Призвание

Александр Андреевич Апосту (2024)

Главный герой, Алексей, работает газонокосильщиком. У него любимая семья, придирчивый начальник и придурковатые коллеги. Все бы ничего, но только совсем недавно у него произошел приступ тотальной амнезии, после которого стерлись 40 лет его жизни. События протекают для Алексея наилучшим образом до страшной трагедии, которая раскрывает тайну окружающей реальности и его безумного, забытого прошлого.

Глава 4

Почему я одинок? Я пытаюсь нащупать кого-то около себя, но бесполезно. Я не сдаюсь и тяну руки все дальше и дальше. С каждым сантиметром страх нарастает все сильней. Мне нужен хоть кто-то. Мне необходимо с кем-то поговорить. Я не вынесу больше звучание лишь своего эха. Почему у меня никого нет? Почему я из всего мира исключительность? Неужели из 7 миллиардов, живущих на планете, сложно появиться одному и спасти меня. Пусть даже он будет уродом или плохим человеком, но только любящим и понимающим. Да не нужна даже его любовь, моей хватит на всех. Дайте мне лишь возможность быть кому-то нужным. Пожалуйста. Молю. Так темно вокруг. Может они спрятались где-то в углах. И мы бродим по тьме, пытаясь найти и спасти друг друга. Всю жизнь. Я сползаю на пол. Продолжаю хватать руками воздух, стараясь зацепиться за смысл жить дальше. Но ничего не получается. Я скребу ногтями по полу, издавая жалобное завывание. Я не хочу так жить. Я не хочу существовать и терпеть эту боль. Будьте со мной кто-нибудь рядом. Я устал быть таким человеком. Теперь я кусаю с обезумевшими глазами свои руки, сжатые в кулаки. Наверное, это просто сон. Такую боль я бы не смог вытерпеть наяву. Это ужасно. Но, скорее всего, это просто мозг хочет облегчить себе муку и нагоняет мысли о ложном сновидении. Все в этой комнате напоминает о пустоте. Выключенный свет уже не помогает. Я вижу только тьму. Я слышу только молчание. Я чувствую только смерть. Она называет меня любимым. И зовет. И зовет.

— Любимый… просыпайся. Пора идти.

Я поднимаю испуганно веки и вскакиваю с кровати. Пот с меня льет ручьями и заливает глаза. Но я узнаю стоящую около постели Таню. Она уже встала, оделась, причесалась и теперь будит меня, широко улыбаясь. Я сначала не могу отойти от нервного состояния, пережитого во сне. Осматриваю все вокруг, чтобы до конца убедиться, что видимое мной ранее являлось только воображением. Я запомнил только тьму и угнетающий страх. Мне такого никогда не снилось. Не сама картина была ужасна, а те чувства, которые я испытал. Сейчас я еще под впечатлением. Надеюсь оно пропадет под холодной водой. Но осадок точно останется. Главное, чтобы такое больше не повторялось. А то я совсем запугаю семью. На меня итак Ваня смотрит взбудораженными глазами.

— Пап, что случилось?

— Ничего кошмар приснился, — я вытираю со лба пот тыльной стороной ладони.

— И что там было? Заросли нестриженой травы? — смеется жена.

— Я не помню…

Я действительно ловлю себя на мысли, что многое забыл. Просто из-за интереса пытаюсь вспомнить, но ничего абсолютно не проясняется. Было темно. В этом я уверен. И выглядело все ужасно реально. Не представляю, как сегодня смогу заснуть. Хорошо, что все обошлось. Я снова дома. Где свет и улыбки. Где очаровательная Таня с белокурыми локонами, спешившая в свою библиотеку, Ваня, читающий книжку и еще волнительно поглядывающий на меня, и Настя, приводящая себя в совершенный вид на кухне возле зеркала. Все было как обычно, если бы не подаренные сном ощущения.

— Давайте, мистер, умываемся, кушаем и идем на работу. Уже время, — командует Таня. Она может целое утро простоять то поправляя волосы, то обводя контуры помады.

