Что случилось с речкой Аджибейкой. Роман

Александра Суслина

Столичный житель Алекс Мартин не мог и подумать, чем обернется для него поездка в глушь, на которую он согласился, сам не зная зачем. Что это было: невероятное стечение обстоятельств или проявление воли высших сил? Прошлое и настоящее переплелись ради одной цели – дать шанс на счастливое будущее. Сможет ли Алекс им воспользоваться?

Редактор Алексей Бонч-Осмоловский

Корректор Наталья Витько

Дизайнер обложки Александра Суслина

© Александра Суслина, 2023

© Александра Суслина, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-7060-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что случилось с речкой Аджибейкой

Роман

Лишь оглядываясь назад, мы понимаем, что многое из достигнутого является результатом невероятного стечения обстоятельств. И если в момент отчаяния схождение случайностей помогает обрести почву под ногами и смысл жить, то как не заподозрить в этом проявление доброй воли высших сил. Значит, она все-таки существует? Кто сможет убедить меня в обратном?

Из дневника Эмиля Ц. Бланка

Глава 1

1

— Неужели тебе совсем неинтересно? — В воздухе повисла тишина, и я понял, что дальше притворяться внимательным слушателем у меня не получится.

— Конечно, интересно, — кивнул я. Кивок получился неловким — как-то по диагонали, будто мое тело отказывалось обманывать кузена и придумало нечто среднее между утвердительным и отрицательным ответом.

— Тогда повтори, что я сказал? — попросил Грант.

— Прости, Грант, я задумался.

— Рассказываешь тебе, рассказываешь, и никакого толку.

— Прости, мне действительно интересно. Просто отвлекся на минуту.

— Ладно! — Грант набрал в грудь воздух и приготовился начать свой рассказ сначала. — Так вот — совершенно непонятно, что случилось с речкой Аджибейкой!

Аджибейка, точно. Это слово отозвалось в памяти как уже слышанное. Забавное словечко. Оно даже на секунду отвлекло на себя мое внимание, когда Грант рассказывал о ней в первый раз. Точно-точно. Я тогда как раз думал о том, как хорошо иметь какое-то увлечение, гореть чем-то по-настоящему. Заниматься чем-то таким, что могло бы снова и снова приносить радость, делать жизнь более осмысленной. Как археология у Гранта. Или он антрополог? Или просто историк? Не важно, главное — поиск каких-то черепков приводит его в экстаз, в который меня не может привести… да, наверное, ничто не сможет доставить мне такого удовольствия, какое испытывает Грант и ему подобные увлеченные люди.

«Так вот, ее русло…» — где-то фоном слышался голос Гранта, и я понял, что меня снова уволакивает куда-то прочь от истории про речку. Я напряг все свои силы, чтобы больше не отвлекаться.

Ужин подходил к концу, и я надеялся, что завтрашний день будет хоть как-то отличаться от сегодняшнего. И вчерашнего. И позавчерашнего. И… хотя нет, в среду я был еще в городе. Шумном, жарком и суетном. Мне тогда показалось, что перемена места пойдет на пользу. И вот я здесь — суета уступила место скуке. Шум и жар — остались. Только от жары негде было спрятаться. Кондиционер в нашей квартире отсутствовал, и огромный вентилятор под потолком еле-еле разрезал своими тяжелыми деревянными лопастями влажный горячий воздух. Его конструкторы, похоже, не рассчитали мощность.

Чем бы я ни пытался заняться, краем глаза я все равно видел это мельтешение, и голова начинала раскалываться. Так что находиться в своей комнате я мог только с закрытыми глазами. Уснуть получалось с трудом, и я часами лежал, раскинув руки, погруженный в странное медитативное состояние между сном и явью, перебирая события своей жизни и путь, который привел меня в это странное место.

2

Утром приехала Рита. Я еще не вставал, но слышал, как Грант возится в ванной. Потом был какой-то шорох в холле, щелкнул замок, скрипнула половица, приглушенные голоса превратились в шепот, потом в какое-то мурчание. Встреча влюбленных. Я дал им еще полчаса и вышел из своей комнаты, только когда из кухни донесся запах свежесваренного кофе. Надеюсь, у них все хорошо, и Рита не выселит меня из моей комнаты. Им же, скорее всего, будет вполне уютно в одной спальне. Влюбленные же так обычно поступают.

Хотя и не всегда. Мы с Мартой даже в самом разгаре нашего романа предпочитали спать раздельно. Может быть, именно поэтому наш брак и продержался так долго — целых двенадцать лет. Живи мы в одной комнате, мы, наверное, взвыли бы уже на второй год. Спать раздельно очень облегчает развод, скажу я вам. Нет никаких ненужных ассоциаций. Твоя кровать всегда была в первую очередь твоей. Ничего и не поменялось. Мне кажется, если б Марта не захотела переехать ради карьерного роста, мы бы всю жизнь так и прожили. Но — слово за слово, и вот — безо всяких обид и упреков — выяснилось, что мы хотим от жизни совершенно разного. Она хочет еще два года интенсивной карьеры, а потом ребенка. А я вообще не знаю, чего хочу. И, похоже, даже не уверен, что хочу это знать. Так, по взаимному согласию, после двенадцати лет совместной жизни, практически накануне моего сорокалетия — мы развелись. Сейчас, год спустя, совершенно непонятно зачем я оказался со своим кузеном-археологом близ какого-то монастыря в богом забытом месте без интернета и кондиционера.

Грант и Рита вращались в одной тусовке. Как я и рассчитывал, после приезда Риты Грант переключил фокус своего археологического восторга на нее, и мне больше не приходилось играть роль собеседника. На что я не рассчитывал, так на то, что буду скучать по этим рассказам. Периодически я ловил себя на том, что пытаюсь вникнуть в суть разговоров Гранта и Риты, уловить их логику, понять, над чем они смеются. Неожиданно для себя я обнаружил: то, что раньше казалось мне невыносимо скучным, постепенно обретало какие-то оттенки тайны. А любая загадка разжигает любопытство. Особенно заманчивой всегда кажется та беседа, в предмет которой тебя больше не посвящают.

В тот день я проснулся в полной тишине. Что-то жгло мне голени. Лучи солнца, разрезанные створками жалюзи, сильно пекли ноги. Так я понял, что проспал почти до полудня. Я выполз из комнаты. Ни Гранта, ни Риты. Видимо, сегодня они ушли очень рано. В раковине стояли две чашки. Я включил кофеварку и пошел в душ.

Время тянулось. Я не знал, чем заняться. К двум часам я разобрал наконец свой чемодан. Развесил вещи в шкафу. Разложил свои туалетные принадлежности в ванной. К трем я перемыл всю имеющуюся в квартире посуду — теперь ей не противно было пользоваться. Навел порядок на кухонном столе. Мы — все трое — использовали этот стол не только как обеденный, но и как письменный. Заваленный книгами, бумажками, распечатками и проводами, он совершенно не вписывался в кухонную эстетику. Я сложил все в более-менее аккуратные стопки, и кухня заиграла новыми красками. Я положил на стол найденные в хозяйских закромах льняные салфетки, приспособил под приборы и поставил по центру симпатичный кувшинчик, найденный в моей комнате. Красота!

Я пообедал, снова помыл за собой посуду, налил себе холодного пива и сел за свежеубранный стол. Просидев какое-то время, я критически посмотрел на стопки, в которые только что сложил бумажки. Они, казавшиеся хорошим решением проблемы беспорядка еще полчаса назад, на фоне наведенного уюта выглядели некрасиво. Я решил сложить их поровнее.

Перекладывание бумажек долгое время являлось сутью моей работой — то немногое, что я всегда делал качественно и с удовольствием. Приятели часто шутили по этому поводу, но такова уж моя натура. В университете я всегда был среди добровольных помощников в библиотеке или на кафедре и после окончания учебы пошел работать помощником нотариуса.

Семнадцать лет я трудился на этой должности. И, наверное, продолжал бы, если бы мой шеф не вышел на пенсию. А у нового нотариуса, занявшего его офис, был свой помощник. Марта тогда настаивала, чтобы я получил лицензию и сам стал нотариусом, но мне было лень. Новая учеба меня никогда не привлекала. Да еще и экзамен. И главное — ответственность. За время своей работы я насмотрелся на шефа: как скрупулезно тот читал документы, как с лупой проверял подлинность и как следил за изменениями законодательства. Я такого не хотел. Марте пришлось смириться с тем, что карьерных амбиций у ее мужа нет.

Рассортировав все бумажки по размеру и выкинув половину — часть оказалась очевидно бытовыми и ненужными, — я сложил все в лучших традициях личного помощника, и в руках у меня осталось два — не подходящих ни в одну стопку — объекта: распечатанная на листе А3 порядком измятая карта старого города и сувенирный блокнот в виде мельницы с какими-то адресами. Неформат.

Машинально я начал рассматривать карту. Я уже почти придумал, как ее лучше сложить, когда заметил знакомое название улицы. Один из адресов в блокноте указывал как раз туда. Я проверил остальные адреса. Три из четырех я нашел на этой карте.

Наверное, с каждым случалось такое, когда мысль и дело сливаются в единое целое. Импульс возник в голове всего какую-то секунду назад, и вот ты уже стоишь в душном автобусе и объясняешь кондуктору, что тебе нужен билет до Старого города.

3

Старый город при свете дня выглядел совсем по-другому. Жарко, меньше вольных туристов, больше экскурсионных групп. Никакого неона и зазывал. Ресторанчики в спящем режиме. Длинные торговые ряды — затянуты. Покупателей мало. Редкие исключения — сувенирные лавки с дегустацией, к которым гиды за процент приводят свои группы. Я бродил по городу, удивляясь тому, насколько все такие старые города похожи друг на друга. Вроде бы все разные, но при этом какие-то одинаковые. Везде узкие мощеные улицы, старые каменные дома, обрамленные современной сетью проводов, банкоматы, парковки и тут же развалины. Обязательно должны быть действующая относительно новая церковь — всего-то лет двести, старая церковь, обновленная к юбилею какой-нибудь даты, и что-нибудь древнее, разрушенное, но уже почти восстановленное на средства ЮНЕСКО. Должны быть пара башен или стен, антропологический музей, еще один музей, но уже обязательно современного искусства, и, конечно, ратуша, полностью реконструированная после пожара пятидесятилетней давности. Ну а рядом с ней — ресторан, который имеет относительно высокую оценку на туристическом форуме и, скорее всего, управляется родственником кого-то работающего в ратуше. Словом, мило. Предсказуемо, но уютно.

В раздумьях о том, как мало в этом мире истинно оригинального, я обошел город вдоль и поперек и не сразу вспомнил о цели своего визита. Я же хотел посмотреть адреса из блокнота.

От первого адреса меня отделяло всего два поворота налево. Подойдя к нужному дому, я увидел антикварную лавку и испытал некоторое разочарование. Я не большой любитель всякого старья. Особенно бытового. Зачем тратить свое время на старые чужие вещи. В сомнениях я завис у витрины. Но раз пришел, глупо было даже не зайти внутрь. Тем более что из двери показался заинтересованный хозяин.

