Город Бездны

Аластер Рейнольдс, 2001

Долг чести требует, чтобы Таннер Мирабель, телохранитель и специалист по оружию, отомстил убийце своего нанимателя. Поиски приводят на планету Йеллоустон, где «плавящая чума» – мутация крошечных механизмов-вирусов, прежде верой и правдой служивших людям, – превратила Город Бездны, жемчужину человеческой культуры, в нечто крайне странное, мрачное и чрезвычайно опасное. Пытаясь выжить и выполнить свою миссию в абсолютно враждебной среде, Мирабель снова и снова подвергается натиску чужих воспоминаний – и начинает подозревать, что он не тот, кем считает себя.

Глава 6

Ему было десять. Они с отцом шагали по вогнутому полированному полу грузового уровня, поскрипывая подошвами ботинок. Внизу, под сильным глянцем, перевернутые вверх ногами, шли их темные двойники — мужчина и мальчик, вечно взбирающиеся по наклонной поверхности, которая все набирает крутизну, но при этом кажется совершенно горизонтальной.

— Мы выйдем из корабля? — спросил Небесный.

Тит опустил взгляд на сына:

— Почему ты так думаешь?

— Иначе бы мы сюда не пошли.

Тит промолчал, ему нечем было возразить. Небесный еще не бывал в грузовом отсеке, даже во время прогулок с Констанцей по запретной территории «Сантьяго». Он помнил тот день, когда девочка повела его глядеть на дельфинов, помнил постигшее его наказание и то, что за этим последовало: вспышку света и бесконечно долгое одиночество, сидение в запертой детской, в холоде и кромешной темноте.

Ему казалось, что это произошло очень давно. Однако кое-чего он не понимал даже теперь. Отец, невзирая на все просьбы, отказывался объяснить, что же все-таки произошло в тот день. И не из упрямства или боязни мучительных воспоминаний о гибели матери Небесного. Мальчик еще не знал, что это называется «избирательная цензура», — более тонкий метод неразглашения информации, нежели простое замалчивание, был взят на вооружение всеми взрослыми. Они как будто напрочь забыли тот день, когда корабль вдруг стал темным и холодным. А вот в памяти Небесного эти события запечатлелись накрепко.

После томительного ожидания — теперь ему казалось, что оно продлилось несколько дней, — взрослые наладили систему освещения. Одновременно заработали воздухообменные установки, и Небесный снова услышал слабый гул — такой привычный, что и не вспомнишь о нем, пока не оборвется. Позже отец сказал, что воздух, которым они дышали все это время, не восстанавливался. По мере того как полторы сотни взрослых и детей выдыхали углекислый газ и поглощали кислород из атмосферы корабля, воздух становился все более затхлым. Еще несколько дней, и начались бы серьезные проблемы, но тут посвежело, корабль постепенно отогрелся, и вновь можно было ходить по коридорам, не дрожа от холода. Вспомогательные бортовые системы, отключившиеся при аварии, мало-помалу оживали. По «хребту» снова забегали вагонетки, развозя оборудование и техников. Ранее молчавшие информационные сети изъявили готовность отвечать на запросы. Однако Небесный даже не заметил, как люди перешли с аварийных пайков на привычную пищу.

И по-прежнему никто из взрослых не соглашался объяснить, что же все-таки произошло.

Наконец, когда на борту восстановилась привычная жизнь, Небесный тайком пробрался к себе в детскую. Комната снова освещалась, но, к удивлению мальчика, она осталась неприбранной. Даже Клоун пребывал в той же странной позе, что и в момент вспышки.

Небесный осторожно приблизился к старому другу, всмотрелся в искаженные черты и узнал, что Клоун был просто узором из крошечных цветных квадратиков, покрывавших стены, пол и потолок детской. Этот движущийся калейдоскоп собирался в нечто осмысленное лишь в той точке комнаты, где стоял Небесный. Создавалось впечатление, что Клоун физически присутствует в комнате, а не просто нарисован на стене. Небесный увидел его ноги на полу — странным образом искривленные, они показались абсолютно реальными, стоило мальчику вернуться на прежнее место. Если бы его взгляд двигался быстрее, чем цветные квадратики, этот трюк был бы разгадан. Но комната всегда опережала движения глаз Небесного. Целых три года мальчик не сомневался, что Клоун реален, хотя тот не мог ни к чему прикоснуться и сам оставался «неприкасаемым».

