Жили люди как всегда. Записки Феди Булкина

Александра Николаенко, 2021

Саша Николаенко – писатель, художник. Окончила Строгановский университет. Иллюстрировала книги Григория Служителя, Павла Санаева, Ирины Витковской, Бориса Акунина, Игоря Губермана. Автор романов «Небесный почтальон Федя Булкин», «Убить Бобрыкина» (премия «Русский Букер»). Маленький человек никуда не исчез со времен Гоголя и Достоевского. Он и сегодня среди нас: гуляет бульварами, ездит в метро и автобусах, ходит в безымянное учреждение. Одинокий, никем не замеченный, но в нем – вселенная. А еще он смертен. Лишь пока жив – может попадать в рай и ад, возвращаться оттуда, создавать Ничего и находить Калитку Будущего… А умрет – и заканчивается история, заметает метель следы. «Небесный почтальон» Федя Булкин, тот самый мальчик-философ, повзрослел и вернулся к читателю в по-хармсовски смешных и по-гоголевски пронзительных рассказах и иллюстрациях Саши Николаенко.

Счастливый случай

Детективы же нравилось мне читать у Агаты Кристи. Все без исключения: и рассказы, и романы, и повести, что во времена моей юности удавалось приобрести на развалинах перестройки. Вот премудрое чтиво! Душеспасительное, уютное. И задушат — не жалко, и отравят — не жаль, и до самого конца не понять, кому выгодно. Кто убийца?

Но когда же начал и сам приобщать я усилия свои скромные к великому делу Шекспира, наступило для меня прозрение горькое, разочарование страшное. Но не в мастерстве пера, а в интриге. Ибо ясно стало как день, что убийца — автор.

Ф.М. Булкин

О счастливых случаях с исходом трагическим зашла между нами речь. Дело было как раз после того, как унесли от нас нашего Николая Андреевича. Вот ведь горе, а? Вот ведь горе. И не знает человек, где ему повезет и что ему к счастью. Рассмешить захочешь Господа, у нас говорят, скажи Ему, что за понедельником вторник.

Николай Андреевич наш, бедняга, шею свернул — так бежал сказать, что он выиграл. Он вот, билетик счастливый его, у нас теперь лежит, выигрышный, лотерейный. Не знаем теперь, что с ним делать, и, конечно, сознаться каждому хочется, чтоб ему. А билетик — видите как? — один. А нас восемь теперь без нашего Николая Андреевича.

Жизнь стремился выиграть человек, покупал билеты эти, заносил в столбцы удачу свою. Так войдешь, бывает, утром в отдел, он сидит уже над газетою и считает. Жизнь стремился выиграть, а выиграл гибель. Вот оно, товарищи, как бывает. А с другой стороны… все Ты знаешь, Господи, все Ты видишь. Человека хоть перед смертью порадовал… Он шею хотя и свернул, а счастливым.

Ведь хорошая это смерть. Зря мы думали о нем — неудачник. Вот она, удача, пришла ему наконец, под конец. С ней, зажатою в кулаке, он и умер. Этакий легкий конец и не всякому из нас достанется.

Вот мы смотрим на билет этот проклятый, то есть счастливый, что наш Николай Андреевич только что сжимал в кулаке. Уже ему он не нужен, и две мысли терзают нас, теперь восьмерых. Кому из нас он достанется? Так сказать, «не завещан». И что достанется с ним? А то, может, и наследнику билета этого так же кубарем с лестницы суждено? Умереть счастливым неплохо, конечно, но с другой стороны… Может, ну его, миллион этот, к лешему? Как Ты думаешь, Господи? Хоть бы одному посоветовал… Всем нам хочется этот билет и не хочется одновременно. Это и есть то самое, задумка Твоя — насчет выбора… А? Ведь да?

Может, нам на оставшихся живых восьмерых, обналичив, выигрыш разделить? Только сумма уменьшится… Если в самом деле проклят этот билет, то смерть всем достанется поровну. А ее-то ведь не поделишь.

