Не тревожьте ведьму

Александра Рий

Веками в Красногорье ведьмы жили среди людей, помогая им. Гибель княгини, которую не успела спасти юная целительница Ярослава, положила конец мирным временам — ведьм и колдунов стали изгонять, а семью виновницы обезумевший от горя князь приказал истребить… Чудом спасенная дочь Ярославы Мара оказывается в обычной семье и растет, не подозревая о своем происхождении и даре. Но девочка взрослеет, а значит, вскоре силы ведьмы проснутся — и тогда ей предстоит раскрыть многие темные тайны прошлого…

Глава 6

Ярослава поняла, что бежать некуда, со всех сторон стояли всадники. Один только выделялся на фоне других, будто оказался здесь случайно. Только он, рыжеволосый мужчина в простой одежде, был без кольчуги. Он понурил голову и старался не смотреть на пленницу.

Ярослава подумала о Маре, и дрожь пробежала по всему телу от страха за дочь. Надежда была на Ладимира и Марфу, что они не сунутся сюда и позаботятся о ней. Ярослава невольно бросила взгляд в ту сторону, откуда обычно приходил муж после ловли рыбы.

— Он не придет.

Бас Ратибора заставил ее перевести взгляд на него. Преждевременные морщины состарили лицо за четыре года, в копне каштановых волос появилась седина. Ее по-прежнему пугали голубые глаза, все такие же холодные, как при первой их встрече, только сейчас у него на губах играла мрачная улыбка. Ратибор торжествовал.

— Каково терять любимых, ведьма? — Ратибор смаковал каждое сказанное им слово. — Я вот только не нашел Марфу и твое отродье. Помнится мне по той ночи, была ты на сносях.

Ярослава судорожно соображала. Мысль о том, что Ратибор ничего не знает о Маре, вселила в нее призрачную надежду. Пытаясь взять себя в руки, она сжала кулаки:

— Родился мертвый.

Она содрогнулась от своих же слов, но если это поможет Маре выжить, то она готова была произнести их множество раз. Как послать весточку матери, чтобы та хватала дочку и бежала без оглядки? А Ладимир? Что с ним сталось? Страх за родных не давал сосредоточиться, Ярослава чувствовала, как ее сердце будто увеличилось и бьется с такой силой, что стало трудно дышать, словно напоследок хотело разгуляться.

Не придумав ничего лучше, чем потянуть время, она решила взывать к отцовским чувствам.

— Я спасла твоего сына, — Ярослава пыталась говорить спокойно, но голос ее не слушался и дрожал.

Гримаса злости обезобразила когда-то красивое лицо. Ратибор, брызжа слюной, прорычал:

— Ты не спасла ее. Не разжалобишь меня, ведьма. Все это время я искал вас не для того, чтобы отпустить. И вести беседы я с тобой не намерен.

Все бесполезно, ей вынесен приговор. Ярослава, щурясь от солнца, всматривалась в дружинников, ища сострадания. Вот она заметила знакомое лицо.

— Богдан, — еле слышно позвала она.

Светловолосый мужчина откликнулся на имя и стыдливо отвел глаза.

— Ты, — Ратибор обратился к Богдану.

Богдан, помешкав, спешился с коня. Надобности что-либо говорить не требовалось, взгляд Ратибора оказался красноречив.

Ярослава окинула взглядом поляну и посмотрела на небо. Ни одной тучки, и солнце слепит нещадно. Мара любит искать среди густого леса места, куда проникают солнечные лучи, поэтому часто бегает за земляникой на поляну или к речке, где рыбачит Ладимир, — пытается поймать хоть один лучик.

Ярослава закрыла глаза. Еле слышный звук натягиваемой тетивы, острая боль в груди — и боли не стало.