— Ищете что-то конкретное? — спросил он.

Я помотал головой.

Хозяин пожал плечами и закурил. Затхлый запах старых вещей не лучшая альтернатива табачному дыму, но все-таки альтернатива. И я зашел внутрь, в маленькую комнату, заполненную хламом. Старые стеллажи, пыльные буфеты, марки, разрозненные серьги, какие-то статуэтки, часы, битые тарелки и пластмассовые детские игрушки. Единственным, что хоть как-то привлекло мое внимание, стал набор столовых ножей, аккуратно разложенных в ветхой бархатной коробочке. Почему я вдруг обратил на них внимание, я не мог понять, а спиной уже чувствовал табачное дыхание хозяина, который внимательно и незаметно наблюдал за моими передвижениями.

— Это серебро, — сказал он. — Набор — шесть штук.

Я растерялся. Что ответить антиквару? Что мне не нужны чужие старые ножи без вилок? Вдруг они — это великая историческая ценность и произведение искусства, а я своим замечанием выдам в себе безграмотного плебея.

— Есть еще вилки, — неожиданно добавил хозяин, — но их только пять. Одна — потеряна.

Я удивился и, видимо, изменился в лице, и хозяин, почувствовав возможную сделку, стал немного приветливее.

— Показать?

Я невыразительно кивнул.

Хозяин стал рыться в нижних стеллажах, а я с ужасом подумал, что не хочу ничего из этого покупать. Мысль сбежать появилась слишком поздно, хозяин уже отряхивал от пыли вторую выцветшую бархатную коробку.

Вилки оказались даже симпатичнее ножей. Ими явно больше пользовались, и вид у них был более ухоженный. Как будто начищенный. Стараясь скрыть свою растерянность, я взял одну из коробки. Она лежала в руке как родная. Приятная тяжесть. Легкий узор, острые, немного сточившиеся зубцы. Хозяин немного постоял рядом, но, видя мое замешательство, отошел. В магазин вошли новые люди, и ему пришлось рассредоточить внимание.

Витать в облаках в последнее время стало моим нормальным состоянием. Грант это уже понял и практически не пытался добиться от меня концентрации. Но тут я впервые сам осознал, что впадаю в ступор. Я снова завис, на этот раз — с вилкой в руках. Как пошутил бы Грант, воткнулся в вилку.

Я поймал себя на том, что стою и глажу вилку вдоль от зубцов к ручке и обратно. И самое странное, это ощущение было почему-то знакомым. Как будто я раньше так уже делал. Как будто я помнил узор, знал, где металлический листик переходит в основание и в каком месте гладкая поверхность начинает чередоваться с матовой. Я закрыл глаза. Что-то знакомое было в этой вилке. Знакомое и далекое.

4

Разумеется, я ничего в антикварной лавке не купил. Даже если бы и хотел, мне это было не по карману. Я вышел из полумрака магазина и снова попал на курорт. Уже включились прожекторы, светилась реклама, туристическая река тягучей лавой расползалась по городу. Но в этом радостном мире я находился только своей физической оболочкой. Мыслями же погружался глубже и глубже в забытую тьму моего детства.

— Грант, а ты многое помнишь из нашего детства? — спросил я, когда Рита и Грант вернулись с раскопок.

— Не очень. А что? — ответил Грант, обводя взглядом непривычно убранную кухню. — Ничего себе. Твоя работа?

— Да, навел немного уют утром, — кивнул я.

— Круто как! — восхитилась Рита. — Даже готовить теперь неловко. Вдруг испачкаю.

— А что ты все-таки помнишь? — повторил я.

— Я помню детский сад, школу. А что именно тебя интересует? У нас же было разное детство.

— Верно.

Грант был на пару лет моложе и приходился мне двоюродным братом. В детстве мы не так уж часто играли вместе — в основном на каникулах, когда наши мамы отправляли нас с бабушкой за город или на море. Потом наши встречи стали случаться все реже — лишь на больших семейных сборищах. Потом я женился. Через двенадцать лет развелся и еще через полгода случайно встретил Гранта на улице. Мы снова стали общаться, и Грант позвал меня с собой — в эту странную поездку. Просто за компанию. Действительно, что он мог знать о моем детстве?

Весь вечер я думал о той вилке. А потом долго не мог уснуть, теряясь в догадках — отчего же я весь вечер думал о той вилке? И откуда взялось внезапное желание узнать о своем детстве.

Когда я открыл глаза на следующий день, вилка перестала казаться мне уже такой важной. Ну вилка и вилка. Подумаешь. Однако, несмотря на некое отрезвление, желание разыскать места, отмеченные в блокноте, не пропало. Я быстро оделся и, не теряя времени, снова поехал в город.

То ли час был неурочный, то ли направление непопулярное, но в отличие от моего вчерашнего маршрута в автобусе было всего несколько человек. Кондуктор неохотно поднялся со своего места и лениво протянул мне билет и сдачу. Я занял место у окна. Ехать предстояло долго. Гостиничные комплексы сменяли друг друга, пустыри чередовались с оптовыми магазинами. Авторынок, главная автобусная станция, и вот я снова в городе. Но уже в другом его конце.

Эта часть города была вся перекопана. То ли прокладывали новые трубы, то ли чинили старые. Я протиснулся между ограждениями и прошел по узким деревянным настилам три квартала. Как ни странно, второй адрес из блокнота также привел меня в антикварный магазин. С одной стороны, я был удивлен и разочарован — ну не люблю я дышать пылью, а с другой — подобное совпадение было настолько логичным и предсказуемым, что, окажись на этом месте что-либо другое, я бы тоже чувствовал себя удивленным и разочарованным.

Через мутное стекло витрины проглядывал очередной набор бессмысленного хлама. Я вошел внутрь. Магазин был несколько больше и аккуратнее предыдущего. Вещи лежали не так хаотично, и при внимательном взгляде просматривалась даже некая система.

Я немного побродил внутри и осмотрелся. Среди обычных кофейников и старых картин выделялась витрина с фашистской утварью: касками, перстнями, орлами. Антиквариат антиквариатом, но от этих реликвий меня замутило, и я поспешил покинуть это неприятное место. Хорошо, что хозяин магазина так и не появился.

Увиденное меня перезагрузило. Зачем я сюда приехал? Что хотел найти? Очевидно, что меня привели сюда скука и пустота. Я не знал, чем себя занять, и ухватился за эту пародию тайны. И вот теперь я все выяснил. Это адреса антикварных магазинов. И все. Грант, наверное, выписал их, когда искал что-то по работе. Никакой загадки. Я бы мог просто спросить у него. И дело с концом.

В расстроенных чувствах я направился по третьему адресу со стопроцентной уверенностью, что и там меня ждет очередная лавка по продаже старья.

Как будто отвечая на мое внутреннее состояние, солнце спряталось, и небо потемнело. На улице стало гораздо комфортнее, и я шел пешком.

Примерно через час я оказался на искомой улице. Дом был достаточно большим, в левой его части располагался ресторан, в правой — сувенирный магазин и офис мобильного оператора. Я обошел дом вокруг, но никакого антиквариата не нашел. Из ресторана доносился запах фритюра, и я вспомнил, что не завтракал. Самое время сделать паузу.

Я съел свой бургер и долго сидел в полутьме заведения в гордом одиночестве. Куда мне двигаться дальше? И зачем? Осознание бессмысленности моего существования давило — я физически ощущал, что нет сил даже встать. Молчаливый официант три раза прошел мимо и на четвертый забрал грязную посуду. Он даже не предложил мне кофе. Или пива. Или десерт. Ничего не предложил — как будто меня не существовало. Может, если меня нет, то я могу и уйти, не расплатившись? Я немного понаблюдал за официантом. Он оказался сыном хозяина. Семейный бизнес. Наверное, здорово расти и знать, что у тебя всегда есть работа, что кто-то постарался, чтобы у тебя было приносящее доход собственное дело. Немногие могут этим похвастаться. Единицы. Все прочие вынуждены пробивать себе дорогу сами. И даже в случае успеха им нечего будет передать своим детям. Все адвокаты, художники, страховые агенты, директора и наемные сотрудники, нотариусы? Что они оставляют после себя? Талант, знания и должности не наследуются. А все прочее — лишь деньги. Деньги, которые наследники, не задумываясь, спустят на очередной поиск себя. И дальше все начнется сначала. Семейное дело — единственное, что ценно. Дело, которое не зависит от таланта. Дело, с которым может справиться любой. Я бы хотел получить такое наследство и не думать никогда о своем призвании. Прекрасная предопределенность. Свобода выбора остается, но, если ты не хочешь ничего решать, у тебя всегда есть надежный тыл.

У меня такого тыла никогда не было. В наше время труднее всего тем, кто не амбициозен. Кто не хочет достигать и побеждать. Тем, кто хочет просто жить, ничего не доказывая и ни с кем не соревнуясь. Но общество требует от тебя быть активным. Покажи всем! Добейся! Как же я устал от этого. Устал считаться неудачником только на том основании, что не хочу заниматься неинтересными мне вещами и гнаться за чужим одобрением. И пусть я не знаю, чего хочу. Я точно знаю, чего я не хочу.

Вот если бы у меня было семейное дело. Если бы отец оставил мне такой ресторанчик. Или магазин. Или обувную мастерскую. Да что угодно. Я бы варился в этом бизнесе с детства и, когда пришло время, с удовольствием принял бы перешедшую на меня ответственность. На это мозгов моих точно хватило бы. Вряд ли бы я стал развивать бизнес, но сохранить точно сохранил бы. И потом передал бы дальше.

Отца я помнил очень плохо. Я даже не уверен, что вообще видел его когда-либо. Они развелись с мамой, когда мне было три или четыре года. Мои детские воспоминания целиком связаны с отчимом. Мама вышла замуж второй раз, когда я пошел в первый класс. Я помню, как отчим хотел мне понравиться. Вечно водил меня то в кино, то на футбол. Однажды взял меня на рыбалку. Это было мое самое ужасное воспоминание детства. Меня искусали комары, я промерз и потом болел три недели. Чтобы компенсировать этот моральный ущерб, на день рождения мне подарили поездку в Диснейленд. После нее отчим официально стал моим отчимом. И мы переехали.

Через год у меня родилась сестра. Потом еще одна. Сейчас они все — мама, отчим и сестры — живут за границей. Уехали после того, как отчиму предложили там работу. Меня спросили, хочу ли я с ними. Я отказался. Я был уже взрослым, и менять школу в выпускном классе казалось глупым. Да и свобода после их отъезда привлекала меня гораздо больше, чем какие-то потенциальные карьерные перспективы.

В тот год я учился как никогда. Мне во что бы то ни стало нужно было поступить в университет. Иначе они взяли бы меня с собой. Я поступил с наивысшим баллом. Полная уверенности в моем блестящем будущем, мама с новой семьей уехала. Я остался. Это был последний раз, когда я прилагал усилия к чему-то. Больше никогда я этого не делал.

