Рождественский подарок

Александр Арсаньев

Перед вами оригинальные детективы, в которых криминальные истории, дела, события XIX века, исторические факты из истории масонства искусно переплетаются с современностью. Они соединяют прошлое и настоящее, осуществляя связь времен. `Рождественский подарок` – это еще один роман А. Арсаньева в проекте `Записки масона` серии `Детектив №…`

I

В канун Рождества все были заняты предпраздничными хлопотами. Мира обновляла свой гардероб, Кинрю суетился с подарками, я же наносил визиты своим многочисленным петербургским знакомым. В доме моего мастера и наставника Ивана Сергеевича Кутузова я впервые и встретился с князем Николаем Николаевичем Титовым, как мне было известно, человеком довольно влиятельным при дворе. Кутузов представил его мне масоном, членом одной из известных столичных лож.

Невольно я бросил на князя внимательный взгляд. Наставник шепнул мне на ухо, что Николай Николаевич служит в Московском архиве Коллегии иностранных дел, но часто бывает в Санкт-Петербурге.

— Он дружен с князем Голицыным, — добавил Кутузов многозначительно, — с обер-прокурором Синода. А через него водит знакомство с графом Румянцевым. Вам, должно быть, известно, что граф близок к царю…

Я согласно кивнул. У меня и так не оставалось сомнений, что Титов принадлежит к сильным мира сего.

— Яков Андреевич Кольцов, — отрекомендовал меня Иван Сергеевич князю Николаю Николаевичу с приятной улыбкой на устах. Звезды на его белом мундире блистали в свете бронзовых канделябров.

— Charme' de vous voir, — ответил Титов с заметным акцентом.

— Взаимно, — произнес я по-русски, продолжая вглядываться в его лицо. Однако мне показалось, что сурово оно только на первый взгляд. Я мысленно гадал, к какой из орденских степеней он принадлежит. Что-то подсказывало мне, что Николай Николаевич Титов, скорее всего, был посвящен в один из высших градусов Шотландского обряда.

Князь взирал на меня нежно-голубыми глазами и улыбался тонким изгибом чуть бледноватых губ. Мне подумалось, что он болен какой-нибудь сердечной болезнью, до того нездоровым показался мне цвет его лица.

Титову было около шестидесяти лет, но выглядел он немного старше. Со щек у него свисали седые бакенбарды, посеребренные инеем волосы на голове были уложены у Николая Николаевича в довольно красивую прическу. Одет князь был в штатский светлый костюм.

Я обратил внимание, что руки у моего нового знакомца были довольно сильными, с узловатыми крепкими пальцами, один из которых был украшен чугунным перстнем с адамовой головой.

Точно такой же я видел и у Кутузова. Он выдавал принадлежность Титова к масонской ложе.

На этом приеме в доме Ивана Сергеевича мне удалось сдружиться с этим обаятельным старичком. Он оказался довольно прост в обращении, так что мне не составило особого труда войти к Николаю Николаевичу в доверие. В итоге я получил приглашение в его имение на Рождество. Отказаться у меня не было никакой возможности, да и желания, говоря откровенно, — тоже!

— Но буду я не один, — оговорился я. Мне не представлялось возможным оставить Миру с Кинрю в одиночестве на этот великий праздник, когда зажигались сверкающими огнями душистые елки, и всех вокруг охватывала рождественская лихорадка.

— Я наслышан о вашей компании, — улыбаясь ответил князь. Я знал, что о Мире и Кинрю в северной столице ходили слухи.

Кое-кому было известно, что я привез из обоих с Востока, где выполнял возложенную на меня орденом «Золотого скипетра» миссию.

Мира была родом из Индии, где мне удалось однажды спасти ей жизнь, и потому она мнила себя обязанной быть в меня влюбленной до конца своих дней. Индианка была несказанно хороша собой и слыла у себя на родине гадалкой. Впрочем, мне и самому не приходилось сомневаться в ее способностях. В моем же доме на Офицерской улице она добровольно взяла на себя обязанности управительницы и экономки.

Кинрю же покинул вместе со мной Японию, где занимал видное положение при дворе. Только с его помощью я и сумел избежать всех ужасов тюрьмы. На самом деле моего друга звали Юкио Хацуми, хотя сам он себя почему-то именовал Кинрю, что в переводе с его языка значило ни больше ни меньше как «Золотой дракон»! Во избежание недоразумений я представлял его моим знакомым в качестве преданного и бессменного своего слуги. Японец нисколько не возражал, он и сам считал себя кем-то вроде моего ангела-хранителя!

— И вы не возражаете, что я приеду к вам в имение со своими спутниками? — осведомился я.

— Не возражаю, — ответил князь.

Вот так и состоялось наше знакомство. Чуть позже от Кутузова я узнал, что в имении Николая Николаевича Титова будет еще гостить и индийский брахман. Как оказалось, князь слыл в столицах выдумщиком, чудаком и любителем экзотики. О других гостях Иван Сергеевич и словом не обмолвился, так что мне предстояло познакомиться с ними прямо на месте. Я подозревал, что пригласили меня в имение неспроста…

Я вернулся домой в предвкушении грядущего праздника.

Навстречу мне вышла Мира, которая, как всегда, уже успела соскучиться. Глаза ее лучились от счастья.

— Яков Андреевич! — обрадовалась она.

Колонный портик в античном стиле, притворяющий двери моего дома, был весь засыпан снегом. Белое покрывало, сотканное метелью из бесчисленного количества снежинок, переливалось в свете фонарей, соперничая с ночными звездами.

— Здравствуй, моя дорогая! — кивнул я Мире, которая куталась в ганзу из винного бархата — подбитый и украшенный горностаем короткий глухой жакет с длинными, узкими рукавами. Смуглые ладони моей индианки скрывали изящные кружевные манжеты. Ее густые черные волосы были убраны в греческую прическу, которую мокрый снег скрывал, будто бы пуховым, вязаным на спицах, платком. Снежинки таяли, стекая ей на лоб мелкими, прозрачными каплями.

Мира протянула мне озябшие руки. Я сжал их в своих ладонях.

— Да ты совсем замерзла, бедняжка, — шепнул я встревоженно и устремился в наш особняк, увлекая ее за собою.

— Нет, — возразила она. — Мне нравится этот снег!

— Ты заболеешь, — проговорил я, ускоряя шаг. — И это на праздники-то! — продолжал возмущаться я. — Ничего себе подарочек к Рождеству!

— Сваруп приготовит мне бальзам, — улыбнулась Мира. — У него волшебные руки, — сказала она, послушно ступая следом за мною по расчищенной от снега дорожке. Сварупом звали индийца, старого слугу, которого Мира привезла с собою ко мне из Калькутты.

Я бросил взгляд в сторону английского парка, примыкающего к особняку. Он радовал глаз отсутствием какой бы то ни было симметрии. Деревья, посаженные свободными группами, стояли, словно заснеженные истуканы.

— Красиво, — проследив за моим взглядом, сказала Мира.

Я кивнул.

— Как твой поход к модистке? — спросил я у нее уже в гостиной.

