следующего дня боцманская команда и выделенные от других команд матросы, мыли и пемзовали надводный борт корабля. Эта работа продолжалась два дня и в среду, 3 августа, приступили к окраске миноносца.

Закончили окраску борта 4 сентября, за отлично выполненную работу командир поощрил боцманскую команду, внеочередным увольнением на берег. Последующие два дня занимались пополнением запасов, погрузкой угля с подошедшей к борту миноносца баржи, приняв 40 т кардиффа.

С утра 7 августа, в воскресенье, в 10 ч команду «Расторопного» уволили в город в церковь. Русский православный храм, Успенский собор, возвышающийся над Южной бухтой, был построен на пожертвования православных людей и флотских экипажей, и служил главным храмом Российского императорского флота в Гельсингфорсе.

Русская православная церковь с давних времен, почитала ратное дело истинно священным. Для русских моряков защита Отечества и своего народа всегда были делом святым и богоугодным. На миноносцах, кораблях небольших, священников не полагалось, поэтому матросы любили посещать этот храм. В военное лихолетье, когда каждый выход в море мог стать последним, они, невольно, все чаще обращались к Богу, чтобы помолиться за себя, за родных, исповедовшись в своих, в общем-то не таки уж тяжких, корабельных грехах, чтобы, если доведется, принять последний бой с чистой душой.

Кроме того, храм этот был для матросов, частичкой России, в чуждой им Финляндии. Гельсингфорс, находясь в каких-то десяти часах езды от столицы Российской империи, являлся, по сути, иностранным городом. Даже время в нем отличалось от петербургского на 20 мин. Финляндское княжество всегда жило наособицу от остальной России. Почтовые марки, деньги — все здесь было свое, особое.

До сих пор, в Успенском соборе, в этом самом большом православном соборе Западной Европы, возвышающемся своей кирпичной громадой над бухтой, в его великолепном иконостасе вкраплены иконы, с бронзовыми табличками: «Сия икона сооружена усердием экипажа крейсера…». Я сам читал эти надписи и любовался этими иконами, бывая в Хельсинки, и посещая Успенский собор. И каждый раз поражался красоте, богатству и величию его внутреннего убранства, заполненного иконами, крестами и алтарями. Затейливо украшенные арки собора контрастируют с колоннами из черного мрамора, создавая неповторимый облик и дух храма. Это чудо было построено в 1868 году, по проекту русского архитектора А.М.Горностаева.

По укоренившейся традиции, русские моряки перед боем, молитвенно просили помощи у своего заступника — Николая Чудотворца. Так было при Гангуте, Чесме, Наварине и Синопе, так было и в эту Великую войну. Перед лицом смертельной опасности человек всегда обращается к Богу, ища помощи и защиты, спасения и надежды. Еще в 1720 году Петровский Морской устав определил главное призвание священников на флоте — укреплять в моряках нравственное начало, веру в добро, и небесное покровительство, в бою, словом Божьим, помогать морякам преодолевать страх, и добиваться победы.

Ставя свечу к образу Николая Чудотворца — заступника всех плавающих, за упокой душ матросов и офицеров Российского императорского флота, я невольно, вспоминал Николо-Богоявленский кафедральный Морской собор в Санкт-Петербурге, где на мраморных досках золотом высечены имена кораблей и фамилии матросов и офицеров русского и советского флотов, погибших в войнах за Отечество. Доски эти осенены, склоненным Андреевским флагом, и опять судьба, закручивая свои узоры, перемещает время, людей, события, и мне кажется, я вижу этих матросов и офицеров 1916 года, и слышу команду: «На молитву! Головные уборы — долой! Боже милостивый…»

В 12 ч команда из церкви возвратилась. Через 30 мин дежуривший по кораблю в этот день подпоручик по Адмиралтейству Н.Н.Исаев, построив команду, осмотрев ее и выдал увольнительные жетоны (бирки). Мичман Садовинский специально договорился с подпоручиком Николаем Исаевым о заступлении того на дежурство, в этот день — у Бруно сегодня была назначена встреча с Ириной. Но служба есть служба и, как ни старался мичман, на свидание он опоздал. Ирина уже ждала его у фонтана с морской нимфой — Амандой. Струи воды переливались в лучах солнца и, в отблесках водяных брызг, Ирина казалась ослепительной.

Бруно подошел быстрым шагом, придерживая левой рукой кортик, протянул ей букетик, купленных по дороге цветов, и начал извиняться, но Ирина опередила его:

Не трудитесь, я пришла раньше. Ах какие чудные цветы! Благодарю! Погуляем в парке?

Они пошли по главной аллее Эспланады. Лучи заходящего солнца ласкали листву раскидистых кленов и лип. Навстречу им шел мичман об руку с девушкой. Он посмотрел на Садовинского, улыбнулся и козырнул. Ирина заметила их безмолвный обмен взглядами:

Знакомый?

Да, офицер с «Грозящего», мой товарищ по корпусу.

А-а, — протянула она. — Давайте присядем Бруно, — Ирина указала на ближайшую скамейку.

Они сели. Бруно молчал. Ирина бережно перебирала цветы.

Бруно, расскажите что-нибудь о себе, — проговорила она и посмотрела на него.

Например? — сделал серьезное лицо Бруно.

Ну, о своей семье, о том, как пришли на флот, где служили.

Родом я из небольшого украинского городка Славута, в Волынской губернии. До поступления в Сумской кадетский корпус, мы жили вместе с мамой и двумя младшими братьями. Потом учеба в Морском корпусе. Выпустился я в 1915 году, дальше служба в Морском корпусе и на Минной дивизии, на эскадренном миноносце «Разящий», а сейчас — на «Расторопном».

Бруно умолк.

А ваши родители Ирина?

Отец — офицер-артиллерист, воевал в Порт-Артуре. Мы с мамой жили тогда в Петербурге, а с началом этой войны — в Гельсингфорсе. Он служит в крепости Свеаборг. Я единственная в семье.

Разговор оборвался. Пауза затягивалась.

Идемте к заливу, — предложила Ирина. Они вышли на Рыночную площадь, прошли вдоль набережной, и остановились в месте, где гранит заканчивался, и начинался дикий скалистый берег. Они спустились к воде. Ирина стояла лицом к морю, легкий бриз теребил ее волосы и Бруно залюбовался ею. Ирина повернулась и посмотрела на него. Он почувствовал теплоту в ее глазах, и на душе стало радостно от этой теплоты.

И все же, Бруно, почему вы подошли ко мне в Морском собрании? — улыбаясь, спросила она.

Начистоту? — Бруно тоже улыбнулся.

Желательно — Ирина стала серьезной.

Вы мне понравились, Ирина, — он немного покраснел и, овладев собой, заговорил увереннее. — Вы очень красивы. К тому же, тогда, в ресторане, когда я впервые увидел вас, я ощутил непонятную душевную связь между нами.

Его откровенность смутила Ирину, она опустила глаза.

Во-от вы какой, господин мичман, — растягивая первое слово, проговорила Ирина. Она отвернулась и поглядела на залив.

Увлеклись мы. Не желаете пройтись по берегу?

Они пустились на прогулку по прибрежной тропинке. Места были дивные. Суровая природа финского побережья, гладь залива, цепочка островов вдали и среди них, наиболее крупный, остров — крепость Свеаборг. Солнце садилось в воду залива, окрашивая все вокруг волшебными красными отблесками. Бруно машинально посмотрел на часы. Ирина спохватилась:

Ой, солнце садится! Пора возвращаться.

На корабль Бруно вернулся в одно время с возвращающимися из увольнения на берег матросами.

В понедельник 8 августа, в 5 ч 30 мин на миноносце развели пары в котле № 3; котел № 1 уже был под парами. В 10 ч 10 мин снялись с якоря и швартов, и пошли в море, в Куйвасто. На переходе, около 12 ч, надвинулся туман, о чем была сделана запись подпоручиком Н.Исаевым в навигационном журнале миноносца. «Расторопный» сбавил ход, были выставлены дополнительные сигнальщики и миноносец медленно продолжал движение по счислению. Часа через полтора посвежело, и туман рассеялся, дали полный ход. Вечером, в 18 ч 44 мин «Расторопный» встал на якорь в Куйвасто.

9 августа заступили в дежурство и стали у зюйдовой вешки у маяка Патерпостер. Мичман Б.Садовинский сменил на вахте подпоручика Н.Исаева и вел наблюдение за рейдом и фарватером

В 8 ч 25 мин миноносец «Туркменец Ставропольский» пришел на смену «Расторопному». Сменившись с дежурства у маяка Патерпостер, эскадренный миноносец «Расторопный» ошвартовался в Куйвасто. Здесь офицеры «Расторопного» узнали подробности трагедии разыгравшейся 8—9 августа в Рижском заливе у мыса Церель.

Утром 8 августа эскадренные миноносцы 5-го дивизиона под командованием капитана 1 ранга П.М.Плена — «Москвитянин», «Доброволец», «Финн», «Эмир Бухарский» и «Амурец» — готовясь к очередной ночной операции, обследовали прибрежные воды. Днем начальник дивизиона на «Сибирском Стрелке» ходил к мысу Церель.

Днем у острова Або, на случай серьезной артиллерийской поддержки, встал на якорь крейсер «Диана», после чего в море вышли миноносцы «Доброволец», «Поражающий» и, «Финн», за ними пошли буксиры «Черноморец № 1» и «Артиллерист» ведя на буксирах по четыре баржи, предназначенных для затопления на фарватере: их сопровождали «Москвитянин» и «Эмир Бухарский». В 21 ч 08 минут с кораблей увидели условный огонь с миноносца «Доброволец», уже занявшего свое место (широта 75о 50’, долгота 22о18’ 30’’) в качестве маяка, указывающего направление затопления барж. Караван начал ложиться на заданный курс, когда П.М.Плен, опасаясь за успешность работы на явно усилившемся волнении и непогоде, принял решение отложить затопление барж до следующей ночи и вернуться в Аренсбург. В это время на месте, где стоял «Доброволец», блеснула яркая вспышка, и условный огонь с миноносца погас. Посланный к месту нахождения «Добровольца» эскадренный миноносец «Москвитянин», прибыв туда через 12 мин, в 22 ч, миноносца на поверхности не обнаружил, а на воде держалась часть экипажа погибшего миноносца. Рядом плавали лицом вниз, с раскинутыми руками, погибшие при взрыве моряки, да обломки разбитой корабельной шлюпки и снастей.

С «Москвитянина» полетели за борт пробковые жилеты, спасательные круги, койки. Людей подбирали из воды, с борта миноносца, со спущенных на воду вельбота и шлюпки-четверки. Спасение людей закончилось в 7 ч 15 мин 9 августа. Удалось спасти старшего офицера

«Добровольца» старшего лейтенанта С.А.Чирикова, инженер-механика старшего лейтенанта И.И.Заполенко, врача, надворного советника Липкина и 46 нижних чинов. Погибло более половины экипажа

«Добровольца» — корабль после взрыва продержался на плаву не более 7 мин. Вместе со своим кораблем погиб и командир миноносца, капитан 2 ранга П.А.Вирениус. Один из лучших офицеров Балтийского флота, бывший флагманский артиллерист штаба начальника эскадры Балтийского моря, он совсем недавно принял командование своим первым и ставшим для него последним кораблем. Вместе с кораблем и командиром погибли два офицера и 34 матроса.

Первоначально командование Минной дивизии взрыв «Добровольца» отнесло к случайному срабатыванию мины, сорвавшейся с минрепа и всплывшей, как это бывает, в ветреную погоду, при сильном волнении, но дальше произошла еще одна трагедия.