— Слушаюсь, мой тиран.

Через минуту я уже около умывальника. Зачерпнув руками воды, я с великим удовольствием окунаю туда лицо. Погода на улице стоит жаркая и душная. Похожая на вчерашнюю, может даже хуже. Так что прохладная вода — самое то. Как же важно просыпаться по утрам перед работой с мыслью, что в выходные ждут незабываемые часы проведенные с семьей на природе.

Я одеваю рабочую униформу. Она представляет собой рубашку и просторные штаны белого цвета. У меня 3 комплекта, которые Таня, лишь они только загрязнятся, сразу же стирает. До сих пор не понимаю, кто додумался газонокосильщику выдать одежду белого цвета. Это просто издевательство над их женами. Отстирывать пятна от травы — не самая желаемая участь. Но, похоже, фирме, на которую я батрачу, это нужно.

— Папа, Ваня, идите завтракать, а то мы с мамой сейчас уже уйдем, — раздается по квартире голос дочки.

— Идем, — отзывается я, — пойдем, попробуем чем нас сегодня травят.

Ваня с улыбкой откидывает одеяло, берет с тумбочки вещи и, пока я помогаю ему сесть в коляску, одевается. На столе уже ждет еще горячий завтрак. Это ароматный омлет с сосисками и чай. Из-за бурного сна я страшно голоден. Мы накидываемся с Ваней на свои порции словно хищники.

— Так, мальчишки, мы пошли, — предупреждает Таня, — а то уже опаздываем…

— Да, а то вдруг книги кто — нибудь украдет, — шучу я.

— Я думала вы свой юмор вчера весь исчерпали.

— Он безграничен, милая.

Я поворачиваюсь, чтобы поцеловать ее и она с улыбкой тянется ко мне.

— Фу,чумазый, — обзывается она, вытирая мне от омлета рот салфеткой.

— Все, а теперь не мешай наслаждаться едой, — вальяжно отмахиваюсь я.

— Ухожу, ухожу, — Таня бежит в коридор одевать обувь.

— Пока, папуль, я тебя очень люблю, — Настя с рюкзаком подходит ко мне и чмокает в щеку.

Я растроган. Люблю, когда так начинается день.

— Пока, Настюш, и я тебя сильно-сильно.

Я прижимаю ее крепко к себе. Потом она присоединяется к маме.

— Кстати, Леш, не жди меня сегодня на улице. Я пораньше освобожусь и буду уже дома, как ты вернешься, — предупреждает Таня.

— Ну и слава богу.

— Засранец. Все, мы пошли, — дверь захлопывается и доносятся удаляющиеся шаги.

Я встаю и беру с полки соль. Посыпаю ей немного омлет и принимаюсь дальше по кусочкам его отламывать.

— Пап, а ты бывал в горах? — неожиданно задает вопрос Ваня.

— Я не помню…, — задумываюсь я, — мы с вами не ездили?

— Нет.

— Но, а до вас я вообще мало что помню…

— Если бы я там был, то такое не забыл.

— Ну я тоже так говорил про многое, — иронично улыбаюсь я, — а почему ты спросил?

— Не знаю, — он пристально смотрит в окно, — просто захотелось поговорить о прекрасном. Мы так это мало делаем. А если тебе не пройти и пяти метров, то остается только об этом болтать.

— Брось ты, только травить себя этим. Тем более, ты что забыл о своих вчерашних достижениях? — я напоминаю о его удачной прогулке с Таней.

— Да, но…

— Никаких но! Совсем скоро ты пойдешь! Вбей это в голову и верь! — хлопаю я кулаком по столу.

