Та девушка

Александр Александрович Крживецкий

Эта книга о русской разведчице (знаменитом негласном агенте №25), фрейлине светлейшей герцогини Гогенберг, которая в течение четырех лет (до начала Первой мировой войны) передавала из дворца Бельведер, официальной резиденции наследника престола эрцгерцога Франца-Фердинанда, в Генеральный штаб Российской армии сведения секретного характера о вооружении Австро-Венгрии, воинском контингенте, мобилизационных планах империи Габсбургов.

Дизайнер обложки Вера Филатова

© Александр Александрович Крживецкий, 2020

© Вера Филатова, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-5289-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Александр Крживецкий

Моей жене, Людмиле Александровне,

в 50-летнюю годовщину нашей совместной жизни.

Та девушка у темного окна

С той девушкой у тёмного окна

Виденьем рая в сутолке вокзальной

Не раз встречалась я в долинах сна.

Но почему была она печальной?

Чего искал прозрачный силуэт?

Быть может ей — и в небе счастья нет?

Марина Цветаева.¹

Умейте узнавать углы событий

В мгновенной пене слов…

Велимир Хлебников.²

Пролог

В начале лета 1863 года в жизни молодого поручика, князя Юрия Любовецкого, произошли два важных события:

1. его, камер-пажа³, зачислили в Кавалергардский полк под командованием князя В. И. Барятинского; позже Юрию не раз приходилось за полкового адъютанта подавать рапорты Александру II в его нижнем царскосельском кабинете — император ежедневно в полдень принимал полковых адъютантов в присутствии коменданта генерала Иосифа Велио⁴;

2. 7 июня того же года гвардейский офицер Ю. Любовецкий венчался в Софийском (Вознесенском) соборе Царского села с племянницей графа Бахметева-Протасова, командира 2-го лейб-эскадрона этого же полка, — Елизаветой.

Был яркий солнечный день. Со стороны Екатерининского парка и Большого пруда дул свежий ветерок, который гнал по небу полупрозрачные перистые облака. На куполах храма блестели золотые кресты.

Вначале на рысаках прибыл оркестр. Церемониймейстер, одетый в мундир с позументами, с шарфом через плечо, в церковь пока никого не впускал. Все ждали прибытия молодых.

Вдруг загремел свадебный марш Мендельсона. Из кареты вышла невеста. Ее вели шафера — офицеры в красивых сверкающих золотом мундирах. Вслед затем приехал жених. Его сопровождали подружки в белых (с длинными тренами⁵) платьях. Сразу же под колоннадой образовался протяженный ряд великолепных пар.

В церкви ярко горели неисчислимые свечи. Еще оркестр на площади играл свадебный марш, а уже церковный хор приветствовал молодых обрядовой песней «Достойно есть яко во истину…». Мощные басы покрывали голоса теноров и дискантов. Певчие были одеты в установленную форму: в белое с золотом.

Вот отворились царские врата. На середину церкви вышел священник в митре, на которой блестел алмазный крест. Священник шел по светло-голубому ковру, держа в руках распятие. Посреди церкви у аналоя молодая пара уже ждала священника. Лиза в белоснежном шелковом платье, в белой фате с флер д`оранжевым венком на голове. Рядом с ней стоял поручик Юрий Любовецкий в мундире кавалергарда,⁶ стриженный бобриком. Хор еще сильнее возвысил голос и вдруг неожиданно стих. Божественная литургия завершилась, и каждением начался обряд обручения. Священник трижды благословил сначала жениха, потом невесту, и вручил им венчальные свечи. Рядом со священником стоял диакон — громадный, бородатый великан. После возгласов священника, диакон невероятно низким басом вторил ему, словно орган, а хор подхватывал его слова высокими дискантами и тенорами и нес псалмы высоко к куполам церкви. Шафера держали золоченые короны над головами молодых. Стоявший на правом клиросе церковный хор, наполнял церковь мощной, красивой мелодией.

Старые, убеленные сединой, кавалергарды в мундирах с золотым шитьем, стояли как на параде, время от времени широко крестясь, и даже пытались подпевать певчим. Высокие восковые свечи горели ровно, но пламя их вздрагивало при каждом могучем возгласе диакона.

