Из тьмы

Александр Васильев

Некогда успешный писатель мистической прозы, после двух лет затворничества и простоя в работе из-за смерти жены, переезжает вместе с дочерью в свой родной город, который ему пришлось покинуть, когда ему было 14 лет. В его памяти не осталось ни единого момента о прожитом в нем детстве. Но теперь ему предстоит вспомнить все события, не только повлекшие его переезд, но и заставившие вернуться обратно. Книга содержит нецензурную брань.

© Александр Васильев, 2020

ISBN 978-5-0051-0555-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Из вчера в сегодня

1

…Этот город таил в себе множество тайн, скрытых глубоко во тьме веков, в глубинах сознания каждого старожила. Они хранились на чердаках и в подвалах старых домов, запертых ящиках, сундуках и заколоченных шкафах. Каждое заброшенное здание имело свою страшную историю и сгоревшие некогда дома, земли под которыми десятилетиями никем не были востребованы (что сгорело, то сгорело, — никому не надо такого наследия). Напрочь заколоченные колодцы, заросшие боярышником и плющом поля и огороженные поваленными деревьями части окружающего город леса — все таило в себе нечто невообразимое, недосказанное, темное.

С наступлением темноты оживали самые потаенные страхи, заставляя сердце биться чаще, а кровь в жилах леденеть. И мало кто осмеливался выходить из своих домов после полуночи. В это неурочное время опасность могла таиться на каждом шагу, за каждой тенью могло скрываться нечто, готовое поглотить твой разум, запереть в клетку боли твое тело и уничтожить душу.

Тьма была везде. Даже там, где горел свет, она всегда находила себе пристанище: в затемненном углу, под кроватью, внутри шкафов. И не было места, чтобы скрыться от нее.

Тайны этого города завораживали и пугали одновременно, обволакивая разум бархатной тканью и перетягивая ее колючей проволокой. Хранимые тьмой и мертвецами они никогда не покидали умы старожилов и плотно гнездились в душах новоселов. Десятки легенд и сотни историй как пепел оседали на улицах этого города, тяжелым грузом утягивая в вечность небытия.

Город хранил в себе тьму.

А тьма хранила город…

— Дина, это ты написала, — спросил Антон, глядя на пожелтевший лист формата A4 в своих руках. Он снова и снова пробегал глазами машинописные строчки, отпечатанные с полуторным интервалом, пытаясь понять мистический текст. И где-то в глубинах его сознания, он казался ему смутно знакомым, словно что-то хотело всплыть из старой забытой памяти. Но, сколько бы он его не перечитывал, разглядеть что-то сквозь мутные воды прошлого было невозможно.

Девочка лет тринадцати перестала рыться в своем рюкзаке и, перекатившись на вторую половину большой кровати, взглянула через плечо мужчины на листок.

— Да уж скорее, это ты в моем возрасте мог такое написать, — проговорила она и вновь вернулась к своему рюкзаку. — Пап, присмотрись, ему на вид четверть века, если не больше. К тому же, я печатные машинки видела только на картинках. А этот явно не на принтере распечатан.

— Тогда, откуда же он взялся? — проговорил Антон, не сводя глаз с текста. В висках появилась тихая, натужная пульсация, извещающая его о чрезмерной работе мозга — тревожный молоточек, бьющий по стенкам внутри черепа. «Хватит, этого нет в моей памяти», — говорило его сознание. Но, если он продолжал копать глубже, то приходили сильные головные боли.

— Пап, пора уже, — голос словно из далека.

— Мм? Да, — Антон аккуратно вложил листок в пластиковую папку с надписью «НАРАБОТКИ», и с нажимом помассировал ладонями виски, надеясь заглушить неприятную пульсацию. Но тревожный молоточек не унимался. И, взглянув на папку, он с каким-то отвращением, быстро закинул ее в дорожную сумку.

Стало легче. Но мысли не так просто успокоить, если источник возбуждения — тайна.

Что-то с этим листком было не так. Но что?

— У машинки, на которой он был напечатан, похоже, западает буква «н», она везде плохо пропечатана, — проговорил Антон, хотя это так же не давало ему никаких объяснений.

— И что? — Дина накинула рюкзак на плече и встала в дверях комнаты. В ее взгляде читалось непонимание.

— Пока не знаю, — тихо сказал он, пожав плечами, взглянул на сумку, словно вспоминая, а был ли листок на самом деле?

— А где ты его нашел?

Все-таки был. Она же его видела. Но легче ему от этого не стало, и он лишь вновь пожал плечами.

— Ты уверен, что нам все же стоит ехать? — медленно, словно подбирая слова, спросила девочка.

