Блики Солнца. Сборник рассказов

Александра Ковальски

«Блики Солнца» – дебютный сборник автора, в котором собраны рассказы и миниатюры на разные темы: от бытовых до мистических: смешные и грустные, счастливые и трагичные, гражданские и военные, о людях и о животных…Автор приглашает всех нас – читателей – окунуться в мир литературных зарисовок, собранных «по дорогам автостопа» за 10 лет путешествий!Приятного чтения! Книга содержит нецензурную брань.

Цикл рассказов — «Юность в сапогах»

Война — это не страшно

«… груз мой 200 — Твой прощальный полет…»

(с)

История не моя. Рассказал как-то друг, прошедший службу в годы Первой Чеченской войны, где-то там, в Чечне. Далее с его слов.

Война — это не страшно. Потому что бояться не успеваешь. Успеваешь только выживать, уворачиваться от пуль и стрелять. Убивать не страшно. Умирать, наверное, тоже. В первом случае, включается инстинкт выживания и самозащиты, а во втором — тебе просто все равно. Не верю я ни в черта, ни в бога, если даже они и есть, то им до нас нет дела.

В Первую Чеченскую, я еще «зеленым» пацаном набегался по горам. Убивал, несколько раз легко был ранен, но как-то повезло. Во Вторую Чеченскую получил звание и воевал уже по контракту. И вот тогда мне было страшно. Нет, не убивать. Не умереть.

В первый раз сопровождать «груз 200» мне пришлось через пару месяцев после начала службы. Думал, не страшно. Слетаю и вернусь. И буду жить дальше. А что мне? Это же не я стрелял, не я убил этого парня, не я послал его на войну. Черт возьми, это просто командировка.

Только когда стоял на пороге чужой квартиры, когда казенно произносил фразу: «Ваш сын погиб при исполнении долга», когда вручал еще не старой женщине документы… мне стало страшно. Она не кричала, не плакала, она смотрела мне в глаза. Я видел, как из ее глаз уходила жизнь, как боль заполняла ее взор, как она состарилась за мгновенье… Я видел и мне стало страшно, как простые слова могут убить. Слова, не пуля…

С тех пор я стал бояться «груза 200»… А таких было немало. Я видел слезы, на меня набрасывались с кулаками в бессильной ярости, меня проклинали… однажды молодая жена одного из погибших упала в обморок при мне… инфаркт. Ее не спасли.

Война — это не страшно. Смерть — это не страшно. Страшно — быть тем, кто расскажет о них…

Как солдатики спать пошли

Был забавный случай и в моем армейском прошлом.

Служил я, к слову, в Президентском полку. Нет, не хвастаюсь. Служить везде хорошо, где нас нет. Все такие же разводы, караулы и наряды…

А самое страшное — 210 шагов от Спасских ворот до Поста №1. Там важно не только пройти весь путь за 2 минуты 35 секунд, важно не ошибиться, не нарушить порядка. Синхронность и слаженность движений — вот визитная карточка военнослужащих Президентского полка. И все это под пристальными взглядами зевак. Отмахав свои 210 шагов, сменив сослуживцев, предстоит отстоять свой караул, ни разу не улыбнувшись, не пошевелившись, не моргнув лишний раз и почти не дыша… А на тебя смотрят люди, подходят, улыбаются, фотографируются…

Бывало, стоишь, едва-едва дышишь, а у самого нос чешется или ресничка в глаз попала и минута веком кажется… Шаги разводящего не слышишь, нутром чуешь. Раз… два… три…… двести десять…

И вот как-то раз летом, стоим-терпим. Жара, горло пересохло, форма к спине прилипла. Хоть стой, хоть падай. Слышим, идут наши сослуживцы. Еще 3 минуты и мы в казарме. И там уже и нос почесать можно и воды попить… Сменились мы, идем. Ворота Спасские как свет в конце тоннеля. И тут слева тоненький детский голосок: «Папа, папа, а куда солдатики пошли?» и голос папы: «Спать!»

Как я смех сдержал, отдельная история. Но долго потом еще мы всем разводом ржали в казарме…

Молодец, батя! Не растерялся!

