Сны Флобера

Александр Белых

Конец советской эпохи – авантюрный адюльтер между Орестом и Марго перерастает в длительные тайные отношения. Таинство или метафизика любви по-разному проявляется между возлюбленными в эпоху общественных перемен. Слово «превращаться» – ключевой глагол романа. Время любви в романе предшествует времени демонов, когда города погружались во мрак, а электричество становилось роскошью, и только потрескивающая вечерами газовая горелка в комнате автора смутно освещала страницы рукописи, исполненной сюрреалистического наваждения и тревогами. «Сны Флобера» сопровождаются литературоведческим исследованием Юлии Яроцкой, впервые приоткрывшей истоки метафизики любви в романе Александра Белых.

Встреча с воином

Однажды заполночь Владик привёл в дом незнакомого парня. Он подобрал его на конечной остановке, на Фокина. Вернее, тот привязался к Владику. Так бывает, что незнакомый человек привяжется с разговором, а потом не знаешь, как от него отвязаться. Они ехали почти в пустом троллейбусе со Второй Речки. На заднем сиденье примостились два джинсовых юнца; один сидел у другого на коленях, они целовались, не обращая ни на кого внимания. Владик взволнованно рассматривал их отражение в темном окне.

Юная пара влюблённых вышла у картинной галереи. В другой раз он снова встретил этих парней у кафе «Ротонда» на углу Фокина и Океанского проспекта, где постоянно собиралась молодёжная компания.

Водитель троллейбуса объявил, что направляется в гараж. Попутчик Владика спросил у него, как можно добраться до бухты Емар, в воинскую часть, где он проходил срочную службу. Владик объяснил, что движение транспорта уже прекращено. Иван, так звали парня, приуныл, сказал, что ему некуда деваться, что он приехал в город в увольнение к одной девчонке, с которой познакомился недавно на пляже, но её не оказалось дома. Попутчик спросил, нельзя ли переночевать у Владика?

Владик после недолгих раздумий согласился. С виду парень вызывал доверие, лицо его было приятным. Владику тоже предстояло идти в армию, поэтому ему было интересно узнать, как служится новобранцам.

Иван Малков оказался родом из Мариинска, всю дорогу говорил как заведённый.

— А где твоя униформа? — спросил Владик.

— Вот, в сумке! По городу я гулял в гражданке, чтобы патруль не приставал, а то ходят они за тобой по пятам, — объяснил Иван.

— А ты случайно не в самоволке?

— Нет, у меня увольнительная на два выходных.

— Ну, а как там?

— Да ничего, собственно, служба мёдом не кажется.

— А бьют? Тебя били?

— Бывало дело, как же без этого? Я хоть и маленький, да злой бываю тоже, знаешь, какой — во! Черпаки, эти, что отслужили по полгода, стали до меня доябываться, особенно один: сходи туда, принеси то. А потом смотрю, стал наглеть, и я сказал, чтобы он отстал. Ну, он меня в морду! Я как озверел, ну и тоже! Тут его одногодки подлетели и на меня. Тогда я схватил табуретку и со всего маху троих по голове — херась!

Владик вздрогнул, ему стало жутко от этого признания.

— И что было дальше? Тебя побили, да?

— Нет, отстали, а тот с тех пор было у меня на посылках. Армия на то и армия, что там уважают только силу, единственный аргумент правоты. Если ты не сможешь дать отпор, то тебе хана, зачморят моментально, так что не бойся.

Владик сжался от страха.

— Если тебе страшно, ты не подавай вида, иди напропалую. В любом деле нужно терять голову. У нас так одного боксёра задрочили. Вот он — волк тряпочный! А другой вешаться пошёл в туалете. Замполит снял с петли, ничего, ожил. Мама ему сказала: «Ты, сынок, кушай там, что дают, наедайся хорошенько». Ну, так он ряху отъел себе! Сначала ему не хватало пайки. Он возьми, да пожалуйся комбату. Нас выстроили на плацу. Мы стоим на морозе. «Скотобаза!» — орёт командир. Целый час гоняли, отжимались, ползали. После этого его и закормили. Заставляли съедать по две порции борща, три порции кирзовой каши, полбуханки мёрзлого хлеба и десять порций сливочного масла, а то, что он не съедал зараз, уносил с собой в роту. Через месяц он так разжирел, что каптёрщику пришлось подыскивать ему последнего размера форму; щёки были видны из-за ушей, отъел живот так, что руки до члена не доставали, обсыкался! За это тоже нещадно били. Вот он и пошёл вешаться. Верёвка была крепкой, но балка в туалете не выдержала и обрушилась. С петлёй на шее он провалился в очко. Хорошо, что замполит части проходил мимо да услышал грохот. Кое-как вытащил из говна…