Мира сняла канзу, представ передо мною в европейском муаровом платье с завышенной на французский манер талией.

Она острожно стряхнула снежинки с роскошных волос.

— Удачно, — заулыбалась девушка.

— Очень кстати, — заметил я, думая о своем.

— Почему? — удивилась индианка.

— Завтра утром мы все уезжаем в имение к одному очень знатному господину, — ответил я. — И проведем у него все праздники…

— Вот как? — Мира всплеснула руками. — А Кинрю уже знает об этом?

— Нет, — я покачал головой, снимая цилиндр. — Но узнает вот-вот!

— Что за господин? — осведомилась Мира.

— Князь Николай Николаевич Титов, — ответил я. — Очень влиятельная особа при дворе.

— А… — Мира кивнула. Не трудно было догадаться, что это имя ей ни о чем не говорило. Однако она предпочла удержаться от комментариев.

Спустя около получаса в карете прибыл Кинрю с обмороженными щеками, которые горели огнем. Аннушка, горничная, в тайне в него влюбленная, кинулась растирать их снегом. Я ей приказал прекратить это безобразие и велел ему согреться рюмкой крепкой прозрачной водки, бокалом душистого чая с цикорием и укутаться в шарф из кашмирской шерсти.

Мира только руками всплеснула, едва завидев его обмороженную физиономию. Она российские морозы переносила как-то полегче, да и вообще, жизнь в Пальмире Финской — я имею в виду любимый наш Петербург — давалась ей с гораздо меньшим трудом, чем бесстрашному Золотому дракону с глазами египетского сфинкса.

Кинрю велел Аннушке отнести в свою комнату свертки с подарками.

— И что, — поинтересовался я, — так и не покажешь до праздника?

— Не-а… — покачал Кинрю головою, укутанной в теплый кашмирский шарф. Это вышло так уморительно, что Мира расхохоталась переливистым звонким смехом.

Как только он отогрелся и немного пришел в себя, я объявил ему, что утром мы уезжаем.

— Подозрительно это как-то, — проговорил Кинрю. — Не иначе во всем этом замешан Иван Сергеевич, — мой Золотой дракон, как всегда, подразумевал Кутузова и, надо сказать, не без причины.

— Мы едем в имение князя Титова отмечать Рождество Христово, — твердо ответил я. По крайней мере, мне самому об этом более ничего известно не было, а отказать такому влиятельному человеку, как протеже самого господина Румянцева, в таком сущем пустяке, как вождение хоровода кругом Weihnachtsbaum, то есть рождественского дерева, я не имел, впрочем, никакой возможности! О чем я тут же и записал в своем дневнике с бархатной обложкой, который надоумилось мне вести по совету Иоанна Масона, с целью исповедания.

— И все равно, — настаивал японец, — сдается мне, что здесь не обошлось без нашего благодетеля! — он усмехнулся.

Я пропустил его иронию мимо ушей, в конце концов, именно участие Ивана Сергеевича Кутузова и позволяло нам вести безбедное и, я бы даже сказал, блистательное существование.

После ужина я поднялся в свой кабинет, который располагался справа по коридору окнами в сад. Он представлял из себя небольшую комнату, выстроенную в готическом стиле, со сводчатым потолком и единственным витражным стеклом. Под стрельчатыми сводами этой кельи мерцал единственный миниатюрный фонарик, блики от которого ложились на стены, обитые нежно-розовым шелком.

Эту ночь я провел именно здесь, в ожидании визита моего мастера, который обычно входил через тайную дверь, скрытую с глаз темно-коричневым гобеленом. Однако Иван Сергеевич моих ожиданий не оправдал, и мне оставалось только гадать, что же нас ждет в имении Николая Николаевича Титова…

К вечеру следующего дня мы прибыли по месту своего назначения. Наши цуги, — упряжки, в которой лошади шли парами одна за другой, — остановились прямо у парадного входа в усадьбу. Освещенный подъезд предваряли темные ели, дремавшие в кружеве инея, застывшего на тяжелых ветвях прозрачными каплями серебра.

— Как красиво! — восхищенно проговорила впечатлительная индианка. От непогоды ее защищала длинная темно-лиловая тальма с пелериной и бобровая черная шапочка. На пальце поблескивал перстень с рубином — рождественский подарок Кинрю.

Японец не удержался и одарил нас всех накануне поездки.

Лично мне он преподнес изящную часовую цепочку. Я же, в свою очередь, торжественно вручил ему исключительно модный галстук. Кинрю европейскую одежду не особенно уважал, но сделал вид, что доволен, соответственно случаю.

Мира получила от меня в подарок браслет из яшмы, который тут же спрятала в свой ларец с драгоценностями.

Не успели мы выбраться из кареты, как здесь же остановился еще один дорожный дормез.

— Гости съезжаются, — глубокомысленно заметил Кинрю, вдыхая подвижными ноздрями аромат заснеженной хвои. — Русская зима! — проговорил он, потягиваясь.

Я внимательнейшим образом рассмотрел карету со вновь прибывшими и заключил, что она из себя ничего особенного не представляла. Я пообещал себе ничего из вида не упускать. В конце концов, мне ведь так до сих пор и не было понятно, зачем меня пригласили погостить у князя Титова.

Из дормеза выскользнула женщина лет тридцати и тут же нырнула в сугроб. Тогда ей на помощь бросился кучер.

— Барыня, да что же вы! Да как же!.. — причитал он, вызволяя ее из снежного плена.

По ее внешнему виду я заключил, что в самом ближайшем будущем нам предстоит, по-видимому, познакомиться с англичанкой.

Женщине наконец удалось выбраться из сугроба и встать на ноги.

— Спасибо, — коротко поблагодарила она по-русски с заметным акцентом. И я только лишний раз убедился в том, что моя догадка относительно ее происхождения, кажется, справедлива.

— А особа-то — оригиналка, — сострил Кинрю.

— Не вижу ничего смешного! — возмутилась сердобольная индианка и передернула плечами под тальмой.

Женщина была одета в зимнее бархатное пальто, пошитое на английский манер: с короткой талией и длинным, закругленным спереди поясом, заложенным складками и отделанным вдоль нижнего края плотными кружевами небесно-голубого оттенка.

Она комкала в руках меховую муфту и то и дело поправляла маленький зимний капор на голове. Всеми силами женщина старалась побороть охватившее ее смущение. От внимания англичанки не ускользнуло, что у подъезда остановилась наша карета, и что какой-то незнакомый господин со странным разрезом глаз рассматривает ее из окна.

— Кинрю! — одернул я своего «Золотого дракона». — Барышне и так довольно неловко!

— Интересно, кто она, — не скрывая своего любопытства, протянул японец.

— Скоро познакомимся, — заверил я.

Англичанка скрылась в дормезе, но через несколько секунд снова выпорхнула из него и велела кучеру вынести наружу ее багаж. Потом она помогла выбраться из дормеза мальчику лет пяти.

— Сашенька! Быстрее! — приказала она. — Нас уже заждались! — взволнованно воскликнула англичанка.

— Гувернантка, наверное, — высказал я свое предположение.