— Мне так хотелось бы подняться на самые непреодолимые вершины. Там, где не ступала нога человека. Увидеть зеленые луга и голубые прозрачные озера, вдохнуть свежего воздуха, который помогает забыть всю горечь прошлых лет жизни и оставить все позади. Я бы остался там пожить. Питался ягодами и рыбой, а когда соскучусь по вам, я лягу на душистую траву и нарисую на память самый красивый пейзаж и вернусь. Буду так с каждым местом делать, чтобы потом смотреть, вспоминать и лечиться им. А когда-нибудь я навсегда перееду жить в горы. Построю свой дом со стеклянными стенами с видом на голубую воду. Заведу овец и коров, они будут питаться вкуснейшей травой, а я буду торговать их шерстью и молоком. И обязательно у меня будет лошадь. Объездим с ней столько, на сколько хватит сил. В свободное время не перестану искать вдохновения для картин, забираясь в самые недоступные места. Потом женюсь, соображу детскую площадку во дворе. Повешу тарзанку над озером, чтобы дети могли каждый день из веселья не вылазить. Лодка будет для рыбалки. Всегда хотел, чтобы только появилось желание половить рыбу или сходить по грибы, и сразу же имелась для этого возможность. В доме будет огромный на всю стену аквариум с экзотическими видами рыбок и декоративный фонтанчик на последнем этаже дома. И конечно, библиотеку свою. А то мама не простит мне, когда приезжать будет.

Я улыбаюсь, представляя описанную им жизнь.

— По вечерам мы будем всей семьей садиться в гамак, разводить костер и под гитарные песни смотреть на закат. Банально. Но каждый, по-моему, заслуживает этого маленького счастья. Каким бы он не был плохим человеком.

— Согласен. Но до плохого человека тебе очень и очень далеко.

— Каждому хватает одного случая, чтобы начать считать себя таким.

— С этим я не спорю, — качаю головой я, — мне нравится твоя мечта. Я бы сам выбрал такую жизнь. Я никогда не буду заставлять тебя быть тем, кем ты не хочешь стать. Твоя жизнь, и чтобы я не сказал, ты сделаешь как посчитаешь нужным. Моя родительская обязанность-постараться донести о верном пути. О том, который я сам бы пожелал тебе. И никогда не сбивайся с него. Ни под чужими советами, угрозами и убеждениями не сходи с дистанции. Сделай невозможное. Не знаю какие у меня уели были раньше, но сейчас я понимаю одно — то, что осталось после несчастного случая со мной, а остались только вы, мне и было нужно всю жизнь. Вы являлись моей мечтой и дистанцией. Потому что забыть все кроме вас — это чудо. И неважно какое у меня денежное состояние и какая должность на работе. Пусть я окажусь бедным бродягой сияющим изнутри, чем гниющим красивым олигархом.

— Бродягой бы я тоже побыл, — с искрящимися глазами признается Ваня.

— Мои гены потому что, — хлопаю я дружелюбно сына по плечу и смотрю на часы, — так, сынок, кажется папка заговорился. Я побежал, а то еще без работы останусь, и будем с тобой круглосуточно мечтать о красивой жизни.

— Я не против, — смеется Ваня.

— Предлагаю этот разговор продолжить в выходные перед костром. Хоть какая-то часть мечты исполнится.

— Согласен, пап.

Я в быстром темпе надеваю ботинки.

— До вечера, сынок. Отдыхай и готовься к прогулке, — кричу я на прощание.

— До свидания, отец.

В приподнятом настроении я выхожу из дома и делаю большой вдох. Оставшиеся на асфальте лужи после дождя уже превратились в темные пятна. Лишь на траве в клумбе остались серебрянные капли. Бутоны цветов кажутся такими наполненными и опухшими. Наверное, после вчерашней драки из-за трех красоток. Отовсюду люди иду на работу. Сонливые и торопливые, но все равно радостные солнцу. Многие работают со мной в одном комплексе. Лично я с ними не знаком, но имею представление в какой сфере они крутятся.

Я добираюсь до своего газона и презренными глазами осматриваю его заново. Хотя я знаю, как свои пять пальцев, всю доверенную мне зеленую площадку: где подстрижено, а где нет. Но с каждым разом я надеюсь, что работы будет меньше. Но и сегодня суждено случиться моему разочарованию. Тут пахать и пахать. Трава любит расти из-за уважения ко мне. Подбивая ногой клочки сухой травы, я вывожу газонокосилку из гаража.