Кот-ефрейтор

В бытность мою солдатом срочной службы, случилась в нашей роте такая вот история. Был у нас один срочник. Кошатник жуткий. Хлебом не корми, дай кошку погладить. А на территории части вот хоть умри, а кошек не было — не положено. На гражданке у нашего сослуживца был кот. Большой, холеный, как и полагается любому уважающему себя коту, с наглой мордой. Когда сослуживец бегал в штаб звонить домой (сотовых тогда ни у кого не было и раз в неделю нам позволялось звонить домой из приемной в штабе по 3 минуты на бойца). Народу нас было мало — всего-то 30 человек, но очередь к телефону все равно казалось бесконечной. Но дело это нам всегда скрашивал наш кошатник. Когда он звонил домой, его мама неизменно на минуточку давала трубку коту. И надо же было такому быть, что кот не только слушал сюсюканье хозяина, но и мяукал в ответ. Сам бы никогда не поверил, если бы не был свидетелем.

Но приколы на том не закончились. Однажды к сослуживцу (а сам он был откуда-то из Рязанской области) в гости приехала мама. Парня отпустили в увольнение на сутки. Все дела… А на следующее утро, когда он вернулся в часть, к нашей «столовке» прибился огромный и явно нагломордый кот… как оказалось к сослуживцу приезжала не только мама, но и кот и солдат тайком пронес его в расположение, а чтобы не светиться в казарме подкинул на кухню. Командир сказал: «Не положено!» Кот был приговорен к выдворению за пределы части. Сослуживец был в глубокой депрессии и в карауле вне очереди одновременно. Но приказ есть приказ.

Следующие 15 месяцев кота прятали всей ротой в «столовке» (видеонаблюдения тогда не было) и кормили за казенный счет армейской кашей. Так до дембеля и дослужил.

Синица вызывает Высоту

Давно эта история случилась. В 1995 году. Сразу после штурма Грозного. Столица в руинах, по горам боевики бегают, а русский солдат — враг номер один. Меня угораздило попасть в Чечню в нелегкое время, в военное. Сразу после «учебки». Было нас таких «зеленых» четверо. Трое ребята, как ребята, а четвертый какой-то пришибленный. Бабка его воспитывала, как он сам нам рассказывал. И веры он был тоже какой-то непонятной. Вроде и христианин, а крестился не по нашему. Ну нам молодым до лампочки было, кто как крестится, хотя крестики у всех были — на войне без Бога никак!

И вот раз дали нам ориентировку, куда и как лететь и кого отстреливать. Десантироваться надо было на крохотный пятачок в горах. Вроде и прикрытие есть, да и опыт, а как Бог скажет, так и будет, можно и до земли не долететь, тело вниз, а душа на небеса. Но мы — люди подневольные. Прыгать, так прыгать. Кто прыгать не хотел, того старшина берцем по мягкому месту помогал…

Этот пришибленный уперся, значит: «Не буду прыгать и все тут! Мне бабка в письме написала, что вот именно в этот день я умру! Парашют, мол не раскроется! А если прыгать не буду, то больше смерть за мной до 79 годов не придет!»

«Ага! Не будешь, да щаз!!!» — вопит старшина и уже берцем так прицеливается, размах от бедра, что называется набирает… сержант не стал тянуть резину. Я прыгнул следом. А потом как в мясорубке — бежали, стреляли… После боя уже узнал, что Марат так и не долетел до земли. Купол не раскрылся. Права была бабка, ох как права. Ну молодые, водки выпили и забыли. Еще один двухсотый… мало что ли их тогда было, в 95-м?

Но история на том не закончилась. В первый год после Милениума, я поднимал свой бизнес. И как-то на одной корпоративной попойке встретил своего старого приятеля, с кем в 95-м довелось служить. Вышли покурить.