Что плохого в том, чтобы идти по пути наименьшего сопротивления? Если это никому не вредит. Кто придумал вообще это понятие «нереализованный потенциал»? В какой скрижали выбито, что каждый должен раскрыть свой потенциал? На самом деле пресловутый потенциал — это просто красивая фраза, которым заменили неприглядную формулировку «соответствовать чужим ожиданиям». Это ровно то же самое. И именно поэтому этот нереализованный потенциал так давит и угнетает. Ты мог бы… С твоими-то данными… Подавал такие надежды… Отстаньте! Идите к черту! Раскрывать или не раскрывать — это только мое дело. И не надо сочувственно кивать, сожалеть и считать упущенную выгоду. Даже если она и была — эта выгода, — она не ваша. И, значит, не ваше дело!

Я смотрел на этого лениво ползущего официанта, и мое возмущение нарастало. Я резко встал, оставил на столе купюру и вышел из ресторана.

Автобус звенел и трясся, угрожая рассыпаться на каждом повороте. Прислонившись лбом к мутному стеклу, я смотрел на выкрутившийся уже наполовину винтик. Еще пара кочек, и он выпадет точно так же, как и его давно потерявшиеся собратья, оставив после себя зияющую черную дыру. Три адреса — два магазина и один ресторан. Странная вилка и полное отсутствие понимания себя и своего места в этом мире. Вот все, чего я добился этой поездкой и своими нелепыми поисками.

— Зачем тебе эти адреса? — спросил я вечером у Гранта.

— Какие? Не понял, — удивился Грант.

— В блокноте с мельницей, — ответил я, протягивая ему блокнот.

— Это не мои адреса, — пожал плечами Грант. — Блокнот местный, не мой.

— Местный?

— Ну да, я нашел его в ящике, мне нужна была бумажка записать телефон. — Грант перевернул блокнот, и на последней странице я увидел записанные почерком Гранта цифры. — Остальное — не мое.

— Надо же. — Я растерялся. Такого поворота я не ждал.

— А что? Ценные адреса?

— Два антикварных магазина и ресторан.

— Ты узнавал?

Я кивнул.

— С тобой все хорошо? — Грант сел рядом. — Ты пугаешь меня немного.

— Да вроде бы. Я думал, будет интересно разгадать тайну блокнота, — усмехнулся я.

— Тайну блокнота?

— Ну да. Четыре адреса и карта. Единственное, что не укладывалось ни в одну в стопку. Я подумал… вдруг это что-то значит?

— А что за четвертый адрес? — спросил Грант, казалось, его зацепило слово «тайна».

— Его не было на карте, — пожал плечами я.

— На этой карте, может, и не было, а на какой-то другой точно должно быть.

— Интернет не ловит.

— Да, в глуши ничто не сравнится со старым справочником, — согласился Грант. — Ну или на худой конец можно вызвать такси.

— Думаешь, стоит съездить?

— Ну раз начал, доведи дело до конца. — Грант налил в стакан воды. — Я спать.

— Спокойной ночи, — на автомате ответил я.

5

И правда. Раз уж взялся, надо довести дело до конца. Как бы глупо оно со стороны ни выглядело. Если адреса писал не Грант, то кто? Хозяин квартиры? Или другой бывший жилец? И как давно? Что может связывать эти три места. Антикварные магазины еще куда ни шло, но ресторан?

Рано утром я вызвал такси и поехал по четвертому адресу. Это было далеко и дорого. Через перевал, по туннелю и по новой эстакаде. Разговорчивый таксист всю дорогу рассказывал историю этих мест от сотворения мира до тендеров на землю под застройку. Я слушал его вполуха, когда неожиданно услышал знакомое слово. Аджибейка.

— Аджибейка? — переспросил я.

— Да, горная речка. Текла тут. Теперь, говорят, она в трубах. Под землей. Все, что от нее осталось, — поросшее травой русло и бессмысленные теперь мосты. Городские даже и не представляют, что речки больше нет. Тут она была как ручей, а дальше она разливалась…

Так вот что случилось с речкой Аджибейкой. Грант, наверное, обрадуется этому знанию. Уже не зря съездил в такую даль!

Четвертый адрес привел меня в большой, по местным меркам, дом с офисами на первом этаже. Я перешел дорогу и оказался перед множеством мелких табличек. Множество мелких фирм занимало комнаты в этом здании. В блокноте же кроме общего адреса ничего написано не было. Я подергал главную дверь — закрыто. Тупик.

Солнце жарило, тень нашлась только около автобусной остановки. Все-таки удивительно, насколько конструкторы остановок общественного транспорта не думают о людях. Ну что мешало сделать у остановок более длинные козырьки и непрозрачные стены, чтобы дать возможность прятаться от палящего солнца в любое время суток, а не только по утрам? Но увы! Единственный шанс спастись от солнца в ожидании автобуса — это попытаться уложить себя в тонкую полоску тени, что отбрасывает единственный крепежный столб. Наверное, остановки проектируют те, кто никогда не пользуется общественным транспортом. Во всех странах так. Там, где ожидающие автобуса вынуждены стоять под дождем или снегом, дизайн остановок всегда предполагает микрокрышу и декоративные элементы в виде щелей. Я выдохнул и пошел к столбу. Там, разумеется, уже было занято. Я постоял пару минут рядом.

— Уступить вам столб? — неожиданно спросил пожилой человек. — Будем чередоваться? Туристам тут непросто, — с улыбкой добавил он.

Я поблагодарил и занял освободившееся место. Некоторое время мы стояли молча.

— Сегодня плохо с транспортом, — начал мужчина. — Праздник.

— Праздник?

— Да, день какого-то святого. Выходной. Ничего не работает. Все по домам. И автобусы ходят раз в час.

— Какого-то святого? — усмехнулся я.

— Ну да, я в них не разбираюсь. Хотя переехал в эти края уже давно.

— Переехали сюда? Но зачем? Простите за бестактность, — смутился я.

Мужчина рассмеялся.

— Сейчас уже и сам не знаю. Думал, это будет лишь первая остановка в начале большого пути. Но… — он развел руками, — жизнь есть жизнь. Всегда есть о чем сожалеть.

Мне стало любопытно, но спрашивать я постеснялся и просто кивнул.

— А вы какими судьбами тут? — спросил он меня. — Туристы редко забираются так далеко от пляжа.

— Долгая история, — усмехнулся я.

— Нам ждать еще минут сорок, — улыбнулся мужчина и вытер лоб клетчатым носовым платком.

— Ваша очередь. — Я освободил место у столба и снова ощутил себя на сковородке.

— Спасибо. А как вы тут оказались?

— Хотите правду?

— Почему бы и нет.

— Я тут из-за собственной глупости, — улыбнулся я.

— Интригует.

Я вкратце рассказал ему, как нашел блокнот с адресами, и про свои поиски. Он на минуту задумался, и мне показалось, что он хотел что-то добавить, но передумал.

— Нам повезло! Автобус! — Мужчина вышел из тени и направился к дороге. — Надо махать ему руками, а то может и не остановиться.

Автобус, как и всегда, был старым — без кондиционера, но с открытыми окнами и по контрасту с улицей казался прохладным.

— Вам до какой остановки? — поинтересовался мужчина.

Я понял, что не знаю. Более того, я вспомнил, что вообще не собирался ждать автобус и на остановке оказался случайно.

— Даже не знаю, что и ответить, — рассмеялся я. — Наверное, поеду до конечной. А там пересяду на что-нибудь знакомое и поеду домой.

— Меня зовут Виктор, — представился мужчина.

— Алекс.

— Алекс, если вы не очень заняты, может хотите холодного пива? У меня дома припасен один симпатичный бочонок?

— Я бы с удовольствием, но сегодня же семейный праздник, как я понял. Я не хочу мешать. — Я сам не понимал, чего хочу больше — согласиться или отказаться. С одной стороны, я всегда терпеть не мог ходить в гости и общаться с незнакомыми людьми, а с другой — я так устал вариться в собственном соку, что готов был на что угодно, лишь бы загрузить свой мозг чем-то новым.

— Не помешаете, — уверенно произнес Виктор. — Не переживайте. Нам через три остановки.

Мы вышли из автобуса и пошли гуськом по узкой дорожке вдаль от большого шоссе. Я молча следовал за Виктором, совершенно не понимая, куда и зачем я иду. Мы шли довольно долго, и меня накрыло какое-то незнакомое чувство — я плыл по течению. Я принял решение идти за кем-то и слепо шел, не задавая вопросов. Ощущение было странным, одновременно пугающим и приятным. С одной стороны, я вроде сам лишил себя свободы — теперь уже не я решал, куда мне идти и что делать, с другой — наоборот, ощущал невероятное освобождение от необходимости ежеминутно принимать решения.

Мы шли в гору под палящим солнцем, и, хотя физически это давалось довольно трудно, на душе почему-то было очень легко.

Наконец тропинка закончилась. Виктор обернулся, и я заметил, что он тоже запыхался.

— Как вы там, живы? — спросил он. — Совсем чуть-чуть осталось. В обычное время 115-й довозит прямо до дома, но в праздники ходит только 101-й, и приходится пешком. Всего пару километров, но в гору.

— Я нормально, — ответил я. Мне не хотелось прерывать наш спокойный размеренный темп, но я понимал, что Виктор устал. — Как вы?

— Полминуты перерыва, и пойдем дальше, — кивнул Виктор. Платок в руке Виктора был насквозь мокрым — очень жарко все-таки.

Остаток пути мы шли уже рядом. Ширина дорожки позволяла.

— Наконец-то дома! — Виктор открыл дверь симпатичного белокаменного домика. — Вон, видите, там остановка 115-го. В сотне метров от дома. — Виктор махнул в сторону дороги. — Но чертов праздник. Проходите!

Я прошел внутрь и практически сразу очутился на кухне. Дом очень приятно пах. Чувствовалось, что в нем любят готовить и хорошо поесть, но при этом не зациклены на уборке.

— Если хотите освежиться, вторая дверь к вашим услугам, я пока приготовлю тут. — Виктор показал на дверь из старого дуба.

Я открыл кран с водой и удивился — вода ледяная. Обычно летом даже из холодного крана течет теплая вода. Я умыл лицо и как заново родился.

Когда я вышел, Виктор уже накрывал на стол.

— Вот мой припасенный бочонок. Мне подарили, но одному мне столько не выпить. Вот он и дождался своего часа. — Виктор показал на запотевший пятилитровый бочонок светлого чешского пива.

— Здорово как! — Я представил вкус ледяного «Пилснера» и, казалось, опьянел от самой мысли об этом напитке.

— Садитесь здесь. — Виктор поставил передо мной стакан и тарелку. — Вот закуски. Брынза. Овощи. Тушеные баклажаны — я сам делаю. И мясо холодное. Типа ростбифа запекаю. С хреном попробуйте.