Трррр.

О да этот звук восхитителен. Слушал бы его с утра до вечера, семь дней в неделю, двенадцать месяцев в год. Если у нас с Таней все удачно получится это ночью, то я малышу буду давать слушать эти прекрасные тарахтящие мелодии вместо Моцарта и Бетховена. А когда он вырастит музыкантом, он со своей группой будет собирать тысячи фанатов в залах, исполняя то, что режет слух его папке каждый день. Я не мог относиться без иронии к занудной ситуации. Но вспоминая о ребенке, признаюсь, весь негатив куда-то исчезает и приятное тепло пробегает по телу. Маленький малыш это прекрасно. Детский смех, неловкие движения, миленькие миниатюрные ручки и ножки, капризы по каждому поводу. Да, об этом может мечтать абсолютно каждый. Даже если с сыном я потерплю фиаско, а родится девочка, я вообще не буду расстроен. Я все равно ее отдам на футбол. У Тани уже есть дочка, которую она воспитала по-своему желанию. А моя будет разбираться в футболе, в машинах, сможет постоять за себя, но вырастит такой же обаятельной, красивой и начитанной, как ее мама. Конечно, с дочкой труднее. Я постоянно буду должен переживать не обидит ли ее кто. Но ладно справимся. Главное — не забыть с моей спецификой мозга ее имя…

— Кхм,кхм. Здравствуйте, Алексей Петрович.

От неожиданности я даже подпрыгиваю, быстро выключаю газонокосилку и оборачиваюсь на мужской голос. назад, откуда доносился пытающийся обратить на себя внимание голос. Это очередной персонаж моей обновленной жизни. Аивар Робертович — мой лечащий врач после потери памяти. Я бы даже термин"врач"не употреблял, скорее — надсмотрщик. Хотя по его внешнему виду сразу можно сказать, что он еще тот кандидат медицинских наук. Наверное, его выдают: седая белая борода, очки набекрень, одна и та же рубашка в клеточку со строгими штанами и, конечно, как у любого гения, на нем мятый медицинский халат и обувь, даже летом похожая на зимние валенки. Он меня частенько выслеживает меня на работе и спрашивает о самочувствии. И хоть он и получает от меня в ответ шаблонные фразы:"все нормально","изменений нет","за мной присматривают", его интерес ко мне ни насколько не убавляется. Ему доставляет удовольствие ходить и допрашивать меня. Остальные пациенты попрятались от его назойливости, вот он на меня все свои силы и тратит. Он иногда даже не просто расспрашивает, а что-то записывает в своей папке. Иногда я задаюсь вопросом: а точно ли он врач, а не секретный агент под прикрытием?

— Доброе утро, доктор, — растягиваю я рот в широкой улыбке, — что вас привело ко мне на работу?

— Хотел узнать есть ли улучшения и прояснения в памяти? — спрашивает он, приложив свою сиянию ручку к губам.

— Если они и произойдут, то вы узнаете о них первым. Теперь будете меня повсюду преследовать?

— Я сначала зашел к вам домой, но вы уже ушли, — он поддерживает независимое выражение лица.

— Первый раз удалось скрыться от вас, — с насмешкой я и принимаюсь снова за работу. Шум умеренный и позволяет мне слышать Аивара Робертовича.

— Отложим шутки в сторону. Я пришел из-за своих обязанностей, — он следует по пятам за мной и газонокосилкой, ни на шаг не отставая, — так вернемся к вопросу. Вы что-нибудь вспомнили нового?

— Нет, — кривляюсь я, закатив глаза. Он меня мог начать раздражать и спустя минуту разговора.

— Сейчас нет провалов в памяти?

— Могу только забыть во сколько лег спать.

— Самочувствие как? Голова не болит? Тошноты нет?