Родители переложили свою ответственность за воспитание ребенка на иллюзию.

Но сейчас мальчику не хотелось их винить ни в чем. Напуганный громадностью грузового отсека, взволнованный мыслями о том, что его ожидает, он предпочел выбросить из головы неприятные воспоминания. Отсек казался еще больше из-за того, что отец и сын были здесь совсем одни, окруженные пятном света, которое двигалось вместе с ними. Границы помещения, скорее, угадывались по силуэтам грузовых контейнеров и вспомогательных механизмов, которые отступали в темноту по всей длине арочных переходов. Рядом замерли космические суденышки. Вот одноместный буксир, вот «помело» — эти предназначались для полетов вблизи корабля… А вот летающие такси с герметичными кабинами, на них можно добраться до других кораблей Флотилии. Такой аппарат позволял совершить аварийную посадку на планете с плотной атмосферой, но вернуться в космос он уже не мог. Шаттлы с дельтавидными крыльями, предназначавшиеся для многоразовых спусков на поверхность Пункта Назначения, были слишком велики, чтобы поместиться в отсеках «Сантьяго»; они пристыковывались снаружи. Увидеть их могли только те, кто работал на корпусе корабля в составе дежурных команд, — как мать Небесного перед смертью.

Тит остановился возле одного из маленьких шаттлов.

— Да, — произнес он, — мы выйдем наружу. Думаю, тебе пора увидеть вещи такими, какие они есть.

— Что за вещи?

Вместо ответа Тит приподнял манжету униформы и спокойно произнес в наручный браслет:

— Обеспечьте экскурсионный транспорт номер пятнадцать.

Приказ был выполнен немедленно, без запроса о полномочиях. Шаттл с клиновидным корпусом, мигая огнями, появился из темноты и приоткрыл дверь кабины на мягких шарнирах. Поддон, на котором он был установлен, повернулся, подавая дверь поближе и выравнивая летательный аппарат на направляющей колее. Из отверстий по бокам шаттла заструился пар, и Небесный услышал, как где-то в глубине корпуса нарастает рев турбин. Несколько секунд назад эта машина была гладким мертвым куском металла, но теперь ее наполняла могучая, еле сдерживаемая сила.

Мальчик потоптался у двери, но отец махнул ему рукой:

— После тебя, Небесный. Иди вперед и займи место слева от колонки управления. И ничего там не трогай.

Небесный запрыгнул внутрь. Пол под ногами ощутимо вибрировал. В кабине оказалось куда тесней, чем представлялось снаружи, — корпус был обшит мощными слоями брони. Пару раз пришлось пригнуться, чтобы не задеть макушкой трубопровод — дикую путаницу трубок, — прежде чем мальчик добрался до пульта. Наконец, угнездившись в кресле, он занялся пряжкой из вороненой стали, чтобы потуже пристегнуть ремень безопасности. Перед ним мерцал дисплей, по холодному бирюзовому экрану непрерывно ползли цифры и замысловатые чертежи. Выше изгибалось прозрачно-золотистое лобовое стекло. Слева от дисплея — колонка управления: аккуратные рычажки, кнопки и джойстик с черной рукояткой.

Потом вошел отец и уселся в кресло справа. Дверь закрылась, и неожиданно наступила тишина — лишь монотонно гудела система внутренней вентиляции. Тит коснулся пальцем дисплея, узор из чертежей и цифр изменился, и отец принялся изучать их, сосредоточенно щуря глаза.

— Маленький совет, Небесный. Никогда не доверяй этим чертовым железкам, если речь идет о безопасности. Все проверь сам.

— Не верить тому, что тебе предлагают машины?