«Помнишь с нами еще пришибленный такой служил?» — спросил товарищ. Я кивнул. «Знаешь, он слово-то сдержал», — добавил бывший сослуживец. «Какое слово?» — не понял я. «Он старшине нашему пообещал, что если из-за него кони двинет, то за ним и придет. И ведь пришёл», — знакомый щелчком выбросил окурок. «Да ладно тебе врать-то!» — отмахнулся я. Тот только пожал плечами: «Мы с Серегой работали как-то одно время вместе. И вот недели за две до того, как уйти, он мне обмолвился, что каждую ночь, видит, как из „вертушки“ пришибленного выкидывает… А в тот день, когда… Серега мне позвонил говорил, что на работе в обед фильм какой-то новый решил глянуть, да придремал и сквозь сон отчетливо слышал: „Синица вызывает Высоту! Синица вызывает Высоту!“ четко так, как наяву. Подскочил аж… мне позвонил рассказать. Я значения не предал, поди фильм очередной про афганцев смотрел, будто в молодости на „духов“ не насмотрелся… вечером баба его позвонила, разбился Серега. Вот уж 40 дней скоро…»

Помолчали. Накатила ностальгия и какая-то тупая боль, что наших много полегло в тех проклятых горах… И Марат с позывным «Синица» был одним из них…

Цинк

Посвящается:

гвардии сержанту 6-й роты 10-ого полка ВДВ РФ

1992—1994. Чеченская Республика.

«… Ты дождись меня, пожалуйста, дождись,

У нас с тобою впереди вся жизнь,

Но, если ты меня устанешь ждать.

Я буду знать — мне нечего терять…»

(В. Константинов: «Напиши»)

***

Эта история произошла много лет назад, в одной воинской части, где я служил, с одним человеком — моим другом — старшим лейтенантом Аврашиным. Какая теперь разница, из-за чего и как, важна лишь суть и героизм. Героизм, на который его толкнула девушка, сама того не подозревая. Героизм посмертный и, наверное, потому еще более запоминающийся…

***

Я лежал на койке в полутемной палатке и старался заснуть, то есть наоборот… старался не заснуть! Трудный дневной переход, плохое питание, неясность задания — куда и зачем нас перенаправили? — всё это в сумме порядком действовало мне на нервы. Я лежал на узкой походной кровати и ждал второго офицера нашего подразделения — старшего лейтенанта Аврашина. Его зачем-то срочно вызвали к начальству. Кажется, я всё же задремал, потому как вдруг увидел себя в нашей старой казарме в 15 км. от Грозного. Мы с другом только что приехали и отправились в штаб, чтобы зарегистрироваться. Кстати, думаю, стоит сказать, что мы были самые обычные «контрактники», уже «оттрубившие» в своё время 24 месяца в крохотной части. Я в мельчайших подробностях помню процедуру регистрации в штабе, а уже через 3 месяца начальник части — майор Коньков — зачитал нам приказ о передвижении ещё дальше на юг к г. Магас и ещё дальше, к незаметному Казбеку… всё дальше и дальше на юг, в чужую страну, дальше от дома, ближе к смерти! Шла война, и мы не расставались с АК даже во сне! Тяжёлые дни тяжёлой жизни, что поделаешь? война…

Где нет уверенности в завтрашнем дне, где нет уверенности в следующем часе, в следующей минуте, где нет надежды ни на кого, где нет ничего святого. Суровые, враждебные горы, жестокие бои, когда ты можешь оказаться ТАМ в любую секунду, потому как вражеские снайперы уверенно ведут прицельный огонь. У тебя нет надежды ни на кого… многие бойцы, идя в бой, сжимают в руках приклад оружия с нечеловеческой силой, целуют крест, надеясь на защиту Бога, но, порой даже Господу не под силу уследить и защитить бойца, так быстро всё происходит… война…

Здесь нет иных радостей, кроме писем, но они так часто теряются в пути, не доходят до нас… И мы можем только гадать, что и как у нас дома, здоровы ли наши близкие, всё ли у них в порядке…

Проснулся оттого, что чья-то тяжелая ладонь легла мне на плечо. Я открыл глаза. Рядом со мной на корточках сидел старлей.

«Что, дружок, умаялся?» — весело спросил он, и чертенята запрыгали в его зеленых глазах.

«Да, нелегкий переход нам на сегодня выпал», — ответил я и тоже улыбнулся.

— Ничего. Завтра ещё веселее будет! — успокоил меня друг.

— Что сказали в штабе? Могу я знать?

— Конечно. Торопит нас начальство. Говорят, на нашем пути банда какая-то действует. Изловить их надо бы…

— Изловим, раз надо.