Я стараюсь не обращать на его навязчивость внимания, а сконцентрироваться на траве и отвечать на вопросы кратко, без ноток возмущения.

— Нет. Здоров, как бык.

Он заполняет свои бумаги в папке, кивая на мои ответы головой.

— За вами присматривают?

— Да. Лучшее ухаживание в моей жизни, — наконец без иронии отзываюсь я.

— Это хорошо.

— Точно.

— Татьяна как? — опуская вниз папку с ручкой, интересуется он.

— Отлично. Любим друг друга, как маленькие дети, — резко бросаю я. Давно уже подозреваю, что он не равнодушен к моей жене. Постоянно болтает с ней, волнуется за нее. Ради нее к нам и наведывается, и в тайне ждет, когда я снова забуду окружающий мир. Конечно, перед Таней мало кто устоит, но этому старику я спуску не дам.

— Ясно. А Ваня как?

Да какое его вообще дело до моей семьи! Газонокосилка начинает подниматься вверх из-за повышенного давления сверху.

— Так же. Но вчера, по словам жены, с ее помощью Ваня прошелся немного по дороге.

— Хм. Я бы на это взглянул.

Ага, очки сначала протри!

— Ну Ваня — мальчик сильный. Ему главное не сдаваться, — умничает он.

Вот это диагноз и метод лечения! — злорадствую я. Не зря столько лет медицине отдал. Просто гений в своей сфере деятельности.

— Ну ладно. Я вижу вы со мной не горите желанием общаться. Я пойду. Скоро снова вас навещу.

— До свидания, — бурчу я, благодаря Господа за окончание утомительной беседы и прося его в тоже время о том, чтобы Аивар Робертович забыл дорогу к нашему дому.

Спустя несколько шагов в обратном направлении доктор останавливается и разворачивается с вопросом:

— Забыл спросить. Вам не сняться кошмары?

Тут он действительно повергает меня в оцепенение. Сразу накатывает волна пережитых эмоций за ночь. Откуда он об этом знает? Зачем он мне напомнил? Тоже мне врач, который приносит людям лишь пользу. В любом случае лучше соврать. Иначе его допрос продолжится, а мои воспоминания об этом ужасе прояснятся.

— Не понимаю о чем вы, доктор.

Он смотрит на меня пристальным взглядом. Кажется, по моему лицу заметно, что я вру. Я шлю его мысленно ко всем чертям собачьим и это на удивление срабатывает. Он делает последнюю пометку, щелкает ручкой и уходит.

Ума не приложу откуда он мог узнать о моем сне? Он и ночью что ли следит за мной? Или медицина вышла на такой уровень, что может по лицу определить все проблемы человека? Не знаю, но меня это конкретно пугает. Ладно, утешу себя тем, что, у старика насыщенная врачебная практика. И он просто сделал умозаключение, исходя из своего опыта. Никакой он не злобный маньяк, читающий страхи человека, или мстительный враг из прошлого, всего лишь надоедливый старикашка и фанатик своего дела до мозга костей. Но признаюсь, он заставил меня понервничать. Я был потрясен, ведь до этого он мне представлялся невыносимо скучным.

Я спокойно выравниваю газон, отношу траву на кучу. Все, как обычно. Я думал, что мой разговор с Аиваром Робертовичем будет последней неприятностью на сегодня. Но на первое место в этом списке неожиданно вырывается вполне предсказуемая встреча с моим начальником. Я вижу его тушу, шагающую по газону, уже ближе к обеденному времени. Бьюсь об заклад, он это время специально выбрал. Сколько он ко мне добирается, это надо только видеть. По его уставшему, разозленному лицу видно, что он не собирается закрывать глаза на вчерашнюю выходку в столовой. Вчера мне еще удалось ускользнуть от него, но простить босс меня не сумел. Старые комплексы и нынешняя власть делали его пакостливой, завистливой жабой. Я делаю вид, что его не замечаю.

— Добрый день, работник, отвечающий за траву, — квакает он, подчеркивая мое скверное положение. Почему меня эта профессия так вынуждает ненавидеть людей?

— Здравствуйте, — я даже не смотрю в его сторону.

— Пройдемте в мой кабинет.

— Зачем?

— Есть разговор.

Да когда эти разговоры уже кончатся? Я понимаю, что спорить бесполезно, лучше поторопиться, если я хочу сегодня успеть поесть. Я выключаю свою аппаратуру и иду за ним. Он идет, как и прежде не спеша, скорее всего, даже еще медленнее. Я плетусь сзади и представляю, как его насаживают на вертел. Он визжит и машет своими ручонками. Затем его кладут на костер и обжаривают до золотистой корочки. Но и тут он портит пир — разрезав его, аборигены видят один лишь жир. Просто куча желтого вонючего жира. Спустя сто миллионов лет мы все таки заходим к нему в кабинет, но мамонты так и не вымерли. Его логово представляет собой музей самолюбования. Картины с собственным портретами, многочисленные грамоты и награждения, стол с кучей бумаг, шкаф с сувенирами, кожаное кресло и, конечно, куча крошек около фотографии его с женой. Он проходит мимо своего стола и плюхается в кресло.

— Почему же мы ушли вчера раньше и даже не предупредили? — приступает он к отмщению, рассматривая меня сверху-вниз своими маленькими глазами.

— Домой спешил.

— Нехорошо. Нехорошо, — качает он головой, — как за столом в столовой среди своих друзей-обезьян обсуждать меня — на это у нас есть время и запас слов, а подойти доложить о завершение работы — у нас всего не хватает.

— Но…

— Можешь не оправдываться. Сейчас ты пойдешь туалет драить, а то там что-то засорилось.

Жрать меньше надо. Конечно, засориться. У тебя и на столе все засорилось.

— А в следующий раз, сука, если такое повторится, я заставлю тебя вычистить все унитазы в округе. Гребаный газонокосильщик! Посмотри кто я и кто ты! Ты у меня будешь до конца жизни здесь работать, потому что с твоим прошлым тебя никуда не возьмут…, — тут он запинается, сменяет порыв гнева на издевательский оскал и мурлычет, — пошел копаться в моем дерьме!

Меня разрывает от ненависти. Я понимаю, что с доктором были еще цветочки. Я даже не мог догадываться, что меня можно настолько вывести из себя. Еще приплетает мою амнезию в добавок ко всему. Вот сволочь!

— А обед пропустишь. Не хочу слушать от тебя снова плохие вещи в мой адрес среди дружков, — заканчивает он и уставляется в компьютер.

Во мне извергается вулкан всей затаившейся злости. Я чувствую, как краснею. Мне ужасно хочется напрыгнуть на него, свалить со стула и бить по его наглой жирной роже. Но почему-то я верю его словам и беспокоюсь о потере работы. Уж очень он это откровенно обещает. Я иду в туалетную комнату и сталкиваюсь с захватывающей картиной, которая меня отвлекает от гнева.

" — Остались последние секунды нашего пребывания в этом бренном мире, — нежно шепчет большая, еле касаясь меньшую.

— Я не жалею ни о чем, так как мне выпал шанс полюбить тебя, — откликается меньшая.

— Мы были с тобой одним целым. Сколько я себя помню, мы были неотделимы друг от друга, — продолжает большая. В ней первый раз заговорила романтика и полная открытость.

— Мы прошли долгий извилистый путь, — мило улыбалась меньшая, — мы прошли через многие препятствия. Мы выдержали. И этот конец — наша судьба. Нельзя вмешиваться в ее писание. Если суждено, то значит так лучше.

— А помнишь как мы с тобой познакомились?

— Конечно, — у нее искрятся глаза.

— В сигмовидной кишке я шел своей серой дорогой. Был разочарован своей участью в этом мире. Меня словно все отвергало в нем. Я был просто производственным материалом. Не влияющей ни на что продукцией. Но ты меня собрала по частям. Мир вокруг не изменился, зато я теперь другой. Я могу быть чем-то большим, когда во мне царит любовь. Случайное столкновение, случайный разговор, случайное счастье. Да. Настоящее оно таким и является.

Они лежат в желтой, мутной воде. Проводят свои последние секунды, крепко прижавшись друг к другу. По всей комнате чувствуется их любовь.

— Почему так устроена жизнь? Неужели мы не заслужили быть счастливыми? Нас готовы растоптать. Нашу любовь выбросили, осквернили и сейчас готовы буквально смыть в унитазе.

Она плачет.

— Не думай об этом, милая. Представь, что мы с тобой сейчас лежим в зеленой траве. Над нами величавые сосны и раскидистые березы, а еще выше бескрайнее небо. Мы с тобой лежим и разглядываем звезды, собирая свои собственные созвездия. А луна специально ради нас опускается все ниже и ниже. И вот ее можно потрогать рукой и подарить свое тепло. Ведь она еще так и не узнала что такое любовь. Потом мы уснем и проснемся под пение птиц. Злые кроны деревьев пропустят через себя солнечный свет. И мы сольемся воедино с природой, подарив жизнь новому растению.

— Лежать до самой старости бы так.

— Хотя, с другой стороны, лучше всего умереть счастливыми и любящими.

Они мечтают вместе.

— Как думаешь, мы встретимся там? — наивно спрашивает меньшая.

— Куда бы не попали, мы всегда будем вместе. Я тебя найду везде. В тебе частичка меня, без которой я не могу жить.

— Мне больше не страшно. Я больше не виню мир.

— На него не нужно злиться, — уверяет большая, — мы лишь его составляющее, которое нам остается лишь понять и полюбить.

— Я тебя люблю. Ты — лучшее, что было со мной, — признается она.

— Все скажут, что мы не можем любить. Это посчитают бредом. Лишь мы с тобой это понимаем, ведь именно любовь нас сделала живыми. Давай ты будешь моим сердцем?

— Если только половина будет у тебя. В разлуке мы погибнем. Вместе мы будем дальше сражаться против роковой судьбы.

— Согласен. Тогда нашими последними словами будет: я жил тобой-я умер тобой.

— Обними, пожалуйста, меня и не при каких условиях не отпускай.

— Никогда."

Наконец я нажимаю на слив, и в тот самый момент в шумном водовороте исчезает все дерьмо, которое тоже способно в моей голове любить. Дело совершенно плевое. Это начальник специально бросил инородное тело в унитаз, чтобы он забился, а затем насрал туда. Других вариантов быть не может, потому что инородным телом является клочок моей скошенной травы. Я не думаю, что он испражняется травой. Нет. Он свинья, а не жираф. Это его злоба и жестокость. Ну, конечно, еще огромный кишечник, который создал материал для альтернативной любовной истории"Ромео и Джульетты". Я снимаю резиновые перчатки и выкидываю их в помойку. Стоило столько возиться с этим вантусом. Обед пропустил, стараясь не вляпаться в его кал. Не могла эта верзила сразу сказать:"Я просто обидчивая жирная свинья и хочу тебе отомстить, поэтому просто засунь свою руку в дерьмо и там тебя знаешь, что будет ждать? Нет, не приз за самую грязную работу, а то, что ты видишь изо дня в день. То, что ты любишь и ценишь в этой жизни. Твою состриженную траву, мать ее!". Это ужасный день, начиная с полоскания мозгов от доктора и заканчивая полосканием в сортире. Я еще на зло хочу есть. Но уже поздно. Сейчас начальник, наверное, всем в столовой рассказывает о своем правосудии надо мной. Хвастается, торжествует, может, и мою порцию в награду уже истребляет. Мне интересно: один я пострадал или Максим с Назаром тоже понесли наказание? Я, вообще, в этой истории случайный соучастник. Но я не мог выдать своего друга. Тем более, я подозреваю, что засоренный унитаз был при любом раскладе предназначен именно для меня. Такой мстительной скотине одной жертвы мало. Грязной работы полно и фантазии у него хватит, чтобы унизить остальных двух своих неприятелей. При встрече узнаю, но первым говорить о своем подвиге в перчатках и вантусом не буду. Даже не из-за стыда. Я боюсь, они могут придумать более жестокую подляну ему в ответ. А влетит снова мне.