Священник благословил молодых, надел им на пальцы обручальные кольца.

Хор загремел старую церковную песнь «Гряди голубице…»:

«Гряди от Ливана, невесто, гряди от Ливана

Прииди, ближняя моя, добрая моя, голубице моя.

Яви ми зрак твой, и услышан сотвори ми глас твой:

Яко глас твой сладок, и образ твой красен…».

Батюшка дал молодым поцеловать иконы, перекрестил их, помахал вокруг кадилом. Диакон сопровождал священника во всех его действиях, словно огромная тень и бас его усиливал торжественное ликование, звучавшее в песнопениях.

После кратких молитв, молодым подали вино в чаше общения, в знак того, что их теперь ждет общая жизнь. Затем мужу и жене связали полотенцем руки и, под пение тропаря, священник трижды обвел новобрачных вокруг аналоя.

По окончании завершающих молитв целомудренным поцелуем, молодые засвидетельствовали святую и чистую любовь друг к другу. Церемония завершилась — родственники и друзья поспешили с поздравлениями.

При выходе под колоннаду церкви, новобрачных приветствовал оркестр, заиграв свадебный марш из «Лоэнгрина» («Верный союз ваших сердец»).⁷

Господа рассаживались по экипажам. Кучера неторопливо брались за поводья, трогали вороных и гнедых. Ехали к Александровскому дворцу, где на площади уже ломились столы с изысканными блюдами и лакомствами, и бил искристый фонтан шампанского…

Через неделю молодожены перебрались в Царское село и заняли фамильную дачу Любовецких на Малой улице. Лизонька была красивой, тревожной и таинственной женщиной, и Юрию казалось, что как раз такая и нужна ему — красивая и таинственная, не похожая на других: она должна была дать ему то, чего не мог он найти во всей предыдущей жизни. Там на даче, в Царском селе, зародилось их семейное счастье. Гостеприимная, радушная и внимательная, Елизавета создавала вокруг себя атмосферу уюта.

Семейное благополучие, однако, оказалось недолгим — в сентябре 1863 г., в связи с продолжающимся восстанием в Царстве Польском, поручик Любовецкий был отряжен в Лейб-гвардии Царскосельский стрелковый батальон и вместе с ним отбыл в Варшаву. Перед отправлением батальона, в офицерском собрании Александр II, напутствуя гвардейцев, сказал: «Все, что сделал в Царстве Польском мой отец — хорошо сделал! Point de reveries, messieurs! (Никаких иллюзий, господа!)».⁸

27 августа 1863 года либерально настроенный Великий князь Константин Николаевич (наместник Царства Польского) по совету императора уехал в Крым, а его обязанности стал исполнять граф Федор Федорович Берг, «хозяин строгий». Он предпринял решительные меры — установил военное управление в крае, городскую и земскую полицию подчинил военным властям, усилил охрану границы. Уже в феврале 1864 года последнее крупное воинское формирование мятежников под командованием Юзефа Гауке-Босака было разгромлено.

29 марта того же года Центральное Варшавское полицейское управление под началом генерал-майора Трепова арестовало все «народное правительство Польши» во главе с диктатором генералом Ромуальдом Траугуттом. Польское восстание 1863—1864 гг. фактически было подавлено.

А в апреле 1864 г. на имя поручика Ю. Любовецкого пришло скорбное сообщение из Санкт-Петербурга о том, что при родах погибли его любимая жена Елизавета и ребенок.

Юрий срочно выехал в столицу империи и после похорон подал на имя своего командира князя В. Барятинского прошение об отставке. Несмотря на уговоры друзей и родных, он настоял на своем решении.

С тех пор молодой человек все больше замыкался в себе, все тяжелее и мрачнее становились его мысли. Потеря близкого человека сочеталась в его душе с потерей самого смысла жизни. Он чувствовал себя побежденным, проигравшим бой со своей судьбой, и полностью отказался от светских развлечений и земных привязанностей, все чаще ходил в церковь, истово молился, взывая к Всевышнему: «Зачем мне жизнь, уж лучше умереть, чем, оставаясь собственной тенью, прозябать в пустоте и холоде этого света».

Поздними вечерами, бесцельно бродя по опустевшим улицам столицы, он внезапно останавливался и, опершись о перила моста, пристально вглядывался в черные немые воды Невы и размышлял: «А не лучше ли разом со всем покончить? Только бы освободиться от груза боли в душе, только б не испытывать ужас одиночества, когда ты покинут Богом и людьми».

Со временем, пытаясь заполнить душевную пустоту, в каком-то необъяснимом душевном угаре, Юрий увлекся оккультными науками, дни и ночи проводя в библиотеках, но это не приносило облегчения.

Однажды главный врач Царскосельского военного госпиталя Людвиг Флорианович Адамович, доктор медицины, искренне сочувствуя молодому человеку, познакомил его с известным целителем бурятом Цультимом Бадмаевым, который практиковал здесь (а также в Николаевском военном госпитале), согласно специальному Рескрипту императора Александра II.

Увидев новое медицинское светило, Юрий внезапно рассмеялся, впервые за долгие месяцы, и постепенно этот смех перерос в чудовищно громкий, истерический хохот.

Быстрыми шагами Бадмаев подошел к Любовецкому и положил правую руку на голову страждущему — смех оборвался, на лице появилась блуждающая улыбка, и совершенно неожиданно они обнялись. В мгновенье ока жажда жизни вернулась к офицеру, словно прилив в океане, и Юрий ощутил сладкую легкость на сердце, почувствовав в удивительном восточном человеке родственную душу.

Необыкновенна судьба этого специалиста тибетской медицины: по просьбе русских властей старший лама Агинской степной думы Цультим Бадмаев, успешно погасил в 1853 году в Чите эпидемию тифа. Его заслуги были высоко оценены правительством России: по ходатайству генерал-губернатора Восточной Сибири⁹ в 1857 году Цультим Бадмаев приехал в Петербург и, после аудиенции у императора, был прикомандирован на 2 года к клиникам Петербургской медико-хирургической академии, а затем принял православие и был наречен Александром Александровичем, в честь своего крестного отца — Императора России Александра II.

Юрий подружился с Александром Александровичем — они часто гуляли по паркам Царского села, пили черный турецкий кофе в ресторанах на Невском проспекте в Санкт-Петербурге, и Бадмаев как-то спросил Юрия:

— Что за беда случилась с Вами?

Князь отвечал:

— Я потерял человека, который составлял мое самое большое счастье, благодаря своей нежности ко мне и благодаря своим добродетелям, которые каждый день давали мне повод для восхищения.

Цультим накрыл своей рукой руку Юрия Любовецкого, чтобы тот немного успокоился, и по-дружески, ненавязчиво, стал посвящать своего юного друга в основы четырех благородных истин буддизма: существует страдание; существует причина страдания — желание; существует прекращение страдания — нирвана. Ее сущность — отсутствие желаний, страстей, уход от мира; полный покой, абсолютная непроницаемость для желаний и страстей; наконец, — существует путь, ведущий к прекращению страдания, — Срединный (Восьмеричный путь) — истинное воззрение, истинное намерение, истинная речь, истинные поступки, истинный образ жизни, истинное усердие, истинное размышление, истинное сосредоточение. Такова благородная истина о пути, ведущем к утолению всякой скорби. Они составляют суть первой проповеди Будды, заключенной в «Сутре запуска Колеса Дхармы».¹⁰

Далее лама убеждал: «Не надо бояться смерти. Жизнь и смерть не противоположны одна другой, а вместе составляют одно целое. Эти две сущности тесно сплетены друг с другом, как молекулярные цепочки. Смерть не появляется в момент окончания жизни, а существует, «живет» параллельно жизни. Любой наш страх, испуг, волнение — это её лапа. Прежде люди знали (а быть может, догадывались), что содержат в себе свою смерть, как содержит косточку плод. Дети носили в себе маленькую смерть, взрослые большую. Женщины носили ее в утробе, мужчины — в груди. Она и у тебя была, хотя ты ее и не замечал, — продолжал лама, — и это придавало тебе особенное достоинство и тихую гордость. К тому, кто спокойно следует за временем и обстоятельствами, нет доступа ни печали, ни радости, и ужас не проступает в пригоршне праха. Жизнь — это медленный путь к смерти, и она неизбежна, поэтому к ней надо готовиться на протяжении всей своей жизни, стараясь делать только добро, чтобы на небесах достичь нирваны.

Когда-то великий тибетский поэт Джецюн Миларепа сказал:

«Мгновения летят, и жизнь сокращается,

Постоянно сходит на нет —

с каждым днем, месяцем, годом.

Время смерти неизвестно,

Так что повторяйте мантру «Мани»,

отважные друзья».¹¹

Сакральная¹² книга ламаизма — «Бардо Тхедол» («Книга мертвых»), состоит из трех частей: первая — «Чикай Бардо» посвящена процессу умирания и психологическому состоянию, которое в это время испытывает человек; вторая — «Хониид Бардо» описывает состояние души непосредственно после смерти: человек видит нечто, подобное сновидениям, так называемые «кармические иллюзии»; третья часть — «Сидпа Бардо» повествует о том, как душа воспринимает приближение нового рождения.

Когда человек умирает, именно лама обеспечивает душе умершего наилучшие условия выхода из тела. Необходимо, чтобы она вышла через макушку. Для этого лама определяет, сколько необходимо провести хуралов,¹³ в каком порядке они должны следовать, каким образом надо выносить тело из жилища, кто из близких покойника должен участвовать в обряде погребения.

Провожая усопшего в последний путь, лама читает «Бардо Тхедол» — он дает покойнику указания, как вести себя в мире ином, чтобы помочь душе освободиться от Колеса Самсары (Сансары).¹⁴ Достойно пройдя весь путь до конца, человек получает освобождение. Лишь познавший, что всякое существование есть лишь страдание, и искренне желающий вернуться к своей истинной природе, может вырваться из круга иллюзорного, но тягостного существования и слиться с изначальным Светом, породившим весь мир.

— Мой молодой друг! Я желаю тебе всяческого благополучия и процветания. Я желаю тебе доброго здоровья, радостного досуга и долгой жизни. Дай тебе счастья в следующей жизни родиться в Чистой Стране Будды, — завершил свои наставления лама Бадмаев.

Так впервые Юрий Любовецкий познакомился с чарующей красотой восточного учения, и провел всю оставшуюся жизнь в дальних путешествиях по странам Юго-Восточной Азии, Индии, Тибету, Афганистану, Персии, пытаясь обрести покой и начатки нового смысла жизни.

Юрий оказался человеком больших страстей, который всегда стремился к крайностям (несмотря на наставления ламы А. Бадмаева — возможно потому, что уход от активной мирской жизни неприемлем для человека европейской культуры). Ему везде и неизменно была свойственна чисто русская глубина чувств, истовое благочестие и мудрость. Он был благороден и практически в каждом поступке обаятелен и приветлив. Все, что он делал, говорил и писал, давало ощущение неизбывной доброты; в быту же Юрий проявлял великолепное, по-русски безудержное расточительство.

Чаще всего и подолгу князь обитал в Константинополе, обзаведясь здесь многочисленными друзьями среди русских дипломатов, видных чиновников и местной аристократии. Например, каждое утро Кавашбаши (шеф Константинопольской полиции) подъезжал к дому князя на шикарном черном кабриолете¹⁵ справиться о здоровье и благополучии уважаемого человека и засвидетельствовать ему свое почтение.

В путешествиях по дальним странам князь обрел хорошего друга — известного философа и мистика Георгия Гурджиева¹⁶, дружба с которым длилась почти сорок лет, до самой смерти князя.

Однажды Георгий Гурджиев во время очередного путешествия оказался проездом в Стамбуле и задержался на несколько дней в гостях у Ю. Любовецкого. Встреча оказалась весьма сердечной. Во-первых, — у ворот дома его встретил дружескими объятиями мажордом¹⁷ князя, армянин почтенного возраста, Мариам Бадья, с которым Гурджиев был в приятельских отношениях, во-вторых, — на обширной веранде дома его ждал с огромным рогом вина в руках сам хозяин.

В ходе задушевной беседы, далеко за полночь, князь поведал Георгию причину того, почему он оказался в Константинополе, хотя первоначально предполагал быть в это время на Цейлоне, и обратился с необычной просьбой к своему другу. Речь шла о некой Татьяне Витвицкой, девушке из России, которую Любовецкий фактически спас от сексуального рабства, и теперь просил Гурджиева сопроводить юную особу в Россию: «Я отправляю ее к своей сестре в Тамбовское имение, где она сможет оправиться от всего пережитого, а там будет видно».

Далее последовал рассказ Юрия Любовецкого: «Неделю тому назад, собираясь на Цейлон, уже на борту корабля среди других провожающих я увидел атташе российского посольства, который обратил мое внимание на одного из пассажиров, вполне представительного господина.

— Взгляните на этого достойного джентльмена, — сказал атташе, — вы мне не поверите, но это известный торговец живым товаром. Кто бы мог догадаться об этом, основывая свои впечатления на его наружности!

В суете, предшествующей отплытию, я не уделил особого внимания этому сообщению и вскоре совсем выбросил его из головы.

Корабль отчалил, была чудесная погода, поэтому я почти все время проводил на палубе, прогуливая своего фокстерьера Джека.

К нам подошла очаровательная девушка и, приласкав собаку, протянула ей на ладони кусочек сахару. Так как Джек был приучен ничего не брать у чужих без моего разрешения, он вопросительно взглянул на меня, навострив уши. После того как я позволил собаке съесть сахар, мы разговорились, и оказалось, что девушка прекрасно говорит по-русски. Она представилась Витвицкой и рассказала мне, что отправляется в Александрию, чтобы поступить гувернанткой в семью русского консула.

Во время нашей беседы пожилой джентльмен, на которого мне указал атташе, приблизился к нам и позвал девушку, после чего они вместе куда-то ушли.

Я вспомнил то, что было сказано об этом господине, и его знакомство с моей собеседницей показалось мне подозрительным. Еще покопавшись в памяти, я припомнил, что семья русского консула в Александрии, с которым я был хорошо знаком, не нуждалась в услугах гувернантки.

Мои подозрения усилились настолько, что я в ближайшем же порту в Дарданеллах послал телеграмму консулу, упомянув в ней о девушке-гувернантке, и еще одну отправил своим друзьям в Салоники, куда корабль должен был вскоре прибыть. Я также поделился своими подозрениями с капитаном нашего судна.

Георгий Гурджиев

Еще до прибытия в Салоники мне все стало ясно: девушку заманили в сети путем обмана и дальнейшая судьба ее ужасна. Я почувствовал себя обязанным изменить ход событий и принял решение отправить ее обратно в Россию, а до тех пор, пока не устрою ее судьбу, прервать поездку на Цейлон. Мы вместе покинули корабль в Салониках и в тот же день поднялись на борт судна, которое следовало в Константинополь. Вскоре выяснилось, что в России у девушки нет никого, кто бы мог о ней позаботиться, вот почему я задержался здесь».¹⁸

На третий день с утра, как обычно, явился стамбульский Кавашбаши, и, смущаясь, поведал нам о том, что князя и опекаемую им девушку разыскивают какие-то темные людишки (башибузуки), а финансирует их благообразный господин, снимающий довольно роскошный номер в гостинице для иностранцев.

По описанию, данному шефом полиции, стало ясно, что это тот самый торговец живым товаром, от которого сбежала с помощью Юрия Любовецкого Татьяна Витвицкая. Произошло шумное обсуждение возникшей непредвиденной ситуации, все были чрезвычайно обеспокоены, но офицер полиции Али Энвер Бей-Эфенди просил всех не беспокоиться.

И действительно, за два дня до отправления парохода в Батум, благообразный господин был задержан стамбульской полицией в духане, где он сидел в подавленном состоянии и лениво ел «хаш» с чесноком. Подозреваемый был тщательно обыскан и сопровожден в участок, а уже вечером — пил свой любимый турецкий чай в обществе сокамерников во внутренней тюрьме.

Гурджиев в своих набросках оставил портрет Татьяны Витвицкой: «Это была очень красивая леди с чудесными карими глазами и изящной фигурой. Ее взгляд выдавал сильную натуру, и я подумал, что Таис Афинская¹⁹ наверняка была женщиной того же типа. Несмотря на всю ее привлекательность, я продолжал испытывать к ней смешанные чувства, иногда презирая, иногда жалея, а иногда и любуясь ею».²⁰

Что-то в этой потомственной дворянке, оставшейся сиротой, смущало великого провидца и философа. Обычно Георгий Иванович без труда «просвечивал» сущность человека, видел сильные и слабые стороны его характера, мог с легкостью им манипулировать. В случае же с Витвицкой он как-бы натыкался на глухую стену — не мог понять это юное создание, определить стержень ее натуры, предсказать возможную реакцию на ту или иную жизненную ситуацию. Поэтому он как никогда ранее нервничал и сердился. И интуиция не обманула его, — Татьяна Витвицкая являлась тайным агентом отдела генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба,²¹ на который возлагалась ответственность за организацию разведки стратегического характера в сопредельных с Россией странах. А вся история о печальной судьбе юной несчастной девушки из России, была многоходовой операцией этой службы по внедрению Витвицкой в окружение князя Юрия Любовецкого и его сестры — Анны! Но об этом Георгий Иванович так и не узнал.

В своих воспоминаниях далее Гурджиев пишет: «Прибыв с ней в Тамбов, я оставил ее у сестры князя, которая очень полюбила Витвицкую и взяла ее с собой за границу, где они долгое время жили, особенно в Италии. Мало-помалу под влиянием самого князя и его сестры молодая женщина… занялась самообразованием, много работала над собой, и каждый, кто беседовал с ней хотя бы один раз, отмечал ее острый ум и глубокие познания».²²

Так начиналась эта удивительная история.

Примечания

1

М. Цветаева. Встреча. Сборник стихов «Вечерний альбом».

2

В. Хлебников. Легли разбиты, шкурой мамонта», 1920.

3

Камер-паж — придворный чин для несения придворной службы при Высочайшем дворе.

4

Велио Иосиф Иосифович, барон, генерал от кавалерии, комендант Нарвы и Царского Села.

5

Трен — то же, что шлейф.

6

Кавалергарды (от фр. cavalier». всадник» + garde «охрана») — гвардейская тяжелая кавалерия.

7

«Лоэнгрин» — романтическая опера Рихарда Вагнера.

8

Александр II имел ввиду жесткое подавление революции 1830 г. в Царстве Польском российской армией, отмену Конституции Польши 1815 г., запрет иметь собственную армию. Была построена Александровская цитадель в Варшаве. Депутации от варшавских обывателей Николай I сказал: «Я устроил здесь цитадель. Говорю вам, что при малейшем волнении я прикажу стрелять в город, обращу Варшаву в развалины и, конечно, не отстрою ее».

9

Генерал-губернатором Восточной Сибири в то время был граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, основатель Хабаровска и Владивостока.

10

Колесо Дхармы — в переводе на английский: Dharmacakra (Дхармачакра) «колесо закона» или мандала — символ непрекращающегося круга рождений и смертей (самсары). Самая первая проповедь Будды Шакьямуни. Сутра букв. — путеводная нить, линия поведения, правило, данное в виде афористического высказывания.

11

Миларепа Дж. Музыка снежных вершин. Издание на русском языке, оформление — ООО «Ориенталия», 2015. С. 1.

12

Сакральная — священная.

13

Хуралы — молебны.

14

Колесо Самсары — «Заколдованный или порочный круг», обозначающий череду повторяющихся неблагоприятных событий, которые ставят человека в тупик и не дают двигаться дальше по жизни.

15

Кабриолет — легкая одноосная конная повозка со складывающейся крышей.

16

Отец Гурджиева был известным среди жителей Кавказа и Средней Азии ашугом (поэтом и сказителем) по прозвищу Адаш.

17

Мажордом — управляющий имением.

18

Гурджиев Г. Встречи с замечательными людьми. Часть VI. Князь Юрий Любовецкий. ЛитМир.

19

Таис Афинская — известная афинская гетера, пользовавшаяся благосклонностью Александра Македонского.

20

Гурджиев Г. Встречи с замечательными людьми. Часть VI. Князь Юрий Любовецкий. ЛитМир — Электронная библиотека.

21

С 30 сентября 1909 года начальником Главного управления Генерального штаба назначен генерал-лейтенант Гернгросс Евгений Александрович.

22

Гурджиев Г. Встречи с замечательными людьми. Часть VI. Князь Юрий Любовецкий. ЛитМир — Электронная библиотека.