— Раньше верил. — Отец подал вперед джойстик, и шаттл заскользил по колее мимо колонн летательных аппаратов. — Но техника небезгрешна. Мы полагались на нее, внушая себе, что иначе можно просто свихнуться. Ведь здесь каждый наш вздох зависит от машин. Как потом выяснилось, это был всего лишь самообман.

— А почему теперь ты относишься к технике по-другому?

— Скоро увидишь.

Небесный поднес к губам свой браслет — простенький, с набором функций куда скромнее, чем у отцовского, — и попросил корабль соединить его с Констанцей.

— Ни за что не догадаешься, где я сейчас нахожусь, — произнес он, когда на дисплее появилось крошечное, ярко освещенное лицо. — Я лечу на прогулку.

— С Титом?

— Ага!

Констанце уже исполнилось тринадцать, однако ей, как и Небесному, нередко давали больше — и не из-за внешности. Она выглядела не старше своего возраста, а Небесный даже моложе. Маленького и бледного мальчугана трудно было представить взрослеющим. Однако оба были развиты не по годам, и Констанца уже трудилась в охранной структуре под руководством Тита, почти наравне со взрослыми. В ее обязанности входило не столько следить за порядком, сколько контролировать ход запутанных процедур, связанных с соблюдением безопасности, а также изучать и проигрывать сценарии операций — вполне естественно для корабля с немногочисленным экипажем. Эта работа, при всей ее серьезности и необходимости воспринимать феноменально сложный организм «Сантьяго» как единое целое, не требовала от Констанцы выхода за пределы корабля. С тех пор как она начала работать с отцом Небесного, дружба успела окрепнуть, несмотря на то что Констанца вошла в мир взрослых и взяла на себя ответственность, которой не было у мальчика. И сейчас он намеревался произвести на нее впечатление, чтобы вырасти в ее глазах.

Ответ оказался совершенно неожиданным:

— Мне жаль, Небесный. Я знаю, что тебе будет нелегко, но ты должен это увидеть.

— Ты о чем?

— О том, что собирается показать тебе Тит. — Она выдержала паузу. — Я-то давно знаю. С того дня, когда мы смотрели дельфинов. Ладно, об этом не положено говорить. Когда вернешься на корабль, поговорим… если захочешь.

Мальчуган вскипел: она говорит с ним не как друг, а как старшая сестра, позволяя себе снисходительный тон! Отец окончательно сбил его с толку, положив ему руку на плечо, словно хотел успокоить:

— Она права, Небесный. Я хотел подготовить тебя, но потом решил, что не стоит. Констанца сказала правду. Это не слишком приятно, но истина бывает разной, в том числе и очень горькой. Думаю, теперь ты готов.

— Готов к чему? — Мальчик вспомнил, что контакт с Констанцей все еще действует. — Ты знала, что задумал отец?

— Она догадывалась, что я устрою тебе экскурсию, — вмешался Тит, прежде чем девочка попыталась защититься. — Только и всего. Не сердись на нее. Это выход за пределы корабля, все сотрудники безопасности обязаны знать о нем. А поскольку мы не переправляемся на другой корабль, то и о цели полета все оповещены.

— И какая же это цель?

— Узнать, что произошло с твоей матерью.

Пока шел разговор, шаттл двигался вперед. И вот уже он достиг металлической стены грузового отсека. Мгновенно отъехала круглая дверь, машина скользнула с поддона в коридор, залитый багровым светом, длинный и лишь немного шире, чем сам шаттл. С минуту они стояли там, пока из камеры с шипением и свистом уходил воздух, затем шаттл резко качнулся и провалился в шахту. Отец воспользовался задержкой, чтобы наклониться к сыну и поправить ремни.

А потом они очутились снаружи. Вокруг была кромешная тьма — и лишь сверху мягко скругленный корпус корабля. Голова пошла кругом, хотя ничто не намекало на высоту.

Они падали. Это длилось лишь мгновение, но к горлу подступила тошнота. Нечто подобное Небесный переживал во время редких прогулок вблизи центральной оси корабля, где сила тяжести была почти нулевой.