Эскадренный миноносец «Донской Казак» в ту ночь, стоял на якоре у южной кромки нашего минного заграждения. В тумане, с него обнаружили к юго-востоку неясные низкие силуэты, которые миноносец немедленно обстрелял. Когда туман рассеялся, ничего подозрительного на горизонте уже не было. Утром, снявшись с дозора, «Донской Казак» подошел к месту гибели «Добровольца», в 40—45 кб от берега, занятого немцами. Здесь подобрали тела пяти погибших моряков, которые кораблю поручили доставить в Рогекюль.

Едва «Донской Казак» тронулся с места, как под его кормой последовал взрыв. Вначале, всем на мостике показалось, что произошел толчок, какой бывает, при перескакивании корабля через подводную гряду. Но миноносец, потеряв ход, начал крениться на левый борт. Взрывом мины оторвало кормовую оконечность вплоть до офицерского отсека. 40-мм зенитное орудие Виккерса выбросило за борт, левый вал перебило, а правый вал оказался согнутым под углом около 10о.

Однако, переборка офицерского отсека уцелела и распространение воды, усилиями экипажа, приостановилось. При взрыве было ранено 10 человек экипажа. Оказавшийся недалеко от места взрыва, миноносец «Забайкалец» подошел к борту «Донского Казака» и, чтобы поддержать миноносец на плаву, подал швартовы. С миноносца

«Стерегущий» также завели буксирный трос. С помощью двух миноносцев «Донской Казак» удалось довести до Вердера, откуда буксир

«Артиллерист» вместе с эскадренным миноносцем «Стерегущий» привели поврежденный миноносец в Куйвасто, и далее — в Ревель.

После этих трагических событий, командование флота приняло решение в дозоры вместе с миноносцами посылать и тральщики.

В четверг, 11 августа, на «Расторопный» поступило распоряжение конвоировать 7-й дивизион тральщиков к мысу Церель. По данным разведки, германские мелкосидящие моторные катера-заградители могли выставить там мины, поэтому требовалось протралить опасный район. В 8 ч 30 мин снялись с якоря, и пошли сопровождать тральщики.

Конвоирование обошлось без происшествий, и в 14 ч 54 мин миноносец лег на обратный курс.

12 и 13 августа эскадренный миноносец «Расторопный» находился в передовой базе Куйвасто. Ночью 13 августа вахтенные наблюдали необычное, для этого времени атмосферное явление: в 1ч 33 мин небо озарилось северным сиянием. Сияние длилось недолго, но его было очень хорошо видно. Об этом явлении сделана соответствующая запись в навигационном журнале «Расторопного».

В воскресенье, 14 августа, при переходе в Рогекюль, с утра нашел густой туман. К 6 ч 45 мин туман рассеялся. К полудню миноносец ошвартовался у стенки в гавани Рогекюль.

В этот день, в Рогекюле состоялись похороны погибших, в недавних трагических событиях на эскадренном миноносце «Доброволец», нижних чинов. Для участия в траурной церемонии от экипажа миноносца «Расторопный» было выслано 10 человек. В 14 ч 40 мин матросы построились в полной форме, с винтовками, старшим назначили мичмана С.Д.Клиентовского и с ним мичмана Б.А.Садовинского.

Вернувшись в 18 ч с похорон, Бруно Садовинский еще долго находился в угнетенном состоянии. Его учили воевать с врагом, но его никогда не учили переносить смерть и гибель матросов и офицеров — своих товарищей по оружию. И от этого потери, даже если это потери другого экипажа, а не твоего корабля, не становились менее болезненными. Стоя в строю под Андреевским флагом, над могилой погибших моряков, мичман Садовинский не давал себе никаких клятв, он только крепче сжимал скулы и стискивал кулаки. Придет срок — они посчитаются с проклятыми немаками за все!

Война! Фронт, растянувшийся от Балтийского моря до Черного, полыхал артиллерийским и минометным огнем, задыхался германскими газами и сгибался под ливнем германских пуль. Газета «Русский инвалид» в № 211 за 8 августа 1916 года, в военном обзоре Штаба Верховного главнокомандующего о положении на Северном, Западном, Юго-Западном фронтах, писала следующее: «За последнее время на правом фланге наших позиций (боевые линии Рижского района) наши части продвинулись с боем несколько вперед, где и закрепились. Противник долго обстреливал нас артиллерийским огнем, выпустив массу тяжелых снарядов, частью с удушливыми газами, но старания противника были безуспешны и окопы остались за нами. Обе стороны находятся в чрезвычайно сближенном расстоянии, и противник поддерживает артиллерийский и даже минометный огонь. Работы, которые противник возводит на Рижском фронте, свидетельствуют об оборонительной тенденции германцев, которые, будучи озабочены тяжелым для них Юго-Западным фронтом, стараются обезопасить себя с этой стороны от всяких случайностей. Возможно, что опыт Брусиловского удара германцами учтен весьма тщательно и, в виду обнаружившихся некоторых недостатков австро-венгерских позиций, они стремятся устранить таковые на своих Рижских и других позициях.

Германцы с новой интенсивностью принялись в последнее время за увеличение технической и химической силы сопротивления своих армий. Почти 50 % германских войск вооружены уже автоматическими ружьями, имеющими возможность выпускать до 25 выстрелов подряд со скоростью пулемета. Вообще новый нажим на техническую и химическую сторону борьбы снова всплывает на поверхность текущих военных событий. На Юго-Западном фронте противник весьма упорно удерживается в Ковельском районе, подтягивая сюда все, что можно свободного, возложив главную надежду в оборонительной силе Северного и Западного фронтов на крайнее развитие указанных технических средств борьбы».

Далее «Русский инвалид» приводит телеграммы с других фронтов:

«Французский фронт. Гавр, 5-го августа. Бельгийское официальное сообщение: “На бельгийском фронте — полное спокойствие”.

Париж, 5-го августа. Агенство Гаваса сообщает: “В течение всего вчерашнего дня мы укрепляли и переустраивали позиции захваченные нами к северу и югу от Соммы. Ни ночью, ни днем неприятель не проявлял попыток нам противодействовать”.

Лондон, 6-го августа. Официально сообщается: “В полдень 5-го августа наши аэропланы произвели успешную атаку на склады боевых припасов противника у Лихтервельде”.

Париж, 6-го августа. “Генерал Жилинский посетил русский участок на французском фронте и передал георгиевские кресты и медали офицерам и солдатам, особенно отличившимся в последних боях”.

Итальянский фронт. Рим, 6-го августа. Сообщение итальянской Главной квартиры: “На всем фронте происходили артиллерийские бои; наша артиллерия проявляла особенно энергичную деятельность в верхней части долины Феллы, где ее огнем было повреждено железнодорожное полотно”.

Балканский фронт. Солун, 5-го августа. “Вчера неприятельские аэропланы бомбардировали Верткоп, при чем несколько греков были убиты и ранены”».

Клубок всех событий на фронте в конце лета—начале осени 1916 года, завязывался вокруг Румынии, которая 27 августа объявила войну Австро-Венгрии. Русские войска, с трудом преодолевая укрепленные горные позиции австрийцев, с потерями продвигались в Карпатах.

Румынское наступление и его провал всей тяжестью легли на Россию и заставили ее оттянуть большую часть своих сил на второстепенное направление. В очередной раз русские солдаты своей кровью оплачивали политические маневры стран Антанты.

Вахты сменялись вахтами. Переходы Куйвасто—Рогекюль, Роге-кюль—Ревель, Ревель—Лапвик, Лапвик—Рогекюль, чередовались, как в калейдоскопе. Боевая работа заслоняла собой все воспоминания мичмана Садовинского о береговых делах в Гельсингфорсе, и они уходили в память все глубже и глубже. Но одно чрезвычайное происшествие, случившееся 16 августа, на переходе «Расторопного» из Лапвика в Рогекюль, неожиданно, позволило мичману Садовинскому оставаться в Гельсингфорсе в течение последующих 16 дней, и вновь видеть Ирину.

В 10 ч 25 мин миноносец «Расторопный», на пути из Лапвика в Рогекюль разошелся контр-курсами со сторожевым судном «Ворон». В 12 ч вахтенный офицер доложил командиру, находящемуся на мостике, что наступает время прохождения поворотного буя с Растхольмского створа на Хестхальский створ Нукке—Вормского фарватера. Что произошло дальшее, какие решения принимал командир миноносца, особенности метеоусловий — ветер, видимость, волнение, как маневрировал встречный угольный транспорт, теперь уже сложно установить, но в вахтенном журнале «Расторопного» 16 августа 1916 года, сделана следующая лаконичная запись:

12:02. У поворотного буя с Растхольмского створа на Хестхальский створ Нукке—Вормского фарватера — столкнулись с угольным транспортом «Мыслете».

Столкновение не имело серьезных последствий, через полтора часа миноносец «Расторопный» вошел в гавань Рогекюль и ошвартовался к эскадренному миноносцу «Деятельный».

И еще, этот день запомнился мичману Б.Садовинскому тем, что, как было записано в вахтенном журнале:

Сего числа, прибыл на миноносец из штаба Командующего Флотом мичман Михаил Михайлович Воронин.

За время службы на «Расторопном» они крепко сдружатся.

Накануне командир запросил разрешение командования Минной дивизии на переход в Гельсингфорс, для постановки миноносца на заводской слип, с целью осмотра подводной части корпуса после столкновения с угольным транспортом. 17 августа разрешение было получено, и эсминец «Расторопный» в 12 ч 22 мин ошвартовался у пристани судоремонтного завода «Усберг» в Гельсингфорсе.

На следующий день, после того как сторожевое судно «Кондор» освободило судоподъемную тележку, миноносец отошел от пристани и в 11ч 30 мин начал входить на тележку. В 15 ч 15 мин корабль вошел на тележку, и завод приступил к ремонтным работам, которые предполагалось закончить до 1 сентября.

На период ремонта миноносца, мичману Б.А.Садовинскому был предоставлен отпуск сроком на 10 суток, с 22 по 31 августа включительно. Он получил распоряжение передать, по приезду в Петроград, пакет с бумагами «под шпиц» Адмиралтейства, а все оставшееся время было в его полном распоряжении.

Позвонив по телефону Ирине и рассказав ей о неожиданно полученном отпуске, Бруно с удивлением и радостью для себя, услышал в ответ:

— Я так рада, Бруно! Мы вместе поедем в Петроград. Целыми днями будем вместе. Будем гулять по берегам Невы и Стрелке Васильевского острова.

Документального подтверждения предоставления отпуска Б.А.Садовинскому и его поездке в Петроград, в конце августа 1916 года, в документах Минной дивизии, находящихся в РГАВМФ мной не обнаружено, но факты говорят о следующем: в течение января—марта 1916 года в Морском корпусе ему отпуск не предоставлялся. С прибытием в апреле на Минную дивизию, на миноносец «Разящий», и до конца июля, когда он был назначен на эсминец «Расторопный», в отпуске Садовинский не был. Об этом свидетельствуют регулярные подписи мичмана в вахтенном журнале «Разящего». С начала августа и по 21 августа включительно, мичман Б.Садовинский регулярно расписывается в вахтенном журнале «Расторопного». Затем подписи отсутствуют, и с 1 сентября, регулярные подписи мичмана Б.Садовинского возобновляются.

В ежедневном рапорте вахтенного офицера командиру миноносца, в пункте «Число больных офицеров» за период с 22 по 31 августа стоят нули, значит, мичман Б.Садовинский отсутствовать по болезни в этот период не мог. Командировки флотских офицеров в Петроград практиковались, но срок их не превышал 3—5 суток. Отсутствие на корабле мичмана Садовинского в течение 10 суток совпадает с длительностью предоставления отпуска флотским офицерам в военное время. Отдыхать в Гельсингфорсе, конечно можно было остаться, но отсутствие своего жилья, и достаточно однообразные развлечения молодых флотских офицеров в гарнизоне, делали поездку для отдыха в Петроград предпочтительнее.

