Столкновение

Александра Салиева, 2019

—◦Будешь послушной девочкой, обижать не стану,◦– вкрадчиво проговаривает мужчина, показательно уставившись на свою руку. Жест приходится принять. –◦Они будут искать меня,◦– произношу тихо. И практически молюсь, чтобы мой голос звучал без откровенной жалости к самой себе. Тем более, что… –◦Я знаю,◦– безразлично кидает Тимур, утягивая меня за собой к дому.

Глава 4

Что вы знаете о боли? Лично я этим утром думала, что узнала многое. Но я ошиблась. Столкновение на встречке, психованный мужик, затащивший в лесную глушь, и акт животного соития, забравший мою девственность, — ничто в сравнении с тем, чтобы этим же вечером нацепить семнадцатисантиметровые шпильки, а потом истошно-радушно улыбаться, когда больше всего на свете хочется зарядить этими замшевыми, расшитыми пайетками колодками кому-нибудь в лоб! Адские муки не смягчает даже пятисантиметровая платформа, которая компенсирует высоту подъема. Однако туфли винного оттенка выглядят крышесносно шикарно и дорого — именно поэтому я на них позарилась этим днем. Распродажный ценник с указанием семидесятипроцентной скидки… Не зря говорят, жадность губительна!

— Добрый вечер, — вежливо здоровается с отчимом администратор, как только мы появляемся на входе в Darvin.

Мой спутник тоже одет более чем достойно. Идеально выглаженный дизайнерский костюм и обилие парфюма умело маскируют облик заядлого пропойцы. Уж не знаю, сколько льда он приложил к своей физиономии за прошедшие часы, но на ней не остается и следа от затяжной пьянки. Вместо наименования брони отчим обозначает цель нашего визита, упоминая хозяина «Атласа», владеющего в том числе и этим заведением. Лицо стоящей у стойки блондинки в черно-белой униформе моментально становится еще более счастливым, словно перед нами уже не просто служащая, а мамочка родная, которая только нас и ждала.

Она ведет нас сквозь зал в шоколадной гамме с античными колоннами, вычурными арками и роскошной мебелью. Судя по тому, что я вижу под своими ногами, тут даже в паркет втерта золотая пыль. Заметив последнее, мысленно усмехаюсь своему выбору обуви. Судя по окружающему интерьеру, тут все и вся со встроенной функцией «выпендреж восьмидесятого левела», так что не зря я сама вырядилась по полной программе, потратив не только треть выданных мне денег, но и убив почти два часа на макияж в дымчатом стиле и плетение французской косы, в данный момент изящно заколотой шпильками чуть правее затылка.

— Неплохо, правда? — озирается по сторонам Фролов. Администратор идет чуть впереди нас, и он говорит тихо, так что она не слышит, ведь посетителей в ресторане полно, нет ни одного свободного столика.

— Да уж, — не вижу смысла отрицать.

— Говорят, чистая суточная выручка этого местечка превышает полтора ляма. Прикинь тогда, какие у них обороты. А у «Атласа» таких ресторанов не меньше тридцати по всей стране, — продолжает восхищаться отчим. — Если все пройдет хорошо и мы подпишем договор долгосрочной поставки, это обеспечит всех нас до конца дней наших. Возможно, даже удастся тебя отправить доучиваться в Лондон, как ты мечтала, Настена.

На последних его словах мой рот непроизвольно открывается. Не потому, что я собираюсь что-либо сказать.

Если бы сейчас вместо отчима передо мной выплясывали румбу стадо северных оленей, я бы удивилась меньше, чем подобному проявлению такой потенциальной щедрости.

— Так что будь умницей и веди себя хорошо, — снисходительно ухмыляется, заметив мою реакцию, мужчина. — Много не болтай. Смоленский не любит болтливых женщин.

Что я там вещала про удивление и северных оленей?!

— Смоленский? — спотыкаюсь на ровном месте. Не падаю. Отчим вовремя подхватывает под локоть.

Он же тащит меня дальше за администратором, так что попытка затормозить и переосмыслить оказывается безуспешной.

— Смоленский, — кивает в подтверждение Фролов, сворачивая из основного зала к террасе. — Тимур Андреевич.