Затем двигатели такси ожили, и вес вернулся. Отец ловко отвел машину от серой громады корабля, нависающей над ними. Его руки летали над клавишами, едва касаясь их, точно исполняли беззвучную пьесу на фортепиано.

— Меня тошнит, — сказал Небесный.

— Закрой глаза. Это скоро пройдет.

Небесного раздирали противоречия. Несмотря на тревожное чувство — из-за того, что экспедиция каким-то образом связана со смертью матери, — он ощущал волнение, граничащее с восторгом.

Он снаружи!

Расстегнув пояс безопасности, мальчуган отправился на поиски места с наилучшим обзором. Беззлобно отчитав его, отец велел вернуться в кресло, но было ясно, что настаивать он не будет. Шаттл развернулся, и перед ними предстал огромный корабль, только что покинутый ими.

— Небесный, вот дом, где ты прожил последние десять лет. — Отец улыбнулся. — Единственный дом, который ты знаешь. Можешь не скрывать своих чувств. Правда, корабль не слишком красив?

— Зато он большой.

— Еще бы — ведь это все, что у нас есть. Вообще-то, я тебе немного завидую, — по крайней мере, ты увидишь Пункт Назначения.

Небесный кивнул, но спокойная уверенность отца в том, что он к тому времени умрет, не могла не вызвать печаль.

Он снова посмотрел на корабль.

«Сантьяго» достигал в длину двух километров. Он превосходил любой морской корабль, когда-либо пересекавший океаны Земли, и не уступал самым крупным звездолетам, бороздившим Солнечную систему до отлета Флотилии. Правда, его корпус вначале принадлежал старому грузовому кораблю на ядерной тяге и был переоборудован для путешествия в межзвездном пространстве. Другие корабли Флотилии, за небольшим исключением, создавались таким же образом.

Ближайшая звезда находилась еще слишком далеко, чтобы освещать корабль, и он был бы невидим, если бы не крошечные искорки иллюминаторов по всей длине корпуса. На носу корабля сияла огромная сфера — командный отсек с капитанским мостиком, где экипаж проводил бо́льшую часть вахты. Там же находились навигационные и научные приборы, с самого первого дня нацеленные на конечную точку путешествия — звезду, которую они назвали Суон. Небесный знал эту холодную красную звезду бинарной системы под более прозаическим названием — «61 Лебедя А». Россыпь небесных огней, названная в древности созвездием Лебедь, уже давно утратила свои очертания.

В конце полета «Сантьяго» развернется хвостом к Суону, и реактивная энергия двигателей заставит корабль остановиться.

Сфера была настоящим мозгом корабля. «Голова» крепилась на короткой толстой «шее» — цилиндрическом грузовом отсеке, откуда они только что вышли. За ним тянулся длинный тонкий «хребет», равномерно облепленный модулями. Он действительно напоминал позвоночник гигантского динозавра. А на хвосте размещалась силовая система — сложнейшие двигатели, разогнавшие корабль до крейсерской скорости. Настанет день, и они, как когда-то, снова извергнут грозное пламя…

Тогда Небесный уже будет взрослым.

Мальчик узнал все это, изучая голографические модели корабля, но кое-что ему предстояло увидеть впервые. Медленно и величаво огромное транспортное средство вращалось вокруг своей длинной оси, создавая искусственное тяготение на изогнутых палубах. Небесный следил за его вращением, видел огни, которые появлялись, чтобы через десять секунд исчезнуть. В цилиндрическом грузовом отсеке чернело крошечное — практически точка — отверстие, оттуда вылетел их шаттл.

Корабль и сам выглядел очень маленьким, но впечатление было обманчиво. Ведь это, в сущности, был весь мир Небесного, вся его среда обитания. Сейчас он мал, и ему позволено осмотреть лишь часть «Сантьяго». Но вскоре он непременно исследует корабль целиком.

И тут он заметил нечто такое, чего не было ни на одной голографической модели. Когда корабль поворачивался, одна его сторона почему-то казалась темнее другой.

Интересно, почему?