«Что сейчас твориться в твоей маленькой душе? — подумал Антон. — У меня такое ощущение, что я совсем перестал тебя понимать; в глазах грусть, а на лице словно и нет никаких эмоций. Что же с нами стало, Дина?»

— Тогда, нам пора, — так и не дождавшись ответа, сказала Дина. — Нам еще нужно, — на секунду она замялась, отвела взгляд от отца и уставилась на носки своих белых кроссовок. — Нужно перед отъездом к маме заехать.

Она так и не подняла взгляд. Просто стояла и ждала.

«К маме», — промелькнуло в его голове.

— Да, — тяжело выдохнув, Антон поднялся с кровати. Вновь заныли виски, а перед глазами поплыло, заставив его пошатнуться. Крепко зажмурившись, он сделал глубокий вдох. Стало легче, но ровно на столько, что бы он мог удержаться на ногах. — Я сейчас, — сказал он и прошел в ванную.

Включив холодную воду, Антон склонился над раковиной и ополоснул лицо.

В голове стало тише, и он взглянул на свое отражение в зеркале.

Неприятная волна мурашек прошлась по его загривку от увиденного. На него смотрело осунувшееся и бледное лицо. Впавшие глаза не выражали ничего кроме усталости, а некогда карий цвет радужки потускнел, казалось, он сделался грязным и серым. В коротко стриженных волосах появилась седина, ее еще немного, но тревожный звоночек уже нудит, что пора брать себя в руки.

Он еще несколько секунд рассматривал свое отражение, а потом с отвращением отвернулся от зеркала.

«Это не мое лицо. Неужели я на столько опустился?»

И старясь более не думать ни о чем, он перекрыл воду и вышел из ванной.

Дина все так же стояла в дверях комнаты.

«О чем ты думаешь, Дина? — подумал он. — Такое ощущение, что ты стала другой… Но с того случая все изменилось».

— Ты все вещи собрала? — спросил Антон, пытаясь выбросить остатки ненужных мыслей.

— Все, что мне нужно, у меня здесь, — сказала девочка, указывая на свой рюкзак. — Это у тебя только несколько сумок с вещами, коробки с книгами и компьютером. Уже давно мог бы купить себе ноутбук, чтобы не таскаться с этой допотопной машиной, у которой монитор больше системника.

Губы Антона растянулись в грустной улыбке.

Он оглядел ставшую пустой комнату, на долю секунды задерживая свой взгляд на каждом более светлом прямоугольном пятне на стене, где еще недавно висели их общие фотографии. Покосился на стоящий у окна большой письменный стол, толстый слой пыли на котором четкими границами обозначил стоявшие там еще недавно предметы. Провел рукой по пустой кровати.

В глубине души зародились чувства печали и потери.

«Прошлое должно оставаться в прошлом», — мелькнуло в его голове.

«Но так ли это?» — вторая мысль.

«А к черту!»

— Идем, Дина. Нас ждет новый дом.

На его лице играла улыбка, но уверенности в своем голосе он не почувствовал.

2

На кладбище царила вечная атмосфера тишины и упокоения. От громкого пения птиц в прилегающей роще, в груди Антона разливалось умиротворение. А в купе с шелестящей листвой и тихим ветром, создавалось ощущение отрешенности и отдаления от внешнего шумного и быстрого мира.

И в то же время, где-то в глубине его души, селилась тяжесть, стоило ему войти на эти земли. Здесь, как нигде он осознавал свою смертность, сколь коротка может быть его жизнь, сколь хрупка и ненадежна его душа.

От подобных мыслей его руки покрылись мурашками, а по спине пробежал неприятный холодок.

Он не любил кладбища и старался посещать их как можно реже.

И сейчас ему нестерпимо захотелось уйти, убежать из этого проклятого, умиротворяющего места. И чем дальше, тем лучше. Но куда?

Место было. Но верил ли он в него? По крайней мере, он хотел в него верить.

— Пап? — Дина остановилась и взяла его за руку. — С тобой все в порядке?

Антон взглянул на дочь. В ее длинных светлых волосах играл ветер. Короткое летнее платье без рукавов подчеркивало ее стройную и вытянутую по-детски фигуру. Но ее тревожный взгляд не был взглядом ребенка. В ее глазах читалась печаль взрослого человека.

— Что с тобой? Если не хочешь… Если тебе тяжело… — она с трудом подбирала слова, говорила тихо, почти шепотом. — Я могу сходить одна.

— Все… в порядке, — проговорил Антон, выплывая из своих мыслей.