Я раскладываю инструменты сантехники по местам. Туалет сияет белизной. Жалко его отдавать на пользование этому человеку, но, жизнь не справедлива. Я возвращаюсь к газонокосилке и продолжаю заниматься своей официальной работой, подстригая траву. Я уже не так сильно бешусь. Я не умею долго носить обиду. Было и было. Буду продолжать стричь газон, смогу ли в случае увольнения найти другую должность, и мечты с путешествием накроются медным тазом. Все-таки я совсем недавно только вернулся. Полнейшая амнезия — это не пустяковая болезнь. Вроде физически ты не пострадал, а вот морально — да. Еще не изучены мои сбои в голове. И смогут ли мою персону вообще допустить к работе в коллективе. Самое плохое, что начальник об этом знает и пользуется моей беспомощностью в данной ситуации. Действительно, случившееся трагедия два месяца назад оставило жирный отпечаток на моей жизни и карьере. Спасибо надо сказать, что хоть сюда пока приняли поддерживать существование. Все, надо забыть опасения и обиды! Вот сейчас мне небольшая потеря памяти очень пригодилась бы. А может я перенес амнезию, чтобы забыть что-то очень плохое?

Я заканчиваю работу в свое привычное время. Отвожу подругу дней моих суровых на место в гараж и иду с огромной неохотой отпрашиваться домой. Начальник сидит на своем троне, как царь. Он доволен собой, по крайней мере, мне так кажется. Я делаю лицо проще и спокойно спрашиваю:

— Можно мне идти домой? Я закончил.

— Уже закончил? Сейчас проверим и тогда можешь идти, — указывает он с милейшей улыбкой.

Я сжимаю кулаки до самой его остановки.

— Ну что ж, конечно, не идеально, так скажем, — я уже готов прямо сейчас дать ему по физиономии, — но так как я человек все понимающий, то ступай домой. Тебя там, наверное, семья ждет, иди, иди. Впредь так больше не делай.

Он со счастливым лицом удаляется к себе. Мне кажется, что в его последних словах звучат нотки насмешки. Сколько раз за день возможно мысленно убить эту сволочь? Я больше не могу терпеть и просто быстрым шагом направляюсь домой. Надо выкинуть негатив из головы. Все эти разборки с начальником, погружения в унитаз и газон, неприятные вопросы доктора. Все. Меня дома ждет такая семья, которой у никого из этих нелюдей нет. Я единственный, кто смеется последний. Счастье мне одному достается целиком и полностью. Сейчас я зайду в квартиру и меня чуть не собьют с ног мои родные. Накормят, приласкают, выслушают. Я никогда не почувствую себя с ними одиноким в этом мире. Затем мы пойдем гулять вместе. Ваня покажет как он уже может сам ходить. С Таней и Настей вернется красота в мою жизнь. Мы будем обсуждать, как поедем на озеро с палатками в эти выходные и забудем обо всех проблемах на свете. Затем вернемся домой и, прижавшись друг к другу, заснем. Все вокруг останется в одиночестве, но только не мы. Из-за зависти нам будут доставлять боль и страдания, но мы не станем обращать внимания. Зачем страдать, если можно любить. Мне нужна лишь моя семья. Я уже бегом бегу до подъезда. Большим размахом ног перескакиваю через ступени. Не медля открываю дверь, мною овладевает лишь одна мечта. Увидеть скорее своих любимых.

И я сталкиваюсь в квартире с тем, с чем никогда не встречался, но слышал об этом явлении. Не мог даже вообразить его в собственной жизни. А сейчас оно перед моими глазами. Это явление называется смертью.