Рассказ нового знакомого произвел тягостное впечатление на Владика.

— Врёшь, наверное? — засомневался он.

— Правда, правда! — хихикнул парень.

Они завернули за угол гостиницы «Версаль», стали подниматься в сопку.

— А чем ты занимался до армии? — поинтересовался Владик.

— Да ничем особенно. Хотел поступать на актёрский факультет, да не знал где. Занимался танцами. Мой коронный номер был танец с мечом.

— Настоящий меч?

— Да, конечно, не бутафорский, тяжелющий такой… Когда я махал им, зрители замирали от страха. У самого в глазах рябило. Мне было в кайф! Кстати, табуреткой я махал не хуже, чем мечом. Так что танцы мне пригодились.

— А я не умею драться, — пожаловался Владик.

— Если ты умеешь рисовать, или печатать на машинке, или в медицине соображаешь, то выживешь.

— Я учусь на медика, — сказал Владик.

— О, брат, не пропадёшь! Медбрат в части — это первый человек. Всем друг. Будешь блатным. У нас был один узбек. Захотел покосить немного. Пришел в медсанчасть к ефрейтору Сашке. Тот спрашивает: «Что болит?» А больной отвечает: «Доктор, у меня что-то хуй истончается» Ефрейтор не понял. «Показывай! Что у тебя там?» — говорит он. Ну, узбек, короче, снял штаны, показывает. А тот действительно на пуговицу похож. «А что, раньше был больше?» — спрашивает медбрат. «Да, о-го-го!» Короче, он отвёл парня за ширму и велел дрочить. У того так ничего и не вышло. Пришлось определять в санчасть на лечение…

Тем временем они подошли к дому. Владик сомневался, нужно ли приводить незнакомого человека в дом, но деваться было уже некуда. Они поднялись на третий этаж по тёмной лестнице. Он на ощупь открыл ключом дверь, звонить не стал. В коридоре было сыро, пахло плесенью и тухлой рыбой. Видимо, бездомные коты натаскали с помойки.

Ночной гость был удивлён обилием книг в его комнате.

— Это не мои книги, — пояснил Владик, разглядывая гостя: его левое ухо было немного больше, чем правое, к тому же вид у него был как пожухлого листа, будто оно завяло.

— Я всегда мечтал поселиться в такой комнате, чтобы покидать её только изредка, — сказал Иван.

Он вынул из стеллажа первую попавшуюся книгу. Это оказалось священное писание — старинный, потрепанный пузатенький томик с золотым тиснением на церковно-славянском языке. Раньше Владик не читал этой книги. Вдвоём они умостились на диванчике, где им предстояло спать, и стали читать шёпотом, склонив головы над страницами. Владик смотрел, как Иван слюнявил коротковатые пальцы, чтобы перевернуть страницу. Под его ногтями чернела грязь. Они уснули под одним покрывалом. И видели они сон — один на двоих: чья-то рука опустила на землю к их ногам тяжёлый мешок. Облаком поднялась пыль и вскоре осела на влажную от крови ткань. Это были краеобрезания филистимлян. И видели они во сне Саула, который от плеч выше всего народа; Ионафана, концом палки отведавшего мёд; Давида, пускавшего слюну по бороде своей. И отрока, бегущего за стрелами. И проснулись они в слезах…

На память воин подарил Владику свою тельняшку без рукавов. С тех пор пришли голоса. Не сразу он научился различать их: они звучали сначала как хор и как морской гул, а потом как внятная речь…