Пульмановский вагон мягко нес их мимо больших и маленьких озер, мимо густых лесных массивов и небольших опушек. Вдали мелькали опрятные финские хутора, и аккуратно обработанные поля. Бруно и Ирина болтали о чем-то незначительном и, как дети, радовались путешествию. Петроград встретил мокрыми от дождя мостовыми, свежим ветром и усеянным обрывками облаков небом. От вокзала они взяли извозчика. Исаакиевский собор поблескивал мокрым от недавнего дождя куполом, шпиль Адмиралтейства вонзался в небо острой золотой иглой. На первый взгляд казалось, что все — как всегда.

Но война наложила свой отпечаток на город, не только сменивший имя, и сбросивший вниз тевтонских рыцарей с их конями со здания бывшего германского посольства. В Петрограде уже не было того бесшабашного, довоенного столичного веселья. В городе не много было семей, где бы не оплакивали погибшего сына, отца, брата. На Невском проспекте то тут, то там мелькали солдатские фронтовые шинели, проезжали не шикарные авто, а крытые брезентом военные грузовики, и афишные тумбы пестрели не афишами театральных премьер, а призывами помощи фронту, раненным и увечным. Но Петроград по прежнему оставался столицей империи, а Нева — душой города. Ее водная гладь оживляла гранитные набережные, наполняла воздух и душу свежестью. Бруно и Ирина остановились на Стрелке Васильевского острова. Необъятная ширь Невы в этом месте поражала и радовала глаз одновременно. Железная воля императора Петра воздвигнувшего этот город, воплощенная в металл пушек Петропавловской крепости, в узор мостов и решеток набережных рек и каналов, в звон колоколов многочисленных храмов, предстала перед ними воплощенная в этом великолепном граде…

Это были самые чудесные и счастливые дни в жизни мичмана Бруно Садовинского. Что ждет их с Ириной впереди? Сильный человек, всегда надеется на лучшее.

1 сентября, сразу после прибытия из отпуска, мичман Б.А.Садовинский представился новому командиру «Расторопного» старшему лейтенанту А.И.Баласу. Капитан 2 ранга В.В.Селитренников покинул «Расторопный», и старший лейтенант Балас был назначен приказом начальника Минной дивизии № 787 временно командующим эсминцем с 27 августа 1916 года.

Офицеры, знавшие А.И.Баласа по эскадренному миноносцу «Сибирский стрелок», где он служил старшим офицером, отзывались о нем как о мужественном, хладнокровном и распорядительном командире. Да и орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» говорил сам за себя.

В этот же день мичман Б.Садовинский заступил дежурным по кораблю. Эскадренный миноносец «Расторопный» находился на швартовых у пристани завода «Усберг» в Гельсингфорсе. Приняв дежурство у мичмана М.М.Воронина, Садовинский отметил в вахтенном журнале:

число нетчиков — 0 чел.,

число больных офицеров — 0 чел., число больных нижних чинов — 2 чел.,

количество машинного масла — 76 пудов, количество угля — 91 тонна,

количество пресной воды — 200 ведер, температура в угольных ямах +10 С, температура в погребах + 10 С,

число арестованных нижних чинов — 0 чел., число строевых унтер-офицеров — 7 чел., число строевой команды — 21 чел.,

число машинной команды — 36 чел.

После завтрака команду развели по работам — мыли краску на бортах и надстройках миноносца. После обеда работы по мытью краски продолжили. В 16 ч 30 мин окончили все работы, а в 17 ч команду уволили на берег. Корабль затих. Только слабо гудела вентиляция, да посвистывали паропроводы — под парами находился котел № 4.

В опустевшей кают-компании Бруно Садовинский рассказывал своему другу мичману Михаилу Воронину впечатления о поездке в Петроград…

В пятницу, 2 сентября, эскадренный миноносец «Расторопный» перешел в Ревель. На Ревельском рейде в 17 ч начали работы по определению девиации, законченные в 17 ч 46 мин. После этого миноносец ошвартовался у стенки в Ревельской Южной гавани. Загребли жар в котле № 2, под парами котел № 4.

В субботу, 3 сентября, предстоял переход в Моонзунд, для охраны тральщиков.

Летом 1916 года германское флотское командование посылало в Северную Балтику только подводные лодки. Они вели разведку, нападали на тральщики, протраливающие фарватеры, атаковывали караваны землечерпалок, углубляющих фарватер, транспортные конвои и одиночные корабли. Германские субмарины действовали, в основном, у выступающих в море мысов и на подходах к берегу.

3 сентября одна из германских подводных лодок находилась на позиции в районе Оденсхольма. Ночью лодка, в надводном положении, заряжала аккумуляторные батареи. Зарядка шла медленно, керосиновые моторы Кертинга, не отличались надежностью. С рассветом, когда зарядка еще продолжалась, сигнальщик с мостика лодки доложил командиру о черном дыме на горизонте. Вот они — дымящие угольные котлы российских миноносцев!

На подводной лодке срочно прекратили зарядку аккумуляторных батарей, командир лодки скомандовал «Приготовиться к погружению!» Верхняя вахта быстро спрыгнула вниз. С лязгом захлопнулись люки. Море беззвучно сомкнулось над лодкой, оставив на поверхности лишь пузырящийся след.

Погружаться на перископную глубину — скомандовал командир. Подводная лодка двинулась по направлению облака дыма. Ее поднимало вверх и вниз на сильной зыби, чувствовавшейся и под водой, на глубине 6—7 м. В центральном отсеке подводной лодки было душно и влажно, пахло машинным маслом и сырой одеждой. Командир занял место у вертикальной трубы перископа. Перископ то поднимался, то опускался, так, чтобы показываться на поверхности только на короткий промежуток времени. Подводная лодка быстро шла на сближение с обнаруженным кораблем.

Командир, сдвинув фуражку, внимательно всматривался в перископ. Голова его совсем ушла в плечи, спина сгорбилась, словно он приготовился к прыжку. Наконец, он произнес:

Четырехтрубный угольный миноносец русских, идет переменными курсами.

Германская подводная лодка все ближе подходила к миноносцу, и все быстрее поднимался и опускался перископ, потому что иначе, лодку выдал бы его пенящийся след, хотя сильная зыбь и затрудняла обнаружение перископа на поверхности моря. Что бы с миноносца труднее было обнаружить перископ лодки, командир занял позицию для стрельбы со стороны левого борта миноносца, чтобы иметь восходящее солнце у себя за спиной, и наблюдателям с миноносца пришлось бы смотреть против солнца.

Приготовить носовые торпедные аппараты! — отрывисто приказал командир. После доклада о готовности, последовала команда

Первый носовой аппарат! Товсь!

Немедленно после выстрела погрузиться на 15 м и не вырываться на поверхность, — приказал командир боцману, стоящему у клапанов быстрого погружения. Это было связано с тем, что облегченная, после выстрела торпеды, подводная лодка могла выскочить на поверхность.

В центральном отсеке лодки было очень тесно от приборов и людей. Справа от командира стояли двое рулевых матросов, один управлял вертикальным рулем, второй — горизонтальными, слева — боцман у клапанов системы погружения и всплытия.

Последовала отрывистая команда:

–Поднять перископ! Первый аппарат — пли! Перископ вниз! Стоявший рядом с командиром офицер запустил секундомер.

Пошел отсчет секундам, после пуска торпеды. Секунды шли, но ничего не происходило. В отсеке лодки повисла напряженная тишина, только было слышно дыхание людей, мерное жужжание моторов, да звук капель конденсата, падающего где-то с подволока. Невероятно долго тянулось время, пока дойдет звук взрыва торпеды, принимая во внимание время на путь торпеды до цели и на возвращение звука. Но звука не было. Промах!

Привести лодку на перископную глубину, — крикнул командир и прильнул к окуляру перископа, пальцы его энергично завертели виньер настройки. Медленно текли минуты.

Второй носовой аппарат! Товсь! Второй аппарат — пли! Перископ вниз!

Лодка вздрогнула — это торпеда вышла из аппарата. Опять последовало долгое ожидание звука взрыва, но снова ничего. Стало ясно, что и вторая торпеда прошла мимо.

Погружаться на 30 м. Уходим! — приказал командир. — Счастье русских, что у нас батареи не полностью заряжены, процедил он сквозь зубы и, в полголоса, выругался.

3 сентября 1916 года в 5 ч на миноносце «Расторопный» сыграли побудку. Механики подняли пары в котле № 2.

В 5 ч 47 мин миноносец снялся со швартовых в Южной гавани Ревельского порта. Командир, получивший накануне приказание идти в Моонзунд на охрану от германских подводных лодок кораблей Дивизиона траления, протраливающих фарватеры, еще раз внимательно просмотрел карту № 1371.

Курс по носовому компасу 343, — скомандовал он рулевому.

Число оборотов машины 155 — приказал командир в машинное отделение через переговорную трубу. Спустя три минуты, в 5 ч 50 мин миноносец «Расторопный» лег на створ Котеринентальского маяка, и слегка переваливаясь на встречной волне, пошел средним ходом. Последовало приказание в машину увеличить число оборотов до 230.

«Расторопный» развил ход 17 уз. В 6 ч прозвучал сигнал: «Команде завтракать», в 6 ч 18 мин миноносец сбавил ход до малого. Через 2 мин легли на курс 305, и дали полный ход.

В 6 ч 38 мин командир заменил карту № 1371 на карту № 1552 и приказал лечь на курс 271, держа 230 оборотов машины. Спустя 10 мин показался маяк Н.Суроп. Дежурный по кораблю, подпоручик по адмиралтейству Н.Н.Исаев в 7 ч 30 мин доложил командиру ежедневный рапорт по личному составу и запасам миноносца по углю, маслу, пресной воде на текущие сутки.

В это время, тральщики 1-го и 2-го дивизионов, обследовав фарватер № 10а, переходили в Моонзунд, ожидая прибытия тральщиков 5-го дивизиона, который в составе тральщиков № 2, № 3, № 7 и № 11 вышел в 6 ч из Балтийского порта. У Грас-Грунда ими была замечена неприятельская подводная лодка, шедшая в надводном положении и погрузившаяся при появлении тральщиков, которые вследствие этого вернулись в Балтийский порт.

О появлении подводной лодки они сообщили на эскадренный миноносец «Расторопный», который встретился тральщикам на пути из Ревеля. По получении от тральщиков информации, о подводной лодке противника, в 7 ч 45 мин на миноносце сыграли боевую тревогу

Командование Минной дивизии, ввиду опасности атак германских подводных лодок, рекомендовало переходы кораблей осуществлять переменными курсами, которые позже получили название «противолодочный зигзаг».

Выписка из навигационного журнала эсминца «Расторопный»:

3 сентября 1916 года.

7:00. Начали ходить переменными курсами уклоняясь от первоначального вправо и влево на 20 градусов (260—220). Продолжительность галса 15 m (4,2 мили).

8:59. Подошли к 5-му Дивизиону тральщиков. Остались для охраны тральщиков от подв. лодки, находящейся в 2-х милях на W-st от Грас-Грунда. Начали ходить переменными курсами.

На мостике эскадренного миноносца «Расторопный» царило напряженное ожидание, артиллеристы находились у орудий, минеры у торпедных аппаратов. Вахтенный офицер требовал докладов от сигнальщиков чаще обычного. К этому времени волнение моря перешло в крупную зыбь. При очередной перемене курса, командир пристально вглядывался в восточный сектор горизонта, где море отливало ярким солнечным блеском, и блики солнца играли на крупной зыби. Подводники, как и летчики, часто практиковали свои атаки со стороны солнца.

В 9 ч сигнальщик левого борта громко доложил:

Вижу перископ лодки по левому крамболу!

Стоп машина! Лево руля! — быстро отреагировал командир. Миноносец повалился на левый борт. Взгляды всех, находящихся на мостике, устремились на искрящийся бликами солнца горизонт. Мичману Садовинскому на мгновение показалось, что он тоже видит всплеск от перископа, но это только показалось. Минуты текли все медленнее, казалось, время остановилось!