Так вкусно я давно не ел. Возможно, даже никогда. Дома мама готовила мало. У бабушки в детстве я вообще ничего из приготовленного не ел. В моем детстве почему-то больше ценился фастфуд и подножный корм, а пойти домой и полноценно пообедать казалось чем-то «не крутым». Так делали только презираемые местными ребятами «маменькины сынки», и быть в их числе совершенно не хотелось. Поэтому все бабушкины кулинарные труды, если таковые и были, прошли мимо меня. О еде в студенческие годы я мало помню, а Марта готовить не любила. Сам для себя готовил я редко. И вот теперь этот неожиданный обед. Какой-то непонятный Виктор. В какой-то непонятной деревне. И так вкусно. Воля случая.

За обедом Виктор рассказывал о своей жизни. О детстве, проведенной в семье своего дяди-каменщика. О том, как помогал ему в работе и сам стал неплохим строителем. Как его чуть не засыпало камнями, когда на стройке обвалились леса. Как важно соблюдать пропорции раствора. О том, как сначала не хотел учиться и как потом стал лучшим в классе. Как решил повидать мир.

— А как вам тут? Нравится в целом? — спросил Виктор, когда я доел последний кусочек мяса.

— В данную конкретную минуту я практически счастлив, — рассмеялся я. Пиво немного ударило в голову, и меня разморило.

— Вот и со мной так было, — начал он, и я понял что сейчас узнаю то, о чем Виктор умолчал на автобусной остановке.

— Интересно послушать.

— Я тоже приехал сюда в молодости. Думал, что объеду весь мир. Тут я хотел подработать, подкопить немного перед путешествием. Здесь тогда шло масштабное строительство, рабочих рук не хватало. Устроился на стройку. А потом еще на одну. А потом еще. А потом… встретил Лусию. — Виктор усмехнулся и поставил опустевший бокал на столик.

— Я почему-то так и подумал, что все дело в девушке, — улыбнулся я.

— Ну а как же иначе. Любовь меняет людей. И корежит судьбы. Корежит судьбы, — повторил Виктор.

Я понял, что конец у истории вряд ли счастливый, и не стал уточнять.

— Если коротко, она выбрала другого, а я — как идиот — вместо того, чтобы жить дальше, всю жизнь ждал, что она что-то поймет, переосмыслит… — Виктор глубоко вздохнул. — Насильно мил не будешь. Сердцу не прикажешь. Я этого никак не хотел понимать. А надо было сразу уехать. Старый дурак!

— Да уж. — Я не знал, что сказать.

— А знаете, что самое смешное?

— Что?

— Я по-прежнему ее люблю. И несмотря на все, — Виктор развел руками и усмехнулся, — я поехал черт знает куда, чтобы лично поздравить ее с этим идиотским праздником.

— На ту остановку, где мы встретились?

— На ту самую остановку, — кивнул Виктор.

Мы замолчали.

Незаметно за окном потемнело, и я с ужасом подумал, что мне надо возвращаться домой.

6

— Ты где был? — накинулась на меня Рита, когда я появился на пороге. — Мы уже не знали, что и думать.

— Забрался далеко, с трудом выбрался. Пришлось ехать на трех автобусах. А они сегодня ходят с увеличенными интервалами. Пришлось три раза по сорок минут ждать.

— Да, из-за праздника, — донесся из комнаты голос Гранта. — Ну хоть не зря съездил? Узнал, что по четвертому адресу?

— Ничего конкретного, там просто многоквартирный дом и офисы, — ответил я.

— Ужинать будешь? Мы тебе оставили пасту, — предложила Рита.

— Нет, спасибо. Я ел.

Рита пожала плечами и ушла в комнату.

— Давай тогда чаю попьем? — предложил Грант. — Обидно, что поездка оказалась напрасной. Хотя ты вроде не особенно расстроен.

— На самом деле я даже рад. Во-первых, я познакомился Виктором и прекрасно пообедал у него дома. А во-вторых, я узнал, что случилось с речкой Аджибейкой! — рассмеялся я. — Специально для тебя!

Остаток вечера я настолько увлеченно рассказывал Гранту про речку и Виктора, что даже Рита выползла из постели и пришла в пижаме на кухню — слушать.

Моя встреча с Виктором полностью захватила мое воображение. Снова и снова в моей голове прокручивались истории Виктора, его несколько старомодная манера изъясняться, ирония и живая мимика. Рассказывал он воодушевленно и весело, как будто долгие годы искал подходящего слушателя. Я подумал, что у Виктора, по меркам современного общества, абсолютно невзрачная и несчастливая жизнь. В ней нет ни успеха, ни особого достатка, ни любви, ни семьи, ни карьеры. Но его жизнь нельзя назвать бессмысленной или тусклой. Он куда-то ходит, что-то готовит, с кем-то видится. Он дружелюбен и открыт. И совсем не глуп. И живет тем, что есть. Без иллюзий и розовых очков. Полностью отдавая себе отчет в упущенных шансах, но осознание всех совершенных ошибок не делает его рагу менее вкусным и не убивает его желание жить и радоваться.

Я в таком ключе никогда о своей жизни не думал. И хотя моя история в сравнении с историей Виктора выглядела более успешной — я хотя бы не прожил тридцать лет в безответной любви, — я всегда видел свое существование каким-то блеклым. Как будто я не вправе наслаждаться жизнью, если я ничего не достиг и не выкладываюсь на полную. Будто выбранный мною путь наименьшего сопротивления имеет обязательную обратную сторону — притупленное удовольствие. Но кто сказал, что обязательно должно быть именно так? Получается, я сам.

В ту ночь я впервые за долгое время крепко спал и видел сны. Мне снились Виктор и его Лусия, которая почему-то очень напоминала Марту. И мы все бежали откуда-то. И прибежали к моей бабушке. Я не помнил ее лица, но знал, что это она. И мы ели рыбный пирог. И салфетки были в покрытых патиной серебряных кольцах.

7

В течение последующих недель я виделся с Виктором регулярно, и время начало двигаться быстрее. Несмотря на разницу в возрасте, можно сказать, что мы подружились. Он постоянно что-то рассказывал, звал куда-то, перезнакомил меня со всеми соседями. Мы сходили на местный концерт и даже съездили в горы. И каждый раз, возвращаясь домой, я с удовольствием пересказывал истории Виктора Гранту и Рите. И совершенно логично, что они оба захотели лично познакомиться с Виктором. Тот, в свою очередь, обрадовался новому знакомству и позвал всех нас троих на ужин.

Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, радовался, что именно я познакомлю друзей с таким прекрасным рассказчиком, а с другой — чувствовал некую ревность: вдруг эта парочка археологов будет более интересна Виктору, чем унылый помощник нотариуса. Ведь и у них наверняка найдется множество удивительных историй, каждая из которых затмит все мои рассказы вместе взятые. К моменту, как мы вышли из 115-го автобуса, я опять погрузился в свое привычное отрешенное состояние.

Виктор ждал нас. На кухне все скворчало и бурлило. Я представил друзей Виктору и молча сел на диван, оставляя себе возможность со стороны наблюдать за развитием разговора.

Грант расспрашивал Виктора о соусе, а Рита предложила накрыть на стол. Я взялся помогать Рите.

— Рита, приборы в дальнем ящике буфета. Не факт, правда, что вы найдете там хоть пару одинаковых. Алекс, салфетки, кажется, там же, где стаканы, — там за тарелками, да-да… — Виктор стоял спиной к столу и руководил процессом, наблюдая за нами в отражении стекол кухонного шкафчика. — Грант, будь так добр, отнеси эти два блюда на стол. В центр, да.

Наконец мы сели. В общей беседе я практически не участвовал и просто слушал, как Виктор и Грант пересказывают друг другу истории, которые я уже слышал.

Я снова завис. Из забытья меня вывел голос Риты.

— Алекс, ты опять залип. Оставь уже вилку в покое и доешь мясо, — тихо заметила Рита.

— Алекс, вилку не гладят, вилкой — накалывают! — со смехом добавил Грант, видя мое недоумение.

Я посмотрел на руки. Действительно, мои руки сами собой гладили вилку. Но минуточку, такое уже было!

— Я это уже делал, — вслух сказал я.

— Что делал? — не понял Грант.

— Эту вилку. Такую же. Я уже видел. И гладил, — ответил я. — Я видел недавно точно такие же вилки.

Вот так совпадение. Неужели у меня в руках та самая вилка, которой не хватало в наборе, виденном мною в одном из антикварных магазинов?

— Покажи, — попросил Виктор.

Я протянул ему вилку.

— О, это легендарная вилка! — усмехнулся Виктор. — Трофейная! Мой боевой трофей.

— Расскажите! — сказали Грант и Рита в один голос.

— Уверены, что выдержите эту драму? — хитро спросил Виктор.

Мы закивали.

— Ладно. В общем, в юности я полюбил девушку! Звали ее Лусия. Дочь самого крупного местного антиквара. — Виктор встретился со мной взглядом, давая понять, что я уже в курсе той истории. — Она была красавицей. Когда я увидел ее, мое сердце замерло, я понял, что жизни мне без нее не будет! — Виктор выждал театральную паузу и продолжил: — И хотя к тому моменту я заработал достаточно, чтобы путешествовать дальше, встреча с ней полностью смешала все карты. Чтобы предложить ей руку и сердце, я решил подзаработать еще и устроился на товарный поезд — грузчиком. Тяжелый, но высокооплачиваемый труд. За несколько рейсов я предполагал удвоить мои накопления, после этого открыться ей в своих чувствах и, разумеется, сразу же жениться.

— И вы были уверены, что ваше чувство взаимно? — прервала Виктора Рита.

— Ох, женщина сразу зрит в корень! — рассмеялся Виктор. — Скажем так, я думал, что я ей нравлюсь. Вернее, я ей нравился, это точно. Но слушайте рассказ дальше…

— Все-все, не перебиваю больше! — пообещала Рита. — Ужасно интересно узнать, при чем тут вилка.

— Так вот, — продолжил Виктор. — В поезде я познакомился с Бланком. Отличный был парень! Подлый Бланк! Мы подружились. Он, как и все на том поезде, вкалывал ради денег. Он только переехал, начал жизнь с чистого листа. Бедный, одинокий и очень красивый Бланк и без того вызывал симпатию, а когда выяснилось, что у него в тот год умерла мать, стал и вовсе неотразимым. Все хотели ему помочь и как-то поддержать. Так вот, все, что было у Бланка, — это несколько ценных вещиц, доставшихся ему от матери. Продавать он их категорически не хотел, хотя еле сводил концы с концами. А вот заложить их в ломбард, чтобы обязательно выкупить, когда встанет на ноги, — другое дело. Но где найти в наше время приличный ломбард? Ну и я, конечно, не будь дураком, тут же посоветовал Бланку отца Лусии и его антикварный магазин.

— Неужели… — начала было Рита и замолкла.

— Да, моя милая, именно так, — вздохнул Виктор. — Я сам привел Бланка к Лусии. И она тут же влюбилась. Разумеется, не в меня. А я остался с носом.

Мы замолчали.

— А при чем тут все же вилка? — напомнил Грант.

— Да, вилка, — продолжил Виктор. — Так вот Бланк женился на Лусии. И несколько лет все шло хорошо. А потом что-то разладилось, и он ушел. Сердце Лусии было разбито. А я, опять же дурак, решил, что это мой шанс. Пошел к ней с цветами.