Марфа сидела на коленях и заглядывала под кусты, отыскивая княженику и боровику, периодически поглядывая на Мару, крепко спящую под деревом с открытым ртом. С утра девочка то носилась по поляне, топча ягоды, то на дерево лезла и падала, то пыталась забраться в норы. Марфе каждый раз приходилось подниматься и бежать к внучке, чтобы лечить ее порезы и ушибы. Уморившись, Мара попросила спеть ей одну из своих любимых колыбельных и на первом куплете заснула. Вся в земле и перемазанная с ног до головы ягодами, она поджала под себя босые ноги. Подаренное родителями очелье съехало набок и лежало на светло-русых волосах, раскинувшихся на траве. Мара так радовалась подарку, что иногда в нем ложилась спать. На льняной повязке Ярослава вышила обережные знаки и украсила их, пришив мелкие бусинки, что нашла в старом сундуке наверху. Марфа улыбнулась: опять придется девочку купать и косу переплетать.

Утренние недобрые мысли и сон остались позади, работа отвлекла немного, Марфа добирала уже вторую корзину ягод. Она отдала должное Ладимиру: корзины стали лучше и уже не рассыпались на прутья после первого использования.

Вдали послышался какой-то шум, и Марфа навострила уши. Заслонив глаза рукой, всмотрелась вдаль. С шумом над ней пронесся ворон, а за ним летела целая туча. Марфа резко подскочила, птицы летели со стороны терема.

— Ярослава! — кинулась было Марфа к дому, но затем вернулась к внучке.

Девочка все так же беспробудно спала. Марфа попыталась растолкать ее, но та едва смогла разлепить веки и, полусонная, ничего не понимала.

— Детка, проснись, — Марфа в отчаянии придерживала Мару за плечи. — Оставайся здесь, а позже за тобой кто-нибудь придет. Мама придет за тобой, что бы ни случилось.

Марфа сразу отмела идею отправить Мару к отцу на реку. Место, где ловил рыбу Ладимир, находилось в противоположной стороне от терема, и если сюда пожаловали чужаки, то пусть лучше ничего не знают о внучке. Марфа напоследок поцеловала Мару и отправилась в путь. На краю поляны она оглянулась: девочка снова крепко уснула. Проверив, на месте ли кинжал, она ускорила шаг.

До терема было близко, да и тропинка уже изрядно протоптана, поэтому Марфа добралась до него довольно быстро. Единственное, что мешало, — жара, от нее и от дурного предчувствия пот проступал то холодный, то горячий. Приближаясь к терему, она услышала лошадиное ржание, и все внутри похолодело.

Заглянув за угол, она закусила кулак, чтобы не раскричаться. Бездыханная Ярослава лежала на земле со стрелой в груди. Даже из-за укрытия было видно красное пятно на светлой поневе.

— Доложи Ратибору, что Марфу так и не нашли, — где-то послышался голос.

Услышав ненавистное имя, Марфа потянулась к клинку, но ее руки настолько не слушались и дрожали, что, как она ни пыталась вытащить его из ножен, ничего не получалось. Решив вытереть их об одежду, она остолбенела: ладони были перепачканы ягодами, а в голове пронеслось — Мара. Совсем одна.

Марфа резко развернулась и тут же врезалась в чью-то широкую грудь. Она пыталась кусаться и лягаться, но сопротивляться двум здоровенным мужчинам оказалось ей не под силу, к тому же на шум прибежали еще двое. Они скрутили ее и потащили на поляну.

— Сама пойду! — крикнула она.

Дружинники переглянулись. Марфа была женщиной хрупкого телосложения, поэтому решение было единодушным, и они пропустили ее вперед.

— Только не вздумай, — сказал один, указав на ее кинжал.

Она лишь смерила его холодным взглядом и пошла на поляну. Ратибор угрюмо следил за тем, как Марфа появилась и прошествовала к дочери.

Она не обращала внимания на всадников, на Ратибора — ноги сами вели ее к Ярославе. Как во сне, она опустилась на колени, склонилась над дочерью и поправила выбившуюся у той прядь волос.

— Государь, — окликнул дружинник князя. — Ладимира скрутили.

— Что скажешь, Марфа, напоследок? — сказал глумливо Ратибор. — Удачный день для лесной прогулки.

Ему отвечать она не удосужилась, ее больше беспокоили слова дружинника о Ладимире.

— Мара, — еле слышно прошептала она.

Марфа склонилась еще ближе к телу дочери, закрыв ее лицо завесой своих волос.