Он попытался улыбнуться, но лишь почувствовал, как нелепо растянулись его губы. Своя улыбка показалась ему вымученной и высушенной, словно давно иссохший колодец, без надежды на восстановление.

Но сейчас перед ним стояла его дочь, красивая и печальная, и он должен был ее поддержать. Ради нее. Ради себя. Ради их общего будущего.

Он привстал на колено, что бы их глаза оказались на одном уровне, и, смахнув прядь волос с ее лба, тихо проговорил:

— Ты сейчас так похожа на свою маму. Словно в тот день, когда я впервые ее встретил. Правда, она была старше. Дина, знай, я люблю тебя.

Антон поднялся с колен и аккуратно, словно она могла осыпаться от любого, даже самого легкого прикосновения, поцеловал ее в лоб.

— Пойдем, нам нужно попрощаться с мамой.

Налетевший порыв ветра взъерошил его короткие волосы, хлопнул не застегнутым воротником его белой рубашки и зашелестел целлофаном букета гвоздик в его левой руке.

Дина поправила лямки рюкзака на своих плечах, и они продолжили идти по узкой тропинки вдоль окружавших их оградок с могилами.

«Как давно я здесь не был?»

Но он уже знал ответ.

Два года.

Два года с момента похорон.

Когда последняя горсть земли была кинута, когда отзвучали все молитвы и было уплачено за ритуал, он заперся в своей квартире, не желая никого видеть. Он опустил руки, послав к чертям все и даже самого себя. С ним осталось только его горе… и дочь.

Все это время Дина была рядом, ухаживала и заботилась о нем.

Антон корил себя за то, что оставил дочь одну, без поддержки, да еще и сам стал для нее обузой.

Но всю его вину почти полностью застилала пелена небытия, как и все эти два года затворничества и простоя в работе. Его память в это время была подобна «битому» файлу, который, при попытке открытия, заставляет виснуть всю «систему». В его голове эти «файлы» вызывали боль.

И, как следствие, он старался меньше зацикливаться на прошлом, даже том, которое помнил хорошо.

«Прошлое должно оставаться в прошлом», — постоянно повторял он.

Но верил в это не всегда.

И вот он решил сделать шаг и выйти навстречу этому миру. Как бы ни обстояли дела, нельзя убиваться горем вечно. Ему еще есть ради кого жить и ради чего стараться.

В это он верил твердо. И если не ради себя, то ради своей дочери.

Дина шла рядом, крепко держа его за руку. Шла статно, грациозно. И украдкой поглядывая на нее, Антон замечал все больше сходства с ее матерью. С каждым годом она становилась более похожей на Катю, и все менее на него. И лишь маленькая родинка слева на шее у них обоих, говорила о том, что она его дочь.

Впрочем, он никогда в этом и не сомневался.

Однако, не смотря на все замеченные им сходства, у него так и не получилось вспомнить улыбающееся лицо Кати.

Может, потому что и Дина не улыбалась?

А когда он в последний раз видел ее улыбку?

Но Антон не стал напрягать память. Ответ был прост: уже два года прошло с того момента, как в их разрушенной семье не было повода для веселья.

Два года.

Он подумал о том, во что за это время могла превратиться могила его жены. И, скорее всего, участок уже зарос полностью.

Антон видел множество запущенных могил. Иные зарастали по пояс, а то и выше. Не приметные, всеми забытые, с канувшими в Лету мертвецами, — такие участки всегда вызывали в нем тоску. Порой, в каком-то безумии, он начинал думать о том, каково это лежать здесь, покинутым всеми, в зарослях сорняков, скрывающих твой крест и имя.

Мысли были дикими и в чем-то не правильными, но они всегда сменялись злостью на тех, кто смел запустить и не посещать могилы своих родных, забывая их, или просто не имея желания сюда приходить.

И вот теперь он сам был повинен в забытьи и увядании.

Два года…

— Пап?

Они остановились, и Антон вопросительно взглянул на свою дочь.

— Мы пришли, — тихо сказала она.

Она смотрела на него с легким удивлением, но в то же время, в ее взгляде было что-то пугающе взрослое и печальное.

С трудом оторвав от нее взор, Антон посмотрел на находящуюся перед ними кованую зеленую оградку.

Ровно половина участка в несколько квадратных метров густо заросла высоким сорняком. Но вторая половина оказалась ухоженной, с чистым холмиком могилы, обложенным молочным гранитом, и надгробной плитой.

Ожидая увидеть полностью заброшенный участок, он вполне мог пройти мимо, ничего не замечая под слоем своих мрачных мыслей.

— Ты зайдешь? — спросила Дина.

