Рижские цветы

Александр Брыксенков

По официальной версии республики, входившие в СССР, были братскими республиками. В действительности же всё обстояло гораздо сложнее. Автор, живший в сороковые года в Риге, в своих исторических новеллах касается атмосферы латышского общества, его отношения к советской власти и к русским. Несомненно, этот город вклинившийся между Даугавой и большими озёрами был красив, оригинален и многолюден.

МЕЖАПАРКС

Всего лишь девять месяцев тому назад здесь были немцы. Всего лишь девять месяцев тому назад здесь с грохотом завершилась стратегическая Рижская операция. А ныне тишь и благодать. И красота неописуемая. Какое-то зеленое царство. И повсюду жасмин. Сладкий аромат белых цветов проникал во все закоулки.

Внезапно эта тишь и эта благодать была нарушена треском барабана и резкими звуками горна. Из-за кустов было видно как под эту музыкальную композицию на высокую мачту медленно поднимался красный флаг.

На прямоугольной площадке, перед мачтой стоял пионерский строй. К строю подошла комсомолка-вожатая и поприветствовала пионеров с новым утром, громко проскандировав: «Пионеры! К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!». «Всегда готовы!», — заверили вожатую юные пионеры.

Подъём флага

А Межапаркс ласкали лучи утреннего солнца. А Межапаркс тонул в летнем благовонье. А Межапаркс обещал сладостный отдых и покой.

Межапаркс был самым элитным районом Риги. Здесь располагались виллы и особняки рижских буржуев и крупных чиновников. Вот в одном из таких особняков и обосновались на целое лето красногалстучники. Девочки — на втором этаже, мальчики — на первом. А вместе с ними обосновался и Лешка, хотя он ещё и не был пионером.

Пацану пионерский лагерь понравился. Что особняк, что сад, что окружающая лагерь природа. Но больше всего ему понравилась пища. Как только дети прибыли в лагерь их сразу же пригласили в столовую перекусить. Для перекуса на столы были выставлены большие миски с кусками копченой рыбы в масле, отварная картошка и горки белого хлеба. И все без нормы, ешь сколько хочешь. На запивку было подано какао. И это в послевоенное голодное время, и это при карточной системе, когда народ тотально недоедал. Хорош был не только перекус, но и все последующие завтраки, обеды и ужины.

А вот мальчики Лешку насторожили. Если, он, умяв большой кусок рыбы, решительно положил на тарелку второй кусок, то мальчики, поковырявшись вилками в картошке и выпив какао, отвалились от стола, как бы демонстрируя: видали мы эту рыбу.

И разговоры у них были странные. После перекуса они жарко обсуждали какую-то Пакуль, которая в роли какой-то Виолетты дала в первом акте петуха. Почти все они были заядлые марочники. Имея при себе кляссеры, они обменивались марками, они спорили о достоинствах погашенных марок по сравнению с непогашенными. Они азартно разбирали последний матч «Даугава» — «Спартак» и чего-то бухтели про скачки. Все это было непонятно и чуждо Лешке. В среде, где он прежде вращался, доминировали совсем другие интересы и пристрастия.

«Ничего, притрусь», — успокаивал себя бывший беспризорник. И верно — притерся. Мальчишеское сообщество стало уважать его за инициативность, изобретательность, находчивость, ну, и, конечно, за умение постоять за себя.

Прямо через дорогу от лагеря начинался огромный лесопарк. После завершения боевых действий его тщательно разминировали и вывезли из парка побитую военную технику. А разного боевого хлама там еще оставалось видимо невидимо. Железные бочки, побитые минометы, немецкие гранаты, авиационные снарядики, мины, патроны, сигнальные ракеты, ящики с толом, россыпи пороха, причем порох был разнообразный: квадратный, в виде шайбочек, макароноподобный. Последний особенно нравился пионерам. Если поджечь «макаронину», бросить её на землю и наступить на горящий конец, она начнет дымить, трещать и прыгать. Очень чинно девчонок пугать.

В лесопарке

Для мальчишек лесопарк был местом обетованным. Все свободное время они пропадали в его чащах. Это просто удивительно, что никто не взорвался, не покалечился. Ведь пацаны во всю экспериментировали. Они разряжали, жгли, взрывали, устраивали самодельные фейерверки, глушили рыбу в Кишозере. Воспитателей и вожатых очень беспокоили такие забавы.

Особенно они озаботились после того как пионеры, с подачи Лешки, устроили шикарный «салют». Эти экспериментаторы поместили на дно медной гильзы от зенитного боезапаса толовую шашку с взрывателем, а остальное пространство гильзы заполнили адской смесью, в состав которой входили и куски сигнальных ракет, и разнообразный порох, и трассирующие пули. Когда с помощью бикфордова шнура снаряженную «салютную установку» подожгли, раздался мощный рев, в небо, выше сосен рванулся огненный поток и, как финал, — оглушительный взрыв. Растерянные обыватели повыскакивали из своих особняков, потревоженные необычным шумом.

Конечно, больше всех дрожал и трясся директор лагеря. Случись что — с него голову снесут. Но перекрыть доступ детей в лесопарк он физически не мог. Тогда, чтобы занять ребят, он придумал военную игру типа «Зарницы». Это он здорово сделал. Почти до конца смены народ ходил в разведку, занимал оборону, штурмовал позиции «неприятеля».

Финальным элементом игры являлся «Поиск знамени». Вожатый отделил знамя дружины от древка и вручил сложенное полотнище Лешке, которое он и еще два ассистента должны были спрятать в парке.

Прятальщики свой путь отмечали стрелками, зарубками, записками, по которым поисковики должны будут найти спрятанное знамя. Видать на завтраке ребята съели что-то реактивное: их дружно потянуло на большое дело. Они присели возле пирамиды из железных бочек. Покончив с делом, пионеры решили забраться на пирамиду, а бочки возьми и покатись. Озорники еле увернулись от прыгающих бочек.

А, где же знамя!? Его быстро нашли. Оно было придавлено бочкой. И все бы ничего, но бочка придавила знамя к одной из куч большого дела.

Лешка стряхнул с полотнища, что можно было стряхнуть, свернул знамя в комок и побрел вместе со своими ассистентами в лагерь.

Поисковая операция не состоялась. Пошел сильный дождь и директор отменил поиск. Вскоре появились в лагере мокрые прятальщики. Когда воспитатели и вожатые увидели оскверненное знамя, они ужаснулись.

Еще был жив Лаврентий Павлович, еще вовсю функционировал ГУЛаг, и, вообще, дело по осквернению Красного знамени тянуло не предельную статью. Вызвали Глафиру Федоровну, Лешкину опекуншу. Та не стала паниковать: «И чего вы раскудахтались. Ткань нужно прополоскать, высушить, погладить. И будет ваш флаг, как новый».

Так и сделали. Дело было замято, никакой огласки не получило. Да и понятно почему. Все работники лагеря были не люди с улицы, поскольку лагерь был не рядовой, а для детей работников МВД Латвийской ССР.