В этот момент мы покидаем помещение, оказываясь среди царства белоснежных кресел с высокими спинками, небольших круглых столиков и прозрачных стеклянных стен, открывающих вид на панораму ночного города с высоты здания. Здесь, в отличие от основного зала, посетителей практически нет. Занят один-единственный столик в самом конце террасы. И если присутствие облаченной в кремовое платье с открытой спиной девушки остается где-то на краю сознания, то направленный на меня взор цвета хвои моментально пробирает до дрожи, заставляя сердце заколотиться как в последний раз.

Твою ж…

Да как так вообще?!

Подстава…

Ощущение оного, к слову, лишь усиливается, как только мы приближаемся к столику, где располагается хозяин ресторана. Свалить бы отсюда, по-хорошему, да только отчим вцепился, словно клещ. Ни в какую возможность выгодного контракта мне уже не верится. Слишком оценивающе и пристально разглядывает исключительно мою персону Смоленский. Того и гляди уже ментально разложил по косточкам. И прикопал где-нибудь заодно.

— Вечер добрый, — расплывается в разлюбезной улыбочке мой спутник, бесцеремонно пихнув мне под задницу ближайший стул.

Падаю на него скорее от неожиданности, нежели по собственному желанию.

— Добрый-добрый, — приторно ласково отзывается брюнетка в кремовом наряде со слащавой улыбочкой. — Пелагея, — представляется следом, протянув правую руку Фролову.

Тот галантно прижимается к тыльной стороне ладони губами и называет свое полное имя, прежде чем расположиться напротив Смоленского, по левую сторону от девушки, а затем представляет и меня. Смоленский между тем упорно молчит. Не менее упорно прожигает меня полным странно-предвкушающего обещания взглядом. Я же… Да, тоже бессовестно пялюсь на него. Точнее, на две небольшие полосочки из пластыря, приклееные чуть выше виска, скрывающие наложенные швы.

Интересно, существует ли хоть одна миллиардная доля вероятности, что все происходящее — жуткое стечение обстоятельств? Не менее интересно, кому ж я настолько сильно нагадила в прошлой жизни, что теперь приходится так отхватывать. А еще…

— Ушиблись где-то? — срывается с моих уст в напускной вежливости адресованное Тимуру.

Должна же я знать, будет ли он молчать о нашем с ним знакомстве, или же вывалит все в самый неподходящий момент.

— Да, — отзывается он после небольшой паузы. — Можно сказать, проиграл в неравной схватке, — дополняет, слегка прищурившись.

Замечаю в зеленых глазах насмешку. И все то же невысказанное обещание, от которого у меня колени начинают дрожать.

— Надеюсь, не очень больно, — откровенно вру.

Ибо все с точностью наоборот.

Пусть мучается, зараза!

Не все мне одной страдать…

Смоленский не отвечает. Дарит мне неопределенную ухмылку. А возникшая пауза грозит в скором времени превратиться в неловкую. Благо отчим своевременно реагирует.

— Пелагея… — протягивает он. — Такое редкое и прекрасное имя. Хотя его обладательница еще прекраснее, надо заметить, — отвешивает комплимент.

Честно говоря, меня бы на ее месте перекосило от столь дешевого подката. Но брюнетка ничего подобного не испытывает. Наоборот. С завидным энтузиазмом улыбается шире, наклоняясь к мужчине, пока тот прилипает взглядом к объемам груди пятого размера, почти вываливающейся из тесной ткани с глубоким вырезом. И смотрит на него с таким восхищением, будто ей вообще прежде никто никогда в жизни комплиментов не делал. Последующие полчаса она и вовсе сладко вещает о всякой чепухе, беспрестанно кокетливо хлопая своими накладными ресничками, не забывая то и дело заботливо подливать вина в его бокал.

В чем тут подвох — догадаться не сложно!

Отвлекает она его, в общем.

А если вспомнить услышанное мною этим утром от него же самого, никакой контракт с «Атласом» моему отчиму не светил, после того как…

— Что за история с секретарем? — продолжаю мысль уже вслух.

Улавливаю осуждающий взгляд от Фролова, заинтересованный от брюнетки и все такой же невозмутимо оценивающий мою персону от Смоленского.

Ага, значит, Пелагея — не та секретарь, а отчим на самом деле провинился. В чем убеждаюсь уже вскоре.