Эта мысль вылетела у него из головы прежде, чем заставила ощутить тревогу. Его восхищали гигантские конструкции корабля, идеальная четкость мельчайших деталей, характерная для обзора через многокилометровый вакуум. Мальчик увлеченно искал любимые закоулки, которые представали ему в новом, непривычном виде. Прежде он никогда не забирался слишком далеко по «хребту», разве что во время авантюрных прогулок под руководством Констанцы. После одной такой вылазки его и поймал отец. Впрочем, это не считалось серьезным преступлением. Желание увидеть «мертвых» представлялось вполне естественным. Тем более что их местонахождение никто не скрывал.

Разумеется, они не были мертвы — просто заморожены.

Протяженность «хребта» составляла ровно километр — половина общей длины корабля. Вдоль каждой из шести его узких граней размещались по шестнадцать «спальных» модулей — диски, которые крепились к «хребту» гибкой пуповиной. Всего девяносто шесть дисков, и в каждом по десять треугольных ячеек, вмещавших по одному момио и по громоздкому аппарату поддержания жизнедеятельности. Девятьсот шестьдесят замороженных пассажиров — почти тысяча человек, погруженных в ледяное беспамятство, которое будет длиться до прибытия на Суон. Излишне говорить, что «спящие» были самым ценным грузом корабля и единственной целью его существования. Экипаж из ста пятидесяти человек лишь обеспечивал сохранность «спящих» и вел корабль нужным курсом.

И снова Небесный убедился, что знает о «Сантьяго» совсем мало. Как много ему предстоит освоить в будущем, когда он станет взрослым! Даже круг его знакомств состоял из десятка людей — его специально воспитывали в изоляции. Но скоро он познакомится и с остальными. Отец сказал, что на борту бодрствуют сто пятьдесят человек. Это что-то вроде магического числа. Социологи установили, что такова средняя численность населения сельской общины, она создает лучшие перспективы для достижения внутренней гармонии и общего благосостояния. Полтораста — это достаточно много, чтобы позволить индивидам вращаться при желании в различных кругах, но не настолько, чтобы внутренние течения разорвали единство.

Если смотреть под этим углом зрения, то Старик Бальказар был племенным вождем, а Тит Хаусманн, с его глубокими знаниями тайных обычаев и постоянной заботой о безопасности населения, — главным шаманом или старшим охотником. В любом случае Небесный был сыном человека, облеченного властью. Взрослые называли его отца «каудильо», то есть «большой человек», — и мальчугану было обеспечено приличное будущее. Взрослые открыто говорили, что капитан уже стар. В силу своей деятельности Старик Бальказар и отец очень сблизились. Капитан всегда был готов выслушать Тита, он регулярно обращался к отцу Небесного за советом. Нынешняя прогулка тоже проходила с санкции Бальказара: летательными аппаратами «Сантьяго» не пользовались без крайней надобности, поскольку их потеря была бы невосполнимой.

За этими размышлениями Небесный не заметил, как шаттл сбрасывает скорость. Искусственная гравитация снова начала слабеть.

— Смотри внимательней, — сказал Тит.

Они пролетали мимо двигателей — поражающего воображение лабиринта из цистерн, трубопроводов и раструбов, зияющих, словно пасти оркестровых труб.

— Антивещество, — пояснил Тит, и почему-то это слово прозвучало как ругательство. — Творение самого дьявола, я тебе рассказывал. В шаттле мы храним самую малость, только чтобы запустить ядерный синтез, но меня даже от этого трясет. А сколько антивещества на борту «Сантьяго»… просто страшно представить.

Тит показал на две магнитные бутылки. В этих огромных резервуарах на корме корабля содержались макроскопические количества чистого антилития. Больший из двух резервуаров сейчас пустовал, его содержимое было полностью израсходовано на стадии первичного ускорения, когда корабль разгонялся до субсветовой скорости. Вторая ничем внешне не отличалась, но по-прежнему была заполнена антивеществом. Оно висело внутри, не касаясь стенок, со всех сторон окруженное вакуумом, еще более чистым, чем тот, сквозь который летел огромный корабль. Разница в размерах резервуаров была объяснима: затормозить корабль легче, чем разогнать. Но и этого количества было довольно, чтобы даже самому невозмутимому члену экипажа снились кошмары.