Вот оно — пузырящийся след торпеды с роковой неумолимостью приближался к кораблю и… на расстоянии пары метров от форштевня миноносца, прошипел мимо! Бруно почувствовал, как смерть прошла рядом, дыхнув в лицо отработанным воздухом германской торпеды.

Смерть! А как же Ирина? — пронеслась мгновенная мысль, но ее сменила другая: если бы не быстрые и единственно правильные действия командира голубое небо над головой никогда бы не ласкало его взгляда. Он охватил взором сразу все: и небо и море — как прекрасно жить!

Люди на мостике зашевелились, раздался нервный кашель, отрывистое дыхание:

Слава богу, — крестились на мостике, — Пронесло!…

Возможно повторение атаки — резко сказал командир. — Быть предельно внимательными.

В вахтенном журнале эскадренного миноносца «Расторопный» атаки германской подводной лодки на миноносец описаны сухо и скупо:

9:00. В 5 милях на NO от Оденсхольма были атакованы неприятельской подводной лодкой. Мина прошла по носу.

9:10. Вторично были атакованы неприятельской подводной лодкой. Мина прошла по носу.

Миноносец продолжал маневрировать переменными курсами, прикрывая собой тральщики, но подводная лодка больше ничем не проявляла своего присутствия. С миноносца дали радио в штаб Минной дивизии, что были атакованы германской подводной лодкой.

В 10 ч 37 мин прозвучал отбой «Боевой тревоги». Эсминец «Расторопный» дал ход 12 уз и взял курс на Нукке-Вормский фарватер.

В 10 ч 41 мин командир перешел на карту № 197. Миноносец снизил ход до малого, давая машиной 100 оборотов. Маневрируя по фарватеру — то стопоря машины, то давая малый или средний хода в 11 ч 48 мин, перейдя на карту № 1520, командир приказал рулевому лечь на курс 271о у знака Руке-Рага, затем взяли курс 162о, и у Кумарского буя легли на Моонский створ.

Переход в узкостях фарватера, сильно вымотал кочегаров и машинную команду. В кочегарках люди изнывали от жары. Воздуходувки на малых ходах, были не слишком эффективны, частые перемены хода и «стопы», заставляли вертеться механиков у маневровых клапанов.

С 12 ч посменно обедали, в 13 ч 18 мин «Расторопный» сошел с Моонского створа, и в 14 ч ошвартовался к миноносцу «Дельному» в Куйвасто. За этот переход прошли 112 миль — тяжелых миль войны.

Вахтенный офицер с «Дельного» был знаком Садовинскому, и стоя борт о борт, офицеры разговорились: мичман Садовинский рассказал о пережитом столкновении с германской подводной лодкой, офицер с «Дельного» — о положении в Рижском заливе и о новостях в Куйвасто. Матросы миноносцев тоже, пользуясь случаем, делились между собой новостями и переживаниями о только, что закончившемся походе, обсуждали «клятую» войну и весточки из родных краев.

Рейд Куйвасто жил напряженной боевой жизнью передовой базы флота; миноносец «Стерегущий» ушел в Рижский залив, госпитальные суда «Геркулес» и «Нарген» пришли из Финского залива, миноносцы «Туркменец Ставропольский» и «Войсковой» — из Рижского, эсминец «Капитан Изыльметьев» — от S-й вехи

Эскадренный миноносец «Расторопный» получил приказание сняться со швартовых и совместно с эсминцем «Дельный» идти в Рижский залив. В 20 ч 52 мин «Расторопный» и «Дельный» стали на якорь у О-й вехи близ острова Нюхадекарре. Так закончился для миноносца «Расторопный» и его экипажа этот день — очередной день Великой войны.

Я постарался скрупулезно, по минутам, восстановить ход событий этого тяжелого боевого дня экипажа эсминца «Расторопный», используя навигационный и вахтенный журналы корабля, потому что именно в деталях и проявляется дыхание того времени, тех давних событий далекого сентября 1916 года.

Следующие двое суток эскадренный миноносец «Расторопный» нес дежурную службу у S-й вехи вблизи маяка Патерностера, периодически меняясь с эсминцем « Дельный». 6 сентября, во вторник, «Расторопный» пришел в Рогге-Кюль для пополнения запасов. В 14 ч 55 мин начали погрузку 42 т угля из трех вагонов, из топливной базы приняли 36 пудов 30 фунтов (602 кг) машинного масла. После работ команду уволили в баню.

В этот день в вахтенном журнале миноносца «Расторопный» сделана следующая запись:

18:15. Сторожевое судно «Китобой» пришло с моря.

Мичман Б.Садовинский, вместе с дежурившим по кораблю инженер-механиком мичманом Гуляевым, в это время находились на верхней палубе миноносца, принимая возвращающихся с берега из бани, матросов. Входящий на рейд Рогге-Кюля «Китобой» сразу привлек их внимание. Это небольшое, ладно скроенное, с высокой трубой и двумя мачтами сторожевое судно несло на себе две 75-миллиметровые пушки и один пулемет. В прошлом норвежский китобоец, длиной около 30 м, водоизмещением порядка 310 т, сторожевое судно «Китобой» входило в состав Дивизиона сторожевых кораблей.

Конечно, глядя на «Китобой», ни мичман Садовинский, ни мичман Гуляев, ни офицеры с других кораблей, не могли знать, что они видят судно, на гафеле которого, через несколько лет, последним из русских кораблей, будет развиваться на морях, славный Андреевский флаг. Но это все еще предстоит… Исторический факт в том, что не мощный дредноут, не грозный крейсер, не новейший турбинный эскадренный миноносец, а этот, небольшой, с высокой тонкой трубой сторожевик, с командой состоящей из морских офицеров-добровольцев, в труднейшем одиночном плавании через Балтику, Северное море, Атлантический океан, Средиземное море, Черное море последним гордо пронесет боевой стяг Российского императорского флота — Андреевский флаг.

Подробно одиссею «Китобоя» описал замечательный флотский писатель-журналист капитан 1 ранга Н.Черкашин. Он писал: «Свою воспетую потом в стихах одиссею, “Китобой” начал 13 июня 1919 года. Командовал “Китобоем” бывший мичман императорского флота, а тогда военмор Владимир Сперанский».

Владимир Иванович Сперанский, однокашник по Морскому корпусу Бруно Адольфовича Садовинского, выпустился из корпуса в 1915 году. После октябрьского переворота остался на службе в красном Балтийском флоте. Бывший офицер без особого труда убедил команду перейти на сторону белых. «Китобой» стал флагманом речной флотилии Северо-Западной армии белых, Морским управлением которой командовал герой Порт-Артура молодой контр-адмирал В.Пилкин.

«Самый героический период жизни сторожевика был связан с его новым командиром — лейтенантом Оскаром Ферсманом, выпускником Морского корпуса 1910 года», писал Николай Черкашин. Вырвавшись из Эстонии, «Китобой» прошел через непротраленные минные заграждения Балтики и завершил переход в Копенгагене. Переход

«Китобоя» под Андреевским флагом, который он отказался спустить даже под жерлами пушек английских крейсеров, через Северное море, пролив Ла-Манш, Атлантику, Средиземное море, с заходами в Лиссабон, на Мальту, в Пирей, окончился на Черном море в Севастополе.

«Ни на одном пароходе мира не было такой кочегарной команды: швыряли уголь в топку и князь с мичманскими погонами Юрий Шаховский, и кадет Морского Корпуса барон Николай Вреден…» замечал Черкашин. После эвакуации из Крыма Белой армии «Китобой» перешел в Бизерту. «Тогда, в 1920 году, сторожевик “Китобой” был последним русским кораблем, над которым развевался Андреевский флаг в европейских водах Атлантики», заканчивал свою повесть Н.Черкашин.

Но, ничего этого не мог предвидеть мичман Б.Садовинский, глядя на проходящий мимо их эсминца сторожевик «Китобой», поэтому кроме записи в вахтенном журнале «Расторопного», эта встреча с «Китобоем» не оставила у него в памяти никаких следов.

7 сентября корабли Балтийского флота получили радио за подписью адмирала Канина, следующего содержания: «По повелению Верховного Главнокомандующего, командование Балтийским флотом сдал вице-адмиралу Непенину».

7 сентября 1916 года вице-адмирал А.И.Непенин вступил в командование Балтийским флотом. В 13 ч этого же дня стало известно, что новый командующий Балтийским флотом вышел на миноносце «Победитель» в Куйвасто для встречи с начальником Минной дивизии, штаб которого находился на эскадренном миноносце «Новик». Старший помощник «Новика» Г.К.Граф, будучи свидетелем этих событий, так описывает прибытие нового командующего на «Новик»: «Немного спустя, адмирал Непенин приехал к нам, расцеловался с начальником дивизии и командиром и пошел в каюту адмирала. Там он долго беседовал с начальником дивизии, а потом туда были приглашены командир, чины нашего штаба и флаг-капитан по оперативной части капитан 1 ранга князь Черкасский. Совещание затянулось до 10 часов вечера. Следующее утро новый командующий флотом посвятил осмотру судов, а в 9 часов мы пошли с “Победителем” к большим кораблям, стоявшим на Аренсбургском рейде, и к Церелю, для его осмотра».

7 сентября миноносец «Расторопный» находился в дежурстве в Куйвасто. Экипаж энергично готовился к неожиданному смотру кораблей новым командующим флотом, и утром следующего дня адмирал А.И.Непенин осмотрев корабли, находящиеся в Куйвасто, быстро убыл в Аренсбург.

9 сентября «Расторопный» перешел в Ревель, 10 сентября, в субботу, подошла очередь выщелачивать котел № 4. Инженер-механик миноносца мичман Гуляев дал команду кочегарному унтер-офицеру произвести выщелачивание. Кочегары положили в котел 6 пудов (98 кг) соды, налили 3 фунта (1,23 кг) керосина, наполнили котел водой и начали выщелачивать.

11—13 сентября артиллеристы миноносца проводили на полигоне учение по стрельбе из пулеметов по плавающей мине Угрюмова, пока она не затонула; израсходовали 350 штук пулеметных патронов. Перейдя с полигона, встали на якорь в Балтийском Порту.

сентября в 3 ч 5 мин снялись с якоря и пошли в Ревель. По прибытию в Ревель, ошвартовались к эскадренному миноносцу «Достойный». Приняли из Ревельского Порта 63 пуда 10 фунтов (1036,7 кг) машинного масла.

В этот день, в 15 ч 30 мин врач 9-го дивизиона коллежский асессор Н.М.Смирнов начал производить медицинский осмотр команды миноносца. По приказу командира, для проведения осмотра выделили кубрик команды. Матросы выстроились в шеренгу, брюки их были спущены, а тельняшки подняты до груди. Николай Михайлович Смирнов, проходил вдоль шеренги моряков, осматривал и ощупывал кожные покровы каждого, спрашивал, есть ли жалобы на самочувствие, и делал соответствующие записи в своем журнале.

Вообще-то болели матросы довольно редко. Добротное флотское питание, молодые организмы и профилактика делали свое дело. В основном досаждали мелкие травмы, нарывы, да близость большого портового города и доступных женщин. Поэтому, как говаривал Николай Михайлович Смирнов «профилактика, профилактика и еще раз профилактика, господа». Не обошел вниманием Н.М.Смирнов и офицеров эсминца. На момент медицинского осмотра все были, слава Богу, здоровы.

сентября эскадренный миноносец «Расторопный» поднял дежурный флаг, и вышел на Ревельский рейд. В пятницу, 16 сентября перешли в Балтийский Порт. На переходе в 15 ч 13 мин сигнальщик матрос Николай Лапин, прибывший недавно с миноносца «Туркменец Ставропольский», обнаружил плавающую мину. Мина не угрожала непосредственно миноносцу, но ее требовалось уничтожить. Вахтенный офицер мичман Б.Садовинский, похвалив Лапина, вызвал дежурный расчет артиллеристов. По мине открыли огонь из пулемета и через 6 мин она затонула.