— Настенька! — в этот раз англичанка обращалась к такой же маленькой девочке. — Я вас умоляю, поторопитесь!

Наконец-то и дети выбралась из дормеза и стали бросать друг в друга снежками.

Гувернантка возвела очи к небу и что-то пробормотала себе под нос на родном языке. Потом она вздохнула и тихонько произнесла, обращаясь к Богу:

— Oh my God!

— Еще те деточки! — заулыбалась Мира.

Все-таки англичанке удалось увести их в усадьбу. Тогда и мы покинули свои цуги и направились прямо к подъезду, где нас ожидал в парадной красной ливрее вышколенный лакей.

Николай Николаевич ждал нас в гостиной. Здесь же кружились дети со своей гувернанткой, которой никак не удавалось сладить с обоими. Однако князь смотрел на это сквозь пальцы и, казалось, был абсолютно доволен тем, что происходило вокруг.

— Знакомьтесь, — проговорил он улыбаясь, — внуки!

— Очаровательные детки! — сказала Мира.

— О, да! — кивнул Кинрю.

— Ну-ка марш в детскую! — велел Николай Николаевич. — Елку еще не зажигали!

Как ни странно, дети деда послушались. Англичанка ушла вместе с ними, слегка прикусив губу.

— Француженку они уже выжили, — пояснил Титов, усмехнувшись.

— Не удивительно, — заметил я и представил брату-масону двух своих спутников.

— Charmante… — князь Титов низко поклонился и поцеловал индианке смуглую руку.

В этот момент в комнату вошла немолодая уже женщина в темно-вишневой атласной робе и пышном чепце, расшитом некрупным бисером.

— Ольга Павловна, — представил ее князь Титов. — Моя супруга.

— А почему вы не представите нам англичанку? — позволил себе поинтересоваться японец.

— Ну… — замялся князь, — это как-то не принято.

Я ткнул моего Золотого дракона в бок.

— Впрочем, — добавил Николай Николаевич, — вы еще познакомитесь с Мери-Энн… То есть, — он поправился, — с мисс Браун.

Ольга Павловна смерила своего мужа колючим взглядом темно-карих, почти что черных, глаз. Я заметил, что и с Мирой они, едва увидевшись, не взлюбили друг друга. Княгиня показалась мне особой довольно высокомерной.

Через какое-то время лакей объявил, что прибыл еще один гость. Я ожидал увидеть индийского брахмана, о котором так много говорили в Петербурге. Но в гостиную вошел высокий мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти, во фраке с серебряными пуговицами. Лакей снял у него с плеч медвежью шубу и скрылся в коридоре.

— Иван Парфенович Колганов, — отрекомендовал его хозяин имения. — Мой близкий друг.

— Яков Андреевич Кольцов, — проговорил он, указывая на меня. — Приятель Ивана Сергеевича Кутузова.

Я заметил, что имя моего покровителя произвело на Ивана Парфеновича неизгладимое впечатление.

Не успели мы с этим господином пожать друг другу руки, как на пороге неожиданно возник Лаврентий Филиппович Медведев.

— Какими же судьбами? — вслух удивился я.

Присутствие в имении квартального надзирателя, который время от времени оказывал мне услуги полицейского рода, еще больше убедило меня во мнении, что я оказался здесь неспроста, и что следует ожидать всяческих неожиданностей. Мне очень хотелось переброситься парой фраз с надзирателем наедине.

— Лаврентий Филиппович, — объяснил князь Титов, — приходится двоюродным племянником моей дорожайшей супруге.

— В самом деле? — картинно обрадовался я. — Какое совпадение! Ведь мы знакомы!

— О, да! — кивнул Лаврентий Филиппович, захлопав золотисто-рыжими ресницами. Одно я знал наверняка: он меня на дух не выносил, но терпел по долгу службы и из материальных соображений.

Мира устроилась на оттоманке, почти что у самого камина.

Она очень любила смотреть на огонь, словно наблюдала в его пламени занимательные картины. Однажды индианка шепнула мне на ухо, что видит там наше будущее. Но я не стал пытать ее, что оно нам сулит.

Николай Николаевич, Колганов, Лаврений Филиппович и я устроились за ломберным столом. Должен признаться, что за игрой мне обычно везло до неприличия! В меру своих возможностей я старался этим не пользоваться… Если только в интересах нашего Ордена!

Княгиня Ольга Павловна присела к Мире на оттоманку.

— Говорят, вы предсказываете будущее? — зашептала она.

— Говорят, — подтвердила Мира, ничуть не изменившись в лице. Она чувствовала, что в вопросе княгини сквозила ирония. Однако индианка и вида не подала, что ее это каким-нибудь образом трогает. Выдержки моей Мире было не занимать. В этом мне пришлось убедиться еще у нее на родине.

А светские страсти не шли ни в какое сравнение с тем, что нам пришлось вынести с ней на Востоке!

В платье, затканном золотом, с золотой диадемой на волосах, моя индианка выглядела восхитительно и всем своим видом походила на принцессу из сказки. Мирины зрачки сливались с черным бархатом ее глаз.

— Вы не похожи на гадалку, — заявила княгиня. — Хотя…

— полагаю, она едва не сказала, что Мира вполне могла бы сойти за цыганку, промышлявшую ворожбой, но вовремя прикусила язычок. Если бы Ольга Павловна осмелилась на такое, то скандала с мужем было бы не избежать! А ей совсем не хотелось испортить себе весь праздник. К тому же князь оказался настолько щедр, что превзошел все ее ожидания…

Мира встретилась глазами с княгиней, и та невольно отвела взгляд. Глаза индианки завораживали, гипнотизировали, манили за собой в глубокую бездну…

Ольга Павловна отмахнулась от этого взгляда, словно от наваждения. Она с трудом поборола в себе желание перекреститься и три раза воскликнуть: «Чур меня!»

— Возможно, — промолвила Мира и снова устремила свой взгляд в камин, где мирно потрескивало пламя. За окнами завыла вьюга.

А я то и дело отвлекался от игры и проиграл два роббера.

— Что-то вам сегодня не везет, Яков Андреевич! — усмехнулся Лаврентий Филиппович Медведев и подмигнул мне заплывшим глазом. Я же никак не мог сосредоточиться на игре, все мое внимание привлекли к себе Мира с княгиней. Я почему-то переживал за индианку и не мог найти объяснения своей тревоге. Чувство мое скорее было иррациональным.

— Ну, так вы все-таки умеете предсказывать будущее? — спросила княгиня Титова напрямик.

— Иногда, — ответила Мира, не отрывая взгляда от пламени.

Отсветы его плясали в ее глазах. — Вы хотите, чтобы я вам погадала? — улыбнулась индианка.

— Ну… — княгиня Титова замялась. — Ключнице нашей, Грушеньке, вздумалось тут, накануне, лить в воду воск. И я при этом присутствовала. Ну, словом…

— И что же привиделось вашей Грушеньке? — перебила ее Мира.

Ольга Павловна помедлила несколько секунд, прежде чем отважилась ответить на вопрос индианки.