— М-да.

— Ну задним умом все сильны, — покачал головой Виктор. — Тогда мне казалось, что я все делаю правильно и, главное, вовремя. Прошел же целый месяц с момента их расставания. Весьма достойный срок, чтобы забыть свою любовь, так? Вот я и решил, что пора действовать, — пришел весь такой нарядный. А Лусия нервная, злая, сама не своя. Увидела меня и давай кричать, что все ее горе из-за меня. Если бы я их не познакомил, если б я его не привел, она бы сейчас так не страдала. Я пытался ее как-то утешить, успокоить. Но как часто бывает, чем больше успокаиваешь кого-то, тем больше она заводится. — Виктор улыбнулся. — В результате она впала в какое-то безумное состояние, и в меня полетело все, что стояло рядом. Вазы, стаканы, статуэтки, лампы, книги. Убытков магазину на кругленькую сумму. Я увертывался. Но от всего увернуться невозможно. И когда в меня летело столовое серебро, одну вилку я поймал прямо перед своим лицом. — Виктор схватил в воздухе невидимую вилку. — Я настолько опешил тогда, что даже не понял, что автоматически сунул ее в карман. В общем, в тот день я ушел побитый, раненый, заново отвергнутый, но с трофеем. С этой самой вилкой, что так понравилась Алексу. — Виктор выдохнул. — Конец.

— Хорошо, что не нож, и хорошо, что не в глаз, — рассудил Грант.

— Люблю оптимистов, — улыбнулся Виктор.

— И вы потом не помирились? — спросила Рита, которая, судя по всему, все-таки надеялась на счастливый финал.

— Помирились, конечно, но не сразу, — ответил Виктор.

История с вилкой меня позабавила, хорошее настроение вернулось. Я снова включился в общий разговор, и время восстановило свой нормальный темп. Дома мы оказались только поздно вечером и еще долго обсуждали любовную драму Виктора и мою вилку.

— Я практически уверен, что эта вилка — из того набора, что я видел у антиквара. Она абсолютно такая же. Потертости, износ. И там не хватало ровно одной штуки.

— Ну, вероятность, что такой набор — не уникален, тоже нельзя исключать, — заметил Грант.

— С другой стороны, шанс, что в этой глуши таких наборов было несколько, тоже невелик, — добавила Рита. — Любопытно, конечно. Сравнить бы.

— Я просто подумал, что если вилка — та самая, то тот антикварный — это и есть магазин, который принадлежал отцу Лусии и, вероятно, принадлежит сейчас ей.

— Да. Скорее всего так и есть, — согласился Грант.

— Правда, там продавец мужчина, — вспомнил я. — Хотя хозяйка и не обязана стоять за прилавком. Тем более пожилая.

Ворочаясь без сна, я думал о совпадениях. Случайная встреча с Виктором. Совершенно случайная. И маловероятная. На автобусной остановке. И вилка. Она могла достаться кому угодно — например, Гранту, и он даже не обратил бы на нее внимание. Не знаю почему, но мне ужасно захотелось воссоединить набор. Хотя вряд ли Виктор пожертвует мне свой трофей. И вряд ли у меня найдутся деньги, чтобы купить остальные пять вилок. А там ведь еще были ножи. Вот бы собрать весь комплект. Может, хозяин сделает скидку?

8

Утром меня разбудил шум. Грант и Рита ссорились. Я особо не вслушивался в их спор, но понял, что Рита завелась, а Грант не может никак найти нужных слов, чтобы свести ссору на нет. В результате хлопнула дверь, и стало тихо. Я не понял, кто именно из них ушел, и осторожно вышел из комнаты. На кухне сидела Рита.

— Доброе утро, — проговорил я, стараясь соблюсти максимально нейтральную интонацию.

— Ты спрашиваешь или утверждаешь? — усмехнулась Рита.

— Здороваюсь.

— Тогда и тебе доброе утро. Будешь яичницу? Я жарила на двоих, но Грант завтракать, видимо, не будет.

— Ну не пропадать же, — согласился я.

Рита поставила передо мной тарелку.

— Тебе не кажется, — неожиданно спросила Рита, — что мы теряем время?

— В смысле?

— В прямом. Откладываем жизнь на будущее. Ждем чего-то. Лучшей работы, подходящих условий. Гонимся за чем-то, хотим чего-то достичь, чтобы потом наконец начать жить. А может, лучше жить сразу.

— Это у тебя после вчерашней встречи с Виктором такие мысли появились? — предположил я.

— Наверное. — Рита пожала плечами. — Думаю, да. Вот Виктор всю жизнь чего-то ждал и что получил в результате? Возможность весело рассказывать о своих неудачах?

— Ты так на это смотришь? — удивился я.

— А как еще можно на это смотреть?

— Я, наоборот, вижу Виктора примером того, как можно радоваться и жить полной жизнью, даже если ты ничего не добился и у тебя ничего толком нет. Он не ноет, не скулит, не мается, не ругает себя, не клянет мир или обстоятельства. Просто живет, готовит, общается, знакомится. Да, никаких успехов особых у него нет. Зато есть спокойствие и удовлетворенность.

— Вот уж не знаю. По мне так Виктор — прекрасный рассказчик, с ним интересно, да, но мы не знаем, что с ним происходит, когда он остается один. Может, он сутками плачет в подушку, проклиная Лусию, подлого Бланка и свою жизнь в целом.

Я задумался. Может, Рита в чем-то права. Что у человека на душе, когда он остается наедине с собой, мы никогда не узнаем.

— Ирония — это здорово, конечно. Но жизнь не может состоять исключительно из иронии, — продолжила Рита. — А если так, то это очень грустно.

— И что, по-твоему, надо делать?

— Кому? Виктору?

— Виктору. И вообще людям. Нам.

— Виктору надо объясниться с Лусией. Прекратить говорить о ней и начать наконец говорить с ней. Пока они еще оба живы. Хватит уже ждать. А нам? Нам надо учиться на чужих ошибках. И перестать ждать лучшего момента. Он не наступит. Никогда. Сейчас мне тридцать два. Чего ждать? И сколько? Либо надо попробовать… что-то сделать сейчас, либо искать что-то… другое. — Рита замолчала и задумалась.

Я понял, что сейчас она говорит о Гранте, об их отношениях. Они встречались уже несколько лет, но роман этот никак не перерастал ни во что большее. Видимо, чаша терпения Риты была близка к переполнению.

— Грустишь? — поинтересовался я.

— Грущу, — кивнула Рита. — Иногда мне кажется, что Грант поймет что-то, только если появится «подлый Бланк» и уведет меня.

— Грант любит тебя, просто он не очень умеет это показывать, — сказал я. — Он только о тебе и говорил, пока ты не приехала. Дай ему время, он очухается.

— Сколько? Год? Два? Вот я и говорю, что мы теряем время, — грустно рассмеялась Рита. — Круг замкнулся.

— И я тоже теряю время? По-твоему? — спросил я. Мы с Ритой никогда вдвоем не разговаривали, и мне стало любопытно, что она обо мне думает.

— Ты? Я тебя плохо знаю, — ответила Рита. — Ты странный немного. Кажется, что у тебя время идет как-то иначе. Ты как будто идешь сквозь стену. Или даже нет, сквозь тугую резиновую пленку. Она позволяет тебе сделать полшага вперед, а потом мягко возвращает назад. И не очень понятно, хочешь ли ты вообще через нее прорваться. Или просто наслаждаешься этим упругим микродвижением. Туда полшага — сюда полшага. Как будто игра такая.

— И как мне прорвать эту пленку?

— Может, сделать еще полшага вперед. Предпринять небольшое усилие. Пленка не выдержит и порвется. Ладно, — Рита решительно встала, — хватит болтать, пора работать.

«Предпринять небольшое усилие». «Еще полшага вперед». Слова Риты меня задели. Усилие. Действие. Как будто Рита опять пыталась направить меня по проторенному обществом пути «амбиции — усилие — результат — удовлетворение». Пусть завуалированно, но она хотела сказать именно это. Для Риты Виктор был примером того самого неудачника, который ничего не добился и проспал всю свою жизнь. А для меня, наоборот, — того, как можно получать удовольствие от жизни без усилий и насилия над собой. Я запутался. Картины мира Риты и моя не совпадали. Ей было проще — ее взгляд на вещи больше соответствовал принятому в обществе: «знай, чего хочешь», «поставь цель», «действуй», «убивайся», «достигай» и «получи желаемое». При таком подходе любое бездействие и правда — пустая потеря времени. «То, что не приближает цель, отдаляет цель». Такая доведенная до крайности формулировка не дает даже минуты на отдых. Ведь любой простой означает неудачу. Ты выпал из вечной гонки за успехом и результатом. Ты уже не достигнешь цели, а раз так — то не получишь желаемое, не достигнешь удовлетворения и, значит, никогда не будешь счастлив. Ведь в этой парадигме невозможно достичь счастья, если ты не выполнил поставленных целей.

Жизненный опыт Виктора и то, к чему больше склонялся я, утверждал обратное: ты можешь быть счастлив в любом случае. Даже если ты ничего не достиг, не добился и не предпринимал особых усилий. Мне стало легче от мысли, что счастье не обязательно заслуживать. Оно может прийти и просто так. Само по себе. Независимо. Главное — не отталкивать его, считая по навязанной обществом привычке, что «неудачник счастья не достоин».

«Но счастлив ли на самом деле Виктор?» — именно это сомнение зародила во мне Рита. Что, если нет? Тогда получается, моя гипотеза о независимом счастье превращается в пшик. Или моя концепция все же верна, и просто Виктор — не подходящий пример для ее иллюстрации. Но кто тогда сможет стать подходящим примером? Может быть, я сам? Но я тоже не особенно-то счастлив. Но если бы я стал счастливым? Тогда я бы доказал свою гипотезу? И что мне для этого надо сделать? Как мне стать счастливым, я понятия не имел, но впервые в жизни понял, что хотел бы.

9

Так или иначе я решил закрыть для себя вопрос с вилками и съездить в первый антикварный. Вдруг, там будет скидка? К моему очень большому удивлению, продавец меня помнил. Вернее, он помнил не меня, а странного парня, который минут пять гладил вилку, уставившись в одну точку и практически не моргая.

— Про эти вилки меня уже несколько раз спрашивали, — сказал продавец.

Я решил, что он специально привирает, чтобы поднять цену.

— Я просто посмотреть хочу. Еще разок, — попросил я.

— Не выйдет. Их купили пару дней назад, — пожал плечами продавец. — Опоздали вы.

— Кто-то купил?

— Да, женщина. Она пришла с фотографией этого набора. Мы сравнили со снимком, она и взяла их, не торгуясь. За полную цену.

Я был несколько ошарашен.

— Понятно, а ножи? — уточнил я.

— И ножи тоже. Они же шли в комплекте.

— И вы не знаете, что за женщина?

— Откуда же мне знать! Платила наличными. Думаю, покупает для коллекционеров. Или сама собирает приборы начала прошлого века. Сейчас чего только люди не собирают! — усмехнулся продавец.

Я не знал, что мне делать дальше.