— Вчера, на благотворительном вечере, я немного перебрал, а Лиза… она… неправильно меня поняла, — оправдывается отчим, ссутулившись.

Лично я в столь лайтовую версию не верю. Смоленский, судя по тому, как заметно напрягаются его плечи, тоже. И даже больше.

— После того как уважаемый Анатолий Леонидович прикончил двенадцать порций джина с тоником, он затащил мою ассистентку в подсобку, а потом отымел ее с таким усердием, что это слышало минимум семнадцать человек, — сухим тоном проговаривает Тимур, делает демонстративную паузу, а после дополняет неестественно заинтересованно: — Вы точно не родные?

Хорошо, я ничего не ела и не пила. Точно бы подавилась. Как давится отчим. Кашляет он, к слову, долго. За это время я успеваю не только переварить всю степень подкола со стороны Смоленского и выдать мысленно минимум десять вариантов того, что бы ему эдакого противопоставить, но и проклясть до седьмого колена… А вот вслух произношу вполне безобидное и спокойное:

— А вы с какой целью интересуетесь, Тимур Андреевич? — цепляю милейшую улыбочку, чуть склонив голову вбок в подобии заинтересованности. — Тоже скучаете по подсобкам?

Последнее — определенно лишнее. Но я не жалею. И не обращаю внимания на вытянутое от шока лицо отчима.

Как и на округлившиеся в недоумении глаза сидящей рядом с ним. Продолжаю смотреть исключительно на Смоленского, лицо которого заметно каменеет, а руки сжимаются в кулаки. Жаль, не успеваю вдоволь насладиться картиной его гнева. Слишком быстро он берет себя в руки. Его плечи расслабляются, мужчина откидывается на спинку кресла, после чего лениво подбирает свою порцию алкоголя. Смоленский пьет не вино. Арманьяк. Не разбавленный, безо льда.

— Нет, — произносит тихо. — Не люблю доступное.

На его губах расцветает небрежная ухмылка. Именно в этот момент моя улыбка меркнет. Нет, не потому, что меня только что фактически оскорбили. Хотя, скорее всего, брюнет именно так и считает, слишком уж прет от него ощущение высокомерного превосходства. Я швыряю на стол салфетку, которую последние пять минут комкала в руках, дабы унять нервозность, а затем, в очередной раз проклиная свои «дивные» туфли, просто-напросто направляюсь на выход с террасы. И плевать, что они подумают.

Ухожу недалеко. Да и что уж там, добраться до уборной — и то подвиг. Низ живота скручивает острой судорогой, будто кто-то вяжет из моих внутренностей морские узлы, и я вынужденно цепляюсь за край одного из умывальников, чтоб не упасть, а то ноги подкашиваются.

Как некстати заканчивается действие обезболивающих!

Проглатываю две таблетки. Потом, немного погодя, прикинув минимальное количество времени, которое в любом случае придется потратить на некоторых мудаков, и то, что лимит суточной дозы я превышаю еще днем… глотаю дополнительную парочку. Скорее всего, не напрасно, потому что от новой волны боли у меня не только ноги подкашиваются — пузырек с таблетками предательски вываливается из рук, и содержимое вываливается в раковину.

По-хорошему, все это было бы неплохо запить стаканом молока, но и вода из-под крана тоже сойдет, я не привередливая. С удовольствием бы умылась, но макияж потечет, поэтому просто прикладываю холодные мокрые ладони к шее, мысленно отсчитывая уходящие секунды и свои вдохи-выдохи в ожидании, когда станет чуть легче… Легче не становится. Наоборот. Дверь в женскую уборную хлопает, а я замечаю в зеркалах массивную мужскую фигуру.

Ну да, только его «не хватает» в данный момент для всей полноты спектра моего «счастья»!

— А я все стою и думаю, когда же ты придешь? — комментирую чужое появление в откровенной язвительности.

Да, несу полнейший бред. Лишь бы брюнет не обратил внимания, как я цепляюсь за край умывальника с новой силой, стараясь не кривиться от боли. Он и не обращает. Смоленский останавливается за моей спиной, хмуро оглядывает устроенный мною беспорядок.

— Ты что, под кайфом? — интересуется мрачно.