— Ну же! — поторопила ее Мира, которой уже самой не терпелось узнать, что же такое увидела ключница в воде.

— Гроб, — наконец-то выговорила княгиня. — К чему бы это?

— вслух удивилась она. — У нас вроде, слава Богу, все здоровы, — Ольга Павловна развела руками.

— Мрачное предсказание, — нахмурилась Мира. — Вы ведь и сами знаете, княгиня, что оно означает смерть, — в тишине, которая воцарилась вокруг, последние слова прозвучали особенно громко.

Все присутствующие переглянулись между собой, я и сам почувствовал холодок, пробежавший у меня по спине.

— Дамы, — укоризненно проговорил Николай Николаевич, — довольно городить всякие глупости!

В это время хлопнула какая-то дверь, и игроки все вздрогнули. Оставалось признать, что в гостиной не оказалось ни одного человека с крепкими нервами. Ввиду своей принадлежности к масонской ложе я должен был любить смерть, ибо это была седьмая заповедь Соломона. Однако я не мог не заметить, что предсказание Миры произвело гнетущее впечатление и на князя, который так же, как и я, имел самое непосредственное отношение к братству свободных каменщиков.

В гостиную снова вошел лакей, и все взгляды обратились к нему. Он объявил, что прибыл некто Станислав Гродецкий.

Присутствующие вздохнули с облегчением, похоже, что все уже готовы были увидеть нечистого или саму костлявую старуху с косой.

В комнату вошел рафинированный молодой человек из высшего общества, одетый франтом, с высокомерным выражением холеной физиономии. У него были пронзительные ярко-голубые глаза, римский точеный профиль, белокурые волосы и тонкая линия губ, сомкнутых в тетиву. Воротник его рубашки был так накрахмален, что, казалось, грозился задушить своего хозяина.

Он поклонился с изяществом денди. Князь Николай Николаевич лично представил его. Он сказал, что познакомился с ним в Петербурге на приеме у императора. Позже Титов шепнул мне на ухо, что молодой человек имел негласные полномочия польского посла. Личность нового гостя весьма заинтересовала меня, тем более что я так до этого времени и не узнал, для чего меня пригласили в это странное общество. Квартальный надзиратель Медведев и Станислав Гродецкий — высокопоставленный представитель Царства Польского, наделенного, кстати, конституцией, играют за одним зеленым столом и вместе празднуют Светлое Рождество Христово!

Станислав Гродецкий присоединился к нам за ломберным столом, неожиданно оказавшись довольно приятным собеседником и любезным в обхождении человеком.

В перерыве между робберами я вышел в коридор, через несколько минут здесь же появился Медведев.

— Яков Андреевич! — воскликнул он. — Извольте объясниться!

— Что вы хотите этим сказать? — не понял я.

— Бросайте свои уловки! — замахал руками Лаврентий Филиппович. — Зачем вы здесь? И зачем меня заманили сюда?

— Что? — вновь удивился я. — Кто вас заманил?

— А то вы не знаете! — возмущенно выдохнул он. — Кутузов, конечно, Иван Сергеевич. Кольцов, неужели без вашего ведома?! — вдруг догадался он. — Да быть такого не может!

Я молча переживал свой позор и унижение.

— Да что же все-таки происходит? — вскричал Медведев и почесал пятерней в затылке.

— Я и сам хотел бы узнать ответ на этот вопрос, — проговорил я невесело. Происходящее только лишний раз доказывало, что Кутузов мне так до сих пор полностью и не доверяет. Я решил при первой же возможности начистоту объясниться с хозяином и потребовать у него объяснений. — Что велел вам Кутузов? — спросил я Лаврентия Филипповича.

— Да ничего особенного, — развел он руками, — присматривать, да приглядывать… Он и не обмолвился, что и вы здесь тоже будете… — Медведев задумался, подыскивая подходящее слово, и, наконец, произнес: — ммм… гостем!

После этого короткого разговора мы вернулись в гостиную.

— Что-то наш главный гость запаздывает, — заметил Николай Николаевич, банкуя.

— Кого вы имеете в виду? — осведомился Иван Парфенович.

— Индийского брахмана, — ответила за мужа Ольга Павловна.

— Николай Николаевич и дня без какого-нибудь чудачества прожить не может, — с некоторым раздражением произнесла она.

— У вас золотой муж, — вступил в разговор Гродецкий. — С таким-то уж точно не соскучишься!

— Что верно, то верно, — покачала головой княгиня, седые букли вылезли у нее из-под чепца.

— Он в самом деле индиец? — спросила Мира, в глазах ее вспыхнул истинный интерес.

— Конечно, милочка, — ответил князь. — Самый что ни на есть! Говорят, что он из Калькутты… Путешествует!

В этот самый момент в гостиную вбежала белокурая девочка Настя. На ней было надето очаровательное короткое пышное платье из бледно-розового перкаля с длинными узкими рукавами, опоясанное под мышками алой лентой крест-накрест.

Из под него высовывались длинные панталончики с кружевной оборкой и ноги, обутые в красные туфельки из саржи.

Следом за ней выскочил и Сашенька из-за бархатной занавески, отделявшей гостиную от детской. Светлые волосы его были взлохмачены, короткий жилет расстегнут.

— Саша! Настя! — кричала гувернантка с английским акцентом. Она ворвалась в гостиную следом за детьми.

— Тише-тише, — попросил Николай Николаевич и рассмеялся.

— Я чувствую, что пора зажигать свечи на рождественской елке!

— Пора! Пора! — подхватили детские голоса.

Мое внимание невольно привлекла к себе Мери-Энн. Она бросила такой пламенный взгляд на Гродецкого, что меня это привело даже в некоторое замешательство. Я никогда не относил себя к снобам, но… Что может быть общего между Станиславом и англичанкой — гувернанткой?! Я чувствовал, что здесь что-то не так, и мысленно распекал Кутузова за то, что он ничего мне не объяснил, и я вынужден был поэтому ощущать себя безоружным!

Тогда мне пришло в голову внимательнее присмотреться к Гродецкому, а заодно и к обаятельной гувернантке мисс Браун. Она совсем не справлялась с детьми, которые бесились в гостиной, как маленькие чертенята.

Наконец Титов пригласил всех в зал, где стояла елка, вся разукрашенная шарами, игрушками и конфетами в красивых блестящих обертках и увенчанная разноцветными лентами. Князь Николай Николаевич сам лично снял с дерева покров Изиды и зажег изящные свечки.

Дети в восторге занялись полученными подарками, и только тогда гувернантке все-таки удалось их увести.

Я не переставал наблюдать за Станиславом, который никак не прореагировал на то, что мисс Браун ушла. Он вообще вел себя так, будто ее не замечал, как это и было положено рафинированному человеку из общества.

— Что-то брахман запаздывает, — заметил Лаврентий Филиппович, постучав себе по часовому циферблату. Он посмотрел в окно — метель разыгралась совсем не на шутку!

— Как бы не стряслось чего, — встревоженно проговорила княгиня, выглядывая в окно. — Вьюжит-то как! — выдохнула она.