— Прости, детка… Прости, что не сберегла, — прошептала она, извлекая кинжал из ножен.

Как только кинжал получил свободу, Марфа нараспев стала шептать странные слова, похожие на язык предков.

— Я к тебе обращаюсь, ведьма, — Ратибор еще раз попытался привлечь ее внимание.

Марфа не откликнулась и вытянула кинжал перед собой. То была странная рукоять неизвестной породы, напоминавшей стекло, внутри которого виднелась черная дымка.

Слова Марфы становились громче, отчего дружина нервно озиралась то на нее, то на князя и ждала дальнейших указаний.

Стараясь не показывать страха, Ратибор рявкнул Богдану:

— Чего ты смотришь?

Богдан в этот раз не мешкал, как с Ярославой, и выпустил без раздумий стрелу, но та наткнулась на невидимую стену вокруг Марфы и отскочила.

Страх прокатился среди присутствующих, но Ратибор не унимался.

— Убить ее! — крикнул он.

Двое воинов попытались пробить невидимую стену, но та не поддавалась, а они лишь разбили кулаки в кровь.

Марфа обхватила кинжал обеими руками. Ужас вселял ее голос, который становился все громче и громче, пока слова отчетливо не стали слышны всем:

Кровь от крови ты моей,

Станешь ты меня сильней,

Сердце снова застучит,

Силу древних возродит.

На последних словах она с нескрываемой яростью посмотрела на Ратибора и без колебаний вонзила кинжал себе в сердце. На поневе темного цвета заметно расползалось кровавое пятно.

Как только Марфа замертво упала рядом с телом дочери, что-то изменилось, сам воздух стал гуще и прохладнее, будто осень наступила раньше времени. Все с ужасом смотрели на происходящее, лошади месили нервно землю копытами, а из их ноздрей валил пар.

Темная дымка, словно от догорающего костра, заструилась из рукояти кинжала, поплыла по воздуху и, едва коснувшись тела Ярославы, обволокла ее с ног до головы. Кровь, сочившаяся из раны Марфы, целеустремленно прокладывала себе путь к телу дочери. Ее не впитала земля, она ручейком обходила ветки и траву и, как только коснулась руки Ярославы, растворилась в ней.

День померк. Всюду слышался крик воронов, которые слетались со всех сторон к терему и закрывали собой солнце, кружа над мертвыми женщинами.

— Это что за колдовство? — испуганно сказал один из дружинников.

Стрела из груди Ярославы выпала и откатилась. Невидимые нити окутали тело и подняли, слегка оторвав от земли. Вороны кружились все быстрее и быстрее, и вихрем подхваченная Ярослава вращалась вместе с ними. Волосы, светлые от рождения, менялись, приобретали цвет воронова крыла.

— А где князь? — крикнул кто-то.

Там, где еще недавно стоял Ратибор, место пустовало. Рыжего, что был без кольчуги, тоже след простыл. Всадники пытались удержать коней, но они дико ржали и не поддавались, будто скованные какой-то силой. Марфино заклятие действовало странным образом как на животных, так и на людей и желало оставить всех неподвижными.

— Что это такое? — Богдан еле успел увернуться, когда рядом с ним упал мертвый ворон.

Несколько дружинников побросали коней, осознав, что снова могут двигаться, и бросились в лес.

Когда дождь из мертвых воронов прекратился, Ярослава грациозно приземлилась на землю и едва заметно пошевелила рукой.

Тех, кто не успел бежать, сковал страх, и в этот раз он не давал им пошевелиться. Молчали все — лошади и даже птицы, лес замер в ожидании, внимание всех было обращено к темноволосой женщине, что стояла посреди поляны.

Ярослава открыла глаза. Грудь ее мерно вздымалась, она словно пробовала воздух на вкус. Проведя рукой по телу, она посмотрела на свои бледные руки, рассматривала пальцы на свету.

Казалось, Ярослава не понимает, как здесь оказалась, и с любопытством осмотрелась. Испуганные лица дружины, терем и мертвая Марфа. Понимание произошедшего стало догонять ее, боль и тоска отразились на лице. Преклонившись перед матерью, она извлекла кинжал из ее груди и машинально заткнула его себе за пояс. Ярослава с нежностью расцеловала щеки Марфы, руки и погладила ее волосы. Черные слезы, словно угольные росинки, катились со щек и орошали лицо ведьмы.

Плач резко прекратился, и Ярослава поднялась. Движения ее были плавучими и стремительными одновременно, не свойственными обычному человеку. Красиво, но красота эта пугала.

Больше не ведая страха, она посмотрела на всадника, что стоял к ней ближе, и заговорила. Низкий голос звучал как из глубокой пещеры:

— Где она?

Дружинник непонимающе покачал головой.

— Где она?! — крик Ярославы пронесся по всей поляне.

Богдан, придя в себя, нащупал стрелу в колчане и метко выстрелил ею из лука, но та, достигнув цели, отскочила от Ярославы. Поняв, что совершил ошибку, Богдан стал подстегивать коня, но, как ни старался, тот не поддавался. Конь ржал, вставал на дыбы, но с места двигаться отказывался. Внезапно животное замерло, когда к его морде потянулась женская рука.

— Не бойся, тебе нечего бояться, — Ярослава погладила коня.

Прекрасные глаза животного тут же закатились, и с гулким грохотом конь упал мертвый, придавив своим телом всадника. Не обращая внимания на крики Богдана, Ярослава в недоумении уставилась на свои руки.

Когда тело Ярославы замертво упало, Некрас решил, что с него хватит. От такого зрелища его подташнивало. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что до него никому нет дела, Некрас тихонько стал пятиться, уходя с поляны. Всеобщее внимание было обращено к женщине, которую подталкивали дружинники. В ней Некрас распознал Марфу. Он не мог не помнить ее, сложно представить человека, не знавшего о ведьме, что излечивала руками.

Догадываясь о ее участи и не желая принимать в этом участия даже в качестве наблюдателя, Некрас осторожно пробрался к терему и мигом скрылся за ним. Как только поляна с людьми осталась позади, он пустился наутек. Бежал что есть мочи, без оглядки. Вдруг он обо что-то споткнулся и распластался по земле.

Около ноги лежала плетеная корзина с лесными ягодами. Не столько она удивила Некраса, сколько маленькая светловолосая девочка, мирно спящая под деревом. Он подполз к ней на коленях и тихонько тронул за плечо. Девочка пошевелилась и спросонья протерла глаза кулачками.

— Баба, — Марфу она называла «баба» или «няня».

Наконец разлепив глаза, она уставилась на Некраса. Никогда до этого момента Мара не встречала чужаков, а знала о них только из бабушкиных сказок.

— Не бойся меня, малая, — Некрас осторожно протянул ей руку.

Удивление от неожиданной встречи прошло, и он стал озираться по сторонам.

— Надо отсюда уходить, и живо. Ступай со мной.

Он протянул руки Маре. Девочка всматривалась в незнакомое веснушчатое лицо, оно было худое, со светлыми ресницами и бровями. Она осторожно протянула руку, желая коснуться жидкой бородки, но Некрас отпрянул, позади него донеслись пугающие звуки и лошадиное ржание.

— Нельзя медлить, — он схватил в охапку Мару и, поправив болтавшийся за спиной лук, побежал.

Она заплакала и стала вырываться.

— Тихо, глупенькая, — уговаривал Некрас.

— Где баба? Где мама?

— Баба сказала, чтобы ты шла со мной, — на ходу врал Некрас, чтобы успокоить ребенка. — Она и мамка твоя позже тебя заберут.

Нести Мару оказалось легко. Некрас, несмотря на свою худобу, был жилист и привык носить тяжести, охотясь. Кабанчик молодой уж точно больше весил. Мара обвила его шею маленькими тонкими ручками и продолжала всхлипывать, звала родителей и Марфу. А тот только прижимал ее голову к себе поближе и постоянно повторял:

— Ну-ну, все обойдется.

Он резко остановился и посмотрел на свою руку. Пронизывающий холод окутывал лес, по телу побежали мурашки, и волосы встали дыбом. От этого Некрасу стало совсем не по себе, к тому же ему показалось, что со стороны терема послышались крики. А может, это просто сказывалась безумная усталость, так он себя уговаривал. И не такое послышится.

Делая небольшие передышки, он вспоминал обратную дорогу. Убедившись, что идет верным путем, он снова ускорялся. Некрас решил, что не будет делать долгих привалов, только если совсем выбьется из сил. Попутно он ругал себя вслух, что бросил одолженную лошадь.

С Марой, которая часто плакала, дорога назад заняла больше времени. Некрас опомнился, что не знает имени девочки, лишь под вечер первого дня.

— Как звать тебя?

— Ма-ла.

— Мала? Так, значится, Маланья?

— Ма-ла, — медленно проговорила она.

— А, Мара, — Некрас понял, что девочка еще не все буквы выговаривает. И, выдавив из себя отеческую улыбку, добавил: — А меня Некрасом кличут.

Решив не охотиться, чтобы быстрее добраться до дома, они питались тем, что попадалось в лесу, в основном ягодами и грибами. Иногда он доставал из сумы остатки каравая.

Через Гиблые болота Некрас вел Мару осторожно. Он отлично знал эти места, но все же глаз не спускал с девочки. Мара изрядно устала на руках и попросилась идти сама, да и ему хотелось передохнуть.

После того как несколько лет назад здесь сгинуло несколько дружинников вместе с ведьмой, а до этого еще несколько человек, простой народ перестал соваться на болота, даже самые отважные. Также перестали здесь добывать руду или охотиться, а если и забредали, то никогда не заходили глубоко. Нынче все твердили, что тропы вокруг болота заговорили ведьмы, и всякий, кто сюда сунется, уже никогда не вернется. Некрас же знал эти места с детства и не мог упустить случая, чтобы поохотиться неподалеку и затем обменять добытую дичь в городе или продать. Сначала он старался не приближаться к болоту — и через некоторое время обнаружил, что местные тропы изрядно заросли, а потом и вовсе исчезли. Непуганых куропаток тут развелось за последние годы столько, что он редко приходил домой без добычи, птица глупая сама шла в силки. Он старался помалкивать, чтобы другим охотникам не вздумалось сюда нагрянуть, поэтому поддерживал общее мнение, что тропы заговорены. Если раньше они и были таковыми, то теперь он на собственном опыте убедился — колдовство покинуло здешнее болото.

Благополучно перебравшись через топь, затем они миновали и реку. Именно после самого непроходимого болота шел узкий отрезок Ленты — единственное место, где ее можно было спокойно перейти в лесу. Рыбачить сюда никто не ходил, всем хватало той Ленты, которая тянулась за лесом и простиралась вдоль всех селений княжества. Пока Некрас добирался с Марой, его не раз посещала мысль, будто кто-то специально учинил все препятствия — болото, бурная лесная Лента и затем непроходимые горы со стороны Волчьего Хребта. Словно кто-то не желал, чтобы сюда частили гости. Он прекрасно знал лес и был уверен: если перебраться на другом отрезке реки, путь был бы много короче. Но он не решился бы это сделать один, тем более с ребенком на руках. Некрас еще с детства помнил старую песенку, которую ему пела мать, и не сомневался: речь в ней шла именно об этой реке. Ее слова знало большинство детей, ею намеренно пугали, чтобы те не ходили ни к воде, ни к болоту.

Вечером девятого дня Некрас с Марой вышли на опушку леса. Издалека виднелись окнами-огоньками крохотные избы, которые были раскиданы то там, то сям на холмистой местности. Еще дальше были луга со стогами сена, поля, а дальше снова начинался лес и речка.

— Что ж, Мара, мы пришли, — опустившись на одно колено, сказал Некрас скорбно. — Там, — он указал рукой на деревню, — отныне будет твой дом.

Девочка устала уже плакать, и казалось, вот-вот упадет от бессилия.

— Сирота ты, деточка, — понурив голову, продолжал он. — Понимаешь ли ты меня?

— Хочу к маме.

— Мамы больше нет.