Тот, кто сильнее тебя…

Александр Александров, 2014

Волею судьбы главный герой Егор Ермаков попадает в небольшой южный город. Жизненные неурядицы и неудачи преследуют его. Кажется и просвета не видно. Потеряв все, что имел, он подходит к последней черте. И тут начинается та-а-кое!.. Наделенный высшей силой он начинает вершить справедливый суд над всеми, кто в его понимании олицетворяет зло: от простых хулиганов и хамов – до бандитов и чиновников… К чему это приведет? Неизвестно… Финал этой захватывающей истории остается открытым, поскольку в конце книги читателю обещано продолжение.

Глава 5

Ермаков решил навести порядок на лестничной площадке. Он подмел пол и, набрав воды, принялся влажной тряпкой обтирать шершавые бетонные ступени… За этим занятием и застала его соседка Мария Семеновна.

— Егор! — удивилась она. — Ты чего с утра пораньше?

— Да вот… Надо, думаю, помыть… А то ведь грязь…

— Откуда же грязь? Позавчера только Люся убиралась.

— Люся? Из шестьдесят девятой, что ли?

— Зачем!.. Люся — наш дворник. Она каждую неделю лестницу подметает, и два раза в месяц — моет.

— А я и не знал…

— Так ты в это время на работе.

— Чего ради я тогда мучаюсь?

— Вот и я думаю: какая муха тебя укусила?

Егор опустил тряпку в ведро и, усмехнувшись, ответил:

— Сосед.

— Что?

— Говорит, будто один он только лестницу моет. Вот я и решил поучаствовать. А то как-то неудобно.

— Это Юра, что ли?

— Не знаю, как его зовут.

— Болтун! Видела как-то раз с тряпкой. Блажь это все, вот что… Шибануло в мозги — потом прошло.

— А я уж хотел дежурство по площадке организовать. Чтобы мыть по очереди… Он еще обижался, что никто кроме него перегоревшие лампочки не меняет.

— Нахал! Сама сколько раз новые вкручивала. И Петровы тоже…

— Но я-то, действительно, ни одной не сменил.

— Подумаешь! Этим коммунальщики должны заниматься. Кстати, ты бы, Егор, как-нибудь зашел, напомнил им насчет потолка. А то ведь они и забыть могут.

— Обязательно напомню! — пообещал Егор.

Сквозь густую листву просвечивало полуденное солнце, веселые яркие блики слепили глаза… Егор брел по узкой парковой тропинке. Грустные мысли одолевали его. Он размышлял о бренности человеческих чувств, о том, что все неизбежно проходит. И было горько от того, что любовь распускается и живет, подобно этим листьям на деревьях, а потом неизбежно гибнет… Вслед за летом всегда наступает осень. Ничего не поделаешь с этим. И в отношениях между людьми — тоже… И люди сбрасывают прежнюю любовь, как дерево сбрасывает обветшавшие листья, с легкостью забывая минувшее, чтобы потом, когда придет время, полюбить снова…

«Но я не такой, как все! Должно быть я из породы «вечнозеленых». Сила моей любви неподвластна времени! Я могу любить вечно!.. Только кому это нужно?»

Ермаков ощутил, как застучала кровь в висках, и невольно ускорил шаг.

«Есть ли где-нибудь на земле женщина, способная чувствовать так же, как я? Умеющая любить так же преданно и так же безумно?»

Конечно, он понимал, что все эти метания — всего лишь агония попавшей в ловушку жертвы. Пока он окончательно не расстанется с Яной, никто другой не сможет занять в душе ее место. Ермаков слишком хорошо знал себя… Для того, чтобы снова влюбиться, надо были оборвать эти «вечнозеленые листья» прежней любви, сжечь их в огне бессонных ночей, и только потом, когда все сгорит дотла и пепел остынет, можно будет надеяться на новую встречу… Но это так больно! День за днем выжигать ее из груди, рвать по живому! И эта пытка не на месяц, и не на два…

«Господи, как я устал от этих обретений и потерь! Каждый раз одно и то же…»

Никогда еще за всю свою жизнь Ермаков никого не разлюбил первым. Он просто не знал, как это делается… Если Егор говорил женщине «Люблю!» — то все другие переставали для него существовать. Он боготворил свою избранницу, она становилась центром вселенной. Ему было совершенно непонятно, как можно, любя одну — увлечься другой. Пусть даже самой-самой… Это исключалось, и не по каким-то там нравственным соображениям. Просто так была устроена его душа… Казалось бы — живи и радуйся! Но, увы, неизбежно кончалось одним: сначала проскальзывал холодок отчуждения, затем утрачивалась искренность отношений, потом приходила боль… Страдая и мучаясь, любовь истекала слезами, как кровью, и, в конце концов, погибала. А он, чтобы спастись от тоски — пускался во все тяжкие… Но что ему оставалось?