Насколько было известно Небесному, никто и никогда не позволял себе шутить по поводу антивещества.

— Хорошо, — сказал отец. — А теперь возвращайся в кресло и пристегнись.

Когда пряжка была застегнута, Тит повернул рукоятку, и тяга возросла до максимума. «Сантьяго» уменьшался на глазах, пока не превратился в тонкую серебристую полоску, которая почти затерялась в россыпи звезд. Казалось, он застыл в неподвижности: трудно было поверить, что его скорость составляет восемь процентов световой. Ни один из управляемых космических аппаратов не достигал таких скоростей. И все же она была ничтожно мала для того, чтобы преодолевать безмерное межзвездное пространство.

Именно поэтому потребовалось заморозить пассажиров. Они спали в криогенных капсулах на протяжении всего путешествия, а три поколения экипажа, сменяя друг друга, проживали свои жизни, ухаживая за ними. За пассажирами закрепилось прозвище «мумии» — «момио» в переводе на кастеллано, который по-прежнему был основным языком общения.

— Видишь другие корабли? — спросил отец.

Небесный довольно долго всматривался в лобовое стекло, прежде чем нашел один из них. Корабль трудно было разглядеть, хотя за время полета зрение мальчугана успело привыкнуть к темноте. Впрочем, может, ему только почудилось?

Нет, вот он — крошечная сверкающая игрушка.

— Вижу один. — Небесный ткнул пальцем в стекло.

Отец кивнул:

— Это, наверное, «Бразилия». «Палестина» и «Багдад» тоже где-то там, но значительно дальше.

— А ты его видишь?

— Не без небольшой помощи.

Руки Тита задвигались в темноте над пультом управления, и на стекле начали проступать цветные линии — словно черную доску исчертили мелками. Вскоре линии образовали квадрат, в котором, кроме «Бразилии», должны были находиться еще два корабля, летящие чуть дальше. Однако, лишь когда «Бразилия» принялась расти, заслоняя небо, Небесному удалось разглядеть два серебристых клина рядом с ней. К этому времени «Бразилия» оказалась достаточно близко, чтобы стало очевидно, что она почти не отличается от его родного корабля — вплоть до дисков, облепивших «хребет».

Небесный вглядывался в стекло. Перекрестье цветных линий должно было указывать местонахождение четвертого корабля. Однако он ничего не нашел.

— А «Исламабад» позади нас? — спросил он у отца.

— Нет, — тихо ответил отец. — Позади нас никого нет.

Его голос встревожил Небесного. Полутьма кабины смазывала черты отцовского лица, и Небесный не мог понять его выражения. Оно показалось ему суровым.

— Тогда где же он?

— Его больше нет, — медленно произнес отец. — Его уже давно нет, Небесный. Осталось только четыре корабля. Семь лет назад с «Исламабадом»… кое-что случилось.

В кабине повисла тяжелая тишина. Наконец Небесный собрался с духом и спросил:

— А что случилось?

— Взрыв. Взрыв такой силы, что невозможно себе представить.

Отец замолчал, затем снова заговорил:

— Будто миллион солнц засияли разом. Это длилось наикратчайший миг, Небесный… но, представь себе, за этот миг тысяча людей обратилась в пепел.

Небесный вспомнил вспышку, которую видел в своей детской, когда ему было три года. Вспышка обеспокоила бы его не на шутку, если бы не другое событие — то, что случилось с Клоуном, было гораздо важнее. А потом еще один суровый урок — осознание того, что Клоун был всего лишь миражем из мигающих на стене пикселей. Это было похоже на предательство. Разве какая-то короткая вспышка могла с этим сравниться?

— А кто в этом виноват?

— Не думаю, что были виноватые. Во всяком случае, я не вижу здесь умысла. Скорее всего, экипаж экспериментировал.

— С двигателями?

— Иногда мне эта версия кажется наиболее вероятной. — Отец понизил голос, словно его могли услышать посторонние. — Наши корабли очень старые, Небесный. Я родился на борту этого корабля, как и ты. Мой отец — из первого поколения экипажа. Он был очень молод, почти подросток, когда мы покинули орбиту Меркурия. Это было сто лет назад.