— Ага, мало того что шлюха, так еще и наркоманка, — огрызаюсь, с сожалением разглядывая скатывающиеся вместе с водой в слив таблетки. — Все еще хочешь подписать контракт с моим отчимом? — добавляю, снова концентрируюсь на отражении в зеркале. — А то мы пусть и не родственники, но среда обитания-то одна. Вдруг это еще похуже, чем совпадение по генам? — ухмыляюсь ядовито.

Мои слова Тимур пропускает мимо ушей. Подбирает пустой пузырек, вчитываясь в этикетку. Едва заметно, но в зеленом взоре проскальзывает облегчение, после чего мужчина критически оглядывает меня с головы до ног и обратно.

— Тебе плохо?

Хочется сообщить о «гениальности» его дедукции, а также посоветовать, куда ему с этим несомненным «талантом» деваться по жизни, но на деле я молчу. Прислушиваюсь к внутренним ощущениям и пытаюсь определить, смогу ли выйти из туалета, вернувшись за столик, или же позорно свалюсь где-нибудь по пути, переломав себе ноги с высоты собственных каблуков.

— И я не называл тебя шлюхой, — дополняет подозрительно мягко Смоленский, так и не дождавшись моего ответа.

Вот оно…

Последняя капля. То, от чего я моментально закипаю.

— Да ладно? — резко разворачиваюсь. — А ночью тогда что это было? Или скажешь, не ты затащил меня в несусветную глушь, а потом поимел на кухонном столе так, будто это последний трах в твоей в жизни? — вскидываю голову, глядя на него с вызовом, попутно вспоминая все сопутствующие обстоятельства. — Ты ведь уже тогда знал, кто я такая, когда увидел документы, да? — задаю вопрос, но не жду ответа, продолжая уже на повышенных тонах: — Знал! И вовсе не в фотографиях дело… Что, отчим поимел твою любимую секретаршу и ты решил вернуть ему должок, отымев меня? Это извращенная форма мести такая, да? — выдаю следом все нехитрые выводы. — Все, сполна насладился? Ты ведь нас сюда за этим пригласил? Почувствовал удовлетворение? Доволен? Теперь я свободна? Больше нет необходимости наблюдать твою самодовольную рожу? — разворачиваюсь на выход.

Но уйти не удается. Мужчина крепко обхватывает мои плечи, удерживая около себя. Дергаюсь вбок, однако попытка избавления заканчивается тем, что Тимур подается вперед, прижимая собой к умывальнику, и склоняется ближе, позволяя ощущать его дыхание на моем виске.

— Да, я знал, кто ты. И да, именно поэтому забрал с собой. Но в остальном ты не права, золотце. Если забыла, напомню: еще во дворе я тебе сказал, что собираюсь лишь поговорить с тобой. А потом дождаться, когда твой отчим за тобой приедет. Я тебя ни к чему не принуждал. Ты сама этого захотела, — проговаривает убийственно спокойно, почти миролюбиво.

А я замираю. Дышу — и то через раз. Просто потому, что терпкий аромат его парфюма снова творит со мной что-то невообразимо неправильное. И мне почти уже никуда не хочется. Только бы дышать им снова и снова, позволяя себе мысленно проваливаться в дьявольски уютную пустоту.

Разве так бывает?

Будто я не о его голову бутылку разбила, а о свою.

С ума схожу…

Надо срочно возвращаться в реальность!

— Да я решила, что ты конченый психопат и все равно меня изнасилуешь, а потом прикопаешь где-нибудь! — возмущаюсь уже вслух.

— М-м-м… — протягивает ответно Смоленский, немного отстраняется. — Так вот почему… — не договаривает, только двумя пальцами прикасается к пластырю на своей голове. — И кстати, на будущее… — вновь склоняется надо мной, прижимаясь губами к моему виску. — Про «последний раз» ты совершенно точно погорячилась. Я всегда так трахаюсь, золотце.

Хорошо, он распрямляется не сразу. А то мои глаза округляются, подобно десятирублевым монетам.

— В любом случае теперь ты мне должна не только за разбитый Aston Martin, — дополняет Тимур.

— А иначе?..

В хвойном взоре вспыхивает то самое непонятное предвкушение, которое я уже замечала этим вечером.

— Где твои братья?

— Эм-м… — теряюсь от внезапности смены темы разговора. — В гостях. До понедельника. А что?