— Да… пацанов только вот жалко… Молодые они ещё,… неопытные…

— Вот в бою и поучатся… от приказа ведь никуда…

— Да, от приказа никуда! Ладно, отбой, завтра рано выходить, еще до рассвета!

И он лёг на свою кровать, а я закрыл глаза и тоже попытался заснуть. У меня это получалось плохо. Я всё думал о своих родных, о маме, о жене, о крохотной двухмесячной дочке…

***

Провожая меня на вокзале, мама плакала, как по покойнику. Светка — жена — наоборот держалась молодцом. Ни слезинки, а в глазах тоска… Я тогда с ней даже не попрощался, как следует,… так чмокнул в щечку, обнял и в вагон… Она у меня на лисичку похожа: маленькая, носик острый и глаза чуть раскосые. Я только тогда это понял, что люблю её больше жизни. Она мне всё рукой махала, и что-то кричала в окно. Только позже я понял, что она кричала мне тогда: «Ты ОБЯЗАН вернуться!» — с тех пор я её так, и стал называть — моя Лисичка. И в каждом письме я пишу ей, что вернусь, потому что ей рано становиться вдовой, ведь ей всего 23 — она ещё учится в институте…

***

На юг, на юг, на юг…

Длинные дневные переходы, бесчисленные развалины за спиной, верный АК в руках, фляжка… Нестерпимая жара днём, адская духота ночью… Ни ветерка, воздух настолько плотный, что, кажется, его можно разрезать ножом на кусочки. От жары тянет в сон днём, духота не даёт заснуть ночью. Солдаты измотаны, офицеры озлоблены, командование бьется в истерике… Сумасшедшие дни, чокнутые ночи и ни секунды покоя… И вот, наконец, мы у цели. Едва мы устроились на обед, как ко мне подошел посыльный и передал, что меня ожидают в штабной палатке. Мысленно злобно матерясь, что мне не дали нормально поесть, я отправился в штаб-палатку. Когда я вошёл, старший лейтенант взглядом приказал мне встать рядом с ним у выхода и молчать. Я повиновался. Начальник спецоперации зачитал нам приказ, недавно полученный от командования по рации. Там было много красивых и воодушевляющих слов, но суть заключалась всего в двух-трёх предложениях.

— Вот что, товарищи офицеры, — сказал нам начальник после прочтения приказа, — главное, что вы все должны усвоить — это то, что в штабе получено сообщение, что в нашем районе сосредоточены крупные силы бандформирования Халима. Наша задача — найти и уничтожить боевиков. Самого Халима взять в плен! Всё понятно?

— Так точно, — отвечал начальнику хор голосов.

Вот так мы очутились перед лицом чудовища, имя которого — Война.

***

Вечером того же дня произошло еще одно важное событие. Едва закончился ужин, как на дороге, ведущей к городу с севера, было замечено густое пылевое облако — к городу шли БТРы! Это была долгожданная подмога, которая должна была нагнать нас ещё в пути. Когда все 3 машины остановились вблизи нашего лагеря, прошёл слушок, что подмога задержалась в пути из-за почты! Так оно и оказалось на самом деле! О Радость! ПИСЬМА!!! Долгожданные вести из дома, от родных и близких людей! Суровый старший сержант раздал письма. Некоторые солдаты получили по два-три… Это была радость для всех. Бойцы читали и перечитывали письма, разбирая знакомый почерк матерей и жён, плакали и смеялись, вспоминая родных, оставшихся дома…

Я тоже получил письмо от мамы. Она писала, что дома всё хорошо, что все здоровы. Но дороже этих вестей, были строки в конце письма, написанные Лисичкой. Она тоже писала, что всё хорошо, что Лидочка — наша дочка — сильно изменилась, повзрослела, что уже «разговаривает». Света передавала привет и брату, просила, чтобы я не оставлял его в бою одного…

Я долго сидел у фонаря, стоявшего в нашей палатке на походном столике. Всё читал и перечитывал письмо. Серёга тоже получил письмо в тот вечер. У него «на гражданке» осталась невеста. Они так и не успели пожениться, но она обещала его ждать, во что бы то ни стало! Её звали Лиза. Она часто писала ему, он говорил, что о любви, о том, что соскучилась, что ждёт его, считая дни до встречи! Я уже лёг спать, погасив фонарь, когда вошёл Сережка, молчаливый и понурый.