— Но корабль не ветшает, — возразил Небесный.

— Верно, — подхватил Тит и кивнул. — Наши корабли почти так же хороши, как в день постройки. Проблема в том, что они не становятся лучше. На Земле были люди, которые поддерживали нас и хотели помочь нам в пути. Они много лет усердно работали, проектируя наши корабли. Все было просчитано до мелочей, чтобы облегчить нам жизнь. И позже они передавали нам сообщения — советовали, как усовершенствовать системы жизнеобеспечения, как создать лучшие условия в отсеках для «спящих». Мы потеряли десятки момио в первые несколько десятилетий полета, Небесный, — но модификации помогли нам спасти остальных.

Для Небесного это тоже явилось новостью. Мысль о гибели «спящих» не укладывалась в голове. Мальчик считал, они отличаются от мертвых только тем, что в Пункте Назначения снова оживут. Но отец пояснил: момио очень уязвимы. Некоторые процессы могут оказаться необратимыми, и разморозка уже не вернет людей к жизни.

— Дело пошло на лад совсем недавно, — продолжал Тит, — уже при тебе. За последние десять лет было лишь два случая смерти.

Позже Небесный будет мучиться вопросом: что случилось со «спящими», которые… умерли окончательно? Может быть, корабль по-прежнему несет их? Взрослые трогательно заботились о момио, словно религиозная секта о предметах своего поклонения, хрупких драгоценных реликвиях.

–…Но были и обновления иного рода.

— Двигатели?

— Да. — В голосе отца звучала нескрываемая гордость. — Сейчас двигатели бездействуют — они не понадобятся, пока не достигнем Пункта Назначения. Но будь у нас способ их усовершенствовать, в Пункте Назначения мы бы очутились скорее. По сути, торможение необходимо начать за несколько светолет до Суона. Но если модернизировать двигатели, мы бы дольше летели с крейсерской скоростью. Даже частичное улучшение, способное сэкономить несколько лет, стоит любых усилий… особенно если мы снова начнем терять «спящих».

— А начнем?

— В ближайшие годы едва ли. Но через пятьдесят лет мы будем у цели, и оборудование, поддерживающее режим заморозки, начнет разрушаться. Некоторые устройства мы не можем улучшать и ремонтировать — слишком сложно, слишком опасно. Но экономия летного времени всегда полезна. Запомни мои слова — через пятьдесят лет ты будешь рад выгадать даже пару месяцев.

— И люди, которые остались на Земле, придумали, как заставить двигатели работать лучше?

— Вот именно. — Его сообразительность явно радовала отца. — Все корабли Флотилии, разумеется, получили сообщения, и всем нам удалось сделать положенные обновления. Вначале мы сомневались. Провели совещание капитанов Флотилии. Бальказар и еще трое полагали, что это опасно. Они твердили, что необходима осторожность, говорили, что не мешает подождать сорок-пятьдесят лет, изучить проект и лишь потом принять решение. Что, если Земля обнаружит ошибку в чертежах? Приказ прекратить работы будет догонять нас не один год. Или через пару лет ее инженеры придумают нечто более эффективное — сейчас бы мы не смогли это создать у себя, но такая возможность появится позже. Допускаю, что, если бы мы согласились с первым предложением, впоследствии нам бы удалось реализовать и второе.

И снова Небесный вспомнил ослепительную вспышку:

— А что случилось с «Исламабадом»?

— Повторяю, мы этого никогда не узнаем. Совещание завершилось тем, что капитаны решили отложить работы до получения новой информации. Прошел год, и мы снова вернулись к этому вопросу по просьбе капитана Хана… А потом случилось несчастье.

— Может, это была не случайная авария?