Егор заметил, что идет уже вдоль шумной улицы. Мимо с фырканьем проносились машины, сновали туда-сюда прохожие, на углу, возле школы, гомонили дети… Ермаков поднял голову и остановился.

«Надо же!.. А ведь совсем не хотел идти сюда. Ноги сами привели»

Егор стоял перед входом в универмаг, где работала Яна, и не знал, что делать. Пройти мимо?.. Нет, это было выше его сил. Он слишком давно ее не видел.

Поднимаясь по ступенькам, Ермаков ощутил внезапное беспокойство. От волнения у него закружилась голова «Я спокоен. Я совершенно спокоен», — внушал он себе, пытаясь унять нервную дрожь.

Именно здесь, в этом магазине, два года назад все и началось… Егор часто заходил сюда, чтобы сделать кое-какие покупки. Однажды, прогуливаясь по этажам, обратил внимание на молоденькую стройную девушку, торговавшую парфюмерией. Что он тогда купил у нее? Кажется, туалетную воду… Да, точно — маленький синий флакон в изумрудной коробке. Пока она доставала покупку с верхней полки, Ермаков успел, как следует ее рассмотреть. Девушка, без сомнения, чувствовала спиной изучающий взгляд, но, как будто нарочно, не торопилась. Подол короткого платья, приподнявшись вслед за рукой, открыл взору гладкие ровные бедра, обтянутые колготками телесного цвета. Было на что посмотреть… Однако запомнились ему не красивые ноги продавщицы, а то, как она двигалась. В каждом жесте, в каждом движении ощущались такая нежность и теплота, что казалось, будто девушка гладит воздух… На следующий день он пришел вновь и опять купил точно такую же туалетную воду. Девушка, узнав его, мило улыбнулась… Потом Ермаков появлялся здесь еще и еще, всякий раз покупая какую-нибудь мелочь. Так постепенно они познакомились. А какое-то время спустя — стали встречаться… Яна жила одна, в двухкомнатной малогабаритной квартире. Родители ее были далеко, на севере, где папа — офицер военно-морского флота — проходил службу. Перед своим приездом сюда Яна успела закончить кораблестроительный институт… Поначалу они виделись часто: гуляли, загорали на пляже, ходили по музеям, выставкам и кино. Иногда заглядывали в кафе и подолгу сидели за бокалом вина или чашкой кофе… И были еще вечера, полные необузданной страсти. Сплетясь телами, помногу часов подряд не размыкали они жадных объятий. Неиссякаемые ласки доводили их до исступления. Казалось, еще немного — и они погибнут, не в силах остановиться… Потом они лежали рядом, приходя в себя, пока новый порыв страсти не бросал их навстречу друг другу… Замечательная была весна. Впервые за несколько лет Ермаков снова почувствовал радость жизни. Просыпаясь, он улыбался оттого, что пытался и не мог воскресить в душе ту тягостную боль, которая не отпускала его раньше. Казалось, теперь всегда будет так… Но тихо и незаметно все куда-то ушло.

— А что, Лукошечкина сегодня не работает? — спросил он у полной черноволосой женщины, стоявшей в парфюмерной секции вместо Яны.

— Работает… Но в другом отделе… Гжелью торгует.

Егор отправился, куда ему указали, и вскоре среди бело-голубых вазочек, чашечек и тарелочек увидел Яну.

— Привет! — бодро сказал Ермаков. — Как торговля?

Она улыбнулась и встала напротив, по ту сторону прилавка.

— Плохо… С утра только две чашки продала.

— Почему плохо? Может, наоборот, хорошо? И время идет, и никто не беспокоит.

— Да? А деньги… У нас ведь зарплата от выручки зависит.

— Несправедливо.

— Наше начальство, видимо, считает иначе.

— Но ничего… Сейчас к тебе покупатели толпами повалят.

— Посмотрим.

— И смотреть нечего… Вон, уже идут.

Пожилая пара остановилась возле прилавка. Рассматривая посуду, мужчина и женщина негромко переговаривались между собой. Из обрывков разговора было ясно, что они выбирают кому-то подарок.

— Девушка, покажите, пожалуйста, вазочку, — попросила дама.

Ермаков отодвинулся, уступая ей место.

Пока женщина выбирала подарок, Егор наблюдал за Яной. Легкость и грациозность движений вызвали у него приступ нежности. Захотелось уткнуться лицом в эти мягкие русые волосы, ощутить под ладонями упругую свежесть гибкого молодого тела, почувствовать на губах карамельно-сладкий привкус ее губ… Но она казалась такой недоступной. И не только разделявший их прилавок был тому виной.