А главное, так и кажется, что все наши «без меня семеро» глядят на меня с пожеланием, чтоб меня из них вычесть. Это значит, чтоб я из них минус. Да и я бы сам убрал из них всех… Только их много больше.

И хотя бы один отказался! А они нет, все мырг, мырг на билет на этот проклятый. Так что даже думаешь, лучше бы он исчез. Лучше б выбора этого не было. Как вот раньше после института распределение по предприятиям. Человеку лучше, если его — в кулак.

Стали думать, как быть с миллионом этим, и, конечно же, пришли к выводу, что несчастие, исходящее от него, — темное суеверие, а с другой стороны, от темного суеверия, недоверия Господу и удаче своей — деньги. Большие деньги. Тут разволновался очень на тему эту Борис Александрович, а он у нас эпилептик, он диабетик, инсультник, а на этих только чихни. Занервничал, покраснел, задыхается. Захрипел, глядим, но сидим. Как будто черти руки связали… Он, бедняга, бух на пол… И так стало нас одним меньше. Сумма повысилась… Страшный день! А уже время, глядим, к обеду.

Есть всем хочется, а билет этот как тут бросить? Ладно. Заперли мы его в сейф от нас всех. Ключ отдали Семену Васильевичу на хранение. А он, сволочь такая, говорит теперь: потерял! Как, говорим, потерял? А вот так… И мырг, мырг на нас, воровская наглая его рожа.

Шесть нас стало к нему. Говорим, отдавай лучше ключ. По-хорошему ведь хотели. Он к стене попятился, руки, сволочь такая, выставил. Да нас больше. Обыскали его. И действительно… А ведь самый был из нас порядочный, в слове своем ответственный, широко ответственный человек! Ай как стыдно… нехорошо все вышло. Не сдержал себя человек перед выбором. Себя выбрал, так сказать, из всего коллектива. Ключ нашли мы в кармане его пиджака, в уголке, за дыркой подкладки. Бедный был человек. Зарплата маленькая у нас. Еле жизнь живем, еле терпим.

Вызвали и ему неотложку. Только что было нас шестеро его против. А теперь нас шестеро без него, ну и все мы друг друга против. Открыли сейф, он лежит себе, наш билет-то счастливый… Если б просто порвать его по кусочку, то уж очень мало даже на шестерых выходит подсчетами, одна шестая с клочка. Тут Евгений Петрович чай себе заварил. Отхлебнул, глядим, а он, как допрежь его Борис Александрович… эпилептик. И стало нас пятеро. Как в «Десяти негритятах», романе известном. Только там судья над всеми был Зельдин, а у нас судья сам себе — человек. С тем опять повысилась ставка.

Тут погасло у нас освещение. Это часто у нас бывает. Помещение-то полуподвальное. Город строится. С электрической энергией частые перепады. Оказались мы все пятеро в темноте. А как дали свет — три из нас лежат уже не живые, а самое страшное — билет исчез наш счастливый…

Так осталось нас двое со Степаном Николаевичем. И мне ясно уже, что билет у него и убийца он, потому что себя-то я знаю. Я билет не брал, восьмерых не душил. Не травил. Потому что все-таки они люди. И смотрю на Степана Николаевича. А он на меня смотрит с ужасом. Говорит: «Ах ты гадина… дрянь… тихоня…»

Это я-то дрянь? Это я-то гадина… Я тихоня?! У меня сорок лет наработок, стаж, уважение коллектива… На столе пресс-папье, у него же ножницы для бумажек. Это в сумме выходит или каждому из нас с ним теперь по пятьсот, или миллион в одни руки. Выбор естественный, кто же скажет из нас: «Господи! Дай мне меньшее, чем ему…»

Но убил я его не за миллион, а в возмездие, и еще, конечно же, от обиды. Я и слова плохого за всю жизнь ему не сказал, а он видишь как на меня считает… считал.

Как убил его, пошел к сейфу, забрать выигрыш за отдел. Взял билет, сверил цифры.

Вот она, Твоя справедливость, Господи…

На одну всего цифру к лучшему ошибся первый покойник наш. А один из всех он умер без выбора и счастливый.