— Что-то случилось? — полусонно спросил я.

— Ничего. Так… пустяки, — сказал он и тут же спросил, — Что мама пишет? Как у них дела?

— Всё хорошо. Лисичка написала, что Лидочка уже «разговаривает»!

— Рад за тебя.

— А у Лизы как дела? Это ведь она прислала тебе письмо?!

— Да, она. У неё,… у неё всё в порядке…

— Точно?

— Ага! Написала, что выходит замуж!

— Что? Когда? Как же так? Она же… — вопросы сыпались из меня, как гильзы из автомата.

— Вот так просто! Отставить вопросы, товарищ младший лейтенант! Спите!

— Серёж, я же…

— Товарищ младший лейтенант, Вам не ясен приказ?

— Ясен, — я только тяжело вздохнул.

— Значит исполняйте!

— Есть, товарищ старший лейтенант! — неохотно пробурчал я, снова ложась на койку и закрывая глаза. Серёга был из тех людей, для кого личное пространство не было пустым звуком.

***

Я проснулся оттого, что кто-то яростно тряс меня за плечо, пытаясь разбудить. Открыв глаза, я увидел перед собой Серёжку.

— Вставай, лежебока! Нас уже ждут! — сказал он, и голос его не предвещал ничего хорошего.

Бегом, все бегом,… второпях, как будто сейчас мина взорвется. Уже на улице, при построении я смог допытаться от старлея, что разведгруппа засекла врага на западном склоне. Мы были обязаны срочно направиться туда, для уничтожения группы боевиков численностью в 30 человек. «Бой будет жаркий!» — мелькнуло у меня в голове. Спешно построились, погрузились на БТРы и вперёд, сметая всё на своём пути.

Гудят машины, трясет на ухабах разбитой дороги, пыль летит в глаза, в нос, пот струится по лицу, заливая глаза. Было жарко и душно. Старлей запретил бестолково расходовать воду. Мы мчались настолько быстро, насколько это было возможно. Но вскоре дорогу нам преградил обвал. Пришлось спешиться и топать через горы. Всё необходимое несли на себе — оружие, боеприпасы, воду, лекарства. Несколько часов мы двигались за противником, пытаясь его догнать. Нам не составляло труда определить направление его движения, примет было сколько угодно: обломанная ветка, небрежно брошенный на землю окурок…

Я чуть подотстал, поджидая старлея — командир шел последним. Поравнявшись со мной, он спросил:

— Что устал?

— Никак нет! — ответил я.

— Тогда почему отстаешь?

— Серёг, как думаешь, они это делают нарочно?

— Не знаю. Либо они поспешно бегут, что мало вероятно, ведь их почти в два раза больше, чем нас; либо… увидим.

И старлей бодро зашагал вперёд. Я посмотрел ему в спину, и в душе у меня шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие, но солдат, а, тем более, младший офицер должен полагаться только на факты, а не слушать какие-то там предчувствия!

***

Мы накрыли боевиков неожиданно. Хотя, можно сказать и наоборот — они накрыли нас неожиданно. Мы вышли на небольшое плато, где и расположились на отдых враги. Они довольно громко и весело переговаривались, жарили на костре мясо. Мы начали обстреливать их, но неожиданно мы сами оказались в окружении — это была ловушка и мы, как последние идиоты, попали в неё! Бой, в самом деле, оказался жарким. Стреляли со всех сторон. Казалось, что моя роль состояла в том, чтобы не подставляться под пули. Я тоже палил по сторонам, по всем кустам, за которыми, как мне казалось, скрывался враг. Невозможно передать словами тот ужас, что творился там, на узком горном плато, скажу только одно — мы захватили самого Халима живым, а его банду — чуть больше 30 человек — развеяли. Многих перебили, но двоим или троим, удалось бежать!

Отойдя на несколько десятков метров назад мы присели отдохнуть и подсчитать потери.

— Что, дружок, притомился? — спросил меня старлей, садясь рядом со мной и закуривая.

— Есть немного! — ответил я, тоже закуривая.

— Так сказать, с боевым крещением… — Серёга не закончил мысль. Резко оттолкнув меня, крикнул: «Берегись!», закрывая собой…

Я сам толком не понял, что произошло. Только мгновения спустя сообразил, что друг заметил вражеского снайпера, целящегося в меня…

Снайпера сняли тут же,… но… слишком поздно.

Ребята помогли мне поднять старлея. Повернув его на спину, я увидел, как по губам у него стекает тонкая струйка крови.

— Не умирай! Что я скажу Светке? — шептал я, держа голову друга на коленях. Он только посмотрел на меня грустными глазами и тихо сказал:

— Поздно… Лизе скажи… чтобы счастливая… была, не плакала… Светка… простит пусть, — он безвольно уронил голову. Я закрыл его глаза, и слёзы потекли по моим щекам… Я плакал, впервые в жизни я плакал от горя,… от потери родного мне человека… от сожаления, что не смог выполнить приказ жены, не уберег…

***

Серёжке посмертно присвоили очередной звание — капитана. Все мы — погибшие и выжившие — были награждены медалями и орденами за мужество и героизм. Лишь три недели спустя после гибели друга, получая за него георгиевский крест, я узнал, что мой прямой командир знал, на что идёт, его предупреждали, что банду Халима так просто не взять, но он решился, он просился туда — к Магасу, просился для того, чтобы обезвредить боевиков, чтобы погибнуть и прославить свое имя.

Мне кажется, он уже тогда знал, что Лиза его не дождётся и, наверное, именно поэтому стремился снискать славу, пусть даже и посмертную…

Шоколад

История случилась в мои далёкие армейские годы. Когда служили еще по 2 года и в части были те самые «деды». Только вот никакой жуткой и пугающей «дедовщины» у нас не было. «Дедушки» были для нас не кичливыми отморозками, а наставниками и учителями. Так вот… о чем это я?

В армии есть две беды: сигареты и сгущенка. Ни того, ни другого днём с огнём не сыскать, ну ежели только с нужными людьми дружбу водить. Особенно, в той «дыре», где мне довелось служить. Магазинов в части не было, а до ближайшего «островка цивилизации» было километров 50, не меньше. А тут такое дело — мне «зелёному духу» — тётка под самый новый год прислала посылку. Да не просто бандерольку, а целую посылищу, килограмм эдак на 15. Много чего, но главное, пять килограммов чистого, настоящего… (нет не спирта)… бельгийского шоколада. Кто служил, тот поймет, что такое — получить посылку из дома, да еще и со вкусностями. Будучи неисправимым сладкоежкой, я жестоко страдал от недостатка глюкозы и эндорфинов, ею порождаемых, пока тянул лямку.

Шоколада в тот день я не увидел. Но зато увидел много чего другого. Например, хитрую морду лица нашего сержанта.

«Попа слипнется!» — провозгласил он, конфисковывая мой законный шоколад.

«Не слипнется! — пробовал отбиться я. — Это моя посылка! И я Вам ее не отдам!»

Кто пробовал отбиться от сержанта, тот поймет. Проще взять Безымянную Высоту, чем отнять то, на что сержант положил глаз, а в моем случае, так и «лапу», а лапищи у него были загребущие…

«Вот будешь хорошо себя вести, вместо меня в наряд сходишь, а я тебе кусочек шоколадки дам, а может и не дам… зависит от того, насколько хорошо наряд сдашь!» — провозгласил недоофицер.

Делать было нечего — шоколада хотелось. Пришлось идти в наряд. Но то ли я так несчастно выглядел, когда драил унитазы, то ли у «дедушек» проснулась совесть, одному Богу известно. На следующее утро весь шоколад в нетронутом виде был мне возвращен с условием разделить его между товарищами. Тот новый год мне запомнился. Шоколада мы тогда наелись на всю будущую жизнь. Наелись все. Но самыми ценными для меня тогда слова благодарности моих товарищей, получивших от меня столь щедрое угощение.

Теперь каждый раз, как в мои руки попадает лакомство в шуршащей обертке, я вспоминаю мудрость, в которую меня посвятили мои «деды» — вкуснее благодарности лакомства нет!