— Выполнила план на сегодня? — спросил Егор, когда покупатели ушли.

— Еще нет и половины, — вздохнула Яна.

Они говорили о каких-то пустяках, а Ермаков думал только об одном: сможет ли когда-нибудь снова с ней встретиться? Но спросить не решался — боялся услышать вежливый отказ.

— Что ты делаешь завтра? — поинтересовался, наконец, Егор.

— Пока не знаю.

— Яна… — он замолчал, собираясь с духом. — Может, завтра увидимся?

Целую вечность длилась эта немая пауза. Тысячу раз можно было воскреснуть и умереть.

— Завтра? — переспросила она. — Вообще-то я хотела домашними делами заняться.

Ермаков почувствовал, что просто не переживет, если она скажет нет. Он взял ее руки в свои, нежно обхватил пальцами гладкие прохладные ладони.

— Я соскучился по тебе… Очень-очень… Давай встретимся.

— Хорошо, — неожиданно согласилась Яна. — Давай…

— А где? — просиял Егор. — У меня или у тебя?

— У меня.

— Я позвоню тебе утром.

— Ладно.

Не выпуская ее рук, Ермаков светился от счастья… Еще минуту назад жизнь виделась в черном цвете. А сейчас — все снова было прекрасно.

По пути к дому Егор заглянул на рынок. Потолкавшись среди толпы, он купил ведро картошки и большую связку зелени. Чтобы не мять и не пачкать ее в одном пакете с картошкой, понес в руке. На выходе столкнулся со страховым агентом Васиным.

— Подожди, — сказал тот Ермакову. — Я быстро… Только помидоров куплю.

Егор остановился возле пустующего стола под навесом. Чтобы не оттягивать руку, поставил пакет с картошкой на землю, а укроп и зеленый лук разложил прямо на столе.

Мимо то и дело проходили люди. Поглядывая по сторонам, Ермаков заметил свою пожилую соседку. Лавируя среди толпы, старушка везла за собой двухколесную тележку с поклажей.

— Мария Семеновна! — окликнул он ее.

— А-а, это ты, Егор? — узнала соседка и как-то странно на него посмотрела.

— Чего накупили?

— Пенсию получила. Надо, думаю, себя порадовать… А ты все работаешь?

— Тружусь, Марь Семенна, тружусь!

— Тяжело, небось, целый день на ногах?

— Да я уж привык… И потом почему целый день? До обеда я обычно в офисе сижу.

— В офисе?.. А-а, понятно… Там, стало быть? — она неопределенно кивнула куда-то в сторону двухэтажной кирпичной постройки, вплотную примыкавшей к крытому рынку.

— Ну да, в нашей конторе… В своем кабинете.

— У тебя и кабинет отдельный есть?

— Конечно.

Мария Семеновна окинула его цепким недоверчивым взглядом, от которого Ермакову стало не по себе. «Чего она так смотрит?»

— И что? — поинтересовалась старушка, — Ты вот так каждый день в костюмчике и работаешь?

— Приходится… Это, можно сказать, наша спецодежда.

— И кто же вам такую спецодежду выдает?

— Никто не выдает — сами покупаем.

— А во что попроще одеваться нельзя?

— Шеф не разрешает. Говорит, клиент должен быть в нас уверен.

— Ладно, пойду… Счастливо доработать.

— Так я уже на сегодня отработал.

— Вижу, вижу… Молодец. Ничего почти не осталось.

«Не понял? — подумал Егор, глядя ей вслед. — Чего не осталось?.. О чем она?»

После разговора с соседкой появился какой-то неприятный осадок. Что-то здесь было явно не так. Но что?.. Этого он понять не мог.

Ермаков поискал взглядом Васина, но того нигде не было.

«Подожду еще три минуты — и пойду».

— Почем? — услышал вдруг Егор.

— Что? — удивленно спросил он, разглядывая невысокого помятого мужичка.

— Почем лук, спрашиваю?

Ермаков на секунду опешил? Потом посмотрел на лежащую рядом зелень — и до него начал доходить смысл сказанных слов… И как только он понял, прыснул от смеха.

«Идиот! Кретин!.. Она же подумала, что я на рынке луком торгую! В белой рубашке, с галстуком… Ой, не могу!»

Под вечер Ермаков вышел посидеть на скамеечке, возле дома. Погода была замечательная, настроение — тоже. Легкие теплые сумерки опускались на город.

Рядом судачили молодые мамы из соседнего подъезда. В песочнице играли их маленькие дети. С ведерками и совками, малыши что-то старательно лепили из песка.