Всем сразу поневоле вспомнилось мрачное Мирино предсказание.

— Скучно, — вздохнул Гродецкий.

— А вы ожидали циркового аттракциона? — язвительно осведомилась княгиня Титова.

— Нет, но… — Станислав поправил галстук.

— А вы позовите Грушеньку, — предложил Колганов. — Она нам и погадает… Повеселит! — Иван Парфенович хрипло рассмеялся над собственной шуткой.

Ольга Павловна изменилась в лице. Она побледнела и снова присела на оттоманку.

— А что Грушенька? — не понял поляк.

— Я что-то не то сказал? — недоуменно осведомился Колганов.

— Это все нервы! — объяснил Николай Николаевич. — Дамская болезнь!

В ту же секунду в гостиную вошел еще один незнакомец. На вид ему было около сорока лет, держался он уверенно, но что-то все-таки выдавало в нем простое происхождение. Я бы определил его как «человека из народа». Однако было заметно, что человек этот немало добился в жизни.

— Николай Николаевич, — обратился незнакомец к Титову. — Подъезды-то все к имению занесло, как бы беды какой не вышло… Гости-то какие еще ожидаются? — нахмурился он.

— Вот незадача-то! — покачал головой Титов. — Что же теперь с брахманом-то стряслось?

— Замерз где-нибудь в степи, — высказал свое предположение поляк, наделенный негласными полномочиями.

Мира передернула оголенными плечами.

— Какой ужас! — с дрожью в голосе проговорила она.

Николай Николаевич представил незнакомца:

— Сысоев Никита Дмитриевич — наш управляющий.

Через некоторое время в дверях снова появился красный лакей.

— Индийцы пожаловали, — поклонился он. — Карета у них где-то в дороге застряла, — добавил лакей. — Занесло ее, завьюжило… Так они пешком добирались!

— Ну вот и не сбылось предсказание, — облегченно вздохнул Титов, перекрестившись.

Мира пожала плечами.

— Слава Варуне! — прошептала она.

Насколько мне было известно, Варуна был воплощением безграничной силы богов. Бог — судья! Именно он карал и миловал…

— Крита — удел того, кто странствует, — чуть слышно добавила моя индианка. Я понял, что она имела в виду золотой век. Мне вспомнились строки из «Брахман» — древнеиндийских священных книг, которые дополняли «Веды» и толковали ведические ритуалы. Кто-кто, а Мира хорошо разбиралась в священных текстах!

— Что вы там такое шепчете? — поинтересовался Владислав Гродецкий. — Скажите вслух! Нам всем все это безумно интересно! — его голубые глаза пронзительно блеснули.

Мира исполнила его просьбу: «Кали-век — это век лежащего, Двапара — того, кто поднимается, Трета — в долю достается вставшему, Крита — вот удел того, кто странствует!»

— Что это? — изумилась Ольга Павловна.

— Железный век, медный, серебряный и золотой… — ответил черноглазый гость во фраке, который неожиданно вырос в дверях. Чуть позади стоял с поклажей в руках его слуга в национальном индийском костюме. У них у обоих зуб на зуб не попадал.

— Это и есть ваши индусы? — усмехнулся Гродецкий.

— Они и есть, — добродушно кивнул сединами князь Титов. — Григорий! — крикнул он лакея. — Проводи господ иностранцев в отведенные для них комнаты! А вы, господа, переоденьтесь, — обратился Николай Николаевич к брахману и его спутнику, — и присоединяйтесь к нам! Мы ждем вас к ужину! Григорий!

Вели Грушеньку позвать!

— Что еще за Грушенька? — удивился поляк. Он так еще до сих пор и не узнал всей истории с гаданием.

— Ключница, — ответил Николай Николаевич.

Через несколько минут в гостиную впорхнула молоденькая еще совсем девушка в русском платье, с длинной льняной косой, которая спускалась у нее ниже пояса, с веснушчатым носом уточкой и улыбчивыми серо-голубыми глазами.

— Что прикажите, барин? — весело спросила она.

— Стол накрывай! — распорядился князь Николай Николаевич.

— На одиннадцать персон! То есть… двенадцать, — поправился князь, вспомнив о гувернантке.

— Да вы либерал! — воскликнул Гродецкий и деланно рассмеялся. Я готов был поспорить на сотню империалов, что поляк неровно дышит к хозяину, а, проще говоря, на дух его не переносит. Причины этой его неприязни мне захотелось вдруг выяснить. Я подавил в себе это подспудное желание и отправился в столовую, где должен был состояться праздничный ужин, вслед за всей нашей честной компанией, В большой мраморной зале Грушенька сама накрывала на стол, расстелив на нем льняную скатерть с камчатым узором по китайскому шелку. Ключница ловко справлялась сама и без помощи официантов. В имении князя Титова порядки были заведены по-простому, по-деревенски. Я был наслышан, что Николай Николаевич этим очень гордился.

Стол был сервирован на двенадцать кувертов, столовых приборов, предназначенных для одного человека.

— Главное — это все-таки сервировка! — изрекла Ольга Павловна, глядя на столовое серебро.

— А кто такие эти брахманы? — спросил Колганов, усаживаясь за столом возле хозяина. Он посмотрел в окно и нахмурился.

Темнело, метель мела все сильнее, и не было видно никакого просвета. Я проследил за его взглядом, мне казалось, что снег чертил на стекле изломанные кресты. Они напоминали мне розенкрейцеровские символы… Во всем виделись мне дурные знаки, и я должен был признать, что становлюсь суевернее моей индианки.

— Ну… — задумался Титов. — Это что-то вроде наших священников, объезжающих после рождественской обедни со своим причтом приход для христославства.

— Но у нашего-то брахмана только один слуга, — неожиданно заметил Кинрю.

— Это вы верно, господин японец, подметили, — поддакнул Гродецкий.

Тогда в разговор наконец-то вмешалась Мира:

— Хотар, адхварью, брахман и удгатар — это четыре главных жреца — исполнители основных ведийских жертвоприношений, — пояснила она.

— Фи, как некрасиво! — досадливо поморщилась Ольга Павловна. — Я надеюсь, что этот дикий брахман никого из нас не собирается приносить в жертву своим нелепым богам! — вскричала она. — Извини, дорогая, — с рисованным участием обратилась княгиня к моей индианке.

В столовой повисла напряженная тишина.

— Какие глупости! — перебил жену Николай Николаевич. — Довольно вздор болтать! Григорий! — окликнул он лакея. — Не пора ли зажигать канделябры?

Тогда я решил, что настала, наконец, и моя очередь поддержать беседу.

— Брахманы, — начал я, — одна из высших индийских каст, древняя варна…

Присутствующие, недоумевая, уставились в мою сторону. Я пояснил:

— Древнее жреческое сословие, отправляющее религиозные культы!

— Ах, вот оно как, — понимающе закивала головой княгиня Титова.

— Яков Андреевич у нас человек исключительной образованности! — с иронией заметил квартальный надзиратель Медведев. Я пропустил издевку Лаврентия Филипповича мимо ушей, потому как он намекал на мою принадлежность к Ордену «Золотого скипетра»!