сентября находились на якоре в Балтийском Порту; глубина 9 сажень (16,67 м), канату на клюзе — 30 сажень (55,56 м), грунт — ил.

сентября снялись с якоря и из Балтийского Порта перешли в бухту Регервик, оттуда — в Ревель. По приходу в Ревель миноносец

«Расторопный» ошвартовался у стенки порта. С транспорта «Ангара» прибыл водолаз для осмотра гребных винтов миноносца. На мачте миноносца подняли «боевой» флаг «Наш», что по своду сигналов означало: «Ведутся водолазные работы». В 17 ч 8 мин водолаз спустился под воду и через 10 мин вышел из воды. В следующие сутки водолазные работы по осмотру состояния винтов были продолжены, закончились в 11 ч 10 мин флаг «Наш» спустили. В ходе водолазных работ были выявлены вмятины и трещины в лопастях гребных винтов, требовался их срочный ремонт или замена.

20 сентября на «Расторопном» зачитали приказ командующего флотом Балтийского моря № 666, которым командующим кораблем назначался старший лейтенант А.И.Балас.

В среду, 21 сентября, снялись со швартовых в Ревеле и ушли в Гельсингфорс для ремонта гребных винтов; на переходе разошлись контркурсами с эскадренными миноносцами «Громящий» и «Эмир Бухарский».

«Бабье лето» в Гельсингфорсе вступило в свои права. Деревья покрылись золотом листвы, воздух стал прозрачен и чист, небо наполнилось голубизной.

«Расторопный» находился у причалов Гельсингфорса в течение целой недели — с 22 по 29 сентября. Мичман Садовинский встречался с Ириной, лишь только представлялась возможность. Он, как мальчишка-гардемарин, искал и находил малейшую причину освободиться от службы и сойти с корабля в город. В эти дни они много бродили по тихим скверам и паркам города, заполненных шуршащей золотой листвой, присаживаясь от усталости, то за столики уличных кафе, то на скамьи аллей, то в беседки парков. В один из выходных дней, когда Бруно рано сошел с корабля, и они, по традиции, встретились у фонтана с нимфой, Ирина, улыбнувшись, пригласила его к себе домой, на обед. Бруно непроизвольно глянул на часы и без колебаний согласился. Они миновали Торговую площадь, по мосту через канал перешли на полуостров Катайанокка, разделяющий Нора-Хамин (Северный порт) и Седра-Хамин (Южный порт), прошли по набережной, мимо закрытого, во внеурочное еще время, казино для русских морских офицеров, свернули направо в переулок и подошли к красивому жилому дому.

— Вот мы и пришли, — сказала Ирина. Они поднялись на второй этаж и остановились у двери темного дерева. Ирина достала ключ, отворила дверь и поманила за собой Бруно. В передней висело большое зеркало в старинной, золоченой раме. Фигура мичмана отразилась в нем, на мгновение, во весь рост, и Бруно улыбнулся. Он снял форменное пальто и повесил его на вешалку, рядом с флотским пальто с погонами капитана 2 ранга. Фуражку он положил на столик при зеркале. Ирина пригласила его в гостиную.

Мамочка, у нас гость! — громко произнесла она, усадила мичмана на мягкий диван и вышла в другую комнату. Бруно осмотрелся. Обстановка гостиной была приятной и уютной. Красивая, подобранная со вкусом мебель, гармонировала тканью обивки с цветом и рисунком обоев. Приятно радовало глаз присутствие только необходимых и удобных вещей, не было заметно побрякушек и ненужных безделушек. Все, что он увидел, как-то очень сочеталось с самой Ириной, и Бруно совсем не удивился этому: внутренне, он ожидал чего-то подобного.

Обед был накрыт в столовой. Родители Ирины уже расположились за овальным, сервированным красивой посудой, столом.

Здравствуйте, — произнес мичман с коротким полупоклоном. Мама с улыбкой кивнула, отец поднялся, протянул руку и поздоровался:

Прошу к столу.

Бруно извинился, попросил разрешения оставить кортик в прихожей, вновь вернулся в столовую и сел за ослепительную скатерть, заложив салфетку. Отец Ирины приподнял со стола хрустальный графинчик и вопросительно посмотрел на гостя:

Как насчет имбирной?

Не откажусь, — согласился Бруно.

Ну, за знакомство в нашем доме, Бруно Адольфович! — произнес отец Ирины. Они чокнулись и выпили. Тонко зазвенели приборы, мужчины на минуту замолчали, закусывая. Ирина, ухаживая за ними, сама разливала суп. Опять замолчали, сосредоточившись на супе.

Ириночка рассказывала мне о вас, Бруно, — проговорила мама Ирины, когда тарелки оказались пусты.

Мы очень рады, что у Ириночки появились вы….

Закончив 30 сентября ремонт винтов, эскадренный миноносец «Расторопный» получил со штабного судна «Кречет» распоряжение идти к маяку Реншер. В 10 ч 5 мин стали на якорь у маяка, в 11 ч 52 мин к борту «Расторопного» подошел миноносец «Сильный».

В 12 ч 05 мин «Сильный» отошел от борта и ушел в Гельсингфорс.

В вахтенном журнале мичман Воронин записал:

1 октября, суббота. Поркалаудский рейд. 6:00. Развели пары в котле № 1.

8:45. Ледоколы «Ермак» и «Царь Михаил Федорович» ушли в Гельсингфорс.

8:41. Эск. мин. «Меткий» прошел из Гельсингфорса. 10:20. Снялись с якоря.

12:52. С линкора «Петропавловск» ( 5-Щ) (А-Н6) 13:13. Ошвартовались в Лапвике у угольной пристани. 13:20. Загребли жар в котле № 3.

14:00. Начали погрузку угля.

14:50. Окончили погрузку угля. Приняли 18 тонн.

16:16. Эск. мин. «Сторожевой» ушел в Ганге. Под парами котел № 1.

Запись в вахтенном журнале эсминца «Расторопный» «Загребли жар в котле», требует пояснения. Корабельный паровой котел, работающий на угле, очень инерционен. Для резкого уменьшения выработки пара, на угольных миноносцах, поступали следующим образом: кочегары лопатами выгребали горящий уголь из топки парового котла на площадку перед ним, при этом резко уменьшалась его паропроизводительность, и если требовалось, котел вообще мог быть выведен из действия. Эта работа была очень тяжелая, жар от раскаленного угля жег лица матросов, пот заливал глаза, легкие обжигал раскаленный воздух. Вахты кочегаров на угольных миноносцах, считались одними из самых тяжелых.

2 октября, воскресенье, бухта Лапвик. Корабельный день по распорядку, как обычно, начался с побудки в 6 ч 30 мин. Матросы вязали пробковые койки и выносили их на палубу для проветривания. В 6 ч 55 мин команда позавтракала, в 7 ч 20 мин дудки боцманматов пропели «утреннюю приборку» по заведованиям. Воскресная приборка длилась по времени дольше и производилась тщательнее. Предстоял осмотр корабля командиром. Мичман Б.Садовинский, проверявший приборку, прошел по верхней палубе миноносца от носа в корму в сопровождении старшего боцманмата, проверяя качество приборки. Пока ничего обидного морскому глазу им замечено не было, о чем свидетельствовала полуулыбка на жестком усатом лице боцмана. Бронза сияла, надраенная матросскими руками, краска была помыта, брезент обтянут, все концы подобраны и не размочалены, а у трапа в корме лежал новенький мат.

С верхней палубы мичман спустился в низы. Здесь его встретил рапортом машинный кондуктор, и начался осмотр внутренних помещений. Носовое котельное отделение, кормовое котельное отделение, машинное отделение. По трапам вниз—вверх, вниз—вверх. Сгибаясь под нависающими паропроводами и трубопроводами, огибая маневровые клапана и штоки приводов вентиляции, мичман Б.Садовинский внимательно проверял чистоту и порядок, наведенный матросами в сложном хозяйстве инженер-механика мичмана Н.Т.Гуляева.

Мичман Садовинский не был педантом, и с белым носовым платком не лез под пайолы, но он знал совершенно достоверно, что десятки матросских глаз смотрят на него, и если сейчас он ослабит контроль, то в следующий раз, что-то может оказаться не сделанным. Такова неумолимая, железная логика флотской службы — контроль ежедневный, ежечасный, без придирок и оскорблений, но строгий и не лукавый.

Замечаний накопилось достаточно. Мичман дал время на их устранение и поднялся наверх, доложить командиру о готовности корабля к осмотру.

3 октября в 14 ч 16 мин снялись со швартовых и совместно с миноносцем «Разящий» пошли в Ганге. По прибытию стали на якорь и кормовые швартовы у стенки, команду уволили на берег. С 3 по 6 октября миноносец находился в Ганге.

октября офицеры миноносцев живо обсуждали пришедшие с Черного моря подробности боевой победы подводной лодки «Тюлень», которая под командой старшего лейтенанта М.А.Китицина в конце сентября захватила и привела в Севастополь вооруженный турецкий пароход «Родосто» водоизмещением около 3000 т. Командир «Родосто», германский офицер, и турецкая команда попали в плен.

октября 1916 года.

9:07. Снялись с якоря. Совместно с «Разящим» пошли в дозор. 17:00. Стали на якорь у входа в Нукке-Вормский фарватер.

17:06. Снялись с якоря для перемены места.

17:14. Стали на якорь. Глубина 6 сажень. Канату 25 сажень.

октября «Расторопный» вернулся из противолодочного дозора в Ганге, затем перешел в Балтийский Порт, оттуда — в Ревель, где находился до 10 октября.

октября Балтийский флот потрясла весть о гибели в Севастополе линейного корабля «Императрица Мария». Мичман Садовинский знал некоторых молодых офицеров своего выпуска, служивших на «Марии», но сведений о погибших еще не было. По Ревелю поползли слухи, что взрыв на линкоре — это диверсия германской разведки.

Линкор «Императрица Мария», на котором держал свой флаг командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В.Колчак, взорвался 7 октября 1916 года. Новейший линкор, постройки 1915 года, получил серьезные повреждения носовой части в районе 1-й башни главного калибра. В результате серии взрывов, через 56 мин после первого из них, линкор «Императрица Мария» сел носом на грунт, накренился на правый борт и перевернулся. 225 человек погибло, 85 были тяжело ранены.

Через 39 лет, так же осенью, 29 октября 1955 года, на рейде Севастопольской бухты, при столь же странных обстоятельствах, на глазах всего города, погиб флагманский корабль советского Черноморского флота — линкор «Новороссийск», бывший итальянский линкор

«Джулио Чезаре». По странному и трагическому стечению обстоятельств, линкор «Новороссийск», как и линкор «Императрица Мария», получил серьезные повреждения носовой части в районе 1-й башни главного калибра. Как потом выяснилось, площадь пробоины достигала 150 м2. Через 2 ч 45 мин после взрыва линкор перевернулся и затонул. Погибло 609 человек.

Школьниками, в 1962—1963 годах, мы ухаживали за памятниками воинской славы, в том числе за памятником на вершине холма, рядом с «Братским кладбищем» времен первой обороны 1854—1855 годов, на Северной стороне Севастополя. На постаменте, символизирующем башню корабля, стоял матрос с опущенной головой и держал в руках склоненное знамя. Надпись на памятнике была очень краткой и ничего не объясняющей: «Родина — сыновьям». Ни даты, ни наименования корабля, ни фамилий офицеров и матросов на памятнике не было. Иногда кто-то приносил цветы, или появлялись маленькие фотографии молодых матросов или офицеров, но их тотчас убирала администрация кладбища. Шепотом люди говорили, что это памятник погибшим на линкоре «Новороссийск» и, что эта трагедия подобная той, что произошла до революции с линкором «Императрица Мария». Много лет спустя, слушателем Военно-Морской Академии, я ознакомился с отчетом правительственной комиссии по расследованию обстоятельств гибели линкора «Новороссийск». Как и в случае с гибелью «Императрицы Марии», формулировки причин обеих трагедий расплывчаты и двойственны: линкор «Императрица Мария» — самопроизвольное возгорание и взрыв боезапаса; линкор «Новороссийск» — взрыв боезапаса, вызванный старой миной, и там и там не исключаются возможности диверсии.