— Возможно, — отец покачал головой, — возможно. Взрыв не вызвал серьезных повреждений на других кораблях. Может быть, нам просто повезло. Хотя вначале мы думали иначе. Электромагнитный импульс выжег половину наших систем, в том числе самых важных. Даже те, что уцелели, заработали не сразу. У нас почти не было энергии — только на питание системы жизнеобеспечения «спящих» и поддержание магнитных бутылок. Ни в жилых отсеках, ни в носовой части корабля не осталось энергии даже для установок очистки воздуха. Это могло погубить нас, но в коридорах, к счастью, был воздух — достаточно на несколько дней, за которые мы успевали оборудовать рабочие площадки и заменить вышедшие из строя детали. Постепенно мы выправили ситуацию. Конечно, оставались обломки — корабль не был рассеян взрывом на атомы. Его куски разлетелись с полусветовой скоростью и чудом никого не задели. Вдобавок вспышка сожгла защиту нашего корпуса, вот почему одна сторона корабля темнее другой.

Отец замолчал, но мальчик знал, что он сейчас услышит.

— Тогда погибла твоя мать, Небесный. Лукреция была снаружи, когда это случилось. Она работала с бригадой техников, осматривая корпус.

Он знал почти все — что мать умерла в тот день, что она была снаружи, — но никто не рассказывал ему, как это произошло.

— И поэтому ты привез меня сюда?

— Не только поэтому.

Шаттл накренился, разворачиваясь по широкий дуге, и устремился к «Сантьяго». Если и ощутил Небесный разочарование, то оно было самым слабым. Он не смел и надеяться, что экскурсия продолжится на борту другого корабля. Устроенная отцом прогулка сама по себе была редким подарком.

Раз уж речь зашла о смерти матери, не нужно ли обронить слезу-другую? Пожалуй, желания плакать Небесный не испытывал. Он спокойно наблюдал, как тонкая черточка растет, принимая очертания родного корабля, точно полоска берега в ночном море.

— Тебе следует кое-что понять, — наконец заговорил Тит. — «Исламабад» погиб, но это не означает, что успех нашей миссии под угрозой. Осталось четыре корабля — это почти четыре тысячи поселенцев. Мы достигнем Пункта Назначения, а создать колонию можно, даже если уцелеет только один корабль.

— По-твоему, только наш корабль может добраться до цели?

— Нет. Я как раз хочу сказать, что мы тоже можем не добраться. Ты должен накрепко усвоить, Небесный: у нас нет и не может быть незаменимых. Тогда ты поймешь схему действия Флотилии и сможешь принимать верные решения через пятьдесят лет, если ситуация станет хуже некуда. Достаточно уцелеть хотя бы одному кораблю.

— Но если взорвется еще один корабль…

— Конечно, такое не исключено. Но в этот раз, думаю, у нас обойдется без потерь. После взрыва «Исламабада» мы увеличили дистанцию. Так безопаснее. Но это затрудняет перелеты между кораблями. И вообще я не в восторге от этой затеи. В долгом рейсе разобщенность опасна, она порождает взаимные подозрения — сам о том не ведая, наживешь врагов, которых и людьми-то назвать язык не повернется. На расстоянии им будет куда проще готовить убийство. — Голос Тита стал холодным, почти чужим, но лишь на миг. — Запомни, Небесный: мы здесь все заодно, что бы нас ни ожидало.

— Думаешь, будут проблемы?

— Не знаю. Легче не станет, я почти уверен. Но к тому времени, когда это будет иметь значение, когда мы приблизимся к Пункту Назначения, тебе исполнится столько лет, сколько мне сейчас. Ты займешь какой-нибудь ответственный пост, а может быть, даже станешь капитаном.

— Думаешь, это возможно?

— Неизбежно, я бы сказал, — если бы не знал некую талантливую девицу по имени Констанца.

Тем временем «Сантьяго» значительно вырос. К кораблю они теперь приближались с другой стороны, и сфера командного отсека маячила миниатюрной серой луной в ущербе, вся в узорах панельных стыков и гроздьях коробообразных сенсорных модулей.

Небесный подумал об упомянутой отцом Констанце. Интересно, впечатлена ли она его забортным путешествием? Пускай напрасно он рассчитывал, что для нее это будет сюрпризом, но все же выход наружу — событие не рядовое. