Хохот степей

Александра Питкевич Samum (2023)

Меня продали. Купили и подарили. Я — вещь в караване купца, который придумал, как избавиться от ненужной игрушки с выгодой для себя. Но все знают, что не будет мне жизни при новом хозяине. И женщинам жаль меня. Спасая от смерти, рабыни и наложницы, не особо надеясь на успех, все же помогают мне бежать из каравана. Я слышу хрип и ржание лошадей позади, крики и свист хлыста, но не могу остановиться, потому, что позади смерть, а впереди горит огонек, вселяющий надежду.

— Где же Менге Унэг, эта маленькая беглянка? — я осматривал стан, пытаясь найти тощую фигуру девицы, что спас три луны назад. Мать громко рассмеялась, так что из глаз брызнули слезы.

— Не видишь? И это мой сын. Как ты врагов побеждаешь, если девку прямо перед собой найти не можешь. Вон она, кувшин несет, — женщина, звеня бусами и монистами, тряхнула головой.

А к нам, покачивая крутыми бедрами, с кувшином чистой воды, гордо вздернув нос, как настоящая дочь степей, шла красавица. Я ни за что не узнал бы в ней ту, что наткнулась на меня в лесу, спасаясь от бед. Та, кого я привез в шатер матери, была тонкой и слабой, пряча глаза и вздрагивая при любом звуке.

— Шутишь, мать. Когда это лягушка вдруг принцессой стала? — и все же я видел, что это она. Несмотря на подведенные брови, на украшения на лбу и ткань, покрывающую голову, теперь я узнал ее.

— Выздоровела, отдохнула. Перестала дрожать по ночам. Воздухом чистым надышалась, — фыркнула мать. Глаза мудрой женщины стали лукавыми. — Смотри, сын, к ней теперь очередь из нойонов стоит, а она, как кобылица, только фыркает и копытом бьет. Уведут Лисицу твою. Как есть уведут, если клювом, словно ворона, щелкать будешь.

— Не моя она. Я ее не рабой в твой шатер привел, — возразил, а у самого взгляд к каждому шагу цепляется. Гладко идет, плавно, а в глазах — словно само небо пылает.

Глава 1

— Плохо, что ты такая. Была бы как все, — старуха дергала с такой силой, что из глаз сыпались искры. Частый гребень застревал, выдирая волосы, так что я могла остаться лысой к концу процесса. Словно это была моя вина, что светлые, цвета пепла, они постоянно путались. — Была бы как все, может, смогла бы хоть третьей женой стать в хорошей семье, а так — только как зверушку домашнюю продать. Кто захочет сыновей от такой бледнокожей, тощей и немощной девицы.

Я бы с удовольствием ее стукнула, но за это потом по спине «гулял» бы короткий хлыст, оставляя красные, вздутые рубцы. Резко дернув пряди в последний раз, отчего голова едва не оторвалась от тела, старуха отложила гребень.

— За такую девку даже на рынке не дадут нормальную цену. Говорила тебе, что есть надо больше, а ты не слышишь. У себя же украла. Вот теперь радуйся: хозяин отдает тебя Хасану. Будешь у него при шатре айран разливать.

Волосы больно стягивало косами, а меня мутило так, что скудный ужин грозился оказаться на пушистом ковре. Не видя моего лица, старуха-надсмотрщица продолжала.

— К сильному воину попадешь, но грубый он. Говорят, больше двух лун у него ни одна наложница не задержалась. Только жен своих и бережет. Жаль мне тебя даже, Беяз Фаре.

— Хозяин сказал, что меня Хасану отдаст?

— Да, — обычно старуха не снисходила до ответа, игнорируя вопросы или давая за них по ушам, но сегодня ей, видно, и правда было меня жаль. Даже другие девушки примолкли, с сочувствием поглядывая на меня. — Еще вчера сказал, что отдаст. Жаль, что ты хозяину не приглянулась, но тебе бы и не суметь. Какая из тебя женщина?