Разница была в другом: в отношении к людям, к погибшим, и к оставшимся в живых. В первом случае — похороны с воинскими почестями, достойное продолжение службы живыми, памятник, в виде Георгиевского креста, установленный на Корабельной стороне в Севастополе. Во втором — завеса секретности, замалчивание трагедии, вычеркнутые из жизни флота фамилии, невозможность собираться ветеранам «Новороссийска» открыто, под именем своего корабля.

Больно говорить, но снесенный советской властью в Севастополе в 1940-х годах, памятник офицерам и матросам, погибшим на линкоре

«Императрица Мария», до сих пор не восстановлен. Группа слушателей Военно-Морской Академии, в которой был и я, побывала в 1985 году на «закрытом» тогда форту «Красная горка», расположенном на берегу Финского залива. Там мы осмотрели 305-мм морскую железнодорожную артиллерийскую установку на транспортере ТМ-3-12, изготовленную в 1938 году, на которой был использован станок главного калибра с линкора «Императрица Мария», поднятый со дна Севастопольской бухты. Прикасаясь к стволу этого гигантского орудия, я невольно через десятилетия прикоснулся и к судьбе линкора «Императрица Мария».

Осенью 1916 года германские подводные лодки представляли основную угрозу русским кораблям и судам на Балтике, поэтому командование Балтийским флотом уделяло повышенное внимание боевой подготовке, тренировкам и выучке экипажей наших подводных лодок. 11 октября 1916 года командир миноносца «Расторопный» получил приказ обеспечить стрельбы торпедами подводных лодок «Львица» и

«Вепрь» на полигоне в районе бухты Локса. Эти подводные лодки относились к типу «Барс» и входили в состав 2-го дивизиона Дивизии подводных лодок Балтийского флота. Проведение этих стрельб объяснялись тем, что торпеды, применявшиеся на подводных лодках, были крайне несовершенны: при погружении на глубину более 15 м их кормовые части заполнялись водой и, в итоге, ни один из 50 торпедных залпов с подводных лодок за 1914 — 1915 годы не увенчался успехом. Торпеды в срочном порядке дорабатывались и совершенствовались, поэтому требовались проведения испытательных и учебных стрельб с борта подлодок.

«Расторопный» должен был исполнять роль корабля-мишени, обеспечивать поиск, подъем торпед и передачу их на подводные лодки.

По плану первой стреляла подводная лодка «Львица»: находясь в надводном положении, она выпустила торпеду из носового аппарата, но та не пошла. «Расторопный», описав циркуляцию, подошел к плавающей на поверхности торпеде; с мостика дали команду спустить шлюпку. Торпеду застропили и, с помощью минной кран-балки, подняли на палубу. Миноносец, маневрируя, приближался к «Львице», для швартовки и передачи мины. С мостика мичман Садовинский внимательно наблюдал за лодкой. Подводная лодка имела характерные обводы корпуса с форштевнем, выдвинутым вперед у ватерлинии, с восемью решетчатыми торпедными аппаратами Джевецкого, развитой рубкой и двумя орудиями.

«Расторопный» все ближе и ближе подходил к борту подводной лодки. Наконец застопорили ход. Стоя на правом крыле мостика, мичман Б.Садовинский руководил швартовой командой. На мостике лодки находилось несколько человек, все в кожаных бушлатах верхней вахты. В одном из них, мичман Садовинский узнал командира «Львицы» капитана 2 ранга А.Н.Гарсоева — знаменитого на флоте офицера. Худощавое, продолговатое лицо, острый с горбинкой нос, аккуратные темные усы, четкие команды выделяли Гарсоева, и Бруно вспомнил, что в Подплаве Александра Николаевича Гарсоева «за глаза», с уважением, называли «Барсоев», за его личную смелость, жесткую хватку, требовательность в знаниях специальности и непримиримость к любому нарушению дисциплины.

В душе Бруно немного завидовал офицерам, служащим на подводных лодках. Экипажи их комплектовались исключительно из добровольцев. В Подплаве офицерами была умнейшая, отчаянная молодежь, а матросами, наоборот, степенные, пожилые, обвешанные шевронами — отменные специалисты. Рискованная служба, новейшая, не всегда отработанная техника, сама стихия подводной бездны, притягивала людей с рисковым характером, смелых и решительных, которые были близки по духу мичману Садовинскому, и к которым, как сам он считал, отчасти принадлежал и он.

Торпеду с «Расторопного» передали на подлодку, миноносец дал ход и отошел от «Львицы».

В навигационном журнале «Расторопного» за 1916 год, хранящемся в РГАВМФ, подробно описываются малоизвестные факты боевой учебы подводников, когда миноносец «Расторопный», обеспечивая стрельбы подводных лодок, выступал поочередно, то в роли кораблямишени, то в роли корабля, обеспечивающего стрельбы.

11 октября, вторник. 1916 год. 8:45. Снялись со швартовых.

9:35. П.Л. «Львица» выпустила мину, мина не пошла. 9:57. Подняли мину и передали на лодку.

10:02. Дали ход.

10:35. Подошли к П.Л. «Вепрь». Застопорили машины. 10:36. Дали ход.

10:56. Подошли к П.Л. «Львица». Застопорили машины. 10:57. Дали ход.

11:20. П.Л. «Вепрь» выпустила мину, мина прошла за кормой. 11:29. Подошли к мине, застопорили машину.

11:40. Подняли мину на палубу. 11:41. Дали ход.

11:58. Застопорили машину. П.Л. «Львица» выпустила мину, мина 0прошла за кормой.

11:59. Дали ход.

12:04. Подошли к мине, застопорили машину. 14:58. Дали ход.

15:08. П.Л. «Вепрь» выпустил мину, мина прошла за кормой. 15:13. Подошли к мине, застопорили ход.

15:55. Ошвартовались у стенки в гавани Локса, плавали 64,4 мили.

Это был последний выход в море в качестве командира подводной лодки «Львица», Александра Николаевича Гарсоева. 23 октября 1916 года капитан 2 ранга А.Н.Гарсоев покинул «Львицу», уходя к новому месту службы, передав командование лодкой Е.С.Крагельскому.

Подводная лодка «Львица» принадлежала к серии лодок проекта «Барс» — новейших подводных лодок Российского императорского флота. История проектирования и строительства крупнейшей в России серии из 24 подводных лодок этого типа, полна переплетений человеческих амбиций, страстей и интриг. Вот как описывает ее В.Ю.Грибовский:

«21 июля 1912 года и.д. начальника ГУК (Главного управления кораблестроения. — А.Л.) контр-адмирал П.П.Муравьев собрал Технический совет для выбора типа ПЛ. Технический совет выбрал для Балтийского моря ПЛ типа “Морж” конструктора И.Г.Бубнова, при условии внесения ряда изменений. Согласно решениям Технического совета, Часть подводного плавания составила технические условия, положенные в основу проектирования ПЛ.

16 июля 1912 года эти Технические условия разослали всего двум конкурентам — Балтийскому заводу и Судостроительному акционерному обществу “Ноблесснер”. Столь ограниченный выбор исполнителей в значительной степени предопределялся субъективными обстоятельствами. Создатель Судостроительного акционерного общества “Ноблесснер”, предприимчивый инженер-технолог М.С.Плотников сумел объединить усилия фирм “Л.Нобель” (дизели) и “Г.А.Лесснер” (минное вооружение), но не успел ко времени конкурса получить даже земельный участок для будущего завода. Однако М.С.Плотникову, поддержанному промышленником Э.Л.Нобелем и Учетно-ссудным банком, с помощью высокого жалованья удалось переманить с Балтийского завода заведующего отделом подводного плавания инженер-технолога Г.Г.Бубнова (брата И.Г.Бубнова), а также привлечь в качестве консультанта самого конструктора ПЛ И.Г.Бубнова. Конкурс носил чисто формальный характер, потому что судьба заказа уже была предрешена. Активность М.С.Плотникова, а возможно, и личная заинтересованность в процветании фирмы “Ноблесснер” товарища морского министра вице-адмирала М.В.Бубнова, и.д. Начальника ГУКа контр-адимирала П.П.Муравьева и его брата, привели к тому, что две трети из 18 ПЛ программы 1912 года заказали несуществующему предприятию “Ноблесснер”; второму реальному конкуренту — Балтийскому заводу — поручили строить 6 ПЛ.

Участок земли вблизи Ревеля для фирмы “Ноблесснер” приобрели только в октябре 1912 года. Строительные работы сопровождались засыпкой прилегающей части акватории и затянулись почти на 2 года. Дизели для всех ПЛ заказали заводу “Л.Нобель” в Санкт-Петербурге. Минное вооружение поставлял завод “Г.А.Лесснер”, главные электромоторы — “Сименс-Шуккерт” и “Вольта”. Аккумуляторные батареи Общество русских аккумуляторных заводов “Тюдор”.

Доверившись М.С.Плотникову в период проектирования и заказа ПЛ, руководители Морского министерства в 1913 году пошли на дальнейшие уступки фирме “Ноблесснер”. Во избежании полного «завала», корпуса первых ПЛ начали изготавливать казенный Адмиралтейский завод, ряд корабельных устройств и линии гребных валов пришлось заказать через посредничество ГУКа “Балтийскому заводу”. Собранные и совершенно готовые корпуса лодок разбирались, перевозились по железной дороге из Петрограда в Ревель, где вновь собирались на стапеле завода “Ноблесснер”.

Несмотря на спешку, испытания лодок проводились довольно обстоятельно специально назначенной комиссией Морского Генерального Штаба (МГШ) под председательством контр-адмирала П.П.Левицкого. Подводные лодки испытывались по нескольку месяцев, с привлечением офицеров и представителей Государственного контроля.

Подводная лодка «Львица» была заложена 24 июня 1914 года в Ревеле, на заводе «Ноблесснер». Она имела надводное водоизмещение 650 т, подводное — 780 т. Длина ее составляла 86 м, ширина — 4,5 м. Максимальная надводная скорость — 18 уз, подводная — 10 уз, время погружения — 120 с. Вооружение: четыре торпедных аппарата калибра 18 дюймов (457 мм) и восемь торпед, подвешенных снаружи, в торпедных аппаратах Джевецкого, два 57-мм орудия. По штату военного времени экипаж насчитывал пять офицеров и 40 нижних чинов. Офицеры размещались в отдельных каютах, матросы и мотористы на своих постоянных койках.

Спуск на воду состоялся 10 октября 1915 года. При спуске «Львицу» освятил отец Александр Бежаницкий. Зачисленная в списки Балтийского флота в сентябре 1913 года, «Львица» была передана ему 14 мая 1916 года. Ее первым командиром стал Александр Николаевич Гарсоев.

Изучая, вахтенный и навигационный журналы эскадренного миноносца «Расторопный» за осень—зиму 1916 года, и обнаружив запись о совместных действиях «Расторопного» и подводной лодки «Львица» при торпедных стрельбах 11 октябре 1916 года, я как будто увидел подводную лодку «Львица» глазами мичмана Садовинского.