Не отвечает. Зато наконец отстраняется. Впрочем, от его близкого присутствия это не особо спасает. Ничуть не интересуясь моим мнением, он ловит мою руку, а затем подталкивает прочь из уборной. Пока иду через весь зал обратно на террасу, идет следом.

— Контракт, — ничего не выражающим тоном произносит глава «Атласа», как только мы оказываемся рядом с моим отчимом и Пелагеей. — Все детали уже прописаны. Изменений не будет, — передвигает красную папку с одного края стола к другому, ближе к Фролову. — Требуется лишь подпись и заверение печатью. Жду их к утру, не позже десяти.

То есть все-таки будет мстить…

Долго. И со вкусом.

Неспроста ж на его физиономии снова блуждает эта довольная непонятно чем улыбочка, когда он усаживается на свое место, после чего вновь разглядывает меня будто под микроскопом.

— Ты ведь на экономическом учишься, верно? — слегка прищуривается Смоленский.

Я тоже прищуриваюсь. И вкладываю во встречный взгляд: «Тебе-то какое дело, мудак ты этакий?!» Особенно если учесть, что мужчина и без всяческих уточнений прекрасно знает не только мою специальность, но и номер курса — видел же студенческий. Явно ведет к чему-то конкретному, не просто так интересуется.

— Верно, — отзывается за меня отчим. — Настена второй курс заканчивает. Скоро у нее практика начнется.

Собирался взять ее себе под крыло. Но она против. Считает, что лучше добиваться всего самой, и самостоятельность пойдет ей на пользу.

На пользу мне пойдет отсутствие регулярного общения с самим отчимом, а то он и на работе частенько напивается до чертиков, а потом все его работнички жмутся по углам — совершенно не хочется стать одной из них. Но об этом я, конечно же, молчу.

— Я бы на твоем месте тоже в отцовскую контору не пошел. Трудно с родственниками работать, — поддерживает на свой лад Тимур. — Может быть, пойдешь ко мне?

Да я лучше удавлюсь! Прям здесь и сейчас!

Или к отчиму работать пойду.

Жаль, не успеваю все эти предпочтения выразить вслух.

— А что? — широко улыбается Фролов. — Очень хорошая идея!

Тоскливо вздыхаю, мысленно запихивая эту «хорошую идею» ему в… пусть будет — обратно в голову.

— Позвоню своему юристу, пусть заберет документы, чтобы к утру все успеть подписать, — не замечает моих мысленных стенаний отчим.

Он хватается за папку и собирается подняться на ноги.

— К чему такая спешка? — не позволяет ему завершить начатое Пелагея. — Вечер еще только-только начинается, — мягко перехватывает его руку и «ненавязчиво» возвращает папку с контрактом обратно на стол.

Должно быть, она его опоила недостаточно, раз он не ведется сразу. Сперва хмурится, потом призадумывается, со скепсисом скосившись на экран своего телефона, который успевает достать из кармана пиджака.

— К тому же вы мне еще обещали «Лунную сонату», — томно улыбается обольстительница, невинно хлопая ресничками.

При этом строит настолько щенячье-просительное выражение лица, что у отчима не остается никакого выбора, кроме как согласиться.

— Хорошо. Обещания нужно сдерживать, — сдается ей на милость Фролов. — Сперва соната, потом дела.

На самом деле я всегда поражалась этому его качеству. Нет, не вестись на первую попавшуюся юбку. Будучи конченым мудаком по отношении к женскому полу, заядлым пьяницей и все в этом роде, он обладает даром настолько феерично подчинять клавиши фортепиано, что не заслушаться просто невозможно.

Неудивительно, что в скором времени, как только парочка перемещается с террасы в основной зал, который, помимо всего прочего, украшает шикарный черный рояль, даже гул посетителей становится тише. Звуки льющейся мелодии мягко обволакивают не только мое сознание. И это, кстати, очень даже зря. Расслабляюсь я, в смысле. Едва ли проходит две минуты, соната еще не приближается к середине исполнения, а Смоленский поднимается со стула. И меня тоже на ноги поднимает. Затем и вовсе… меня саму подхватывает! Да с такой легкостью, словно я вешу не свои сорок семь килограммов, а как та тоненькая красная папка.

— Ты что делаешь? — вскрикиваю от неожиданности, повиснув на мужском плече.

— Догадайся, — в полнейшем безразличии отзывается Тимур, усиливая хватку.

И да, направляется прочь с террасы. Но не через зал. Оказывается, покинуть это место возможно с помощью отдельной лестницы, ведущей на другую сторону здания, где располагается ресторан. А я, сколько ни возмущаюсь, ни колочу по его спине, пинаюсь, извиваясь в отчаянных попытках освободиться, так и не добиваюсь ничего толкового. Смоленского мои жалкие попытки сопротивления абсолютно не волнуют. Будто и не замечает их, продолжая невозмутимо шагать в задуманном направлении. Его не задевает и тот факт, что я не успеваю даже столовые приборы на столе оставить, так и сжимаю в руке позолоченные вилку и нож. Разве что зарабатываю шлепок по своему многострадальному заду. Ровно в тот момент, когда начинаю задумываться о том, чтобы если не нож, так хотя бы вилку в него воткнуть.

— Не усложняй, — ровным тоном сообщает Тимур. — Все равно не отпущу.

Вот тут я притихаю. Но совсем не потому, что на меня действуют его слова. Брюнет начинает спускаться по ступенькам. Не хочется навернуться и расшибить себе голову или сломать шею из-за собственной дурости. Сперва я терпеливо дожидаюсь, пока под ногами Смоленского оказывается ровная горизонтальная поверхность. На этой самой асфальтированной поверхности, к слову, уже стоит припаркованный по диагонали McLaren кофейного цвета. Не трудно догадаться — чей именно.

— Да ты, оказывается, ценитель, — язвлю, прикидывая примерную стоимость очередного шедевра автопрома во владении хозяина «Атласа».

— Иногда, — на свой лад соглашается со мной мужчина. Помимо машины, неподалеку обнаруживаются двое высоких мужчин в строгих костюмах. Судя по одежде — охрана ресторана. Чуть подальше от них — садовник, который наше появление вовсе не замечает. Пританцовывает с наушниками в ушах, занимаясь местной растительностью под одним из фонарей, так что действительно не слышит. В отличие от охранников. Но на их счет я тоже не обольщаюсь. Те дружно отворачиваются, старательно разглядывая кованый забор вдалеке.

Новую попытку к сопротивлению предпринимать нет никакой необходимости. Тимур ставит меня на ноги. Потом и вовсе на полшага назад отступает, любуясь… неясно чем. То есть понятное дело — не ровно подстриженными кустами, растущими вдоль фасада здания и периметра довольно крутой лестницы. Мною. Только неясно, чего он там до сих пор не разглядел.

— Если решил, что удастся повторить ночной междуусобчик, то уверяю… — начинаю, но не договариваю.

— Не зарекайся, — перебивает Смоленский.

У меня аж рот заново приоткрывается. И от такой наглости, и от возмущения. Слишком уж четко проскальзывает в его словах непоколебимая уверенность, будто иначе быть не может.

Закипаю в считанные мгновения! Однако, вопреки эмоциям, отзываюсь вполне себе дружелюбно:

— Ладно. Как скажешь.

И даже заставляю себя улыбнуться. С теплом. Ласково. Почти нежно. В меня будто какой-нибудь дьяволенок вселяется — все мои видимые эмоции обманчивы. Мужчина тоже улыбается в ответ, но с хитринкой, переключив внимание от моей персоны к столовым приборам, которые я все еще сжимаю до побеления пальцев.

Он вопросительно выгибает бровь, явно, как и я совсем недавно, начиная задумываться о том, что я могла бы пустить их в ход. Но я поступаю иначе. Вручаю нож и вилку ему. С самым торжественным выражением лица, на которое только способна. А потом, пока он пытается сообразить, что тут происходит, делаю большой шаг в сторону. К садовым инструментам. В конце концов, столовый нож — он же не острый, да и вилка — довольно слабое орудие… Садовые ножницы куда острее и прочнее. Одного замаха хватает, чтоб они вонзились в переднюю шину по самую рукоять.

— Попробуй увезти меня куда-нибудь теперь, — все с той же милой и ласковой улыбочкой проговариваю я вслух.

И пока Тимур ошарашенно смотрит то на меня, то на ножницы в колесе McLaren, то на столовые приборы в своих руках — я, подобрав подол платья и скинув ненавистные туфли, со всех ног мчусь обратно к лестнице… Мне бы хотя бы до отчима добраться!

Жаль, выигранной форы не хватает даже до середины первого пролета. Ночную тишину оглашает мой пронзительный вскрик, когда Смоленский догоняет и ловит, утаскивая обратно.

— Итак… — протягивает он зловеще, довольно грубо усадив меня на капот собственного автомобиля.

Не отпускает. Его хватка на моей талии крепкая — почти болезненная. Но не это будоражит мой рассудок. Теперь, когда адреналин от собственной выходки утихает, а я несколько раз переосмысливаю содеянное… расплата будет жестокой.

— Рано или поздно отчим меня все равно хватится!

— Рано — точно нет. Поздно — возможно. Но мне отпущенного времени хватит с лихвой, так что не вижу в этом никакой проблемы.

С учетом того, в чьем обществе покидает меня мой недородственник, к своему прискорбию, должна признать, что дела вполне так и могут обстоять. При мысли об этом в горле словно ком застревает, поэтому гулко сглатываю. В голове даже мелькает грешный порыв попросить прощения у мужчины. И за первую его испорченную машину, и за вторую, и даже за разбитую о его дурную голову бутылку. А также пообещать компенсацию. Денежную, разумеется. Без разницы, в каком эквиваленте. Лишь бы только отвязался. Может быть, даже слезу пустить… Вдруг проникнется? Некоторые мужчины легко ведутся на эту нашу слабость. А те, что не ведутся, терпеть их не могут и готовы на многое, лишь бы больше их не наблюдать. Так что при любом раскладе я не особо проигрываю. Наверное.

Хорошо, ничего такого исполнить не успеваю!

— А теперь давай договоримся, золотце, — вновь заговаривает брюнет. — Ты перестаешь меня бояться, портить мое имущество, не покушаешься на состояние моего здоровья и моей вменяемости, больше не сбегаешь от меня. А я, в свою очередь, обещаю не прикасаться к тебе ровно до тех пор, пока ты сама не захочешь обратного.

Если бы это было анатомически реально, моя челюсть отвалилась бы до самых колен от удивления.

— Совсем-совсем не прикасаешься? — уточняю недоверчиво.

С чего бы мне ему верить?!

Тем более, как только я задаю вопрос, мужчина склоняется непозволительно близко, а я вновь чувствую аромат его сногсшибательного-и-мозгоувольнительного парфюма.

— Совсем-совсем не прикасаюсь, — подозрительно мягко улыбается брюнет. — Пока ты сама не захочешь обратного, — напоминает об условии воплощения сделки.

Надо признать, звучит довольно заманчиво. И разом решает некоторые проблемы. Даже не столько те, что я успеваю себе создать за последние сутки. Раз уж мой отчим теперь будет плотно сотрудничать с «Атласом», вполне возможно, что и сегодняшняя наша встреча со Смоленским — не последняя.

— И с какой стати мне тебе верить?

— Я всегда держу данное слово.

Медлю еще секунду, обдумывая…

В конце концов, если со мной случится что-нибудь совсем уж плохое, полно свидетелей того, в чьей компании я была накануне.

Если что, уголовный розыск разберется, в общем!

— Хорошо. Договорились, — подвожу итог собственным сомнениям и домыслам.

Во взоре цвета хвои вспыхивает триумф. Словно он не девушку только что уговорил, а целое сражение выиграл.

— Договорились, — кивает напоказ серьезно Тимур.

Отстраняется и жестом приглашает следовать к передней дверце с пассажирской стороны. А прежде чем я усаживаюсь в салон машины, ненадолго останавливается около проколотой мной шины и склоняется, вытащив ножницы. Их же вручает мне. Потом — ранее брошенные мною туфли. Ничего не говорит. Но взгляд цвета хвои весьма красноречив. Как и колесо, которое совсем не спущено, несмотря на боковой прокол.

Обидно, однако!

— Как видишь, это не такая уж и проблема, — будто читает мои мысли Смоленский.

Больше не медлит. Усаживается за руль и трогает автомобиль с места, выводя транспорт с территории ресторана на дорогу.

— Куда мы едем? — интересуюсь запоздало.

Не отвечает. А мне ничего особо не остается, кроме как вспоминать о том, что ресурса противоспусковых шин для возможности передвижения хватает максимум на сто пятьдесят километров. То есть вариантов может быть очень, очень много…