— Да, — почти одним шевелением губ ответил он.

Он отпустил руку дочери и открыл калитку. На мгновение удары его сердца стали глуше и слабее, а по всему телу пробежало легкое онемение.

Прикрыв глаза и сделав глубокий и спокойный вдох, Антон шагнул на прополотую недавно землю. И опустившись на колени, положил на надгробие цветы.

На глаза навернулись слезы. Он хотел заговорить, но его рот не открывался, а пересохший язык прилип к такому же высушенному небу. И лишь в голове вертелось только одно слово: «Прости».

Антон взглянул на надгробие. С овальной черно-белой фотографии на него смотрела улыбающаяся Катя.

Под рамкой было выбито:

ПОЛЕВАЯ ЕКАТЕРИНА АЛЕКСАНДРОВНА 1968 — 2000 гг.

А ниже:

ЛЮБИМОЙ ЖЕНЕ И ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ МАМЕ.

Антон вытер слезы, и, глядя на фотографию, с большим трудом прошептал:

— Прости, что так долго не приходил. Мне было так плохо без тебя.

Из его глаз пролегли новые соленые дорожки, стекая по щекам к губам и подбородку.

— Прости, я не должен был так поступать. Но, я не знал, что делать.

Он вновь вытер слезы и шмыгнул носом.

— Я… — он опустил взгляд, не в силах смотреть на фото, ощущая в душе вину за то, что собирался сказать. — А теперь я уезжаю. Мы с Диной пока поживем в другом месте. Мне это надо. Нам это надо. Чтобы прийти в себя. Чтобы вернуться к нормальной жизни.

Он еще раз провел пальцами у глаз, но они уже были сухими.

— Мы обязательно будем тебя навещать, — проговорил Антон. — Я не забуду тебя. Никогда. Ты слышишь, я люблю тебя, дорогая.

Он прикоснулся пальцами к своим губам, а потом к фотографии.

— Нам пора, — прошептал он.

3

Темно-серый «форд» Антона стоял на самом краю парковки. И все это время, возвращаясь с кладбища, они шли молча: мужчина тридцати восьми лет и маленькая девочка. Они шагали не спеша, взявшись за руки и в прискорбии склонив головы.

Жаркое августовское солнце вошло в зенит, раскаляя черный асфальт под ногами, делая его мягче и темнее. И только легкий ветерок, медленно подгонявший с востока несколько темных туч, обещал приятную свежесть ко второй половине дня.

Мужчина и девочка, казалось, не чувствовали ни жары, ни слабого дуновения. Впереди их ожидала изнуряющая дорога к новому дому.

Еще не дойдя до машины, Антон заметил прижатый к лобовому стеклу белый конверт.

— Что это? — спросила Дина.

— Похоже, что это от Смирнова, — проговорил Антон, вытаскивая из-под дворника конверт без каких-либо опознавательных знаков. — По крайней мере, это в его стиле.

Они сели в машину, и Антон вскрыл послание.

Внутри лежал сложенный вчетверо лист формата A4. Развернув его, мужчина отметил стандартный 12-й кегль Times New Roman с 2,5 интервалом.

«Я очень рад, что ты, наконец, вышел из комы.

Два года простоя — это, конечно, ни что для такого крупного писателя как ты, но все же может сказаться на твоем будущем, если ты не возьмешь себя в руки.

Я очень надеюсь, что твой родной дом примет тебя должным образом. Я постарался привести его в порядок к твоему возвращению. Прежние жильцы там особо ничего не меняли, но, сам понимаешь, что за двадцать четыре года многое могло измениться. В том числе, и сам город.

Буду рад, если ты черканешь мне хоть пару строк из твоего нового романа. А, если у тебя еще нет идеи, то я твердо убежден, что она у тебя обязательно появится. Писательство — твоя жизнь. Не зарывай свой талант.

(тем более, что я с него кормлюсь)

Да, Антон, я знаю, что тебе сейчас крайне тяжело, но постарайся найти в себе силы.

За могилу жены не переживай, я буду продолжать о ней заботиться. Мне это совсем не в тягость.

Как твой литературный агент, я буду поддерживать тебя во всем. Тем более, что ты наконец сделал шаг из вчерашнего дня. Главное, не бойся бури.

Твой Л. А. С.И.»

— О какой буре он говорил? — спросила Дина.

— Не знаю, — ответил Антон, выводя «форд» на дорогу. — Но уж явно, не об этой.

Он улыбнулся и указал вперед, на надвигающиеся с востока тучи.

— Я надеюсь. — Добавил он. — Ведь мы едем прямо.