И снова, в который, раз судеб морских таинственная вязь, связала происходящее в 1916 году и дальнейшую судьбу лодки «Львица» с настоящим временем, самым удивительным образом и с самой неожиданной стороны. Спустя 80 лет, имя «Львица», всплыло из небытия, после того, как командующий военно-морскими силами Швеции вицеадмирал Дик Бьерессон сообщил российскому послу в Стокгольме, что шведским минным тральщиком «Ландсорт», во время учений в Балтийском море на глубине 127 м от точки с координатами: 58о21,033’N и 19о51,902’Е, в экономических водах Швеции, обнаружена затонувшая русская подводная лодка времен Первой Мировой войны. Возможно, что это подводная лодка «Львица» или «Барс», которые, согласно опубликованным данным, погибли в мае—июне 1917 года, сообщал адмирал.

Известно, что подводная лодка «Львица» погибла в начале июня 1917 года в своем пятом боевом походе. Командовал лодкой назначенный за 10 дней до выхода в море старший лейтенант Б.Н.Воробьев.

В документах РГАВМФ об этом говорится следующее:

2-го июня в 7 час. 08 мин. подводная лодка «Львица» ушла в поход на Вест ( W-st ) на позицию № 2 в район острова Готланд и пропала без вести между 2—7 июня 1917 года при исполнении служебного долга.

В советское время подводную лодку Российского императорского флота, по понятным причинам, не искали, и о месте ее трагической гибели ничего не было известно. Прошло более 15 лет, после сообщения шведских ВМС, но окончательного ответа, где же на Балтийском дне покоится подводная лодка «Львица» и 45 российских подводников, до сих пор нет.

12 октября в 10 ч 39 мин миноносец «Расторопный» снялся со швартовых в бухте Локса, и спустя 4 ч ошвартовался у стенки в Ревельской гавани. На переходе разошлись контр-курсами с эскадренными миноносцами «Азард», «Стерегущий», «Страшный» и «Забайкалец».

После обеда начали погрузку угля, приняли 46 т. Мичман Б.Садовинский следил за погрузкой и, находясь на верхней палубе, наблюдал как, подавая резкие сигналы сиреной, пришла с моря подводная лодка «Вепрь». Вечером, в 18 ч 15 мин увольняемые на берег матросы построились на верхней палубе, получили увольнительные жетоны и после команды дежурного по кораблю подпоручика по Адмиралтейству Исаева «Вольно!», «Разойдись!» гурьбой двинулись по причальной стенке в сторону порта и города.

В четверг, 13 октября, команда миноносца была занята общекорабельными работами, когда на миноносец прибыл лейтенант Н.И.Римский-Корсаков. Мичман Воронин, поприветствовав лейтенанта у трапа, провел его к командиру, а сам сделал соответствующую запись в вахтенном журнале:

Сего числа: прибыл с линейного корабля «Севастополь» Лейтенант Николай Ильич Римский-Корсаков.

Хочу отметить, что во флотских документах той поры звание офицеров писались с прописной буквы, и после звания шла не фамилия человека, а его имя и отчество.

Лейтенант Н.И.Римский-Корсаков 6-й был выходцем из славной флотской фамилии Римских-Корсаковых. Одновременно с ним служили лейтенант Воин Петрович Римский-Корсаков 5-й, и капитан 2 ранга Сергей Петрович Римский-Корсаков 4-й.

Николай Ильич Римский-Корсаков знакомился с эсминцем и командой самым действенным способом, заступив на следующий день после своего прибытия, вахтенным офицером.

14 октября, пятница. Миноносец «Расторопный» находился на швартовых, у стенки Ревельской гавани, и команда продолжала приводить корабль в порядок. Красили надстройки, мыли борта, драили медяшку, мелили резину уплотнений переборочных дверей, люков и горловин. В вахтенном журнале корабля Римский-Корсаков записал:

Ревель. Пятница. 14 октября.

3:00. Э.М. «Новик» под флагом контр-адмирала ушел в море.

7:15. Ушло в море сторожевое судно «Воевода». 7:25. Судовые работы; мытье краски.

8:00. Э.М. «Видный» ушел в море. 11:30. Окончили работы.

12:00. Э.М. «Стройный» пришел с моря. 12:30. Окраска миноносца; надстроек. 16:00. Окончили окраску надстроек.

16:35. Пришло с моря сторожевое судно «Воевода». 17:00. Уволили очередное отделение команды гулять. 18:00. Пришло с моря сторожевое судно «Ястреб».

24:00. Возвратилась команда с берега; нетчиков нет. Под парами котел один.

15 октября мичман Б.Садовинский принимал от лейтенанта Н.Римского-Корсакова дежурство. Они совместно обошли миноносец, проверили запасы угля, воды, машинного масла, температуру в артиллерийских погребах, количество боезапаса. Бруно Садовинский с большим вниманием присматривался к Николаю Ильичу. Выходец из знаменитой флотской семьи Римских-Корсаковых лейтенант, в свои 27 лет имел большой опыт службы на кораблях. Николай Ильич Римский-Корсаков окончил Морской Корпус мичманом в 1910 году, был произведен в лейтенанты 6 апреля 1914 года, награжден боевым орденом Святого Станислава 3-й степени в декабре 1914 года, мечами и бантом к нему 3 марта 1916 года.

В 10 ч 20 мин снялись со швартов, взяли курс N, дали 100 об/мин и пошли в бухту Локса. Выйдя из Ревельской гавани, увеличили число оборотов машины. В открытом море было свежо. Белые буруны срывались с кончиков волн и размазывались среди них белой пеной, миноносец сильно качало. Но переход был недолгим: в 16 ч 45 мин «Расторопный» ошвартовался к стенке в бухте Локса.

День 15 октября 1916 года стал для Минной дивизии Балтийского моря одним из самых трагических и траурных В этот день, в 11 ч 45 мин у Грасгрунда подвергся атаке германской подводной лодки конвой наших кораблей, направлявшийся из Рогокюля в Ревель. Конвой составляли миноносец «Украина», шедший за ней в кильватер транспорт «Хабаровск» и замыкающий миноносец «Казанец». Германская подводная лодка, воспользовавшись очень малым ходом конвоя, который объяснялся малым ходом транспорта «Хабаровск», выпустила торпеды. Первая прошла в 10 м за кормой транспорта, вторая попала в правый борт миноносца «Казанец». Взрыв был настолько сильным, что перебитый пополам корпус эсминца сложился, и обе оконечности, встав вертикально, быстро затонули. Транспорт, по приказанию командира «Украины», стал уходить под берег.

Западный ветер, волнение моря и угроза повторной торпедной атаки, сильно мешали экипажу «Украины» вести спасательные работ. Сброшенные взрывом в ледяную воду, оставшиеся в живых моряки

«Казанца» были подобраны не сразу: последние — спустя час. В результате этой трагедии погибло 45 человек — более половины экипажа миноносца, из них два офицера — инженер-механик старший лейтенант Э.Е.Розенгрен и мичман Шакеев.

В своих мемуарах «На “Новике”» капитан 2 ранга Г.К.Граф об этой трагедии пишет:

«Несомненно, было большой оплошностью посылать днем тихоходный транспорт морем, хотя бы и под конвоем миноносцев, раз хорошо было известно, что там появляются неприятельские подлодки. Транспорты отлично могли бы ходить по ночам».

16 октября «Расторопный» вернулся в Ревель, 17 октября грузили уголь, 18—19 октября матросы приводили в порядок личные заведования, команда мыла койки и стирала белье.

октября в 9 ч 30 мин команда уволилась в церковь. Старшим с командой пошел мичман Воронин. В 12 ч 30 мин команда из церкви возвратилась. В 16 ч 36 мин снялись со швартовых и в 23 ч 20 мин стали на якорь у острова Гогланд.

октября, в пятницу, в 7 ч снялись с якоря и присоединились к крейсерам 2-й бригады для сопровождения «Громобоя» и «России».

Осенняя Балтика штормила, северный ветер все усиливался. Волны захлестывали носовую часть миноносца по боевую рубку, разбивались о ее основание и двумя рукавами захлестывали ходовой мостик. «Расторопный» зарывался носом и, принимая на свою палубу тонны воды, с трудом продолжал движение.

На открытом ходовом мостике лейтенант Н.И.Римский-Корсаков приказал рулевому и сигнальщикам закрепиться шкертами к поручням, что бы никого случайно не смыло за борт. Все находившиеся на мостике вымокли с головы до пят — брезентовые обвесы мостика были слабой защитой от волн. Не помогали ни широкополые шляпы зюйдвестки, ни прорезиненные плащи, ни сапоги.

Впереди, в кильватерной колонне, то появляясь на гребне волн, то исчезая, оставляя видимыми лишь мачты, шли «Громобой» и «Россия». Римский-Корсаков, повернувшись к мичману Садовинскому, перекрывая шум ветра, почти прокричал:

Крейсерам тоже нелегко, но нам достанется! Мичман, прошу вас, пошлите боцмана проверить штормовые крепления шлюпок и…

Сильнейшая волна ударила в правую скулу миноносца, не дав ему договорить. Этим ударом волна сорвала с бака миноносца шпилевую машину и найтовы правого якоря, и высучило якорную цепь до жвака-галса. Якорная цепь, со звоном лопнула и якорь, вместе с частью цепи, сорвались за борт.

В вахтенном журнале миноносца об этом происшествии записано следующее:

От острова Гогланд. Пятница, 21-го октября.

11:00. В точке с координатами 59 град. 56 мин. и 25 град 5 мин. волной сорвало машинку и найтовы правого якоря и высучило якорный канат до жвака-галса, в результате чего оказались ктерянными якорь и канат, состоящий из 6 смычек по 12 сажень.

К 15 ч дошли до Гельсингфорса и ошвартовались у бонов. Прекратили пары в котлах № 3 и № 4. Перед ужином команду уволили на берег: всем нужен был отдых. Мичман Б.Садовинский остался на корабле. После такого шторма необходимо было проверить торпедные аппараты и другое вооружение корабля.

октября эскадренный миноносец «Расторопный» был назначен конвоировать линейный корабль «Андрей Первозванный» на его переходе в Ревель. В этот же день из Моонзунда в Гельсингфорс, по прорытому с таким трудом, в условиях военных действий каналу, прошли линейный корабль «Слава» и крейсер «Диана».

Линкор «Слава» больше года противостоял германскому флоту в Рижском заливе. Временами гибель корабля казалась неизбежной, но он выстоял благодаря самоотверженности своих офицеров и команды, благодаря стойкости и самопожертвованию всего экипажа.

На следующий день, 23 октября, на рейде Ревельской гавани определяли девиацию. Как записал в этот день мичман Садовинский в навигационном журнале эсминца «Расторопный»:

октября, воскресенье, 1916 г.

Начали определение девиации на створы Екатеринентальских маяков на 8-ми компасных курсах.

Следующие два дня миноносец «Расторопный» находился то в Гельсингфорсе, то в Ревеле.

25 октября на Минной дивизии было получено новое трагическое известие: в 11 ч 50 мин у острова Вульф, в районе Вульфского знака, подорвался на германской мине один из «новиков», эскадренный миноносец «Летун». Мина взорвалась под кормой миноносца, обе турбины сразу остановились. Вода заполнила кормовые отсеки от переборки кормовой турбины до ахтерштевня. Корабль полностью потерял возможность двигаться.

На буксире эскадренный миноносец «Летун» был доставлен в Ревель, где водолазы осмотрели его подводную часть. С левого борта от винта до ахтерштевня была пробоина, руль оторвало, левый гребной вал загнуло под киль, кронштейн повис на валу, у винта «две лопасти оборваны, правый вал согнут, и смотрит вниз».

Обнаружились также трещины и разошедшиеся листы обшивки от 140 шпангоута до ахтерштевня. На верхней палубе миноносца, в районе взрыва, оба кормовых орудия не вращались. Повреждения были очень серьезными, но благодаря решительным, четким действиям экипажа и высокой живучести миноносцев типа «Новик», корабль остался на плаву. К сожалению и на этот раз морская война взяла свои жертвы: было убито пять матросов, тяжело ранено шесть и легко — восемь.

Бруно Садовинскому день 25 октября запомнился еще и тем, что с

«Расторопного» на эскадренный миноносец «Финн», для дальнейшего прохождения службы, выбыл подпоручик по Адмиралтейству Н.Н.Исаев. С Николаем Николаевичем Исаевым мичман Садовинский служил с первого дня своего прибытия на «Расторопный». И, хотя Исаев был значительно старше и их связывали ровные служебные отношения, а не крепкая дружба, расставание все равно было грустным. Маленькую кают-компанию миноносца покидал отличный, опытный офицер, спокойный рассудительный характер которого, цементировал отношения офицеров и команды.

26 октября «Расторопный» перешел в Або. Лейтенант Н.И.Римский-Корсаков сделал об этом переходе следующую запись в вахтенном журнале корабля:

15:32. В г. Або ошвартовались к пристани. 15:40. Пришел с моря эск. мин. «Разящий». 16:00. Загребли жар в котле № 2.

17:00. Уволили команду 1-ю вахту гулять.

23:30. Возвратилась команда с берега. Нетчиков нет.

На следующий день после обеда, получили приказание сняться со швартовых и следовать в Ботнический залив к острову Эншер; по прибытию стали на якорь, глубина в месте постановки 10 сажень (18,5 м). Через час к левому борту «Расторопного» ошвартовался эскадренный миноносец «Стройный».

Ночью, с 27 на 28 октября о трядгерманских миноносцев, в составе 11 кораблей, прорвался в Финский залив, с целью обстрелять Балтийский порт. При проходе через район нашей Передовой позиции, на минном заграждении подорвались два концевых германских миноносца. Их команды принял на борт эскадренный миноносец G89, который вернулся к обеспечивающему прорыв крейсеру «Страсбург». Остальные продолжали операцию и около 1 ч 28 октября, подойдя к Балтийскому порту, в течение 20 мин обстреливали город; несколько десятков человек были убиты и ранены. При возвращении подорвались и погибли на минах той же Передовой позиции еще пять эскадренных миноносцев.

Безрассудный прорыв, равносильный атаке конницы на пулеметы, стоил флоту Германии семи новейших миноносцев. Это была победа! Победа покойного адмирала Н.О.Эссена, победа А.В.Колчака, хотя он уже командовал другим флотом, победа российского минного оружия! Вот как оценивал произошедшее, непосредственный участник этих событий, старший офицер эскадренного миноносца «Новик», капитан 2 ранга Г.К.Граф, в своих воспоминаниях «На “Новике”»: «Оценивая этот набег так, как он представляется нам, его только и можно охарактеризовать, как “безумный”, не делающий чести осведомленности германского командования. Зная, наверное, что у нас очень сильно заминирован вход в Финский залив, оно все же послало в него свои суда». В 3 ч 28 октября, на эскадренном миноносце «Расторопный» развели пары в котле № 3, снялись с якоря, и вышли в дозор к маяку Эншер, в район Центральной позиции. Где-то на Передовой позиции в это время подрывались на русских минах и тонули германские миноносцы, но на «Расторопном» об этом еще не знали.

Миноносец шел средним ходом, давая 155 об/мин. Полтора часа назад мичман Бруно Садовинский заступил на вахту. Тихая, призрачная, лунная ночь окутывала мостик, идущего миноносца. И хотя, дрожала палуба, шумела рассекаемая носом корабля волна, гудели воздуходувки машинного отделения, мичман Садовинский ничего этого не слышал и не чувствовал. Перед его глазами развернулось во всю ширь горизонта, грандиозное полотно Айвазовского, где серебрилась величавая морская ширь, где сверху спускалось темное небо с голубой луной и мириадами звезд. Эта фантастическая ночь захватила его мысли и чувства целиком.

Мечты Бруно улетели к Ирине… Вокруг все как-то заколыхалось, поплыло… и он увидел ее милое лицо. Лицо становилось все ближе, ближе… как вдруг Бруно очнулся, сердце сильно забилось, словно кто-то невидимый неожиданно толкнул в спину. Мичман вздрогнул, распрямил плечи, излишне громко одернул сигнальщика, и зашагал по мостику.

— Черт возьми! Слишком чарующая ночь, — мысленно оправдывал он себя, энергично расхаживая по мостику. — Слишком красивое и завораживающе море!…

С рассветом чары звездной ночи улетучились. Потянувшийся с W ветер поднял волну, и миноносец стало покачивать. В 7 ч 50 мин было замечено парусное судно. С «Расторопного» дали сигнал: «Застопорить ход». Судно подчинилось. Вооруженная досмотровая партия, под командой мичмана Воронина, осмотрела шхуну, именовавшуюся

«Паулина». После досмотра она пошла прежним курсом. В течение дня никаких судов больше замечено не было.

Вечером, в 19 ч 53 мин с эскадренного миноносца «Деятельный» открыли огонь из орудий, как потом выяснилось, по неприятельской подлодке. Ночь в дозоре в Ботническом заливе прошла спокойно.

В субботу, 29 октября, в 9 ч 55 мин ошвартовались к миноносцу

«Стройный» в Раумо. После обеда снялись со швартовых и у лоцманской станции Люперте ошвартовались к миноносцу «Деятельный».

Через штаб Минной дивизии стали известны подробности гибели семи германских эскадренных миноносцев. Офицеры и нижние чины ходили в приподнятом настроении.

Поддали жару немакам! — говорили с воодушевлением матросы.

Серьезные потери германского флота — за одну ночь! — радостно переговаривались офицеры.

Тяжелая военная работа по охранно-сторожевым функциям на Передовой и Центральной позициях, неутомимо выполняемая миноносцами изо-дня в день, принесла свои военные плоды. Как писал об этих события В.С.Пикуль в романе «Моонзунд», «Русские отомстили за все!».

30 октября перешли в Або для погрузки угля. После обеда начали погрузку, приняли 95 т. После угольной погрузки команду уволили в баню на транспорт «Ильмень».

Утро 1 ноября застало миноносец «Расторопный» у острова Ментюлуото. Весь день команда занималась судовыми работами. В среду, 2 ноября, в 7 ч 30 мин развели пары в котле № 2, снялись со швартовых и пошли в Ментюлуото. В 7 ч 52 мин пробили «Боевую тревогу». В 15 ч «Расторопный» ошвартовался в Ментюлуото к миноносцу

«Стройный». Во второй половине дня совместно с миноносцем

«Стройный» начали конвоирование пароходов «Веста» и «Гелиос». В 6 ч 24 мин следующих суток «Расторопный» и «Стройный» довели пароходы до маяка Агэ и повернули обратно на маяк Эншер. В 13 ч 5 мин на «Расторопном» сыграли отбой «Боевой тревоги».

В Люперте корабль ошвартовался к транспорту «Веди», для очередной погрузки угля. В течение 4 ч 42 человека погрузили 71 т кардиффа.

У каждого корабля своя линия жизни. Есть корабли больше стоящие у причалов, а есть корабли-труженики. Угольные миноносцы — из последних, из тружеников. Через каждые 450—500 миль хода требуется бункеровка. Уголь, уголь, уголь…

Утром следующего дня с транспорта «Веди» приняли еще 61 пуд (1000 кг) машинного масла. После этого «Расторопный» отошел от транспорта и ошвартовался у лоцманской станции Люперте. В полдень к борту «Расторопного» подошел миноносец «Стройный».

Пришедшие с моря эскадренный миноносец «Деятельный» под брейд-вымпелом начальника дивизиона и миноносец «Дельный» ошвартовались к борту «Стройного».

В субботу, 5 ноября, миноносец «Расторопный» находился у острова Люперте. Мичман Воронин записал в вахтенном журнале:

10:00. Тральщики «Дуло», «Ствол», «Цапфа» и «Тумба» пришли от Раумо и встали на якорь.

12:00. Подняли пары в котле № 2. 13:05. Снялись со швартовых.

Трагически сложилась в дальнейшем военная судьба тральщиков

«Дуло» и «Ствол». Через месяц тральщик «Ствол», во время совместного с тральщиком «Тумба» траления фарватера от Стура-Лекшер до Ледзунда, подорвался кормой на мине. Только энергичные действия команды позволили быстро заделать повреждения и трещины в корпусе, откачать воду и спасти корабль.

А чуть позже, 12 декабря тральщик «Дуло», во время совместного траления с тральщиком «Цапфа», в районе Стура-Лекшер подорвался кормой на затраленной мине, которая осталась при уборке трала незамеченной и была подтянута к кораблю. Несмотря на повреждения в подводной части и благодаря самоотверженной работе команды, корабль остался на плаву и был отбуксирован в Ледзунд.

Дальше по навигационному журналу «Расторопного»:

Суббота. 5 ноября 1916 г.

13:05. Снялись со швартовых совместно со «Стройным» и строем фронта влево вышли в море.

14:29. Произвели боевую тревогу. 15:20. Нашел густой туман.

16:52. Вошли в Раумо, ошвартовались к стенке. Плавали 49,4 мили.

Переход в густом тумане до Раумо по шхерному району, среди десятков островов, островков и каменных гряд, оказался очень тяжелым. Плавание по счислению, по приборам, особенно трудное в тумане, когда судьба корабля зависит не столько от исправности штурманских приборов, сколько от шестого — штурманского — чувства пространства командира, управляющего кораблем, закончилось благополучно. Офицеры миноносца хорошо помнили, как два месяца назад, в конце августа, потерпели аварию миноносцы «Орфей» и «Забияка». Оба миноносца сели на камни в шхерах, днем, в ясную погоду неосторожно сойдя с фарватеров. Да, этот переход дался экипажу «Расторопного» нелегко. Тем более необходим был отдых.

В Раумо простояли до понедельника.В воскресенье 6 ноября, побудку команды провели на час позже — в 7 ч. В 7 ч 30 мин команда завтракала, и после подъема флага и утренней приборки было назначено «проветривание личного имущества», или как говорили матросы — «чемоданное учение». На верхнюю палубу выносились парусиновые чемоданы, в которых хранились личные вещи матросов, и все из них вытаскивалось, развешивалось и проветривалось. Матросы приводили в порядок свое белье, где надо чинили или штопали. После обеда и обеденного сна, «чемоданное учение» продолжилось до ужина.

День 6 ноября был днем корпусного праздника. Флотские офицеры, выпускники Морского корпуса, вспоминали в этот день родной корпус и, наверняка, немного грустили об ушедшей навсегда гардемаринской юности, проведенной в его стенах.

Основанный еще Петром Великим, славный наследник его Навигацкой школы, Морской корпус выпускал элиту офицеров Российской империи — офицеров флота. Мичману Садовинскому вспомнилось по-корабельному массивное, трехбашенное здание на Николаевской набережной Васильевского острова, его светлый парадный (Столовый) зал, в честь праздника, ярко освещенный тяжелыми люстрами. Вспомнилась статуя Петра I, перед которой строились гардемарины в дни торжественных событий. Юный кадет младшего класса Бруно Садовинский, первое время слегка робел перед лицом императора, но это быстро прошло. Жизнь Морского корпуса с его лекциями, практическими занятиями в артиллерийском и минном классах, в радиотелеграфном и девиационном кабинетах, с летней морской практикой на учебных судах, быстро пробежала перед мысленным взором Бруно, как в немом кино.

Припомнилось мичману Садовинскому, как в этот день, в мирное время, устраивались торжественные парады, праздничные обеды, и завершалось все великолепными балами, на которые приглашались девушки из лучших гимназий Петербурга. На одном из таких парадов, в 1914 году присутствовал государь. Повернувшись лицом к строю кадет, гардемарин и офицеров корпуса, он спокойным и негромким голосом произнес:

Конец ознакомительного фрагмента.