В ту единственную ночь, что «посчастливилось» провести в потных объятиях хозяина каравана, мне достались только боль и горячие, толстые руки, шарящие по телу. В тот момент я меньше всего думала о соблазнении, деревенея от одного обещания отдать меня на потеху погонщикам, если только лишний раз пикну или дернусь. Позже, когда горечь перестала так сильно подниматься в горле, я порадовалась, что выглядела столь нескладной на фоне остальных. Здесь были разные красавицы, темнокожие и светлые, молодые и постарше, в чьих глазах читалось что-то таинственное. Только мне никак не удавалось смириться со своей внезапной участью, и я радовалась отсутствию внимания.

Старуха-надсмотрщица в последний раз дернула мои многострадальные волосы, закончив затягивать шнурком третью косу, как тут было принято, и толкнула в плечо.

— Иди, помолись своим богам. Может, они и услышат. Какая бы неумеха ты ни была, а все же тебя жаль.

Убравшись в свой угол, натянув тонкое покрывало на голову, я посильнее закусила губу, чтобы только не завыть в голос. Я видела этого мужчину, Хасана. Бородатый, растрепанный, с вечными комьями грязи на сапогах и злыми, бегающими глазами.

— Убегу, — сквозь сжатые зубы пробормотала на родном языке. Снова куснув губу, сжала сильнее. Боль немного отрезвляла, не позволяя упасть в панику. — Завтра же убегу.

— Тише, Беяз Фаре, — шепнула женщина, сидящая рядом, с опаской глянув на смотрительницу, — она знает это слово. Если услышит — в клетку посадят.

Про это я тоже знала, но глаза словно застило кровавой пеленой. Мне нужно было бежать из этого мерзкого, покрытого показной роскошью места, где меня величают Белой Мышью.

— Беяз Фаре, проснись, — меня аккуратно трясли за плечо, пытаясь вырвать из объятий сна. С трудом открыв глаза, я непонимающе уставилась на служанку Кадэ-фуджин, второй жены хозяина каравана.

— Что тебе, Найтэн? — обычно меня не допускали к делам жен, так что я сонно моргала, пытаясь понять, что происходит.

— Хозяйка сказала, что поможет тебе. Только надо быть готовой. И если тебя поймают, Беяз Фаре, ты ни словом не обмолвишься о госпоже.

— Что? — было сложно понять, с чего вдруг Кадэ-фуджин решила пойти мне навстречу, когда это дело ее не касалось вовсе.

— Хозяйка, она тоже из горных кланов, как ты. Только ей повезло больше. Родив двоих сыновей, она может жить спокойно, а если ты попадешь к Хасану — жизни не будет. Только смерть.

— И как твоя хозяйка может мне помочь? Ее могут обвинить в том, что она украла у мужа.

— Потому ты и должна бежать только тогда, когда нас встретит Хасан, и хозяин передаст тебя ему. В час, когда горят костры. Будь готова, Беяз Фаре. Другого шанса не будет.

В тишине женского шатра послышались сонные шорохи, и служанка испуганно затихла, вжимаясь в мою скудную постель. Когда все вновь наполнилось простыми ночными звуками, еще немного выждав, Найтэн, пригибаясь к самому полу, выскользнула из шатра.

Ночью паххеты боялись ходить по этим скудным землям, становясь кольцом и сгрузив самое ценное в середине. Столько месяцев прошло, а я все не могла привыкнуть к их устоям, к тому, что жены путешествовали с купцом в этом странном путешествии. К тому, что нужно прятать лицо и опускать глаза, словно болеешь проказой. К тому, что ты просто вещь, и цена твоя не выше стоимости овцы, что паххеты гнали в порт.

Прикрыв глаза, но не в силах больше уснуть, я все думала, что же за судьба меня ожидает. Вернуться домой — невозможно. Там я для всех мертва, а явившись, могу принести только беды родичам. Пробовать добираться до Сайгоры? Но путь совсем неблизкий, а у меня, кроме того, что надето, нет ни единого клочка одежды и ни корки хлеба.

Но и в степи одной почти не выжить. Пока мы идем вдоль лесов, пользуясь их прохладой и тенью, тем, что между деревьями прячутся ручьи, но еще пара дней, и караван вступит на пыльную, голую равнину, где жизнь сурова и трудна, когда не знаешь правил.

Но лучше умереть в дороге, чем от рук паххета с жестокими глазами.