— А это ваш магазин? — я начал издалека.

— Да, мой прадед его открыл в конце XIX века. С тех пор растем понемногу.

— А ваша сестра тоже тут работает?

— Я один в семье, — удивился хозяин. — Какие-то странные вопросы вы задаете.

— Я почему-то думал, что Лусия из другого антикварного — ваша сестра, — пытался сымпровизировать я. — Напутал, наверное.

— Лусия? Из «Мирона»? Не знал, что она снова работает. Нет, она мне не сестра. Скорее, бывший конкурент, — рассмеялся хозяин. — Это был самый крупный антикварный в центре города, пока наследники его не продали. Кстати, часть моего добра оттуда. Отдавали все по дешевке. Глупцы, — усмехнулся он. — Но я не жалуюсь. Мне-то на пользу.

В автобусе по пути к Виктору я осмыслял информацию. Получалось, что магазин Лусии продали, а добро растащили другие антиквары. Так вилки с ножами оказались в магазине по первому адресу. И их там купили. Всего пару дней назад. Причем, искали именно их. По фотографии. Что это значит? Это были просто ценные коллекционные антикварные приборы? Или что-то еще? Мне почему-то казалось: «что-то еще» обязательно должно было быть. И что за женщина? На кого она работает? Кому понадобились «мои» вилки?

— Не расскажете, что случилось с магазином Лусии? — спросил я, когда мы с Виктором вышли во двор покурить.

— Насколько я знаю, отец оставил магазин брату Лусии. А что?

— Просто интересно. Хотел воссоединить вилки, — улыбнулся я.

— Далась тебе моя вилка! — рассмеялся Виктор, — Боюсь, след этих вилок ты уже вряд ли найдешь. Магазина-то больше нет, брат Лусии умер совсем молодым, и его жена все наследство продала. Сейчас на его месте, кажется, какой-то ресторан. Поэтому, чтоб найти твои вожделенные вилки, нужно по другим антикварным поездить.

— А где находился магазин Лусии? Адрес не помните?

— Рад бы забыть! — ответил Виктор. — Рхов, дом 14.

— Рхов, 14! — воскликнул я. — Это же тот самый адрес из блокнота, где ресторан, в котором я ел бургер. С плохим обслуживанием! Значит, из тех адресов из блокнота с мельницей уже три адреса вели к антикварным лавкам! Пусть информация и была несколько устаревшей, но список написал кто-то, кто искал антикварный магазин. Он явно там что-то искал. Вдруг мои вилки?

— С таким талантом высасывать интригу из пустоты тебе никогда не будет скучно! — рассмеялся Виктор. — Давай вернемся в реальность. Поможешь мне кое в чем.

Я послушно последовал за Виктором, чтобы помочь ему примостить к дереву новый гамак.

Когда я вернулся домой, в квартире было тихо. Рита читала на кухне. Грант возился в комнате. Я постарался сделать вид, что не в курсе их размолвки, и принялся рассказывать о своих сегодняшних находках.

— Представляете, вилки и ножи кто-то купил! — почти с порога начал я.

Рита с готовностью отвлеклась от книги, Грант что-то пробурчал в ответ. Я стал рассказывать Рите про магазин Лусии, про ресторан и про женщину с фотографиями.

— Интересно, а как сложилась дальше судьба Лусии? Не знаешь? — неожиданно спросила Рита.

— Не знаю, а что?

— Ну сам представь. Жила себе девушка…

— Разбила сердце Виктору…

— Да забудь ты про Виктора, — отмахнулась Рита. — Он тут персонаж эпизодический. Так вот, девушка из хорошей семьи. С достатком и семейным делом. Она влюбляется в парня. Они женятся. Через несколько лет он сбегает. Что с ней дальше? Может, у них остался ребенок? Или даже дети? Они вообще развелись? Или она на всю жизнь осталась брошенной женой Бланка? — Рита сделала жест кавычек. — Проходит еще несколько лет, умирает отец, дело переходит к брату. Умирает брат, его жена все продает. А Лусия остается ни с чем? Все родные умерли, любимый сбежал, семейное дело продано. Что с ней стало дальше? Виктор не говорил?

— Нет, — покачал я головой. — А почему это важно узнать?

— Не знаю, но кажется, что важно. Не для твоих вилок, конечно, но как-то это несправедливо со стороны Виктора — ничего нам о своей возлюбленной не рассказать. Она жива вообще?

— Жива. Он ее навещает и на что-то надеется до сих пор.

— Ладно, — пожала плечами Рита. — Что-то я слишком увлеклась жизнью Лусии Бланк.

— Почему ты ее так называешь? — удивился я. — Почему она Бланк?

— Кого? Лусию? А как ее еще называть? Лусия Бланк. Имя и фамилия. Ты разве не по имени людей зовешь? — Рита скептически подняла брови.

— Да просто… я думал, что подлый Бланк — это имя. Типа Бланко. А ты говоришь, что фамилия.

— Нет, звали подлого Бланка Эмилем.

— Откуда ты знаешь?

— Мне Виктор сказал, когда я помогала ему мыть посуду. А что не так?

Я сел на диван. Мне надо было подумать.

— Эмиль Бланк? — неожиданно вышел из комнаты Грант. — Подлый Бланко — это Эмиль Бланк? — переспросил он.

— Да, а что такого? — Рита удивленно переводила взгляд с Гранта на меня и обратно.

— Просто моего родного отца зовут Эмиль Бланк, — тихо ответил я. Удивленный Грант сел рядом.

10

Эмиль Бланк. Эмиль Бланк. Какова вероятность, что это именно он? Может, просто однофамилец. Скорее всего, однофамилец. Но такие совпадения случаются редко. Когда отчим женился на маме, мы с ней оба в один момент перестали быть Бланк и стали Мартин. Сначала я путался, но потом привык. И большую часть моей жизни я был Мартин. И Марта, когда вышла за меня замуж, тоже стала Мартин. И вот теперь этот привет из далекого прошлого. А все-таки вдруг этот Эмиль Бланк и есть тот самый? Неужели «подлый Бланк» — это мой отец? Я ничего не знал ни об отце, ни о родне со стороны отца. Моей второй бабушкой всегда считалась мама отчима. Приятная женщина с фиолетовыми кудряшками. А кто моя настоящая бабушка со стороны отца, я не знал. Я вообще никогда об отце не спрашивал.

Мог ли отец оказаться в этом городе после развода с мамой? Я прикинул даты. Подлый Бланк был немного старше Виктора. Значит, по возрасту вполне подходит. После развода отец уехал из столицы. Мог ли он поехать сюда? А почему бы и нет. Виктор говорил, что познакомился с Бланком, когда они оба работали грузчиками на железной дороге. Значит, теоретически, если Бланк пошел работать на железную дорогу, то он мог оказаться вообще в любом месте страны и даже за ее пределами. То есть тоже вероятность не нулевая.

— Ты уже решил, что будешь делать дальше? — прервал мою задумчивость Грант. Они с Ритой возились с вещами, и я наконец осознал, как быстро пролетел месяц.

— Уже надо уезжать? — спросил я.

— Не обязательно прямо сейчас, — ответил Грант. — Квартира оплачена до третьего числа. Но если захочешь остаться дольше, придется доплатить хозяину. Я оставлю его телефон и адрес. Конечно, если ты хочешь жить именно здесь. Можно ведь найти что-то поприличнее и с интернетом.

— А вам что, уже прямо завтра надо уезжать? — Мне не хотелось оставаться одному. Я привык к Гранту и Рите и чувствовал, что без них мне будет одиноко.

— Мы не завтра, мы через два дня, — пояснила Рита, затягивая ремни чемодана. — Просто хотим вещи отправить пораньше. А сами…

— Сами хотим урвать пять дней для себя, — закончил за Риту Грант. — Сбежим в отпуск — без черепков и с пляжем. Побудем вдвоем. Как давно собирались.

— Рад за вас! Хорошее решение. Насладитесь по полной. За себя и того парня, — сказал я, показывая на себя.

— Обязательно! — улыбнулась Рита.

По ее улыбке я понял, что, пока меня не было, они помирились и, возможно, обсудили что-то очень для них важное. И вот — едут отпуск. Я почувствовал себя лишним. Вокруг Гранта, Риты, чемоданов и ремней витал дух предвкушения. В эту атмосферу я не вписывался. Я пожелал им спокойной ночи и пошел к себе.

Следующие два дня я провел с Грантом и Ритой. А в последний вечер перед их отъездом мы все трое встретились с Виктором. Ребята хотели попрощаться, я же никак не мог решиться и расспросить Виктора о подлом Бланке. Я не знал, как лучше сделать. Мне не хотелось сразу сообщать Виктору о своих подозрениях. Эта информация многое изменила бы в нашем общении. Из него точно ушла бы легкость. Ведь называть моего вероятного отца подлым Бланком стало бы неуместно.

Грант и Рита залегли в гамак и считали звезды, Виктор молча курил, наслаждаясь вечерней прохладой, и я решил начать разговор:

— Мы давно не виделись. Что нового?

— Ничего, — пожал плечами Виктор. — Ездил продлевать разрешение на рыбалку. Хочешь со мной во вторник?

— Можно, — ответил я, хотя не любил рыбалку с детства. — Но пока точно не знаю, буду ли еще тут во вторник.

— Да, точно. Вы уезжаете. Мне будет вас всех не хватать. С вами весело, — ухмыльнулся Виктор и сделал затяжку.

— И мне. Поедете еще к Лусии? — спросил я. — Я подумал, надо ей сказать о ваших чувствах. Нельзя больше ждать.

— Ишь какой смелый стал. Сам-то уедешь, а мне еще тут жить. Признаваться…

— Ну хотя бы намекнуть. Вдруг это взаимно?

— Да знает Лусия о моих чувствах. Все знает. Без утаек. Я же сколько раз пытался. Но не любит она меня. А любит подлого Бланка. — Виктор выпустил мощную струю дыма из ноздрей. — Надо уметь признавать поражение, друг мой.

— Да что в этом Бланке такого, что она никак не может его забыть?

— Если честно, то думаю, что ничего особенного в нем нет. Просто люди склонны преувеличивать силу своей первой влюбленности. Силу и важность. У меня ведь точно так же с Лусией. А у нее — с Эмилем. И нам обоим кажется, что никто другой не сможет дать нам счастье. И мы даже не пытаемся пытаться.

— Понятно. То есть вы не злитесь на Бланка?

— На подлого Бланка? Конечно, злюсь! Если б не он, я мог быть гораздо счастливее. А мог и не быть. Ведь если Лусия меня никогда не любила, то не факт, что наш с ней союз продержался бы долго. Но этого мы никогда не узнаем. И поэтому я выбираю злится на подлого Бланка. Я виню его, и мне так легче, — развел руками Виктор.

— А Лусия тоже так думает?

— Я не очень хорошо понимаю женщин, друг мой. А Лусию тем более. Что она думает? Черт знает. Но ее жизнь тоже не назовешь счастливой. Сначала Эмиль ушел, потом друг за другом умерли ее отец и брат. Лет пять всего разницы. Потом долго судилась за магазин с невесткой. Но проиграла. Устроилась на работу. Продала дом, купила квартиру ту — черт знает где. Завела трех спаниелей. Не знаю, чего она хочет. О чем думает. Может, она, как и я, повзрослела и поняла, что зря цеплялась за старую жизнь. А может, и наоборот. Она же до сих пор бумаги на развод не подписала. Не хотела, чтобы Эмиль еще на ком-то смог жениться.

— А он хотел?

— Ну откуда ж мне знать?! Я с Эмилем последний раз виделся за пару дней до его исчезновения. Ничего необычного. Выпили пива, обсудили матч. Я тогда достраивал этот дом. Он помогал мне крыть крышу. Ничто не предвещало такого развития событий. Никаких связей на стороне у него, насколько я знаю, не было. Что могло у них разладиться? Только Лусия знает. Но она никогда не рассказывала подробностей.

— Значит, вы с Эмилем дружили, несмотря на то что он увел у вас девушку? — спросил я.

— Да, дружили. Я даже помог ему устроиться в строительную фирму, где работал каменщиком. Строительство шло повсюду — спрос на инженеров по коммуникациям был большой. Правда, его оттуда быстро переманили в жилищный комитет при городском совете. Так что если не говорить о Лусии — а мы никогда не обсуждали личную жизнь, — то мы прекрасно ладили.

— Несмотря на ваши к ней чувства? — засомневалась Рита. — Странно, что Эмиль так дружил с поклонником своей жены?

— Вот так допрос! — изумился Виктор. — Я думал, вы там вообще уснули.

— Нет, мы слушаем, нам интересно, — ответил за обоих Грант.

— Я не думаю, что он знал о моем к ней отношении. — Виктор выпустил из ноздрей дым. — Я никогда не говорил ему о Лусии. А после того как он рассказал мне, что они хотят пожениться, признаваться в чем-то было уже поздно и бессмысленно. Меня и на свадьбу позвали, разумеется. Но я не пошел. Просто не смог. Сослался на болезнь.

Мы замолчали. В ночной тишине слышалось, как поскрипывает под Грантом и Ритой гамак.

— А вы не знаете, у Эмиля был еще брак до Лусии? Дети? — неожиданно спросила Рита.

— Не знаю, Эмиль не рассказывал ничего о своей прошлой жизни. — Виктор задумался. — Но такое вполне вероятно, кстати.

— Да?

— Помните я рассказывал про вещи, что достались Эмилю от матери. Среди них была очень красивая рамка с фото. То ли из черепахи, то ли просто деревянная. Помню только, что коричневая. Семейное фото. И мне показалось, что там был и сам Эмиль с ребенком на руках. Но я эту рамку видел лишь однажды и то мельком. Так что не уверен.

— Рамка, — машинально повторил я. А сам подумал, что если все так и Эмиль действительно мой отец, то моя бабушка по отцу умерла, и я ничего о ней никогда не узнаю. Мне стало грустно.

— А теперь давайте колитесь, что за допрос вы мне учинили? — Виктор оглядел нас хитрым взглядом.

Повисла пауза.

— Я не знаю, как лучше это сказать, но есть некоторая вероятность, что Эмиль Бланк — отец Алекса, — прервал молчание Грант.

— Небольшая вероятность, — добавил я. — Может, просто тезка.

— Твоего отца звали Эмиль Бланк? — изумился Виктор.

— Да, — кивнул я.

— Вот так поворот. Алекс — сын подлого Бланка! — рассмеялся Виктор.

— Хорошо, что вам смешно!

— А знаешь что? Ты не поверишь ведь, но, когда я тебя увидел на остановке той, у столба, ты мне как раз Эмиля и напомнил. Такой же черноглазый. Высокий. Промелькнула у меня мысль тогда — минус десять лет, и был бы вылитый подлый Бланк! — смеялся Виктор.

— Ну это ж еще не точно! — смутился я. — Может, просто однофамилец!

— Алекс — сын подлого Бланка! Надо же! — не унимался Виктор. И хотя его смех звучал искренне, выглядело это немного наигранно. С другой стороны, всем в тот момент было неловко.

Попрощавшись с Виктором, мы отправились домой в такси. Сидели молча, Рита дремала на плече у Гранта, и каждый думал о своем. Рано утром Грант с Ритой уехали, и я остался наедине со своими мыслями.

11

Обсудить дальнейшие шаги мне было не с кем, я решительно взялся за дело в полном одиночестве. Сперва нужно составить план. Но с чего же начать?

Наверное, стоило начать с того, на какой именно вопрос я хочу найти ответ. Является ли подлый Бланк моим отцом? Является ли трофей Виктора частью набора? Кто и зачем купил вилки? Кто выписал адреса в блокноте? Что произошло между Лусией и Эмилем? Жив ли до сих пор Эмиль Бланк? И если да, как я могу его найти? И если найду, хочет ли он меня видеть? Помнит ли он вообще, что у него был сын от первого брака? И почему он никогда не искал со мной встреч? И самый трудный вопрос — может ли это все быть как-то связано между собой? Я не мог понять, за что мне зацепиться.

В голове чередовались пустота и каша. Чтобы привести мысли в порядок, я решил навести порядок в квартире. Когда мне нужно успокоиться или сосредоточиться, уборка всегда выручает. После отъезда Риты и Гранта мне было где себя применить.

Я начал с кухни и обнаружил множество какие-то непонятных девайсов для готовки, которые я вообще не знал как использовать. Какая-то доисторическая пластиковая йогуртница, фигурные китайские терки и еще куча хлама, занимавшего место на рабочей поверхности. Я даже не мог вспомнить, когда он появился на нашей кухне. Возможно, конечно, Рита или Грант этим и пользовались, но я предположил, что они из любопытства их достали, а потом просто забыли убрать. Вопрос — куда это можно было убрать? Или по-другому — откуда они это вообще вытащили? Я осмотрел все шкафчики, в них не нашлось ни сантиметра свободного места. Я походил туда-сюда по квартире — никаких буфетов или сервантов. Какое-то время я был растерян, а потом сообразил, что единственное место, которое я не обследовал, — это комната Гранта и Риты. Я, кажется, вообще ни разу в ней не был. Или нет, заходил однажды, когда мы с Грантом только приехали. Он выбрал комнату с телевизором, а я с вентилятором. Практика показала, что выбор оказался неудачным. Грант ни разу не включил телевизор, а я страдал от каждого взгляда на эту медленно вращающуюся потолочную мясорубку.

Комната Гранта была чуть меньше моей. Кровать, тумбочка, шкаф. Туалетный столик или что-то похожее на мини-комод с зеркалом. Где же могла прятаться эта пластмасса? Я заглянул под кровать — тоже никаких ящиков. Возник соблазн запихнуть все в комод, но я не мог успокоиться. Так откуда они все это вытащили?

Я застелил кровать и сел. Взгляд упал на шкаф. Кухонный хлам в гардеробе? А почему бы и нет. Я открыл дверцу — шкаф оказался с сюрпризом. По сути это был не совсем шкаф, а просто двери, зарывающие некую нишу неправильной формы. Часть пространства занимали привычные полки и штанга, а весь верх использовался как антресоль. Вот я и нашел тебя — на антресоли справа зияла пустота — идеальное место, чтобы хранить хлам. Рита, видимо, освободила там место под свой чемодан. Пластмассовый ребус был разгадан.

Нести с кухни стул или, хуже того, из ванной стремянку мне показалось слишком сложным. Я высокий и наверняка закину все наверх и без дополнительных приспособлений. Я сложил пластмассу в пакет и сделал первый осторожный бросок. Неудачно. Пакет грохнулся на пол. Я попробовал снова, но уже более аккуратно. Не докинул. Я пытался снова и снова, каждый раз увеличивая точность своего броска, и наконец часть пакета попала-таки в нужную мне часть антресоли. Оставалось лишь аккуратно подпихнуть туда остальное. Я пошел вплотную к шкафу — не достал. Встал на цыпочки — кончиков пальцев не хватало, чтобы полноценно пропихнуть пакет вглубь полки. Я подпрыгнул — стало только хуже. Из пакета угрожающе начала свисать одна из терок. Но сдаваться я не хотел. Собрав все силы, я подпрыгнул и со всей дури, как в волейболе, ударил по мешку. Разумеется, переборщил. Мешок-то я в глубь загнал, но старая полка оказалась не готова к такому натиску. Что-то хрустнуло, полка покосилась, и все, что на ней стояло, включая с таким трудом засунутый мешок, поползло вниз и с грохотом рухнуло на пол. Уборка удалась!

Я застыл посреди кучи хлама и не знал, что делать. Вдруг в дверь постучали. Я не сразу понял, что это за звук. За время жизни в квартире никто ни разу не стучал к нам в дверь. На пороге стоял старик с удивленным лицом.

— У вас все в порядке? — спросил он. — Я сосед снизу. Был жуткий грохот.

— Да, — улыбнулся я. — Упала антресоль. Неожиданно.

— Никто не ушибся? Помощь не нужна?

— Наверное, справлюсь. Спасибо. Надо только как-то полку укрепить, — заверил его я. Еще не хватало, чтобы пожилой человек помогал мне по хозяйству.

— Но смотрите, если что понадобится, может, инструмент какой-то, заходите. Я прямо под вами. — Старик кивнул и пошаркал к лестнице.

Я закрыл дверь и вернулся в комнату. Пыль улеглась, и я понял, что помимо знакомой уже пластмассы меня ждет увлекательный разбор другого свалившегося на меня хлама. Вот что мне стоило взять стул?

Какой бы огромной ни была гора мусора, при правильном подходе любая задача разрешима. Я взялся за дело, стараясь не нарушать порядок, который имелся на антресоли до аварии. Упавшие коробки оказались доверху набиты мешками с хламом. Но я никак не мог выявить принцип, по которому предметы были объединены в совокупности. В одном мешке лежали детские игрушки, а также аккумулятор от фотоаппарата и полотенце. В другом — два любовных романа, начатый набор для вышивания и сломанная заколка. В третьем нашлись весьма приличные солнечные очки, лекарства и стопка исписанных бумажек. И таких мешков я насчитал двенадцать. Шланг и грелка лежали в одном мешке с глиняным сувенирным чайником и картой памяти. Разбитая — видимо, из-за падения — колба для кальяна соседствовала с двумя разрозненными носками и очками для плавания. К слову, очков для плавания в разных коробках я нашел три штуки. Что за странная логика хранения? И зачем вообще это хранить?

Разобрав мешки и выкинув осколки, я озаботился поиском инструментов, чтобы закрепить полку. Но никаких инструментов я не нашел. Две часовые отвертки, найденные в одном из мешков, не могли решить задачу. Придется идти к соседу.

Старик совсем не удивился моему приходу. Он как будто ждал меня около двери.

— Выручайте! — с улыбкой сказал я. — Нужен молоток, отвертки, уголки, чопики, гвозди или шурупы. Что-нибудь!

— Не стойте на пороге. — Старик пошаркал куда-то вглубь квартиры.

Я вошел. Квартира в точности повторяла нашу. Такая же, только не съемная. Каждый угол был обжит. Каждая вещь имела свое, закрепленное за ней много лет назад место. Я услышал какую-то возню в комнате.

— Может, помочь что-то достать? — предложил я.

— Да он справится, ты проходи, не стой у двери, — неожиданно послышался голос слева.

Я обернулся, передо мной стояла симпатичная сгорбленная старушка.

— Может, пока чаю? — предложила она.

— Не стоит беспокоиться, у меня там полный бардак — надо скорее убрать, — ответил я.

— А я так и поняла, что-то упало. Говорю, иди посмотри, не убило ли кого!

— Да, куча хлама какого-то свалилась прямо мне на голову, — рассказал я.

— Антресоль, — понимающе кивнула старушка. — У нас однажды тоже упала. С банками! Такой грохот! И варенье жалко. Больше мы туда ничего тяжелое не ставим.

— Варенье жалко, — согласился я. — А тут бессмысленный хлам. Вообще не понимаю, зачем такое хранить. Но я ж не вправе решать, потому обязан все вернуть, как было.

— Да, правильно. Петер же сдает квартиру. И потом годами хранит хлам, что жильцы его позабывали. Вдруг захотят забрать.

Конечно! Как я сам не догадался, каждый мешок — это просто те вещи, что забыли конкретные жильцы. Кто-то забыл свои терки, кто-то пару игрушек, а кто-то просто оставил прочитанные за отпуск книжки. Интересно, а тот, кто выписал адреса в блокноте, ничего не забыл? Я почему-то вспомнил про мешок с солнечными очками. Там была куча каких-то записей.

Старик принес инструменты и пожелал удачи. Я поблагодарил и вернулся к себе.

Я закрепил полку и убрал весь хлам обратно. На это ушло всего минут двадцать. Хорошо, что руки у меня растут из нужного места и элементарные бытовые вопросы не вводят меня в ступор. Грант, наверное, побежал бы вызывать помощь. А я все умею сам. Хотя, наверное, каждый, кто с ранней юности живет один, умеет справляться с подобными задачами. То ли дело Грант — единственный, любимый и долгожданный ребенок, который до тридцати лет жил с родителями — он был настолько изнежен, что единственное, что мог делать руками, — так это кисточкой смахивать пыль с артефактов. В семье считалось, он стал таким еще до рождения. Бабушка рассказывала, когда тетя была беременна Грантом, начались какие-то осложнения и ее положили в больницу. И, по словам бабушки, там тетя «разленилась»: целыми днями только ела, спала, читала и «ничего не делала». Роды начались, когда тетя дочитывала Жюль Верна. Именно из-за этого, по мнению бабушки, Гранту досталось не только литературное имя, но отвращение к любой домашней работе. А оно, в свою очередь, привело к полному бытовому бессилию.

Я вспомнил каникулы, которые мы с Грантом проводили у бабушки, и улыбнулся. Я всегда любил вспоминать детство. Но в этот раз оно омрачилось осознанием, что примерно в то же самое время, пока мы с Грантом бегали по соседским садам, моя вторая бабушка, вероятно уже была при смерти. Мне стало горько.

За все сорок лет своей жизни я никогда не ощущал никаких острых желаний или потребностей. Конечно, я о чем-то мечтал, чего-то мне хотелось, несколько раз я влюблялся, но все эти эмоции никогда не лишали меня покоя. А тут я вдруг почувствовал, что мне надо во что бы то ни стало узнать о своем отце и его родителях. Это не было простым любопытством, я вдруг понял, что без этого знания не смогу спокойно жить. Мне впервые в жизни что-то стало по-настоящему необходимо.

Я спустился к соседу отдать инструменты и, вернувшись, устроился на кухне разбирать «мешок с солнечными очками».

Содержимое мешка с забытыми солнечными очками меня немного разочаровало. Не то чтобы я ждал от этих исписанных листочков особенно важной информации — я вообще от них ничего не ждал, — но все-таки думал, что получу более или менее связное представление об этом предыдущем жильце. Но увы, множество бумажек с записями не дали мне никаких ответов. И даже если они значили что-то для автора, для чужого человека они не представляли никакой ценности. Единственной зацепкой можно было считать некоторую схожесть почерка и цвета чернил с адресами в блокноте, но это выглядело настолько притянутым за уши, что я отмел эту мысль, сложил бумажки обратно в мешок и сунул обратно на антресоль.

Вернув стул на кухню, я поставил разогреваться обед. И только налив себе суп, понял, что забыл положить в мешок солнечные очки. Париться с антресолью и стулом мне больше не хотелось, и я решил, что раз уж так вышло, очки будут рады послужить немного и мне. Классическая модель Ray-Ban идет практически всем. Мои собственные очки отличались от этих только цветом металла. Найденные имели синие дужки.

12

— Скажите, — спросил я у Виктора, когда мы возвращались с очередного барбекю у его соседа, — а есть ли шанс, что та фотография, которую вы видели у Бланка, сохранилась?

— Ты всерьез хочешь поискать отца? — насторожился Виктор.

— Да, хочу попытаться. Я совсем его не знал, мне это нужно.

— Понятно. Ну раз решил, тогда надо искать. Архивы всякие. Выписки.

— Думаю, начать надо с того фото. Ведь если на нем не моя мать и не я, то и Бланк, вероятно, не мой отец. А если так, тогда и искать где-то совсем в другом месте.

— Не думал позвонить матери? Может, там и нет никакой тайны? — предположил Виктор, и я почувствовал, что он не восторге от мысли рыться в прошлом Лусии.

— Мама ничего о нем не знает, — слукавил я. Почему-то мысль позвонить маме мне самому в голову не пришла.

— И где ты думаешь искать фото? — спросил Виктор. — Думаешь, оно у Лусии?

— А вдруг да? — Я понял, что Виктор не хочет знакомить меня с Лусией, особенно учитывая, что я неминуемо буду рыться в ее прошлом и всем своим видом напоминать о Бланке.

— Я подумаю, как лучше это устроить, — сухо сказал Виктор.

— Мы не будем ей говорить о моих подозрениях. — Я старался вернуть себе расположение Виктора. — Не будем даже упоминать Бланка. Скажем, я просто интересуюсь историей, или придумаем что-то еще.

Виктор молчал.

— Я подумаю, как это лучше устроить, — наконец повторил он. — Увидимся на ярмарке в воскресенье? — Виктор, похоже, хотел прекратить разговор.

— Да, — кивнул я и пошел на автобус.

Что делать дальше, я не знал. Звонить маме на другой конец земного шара сейчас я не стал. Возвращаться домой не хотелось. Наша встреча с Виктором закончилась намного раньше обычного — никаких тебе полуночных посиделок в гамаке. Я решил прогуляться и поехал в Старый город.

Я немного пошатался по центральным улицам, а потом свернул в переулки — там было темно, прохладно и, главное, тихо. Я довольно долго шел вдоль скалистого побережья, когда дорога неожиданного завернула, и я снова оказался в самом центре. С трудом вырвавшись из лап ресторанных зазывал, я тек вместе с туристическим потоком, когда мое внимание привлек ремонт. Ярко освещенное лампами дневного света здание с огромными окнами, внутри которого шли отделочные работы, очень выделялось на фоне общего пейзажа Старого города.

Судя по пока еще не зажженной вывеске, в здании готовился к открытию суши-бар. Странно, что я не видел это места раньше. Я подумал, что с удовольствием бы поел суши. Я подошел ближе. Дверь была открыта.

— Мы открываемся в субботу, приходите! — Молодой человек вынырнул из этого стеклянного аквариума и протянул мне флаер. — Неделю после открытия скидка на все меню!

— Спасибо, — ответил я.

— Осторожно, осторожно! — послышался голос где-то рядом, и в двух шагах от меня с грохотом рухнул в контейнер мешок с мусором.

Я резко отпрянул и налетел на ребенка с огромным мороженым, которое тут же оказалось на моих брюках. Осознание горя потери я наблюдал как в замедленной съемке. Сначала округлились глаза, потом открылся рот. Рот продолжал расширяться и расширяться, пока не превратил глаза в узкие щелки, которые в свою очередь стали медленно, по капле, выдавливать из себя слезы. Потом начался сверхзвуковой ор.

Ребенок орал, я впал в ступор и не реагировал на раздражители. Мать ребенка, казалось, испугалась за меня не меньше, чем за свое чадо, и утешала обоих. Я не очень хорошо ладил с детьми и подумал, что должен побыстрее компенсировать ущерб. Новое мороженое было куплено, сверкающий медведь на палочке — тоже. Ор стих, я постепенно начал приходить в себя. Мать ребенка что-то тараторила, я извинялся, она благодарила. Наконец конфликт был исчерпан. Я отошел в безопасную зону и поспешил домой.

Липкие брюки — это ужасно. Во-первых, неопрятно. Во-вторых, привлекает мух. В-третьих, противно. Светлые брюки стали моим любимым видом одежды. С собой у меня были еще джинсы, но для местной погоды они оказались слишком плотными. Шорты я не ношу. Моя светлая кожа не могла себе позволить такой роскоши, как загар. Я обгораю быстро и весь целиком. Поэтому брюки не могли ждать традиционной субботней стирки и требовали немедленной реакции. Я вытащил из карманов содержимое, закатал рукава и принялся с мылом оттирать от штанин шоколадно-розовую смесь с вареньем.

Закончив со стиркой, я обратил внимание на флаер, что мне дал парнишка из суши-бара и который я машинально сунул в карман, когда столкнулся с ребенком.

Суши-бар «Киото» открывался в субботу и завлекал скидкой. Ничего особенного. Обычный флаер. Я уже почти смял его, чтобы выбросить, когда заметил адрес. К моему удивлению, суши-бар Киото находился в уже знакомом мне месте — на улице Рхов, дом 14.

Я задумался. Получается, тот ресторан, что находился в бывшем магазине Лусии и в котором было отвратительное обслуживание, разорился. Неудивительно.

Как странно движется время. Мне казалось, я сидел в этом ресторане всего пару дней назад, а прошло уже больше месяца. И всего за месяц он успел закрыться, место выкупили другие люди и уже почти закончили там ремонт. Как быстро начали идти дни. Как если бы кто-то завел остановившиеся часы и стрелки начали ускоренно вращаться, будто наверстывая упущенное время. «Может быть, этот кто-то — я», — снова подумалось мне, и я провалился в сон.

13

Поиск отца полностью поглотил меня. При этом я совершенно не представлял, как мне поговорить на эту тему с мамой. Как вести с ней разговор, который, вполне возможно, будет ей не особенно приятен. Ведь я даже не знал точно, что именно этот Эмиль Бланк — мой отец. Мы с мамой никогда не были близки. Трудно быть близким с человеком, который живет интересами новой семьи на другом конце света. Мы, конечно, регулярно перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками, но общение нельзя было назвать душевным. Скорее, светским. В общем, перед разговором с ней я волновался так, будто мне предстоит выпытывать подробности личной жизни у совершенно незнакомого человека.

Конец ознакомительного фрагмента.