— У моей сестры в деревне намедни кто-то барана зарезал, — вдруг вмешалась в господский разговор ключница Грушенька. — Зарезал и бросил, — добавила она. — Словно ему мясо и ни к чему! — девушка пожала плечами. — А кого эти брахманы в жертву приносят? — поинтересовалась она.

В этот момент двери столовой раскрылись, и в мраморную залу вошла мисс Браун и индийские путешественники, переодевшиеся к ужину.

Грушенька прикусила спелые губки и незаметно, словно легкое облачко, выскользнула из комнаты.

Мери-Энн переоделась в новое шелковое темно-зеленое платье с бархатным лифом, пышными бархатными рукавами и почти что нормальной талией. В вырезе лифа — рубашка со стоечкой из тончайшей материи яблочного оттенка в цвет ее прозрачным глазам. Изящные руки — в белых перчатках, на голове — сетчатый чепец со страусовым пером, на острых плечах — пелеринка, отделанная нежнейшим лебяжьим пухом.

— Мисс Браун, — восхищенно заметил Иван Парфенович. — Вы просто-таки очаровательны!

Взгляды всех присутствующих мужчин устремились на гувернантку, которая смущенно заулыбалась, и вокруг глаз у нее от этого вдруг появилась сеточка мелких морщин. Но «гусиные лапки» ее не портили, а, напротив, лишь придавали шарма… Один только Станислав Гродецкий демонстративно не смотрел в ее сторону. Такое поведение поляка снова почему-то показалось мне подозрительным.

— Дети уже спят? — холодно осведомилась княгиня Ольга Павловна. Ей совсем не понравилась идея мужа, чтобы гувернантка сидела с ней за одним столом.

— Спят, — коротко ответила неожиданно похорошевшая англичанка.

— Брахман Мадхава и ученик-брахмачарин Агастья! — торжественно представил индийских путешественников Титов.

Княгиня замучила вновь прибывших гостей расспросами.

— Ольга Павловна! — обратился к ней князь. — Вы утомили наших гостей! Да и меня, надо признаться, — тоже! Поэтому я, пожалуй, отправлюсь спать!

Николай Николаевич извинился перед присутствующими и вышел из комнаты. Я устремился за князем, чтобы наконец-то переговорить с ним наедине о деле. Эти недомолвки порядком раздражали меня.

— Николай Николаевич! — окликнул я его в коридоре. — Князь!

— Яков Андреевич? — отозвался он удивленно. — Что-то случилось?

— Я хотел бы у вас узнать ответ на этот вопрос, — признался я. — Нам необходимо немедленно с вами переговорить!

— Я очень устал, — ответил Титов, зевая. — Давайте отложим наши дела до завтра, — добавил Николай Николаевич тоном, не допускающим возражений.

Мне пришлось отступить, потому как Титов был посвящен в одну из высших орденских степеней, а я свято чтил вторую Соломонову добродетель, которая заключалась в повиновении высшим чинам.

Тогда и я тоже отправился спать в отведенные мне в усадьбе покои. Мне и в голову не могло прийти, что я вижу Титова в последний раз.

Не успел я зажечь свечу в закапанном воском медном шандале, как услышал подозрительный шорох у себя за спиной. Какое-то мгновение я ощущал, как мороз пробежал у меня по коже. Я медленно обернулся на тихий звук, который шел прямо от дверей, и столкнулся лоб в лоб со своим ангелом-хранителем, который окрестил себя Золотым драконом.

— Кинрю? — удивился я.

— Не ждали, Яков Андреевич? — усмехнулся японец.

— Не ждал, — признался я. — Неужели тебе наскучило общество гостей Николая Николаевича?

— Честно говоря, да, — ответил Кинрю. — Но дело не только в этом, — добавил он.

— А в чем же? — искренне полюбопытствовал я.

— Разве вы не видите, — удивился Кинрю, — что происходит что-то довольно странное? — он уставился на меня с заговорщическим видом. — Мне кажется, — продолжил японец, — что вскоре в имении обязательно должно будет произойти убийство…

— Почему именно убийство? — осведомился я. — Должен признать, что мне тоже многие вещи кажутся странными. Но…

— Я не доверяю этим индусам, — сказал японец.

— Но почему? — изумился я. — Мире ты тоже не доверяешь?

— Конечно, нет! — запальчиво возразил Кинрю. — Мира — это случай особый! А здесь явно речь идет о человеческих жертвоприношениях! — воскликнул он. — Не зря же наш благодетель, — японец имел в виду Ивана Сергеевича Кутузова, — отправил вас, Яков Андреевич, встречать Рождество именно сюда, да еще заодно и Медведева сюда же пригнал вам на помощь, если вдруг вы один-то не справитесь!

— Складно ты рассуждаешь, — сказал я с улыбкой. — Но тебе неизвестно, что князь Николай Николаевич тоже масон, и если уж Кутузов и отправил меня сюда неслучайно, то по делам явно не связанным с индийскими ведическими ритуальными человеческими жертвоприношениями! — проговорил я уверенно, хотя сам такой уверенности и не ощущал. Все мои чувства обострились с этого вечера, потому-то мне и казалось, что в этот дом вместе с метелью надвигается большая беда! — Я завтра же выясню у Титова, что происходит!

— И все-таки, Яков Андреевич, — вновь предостерег меня мой ангел-хранитель, — я бы на вашем месте этому брахману не доверял…

Я лег спать с тяжелым предчувствием, которое ни на секунду не оставляло меня и даже отравило мне сон. Мне привиделась Мира, там, далеко, у себя на родине, откуда я и привез ее в северную столицу России. Она одиноко стояла в заснеженных джунглях у ритуального костра. На ней развевалось янтарное сари, в котором она показалась мне почему-то ужасно маленькой и жалкой…

Мира пела какой-то ведический гимн и раскачивалась в такт словам, слетающим с ее уст.

Я стал прислушиваться и мысленно переводить ее песнь с санскрита:"На убиенье отправился быстрый конь, Погруженный в думу, — мысль к богам обернулась.

Козла ведут впереди его — сородича.

За ним идут певцы, идут поэты.

Виталища высшего он достиг, Конь. Там отец его и мать.

Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, И испросит даров, желанных жертвователю…"

Я очнулся с тяжелым сердцем. За окнами все еще было темно, а вифлиемской звезды так и не было видно!

«Да что же такое все-таки происходит?!» — мысленно изумился я. И мой сон мне совсем не понравился. Я вспомнил, что Мира однажды читала мне этот гимн. Но к чему он всплыл в моем подсознании именно сейчас?

Я успокоил себя тем, что сновидение было навеяно мне предшествующим разговором с Юкио Хацуми. Я должен был признать, что эти индийские брахманы и впрямь взбудоражили всем кровь. Я решил расспросить Миру подробнее о ведических ритуалах, известных ей, и в частности — о жертвоприношениях… Утвердившись в своем намерении я закрыл глаза, снова собираясь уснуть. Но выспаться в эту ночь, как видно, мне было не судьба!

Не успел я слегка задремать, как меня разбудил стук в дверь.