На других скамейках тоже отдыхали люди… В воздухе переплетались обрывки фраз, веселый девичий смех, звонкие крики пацанов, гоняющих мяч во дворе. Все это создавало особенную атмосферу домашнего уюта, покоя и тепла.

Егор наслаждался этим тихим весенним вечером и с радостью думал о предстоящем дне.

Внезапно все переменилось… Он ощутил неясное беспокойство. Жизнь во дворе словно замерла. Потом со всех сторон послышались тревожные крики:

— Оленька! Митя!.. Быстро сюда!

— Сережа! Бегом домой!

— Ма-акси-и-и-им!

В глубине двора Ермаков увидел двух огромных собак. Сонной поступью они медленно приближались к опустевшей песочнице. Короткая дымчатая шерсть лоснилась и в такт движению, волнами перекатывалась от загривка к хвосту. Это были мастифы… Сильные и злобные звери бойцовской породы, известные как «собаки-гладиаторы».

— Вы посмотрите, они без намордников!

— Безобразие!

— Загадили весь двор… С ребенком не знаешь, как выйти!

И тут послышался негромкий детский плач. Звуки исходили со стороны песочницы. Один из малышей заигрался и не успел убежать вместе со всеми. Теперь, в окружении огромных собак, он плакал от страха.

Егор приподнялся со скамейки и сразу же разглядел горемыку. Маленький мальчик в белой панамке, забившись в угол песочницы, размазывал по щекам слезы… Мастифы, поначалу флегматично-спокойные, пришли от детского плача в возбуждение. Они метались вокруг песочницы, то припадая на передние лапы, то вскидываясь высоко — словно исполняли неведомый танец. И было в этой животной игре что-то зловещее.

Перепуганный ребенок все плакал, а на помощь к нему никто не спешил. Ермаков почувствовал, что пора вмешаться… Быстрым уверенным шагом он двинулся к песочнице. Но чем ближе подходил, тем осторожней становилась его походка. Не сказать, чтобы Егор очень уж боялся. Однако неприятный холодок в груди все-таки был.

Когда он приблизился, мастифы настороженно замерли. Тяжело, запаленно дыша, собаки смотрели на него внимательными умными глазами. В них таился вызов, желание померяться силой. А может, это ему только показалось?

Ермаков протянул мальчику руку:

— Не плачь… Они тебя не тронут.

Малыш недоверчиво взялся за палец. И непонятно было, кого он больше боялся — его или этих ужасных чудовищ?

Вывалив широкие розовые языки, собаки с интересом наблюдали за людьми. Из приоткрытых широких пастей с шумом вырывалось частое дыхание. Один из мастифов обежал вокруг песочницы и, приподняв лапу, оставил на дощатом бортике метку. Что, по собачьим понятиям, видимо, должно было означать: «Еще раз дорогу перейдешь — берегись!»

Передав ребенка объявившейся мамаше, Егор вернулся к своему подъезду. Одна из женщин окликнула его:

— Извините, можно вас на минутку?

Ермаков подошел.

— Вы, случайно, не наш новый участковый?

— Нет, — ответил Егор.

— А можно вас попросить?

— О чем?

— Вон там, видите, хозяин этих собак. Возле качелей… Поговорили бы с ним по-мужски. Невозможно ведь детей во двор выпустить.

«Ну вот, — подумал Ермаков. — Только общественных поручений мне не хватало».

Но отказать не смог…

Настроен Егор был миролюбиво и не мог предположить, что его замечание вызовет такую вспышку гнева.

— Ты что: председатель домкома? Представитель ЖЭКа? Чего ты мне претензии предъявляешь! — обрушился на него собачий хозяин. — Они кого-нибудь укусили? Съели?

— Пока нет… Но если искалечат — отвечать будете вы… И вообще, для выгула собак есть место на пустыре. Вон, за дорогой.

— Слушай, мужик, я не пойму, чего ты добиваешься? Ты хоть знаешь, что это за собаки? Один щенок стоит больше, чем пять таких, как ты!

— Прошу вас мне не «тыкать», — с трудом сдерживаясь, произнес Ермаков.

— Чего? А в рыло не хочешь?

— Я те дам в рыло! — взорвался Егор. — Так дам, что не унесешь!

Огромные звероподобные мастифы крутились рядом.

— Чужой! — негромко скомандовал хозяин.

Собаки мгновенно преобразились. Оскалив страшные пасти, они исторгли нутряной, ужасающий рык и стали обходить Ермакова с двух сторон.

— Вали отсюда, пока цел! — посоветовал их владелец.

Егор перевел дух… Сердце билось где-то в горле. Руки слегка дрожали. Кусая от бессилия губы, Ермаков отступил.

«Никогда этого не прощу! Никогда!» — поклялся Егор, пронзив обидчика взглядом.