Японец накинул себе на плечи цветной халат и бросился открывать. На пороге стоял, собственной персоной, Медведев Лаврентий Филиппович и моргал своими длинными рыжими ресницами.

— В чем дело? — спросил Кинрю. Ему совсем не понравилось это ночное вторжение. Он смотрел на квартального надзирателя узкими заспанными глазами из-под припухших век.

— Князь исчез, — ответил Медведев, переступая порог. — Мне срочно нужен Кольцов, — добавил он.

Мой Золотой дракон отступил в сторону и нехотя пропустил его в спальню.

— Как исчез? — изумился я спросонья.

— Не знаю, — раздраженно развел руками Лаврентий Филиппович. — Исчез и все тут! Меня Ольга Павловна разбудила. Княгиня в истерике, — добавил он, возведя глаза к потолку. — Дурные предчувствия у нее! С ума они тут все посходили, что ли?! — воскликнул квартальный надзиратель.

— Где Мира? — вдруг вспомнил я о своей прорицательнице.

— В спальне своей должна быть, — ответил разволновавшийся Кинрю. — Я же говорил вам, Яков Андреевич! — проговорил он с видом дельфийского оракула.

— По-моему, речь пока не идет о каком бы то ни было жертвоприношении! — коротко бросил я.

— Что? Что? — расхохотался Медведев. — И вы туда же!

Княгиня Титова только об этом и причитает! И ключница тоже ей подпевает. Эта… Как ее? — Лаврентий Филиппович задумался. — Грушенька! — обрадованно вспомнил он.

Я наскоро оделся и первым делом бросился в Мирину спальню. Я должна был с удивлением признаться себе, что для меня она несколько больше, чем протеже. На несколько мгновений я задумался над этой мыслью, которая ошеломила меня, но быстро забыл об этом. Мне никогда раньше и в голову не приходило, что я мог бы ответить индианке взаимностью, тем более что я с ранних лет пользовался огромным успехом у женщин, но меня привлекали вещи куда более интересные, чем любовные стрелы Амура.

Я постучал в тяжелую деревянную дверь, которая была заперта.

Через несколько мгновений за дверью стали раздаваться шаги, затем знакомый нежный голос спросил:

— Кто там?

— Кольцов, — сейчас же ответил я, невольно вспомнив о том, как Мира пела за клавикордами розового дерева в нашем столичном особняке.

— Войдите, — позволила индианка, отпирая задвижку. В руках Мира держала тяжелый бронзовый канделябр, в котором мерцали две восковые свечи. — Яков Андреевич? — удивилась она. — В такой-то час? — ресницы на ее черных глазах томно подрагивали. Я в очередной раз подумал о том, что эта женщина смогла бы составить счастье благородного и достойного человека, но… Да, род моих занятий не позволял мне надеяться на семейный оплот даже в самом далеком будущем!

На Мире был надет нежно-розовый дымковый пеньюар с блондами из французского кружева. От него исходил чувственный аромат восточных пряных духов.

— С тобой все в порядке, моя дорогая? — проговорил я первое, что пришло мне в голову.

— Что-то случилось? — догадалась она. — Я так и знала!

— В этом доме даром предвидения наделены, ну, абсолютно все! — съязвил Медведев, дальний родственник княгини Ольги Павловны.

— А родство-то чувствуется, — прошептал у меня за спиной Кинрю.

— Лаврентий Филиппович? — Мира была изумлена не меньше моего, она только сейчас заметила квартального надзирателя, который стоял в тени, позади моего Золотого дракона. — Вы-то что здесь забыли? — осведомилась она.

— Сопровождаю Якова Андреевича, — ответил он, — как особо важного государственного человека!

— Яков Андреевич, да объясните же мне, наконец, что же все-таки произошло! — взмолилась взволнованная индианка.

— Исчез князь Николай Николаевич, — мрачно ответил я.

— Как это исчез? — переспросила Мира.

— Вышел из спальни воды попить, — ответил Лаврентий Филиппович, — и исчез, — развел он своими здоровенными, лопатообразными ручищами.

— Идемте в гостиную, — сказал Кинрю.

— Идемте, — ухватился за эту идею Лаврентий Филиппович. — Я всех уже предупредил, — добавил он. — Полагаю, что гости уже собрались!

— А вы, господин Медведев, времени даром не теряете, — заметила Мира. — Позвольте же мне, хотя бы переодеться! — сказала она и скрылась за дверью, отведенной ей комнаты.

— И что же, по вашему мнению, случилось с хозяином? — осведомился я у Медведева.

— А это, я думаю, покажет следствие, — ответил Лаврентий Филиппович.

— Ну что же, — промолвил я, — будем надеяться!

В гостиной и в самом деле уже собрались практически все. Не было только княжеских внуков. Камин снова разожгли, Грушенька возле него пыталась привести в чувство княгиню, которая уже объявила себя вдовой.

— На кого же ты меня покинул? — в голос кричала она.

Грушенька отпаивала ее теплой сладкой водой из графина.

— И все из-за какого-то воскового гроба, — пожал плечами Иван Парфенович Колганов, — который привиделся ключнице.

— Какого еще гроба? — удивился Станислав Гродецкий, который, несмотря на позднее время, выглядел просто безукоризненно.

— Ох, уж эти гадания! — покачал головой Колганов. — Не доводят они до добра! — воскликнул он.

Все косились в сторону приезжих индийцев, которые чувствовали себя в этом обществе двумя отверженными. Словно они были прокаженными или неприкасаемыми… Особенно их сторонилась чувствительная и впечатлительная Грушенька, которая накануне рассказывала про зарезанного в деревне барана.

Гувернантка прижимала к глазам платочек, расшитый английскими вензелями.

Когда в гостиную вошла моя Мира, реакция присутствующих была однозначной. Ее тоже восприняли как парию.

— Господа, — произнес я как можно спокойнее. — Я предлагаю отправиться на поиски князя!

В этот момент в комнату вихрем ворвался хозяйский кучер.

— Николай Николаевич! — выдохнул он и перекрестился, выпучив полные ужаса глаза, которые были у него и без того навыкате.

— Что с ним? — ахнула Ольга Павловна. Нос от рыданий у нее распух и покраснел, голубоватые веки также припухли.

— Он… — кучер обвел гостиную отсутствующим взглядом, словно увидел призрака. — Он мертв! — наконец-то выдавил он.

— Что? Что? — послышались изумленные возгласы. — По комнате прокатилась волна настоящего ужаса.

— Не зря мне гроб-то привиделся — простонала суеверная Грушенька, княгиня же упала без чувств.

Англичанка прикрыла лицо ладонями.

— Боится, наверное, что теперь ей от места откажут, — прошептал мне на ухо Кинрю.

— Я тебя не узнаю, — сказал я ему в ответ. — Откуда в тебе столько желчи?

Японец пожал плечами и заключил:

— Не нравится она мне!

— Господа! Господа! Тише! — призвал всех к спокойствию Лаврентий Филиппович. — У страха глаза велики! Показания кучера надобно еще и проверить!

— Вот именно! — поддакнул я и вызвался первым идти вместе с ним осматривать тело. Лаврентий Филиппович Медведев действовал на правах полицейского, о моем же предназначении в этом доме почти что никто не знал!

Кучер взирал на индусов с искренним ужасом. Мне захотелось узнать, в чем же кроется причина подобного страха. Я подошел к нему и спросил, в чем же дело.

— Демоны это! — ответил он, но больше ничего не сказал.

На конюшню кучера сопровождал управляющий Никита Дмитриевич Сысоев, квартальный надзиратель Лаврентий Филиппович Медведев и, разумеется, ваш покорный слуга со своим ангелом-хранителем по имени Золотой дракон.

Метель просто валила с ног, ветер завывал так, что в ушах звенело, мороз обжигал щеки, снег залеплял глаза.

— Ничего себе Рождество! — процедил Сысоев, выкарабкиваясь из сугроба, в котором по самые голенища застряли его сапоги.

— Да уж, — поддакнул квартальный надзиратель, пытаясь идти за ним след в след.

У конюшни кучер как-то нерешительно остановился.

— Да поторапливайся же ты! — прикрикнул на него Никита Дмитриевич. — А то нас тут всех заметет!

— Страшно мне, барин, — ответил кучер. — Темное это дело!

Лихое! — добавил он.

— Иди уже! — велел ему управляющий.

Первое, что я увидел, повергло меня поистине в шок. На полу в луже крови лежал конь с отрезанной головой. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Мне пришлось признать, что мой сон под Рождество оказался в руку. Как там читала Мира?

"На убиенье отправился быстрый конь, — вспомнилось мне, —

… Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, и испросит даров, желанных жертвователю!"

Так что же это за жертвователь? И каких даров он испросил?

Вопросы один за другим рождались у меня в голове.

— Яков Андреевич! Да что же это? — прошептал ошеломленный Кинрю.

— Не знаю, — чистосердечно ответил я. — Какой-то кошмарный сон!

— А Титов-то где? — спросил Лаврентий Филиппович, который, пожалуй, единственный из нас не потерял самообладания. — Я и не такое видел, — заметил он.

— Вон! — кучер ткнул пальцем куда-то вдаль, обошел стороной обезглавленного коня и ушел вглубь конюшни. Мы все последовали за ним. Следующее зрелище, представшее перед нами, тоже было не из приятных.

Бездыханное тело князя Николая Николаевича Титова, служившего в Коллегии Иностранных дел, близкого Его Императорскому Высочеству, дружившего с князем Голицыным и графом Румянцевым, было привязано веревкой к деревянному гнилому столбу. Хозяин имения был раздет почти догола. Горло у него было перерезано, поэтому кругом было много крови. Еще я заметил, что на пальце у него не оказалось чугунного перстня с адамовой головой, с которым Николай Николаевич как масон практически никогда не расставался. Это меня смутило и навело на мысль, что убийство как-то связано с его масонской деятельностью.

— Так-так-так, — пробормотал Лаврентий Филиппович.

— Ужас-то какой! — воскликнул Никита Дмитриевич. — Это что же за изверги-то? А? — он как-то беспомощно взирал по сторонам. Лицо его, красное от мороза, сразу сникло и побледнело.

— Ну, нехристи! — простонал кучер. — И конягу не пожалели! — добавил он.

— Я же говорю, что это — индусы! — настаивал на своем японец.

— По-моему, выводы делать еще рано! — сердито ответил я.

Мне начинало уже казаться, что дело в усадьбе кончится самосудом. К тому же я начинал опасаться за Миру, которую тоже могли счесть причастной к этой истории. И потом мне совсем не верилось, что это дело рук индийского брахмана и его ученика-брахмачарина, который выполнял обязанности слуги. Неужели индусам надо было обязательно пуститься в такую даль, чтобы именно в имении Николая Николаевича Титова совершить свое ритуальное жертвоприношение?!

Однако никто, по-моему, из всей компании так не думал.

Скорее все придерживались мнения моего Кинрю.

Вокруг столба с телом покойного масона видны были следы костра, что тоже наводило на мысли о ведическом действе.

Такие обряды обычно проводились в сумерках, при свете костров на специально приготовленных алтарях. Жертву привязывали к столбу, читали над ней заклинания и зажигали вокруг священный огонь…

Перед столбом лежала статуэтка Индры — верховного индийского божества, который на родине моей Миры считался раджой богов.

— Золото! — воскликнул Медведев и подобрал статуэтку с пола. — Определенно ее оставили здесь индусы! — добавил он.

— Интересно зачем? — усомнился я.

— Ну, Яков Андреевич, — разочарованно протянул Лаврентий Филиппович, — вечно вы со своим скепсисом! Забыли, наверное, — высказал он вслух первое предположение, которое пришло ему в голову. — Торопились!

— Куда? — поинтересовался я.

— Ну… — пожал он плечами, — уйти с места преступления.

Я покачал головой, всем видом показывая, что эта версия меня совершенно не устраивает.

— В деревне недавно быка забили… — промолвил кучер.

— И что же здесь необыкновенного? — перебил его Никита Дмитриевич. Он не мог оторвать взгляд от столба с телом князя Титова.

— Неизвестно кто, — ответил кучер, — а вокруг такие же вот следы, — он указ пальцем на пепелище.

В сердце у меня закралось сомнение: «Неужели и правда?!»

— И это не первый случай, — продолжал рассказывать кучер, озираясь по сторонам.

— В самом деле? — спросил я встревоженно.

— Да, — подтвердил мужик. — У свата моего козла зарезали и выбросили на дорогу, — добавил он.

«Козла ведут впереди его — сородича!» — внезапно вспомнилось мне.

— И все-таки что-то здесь не так! — проговорил я вполголоса.

— Что будем делать с телом? — спросил Сысоев.

— В дом надо отнести, — ответил Лаврентий Филиппович, — не здесь же оставлять, — развел он руками.

— Да уж, — согласился Никита Дмитриевич. — Вы, наверное, идите в дом, — обратился он ко мне, — и предупредите гостей… А мы тут втроем управимся, — Сысоев перевел взгляд на тело хозяина и тяжело вздохнул. — Мерзкое, я должен сказать, это дело, — понуро добавил он.

Я вышел на улицу, мощный порыв ветра со снегом ударил мне в лицо. Матушка-зима разыгралась не на шутку! Мне предстояло очень неприятное дело, я должен был сообщить княгине Ольге Павловне, что она этой ночью сделалась вдовой, да еще при крайне ужасных обстоятельствах.

До центральной усадьбы я добирался около получаса. И за это время смертельно замерз и устал.

В гостиной меня обступили со всех сторон. Лица у гостей и хозяйки были встревоженные.

— Ну что? Как? — слышалось со всех сторон.

— Позвольте принести вам свои соболезнования, — печально обратился я к Ольге Павловне. — Князь…

Не успел я произнести эту фразу до конца, как княгиня упала в обморок. К ней сразу бросились англичанка и Грушенька.

— Что случилось? — спросила Мира, не отводя от меня взволнованных черных глаз.

— Николай Николаевич убит! — ответил я.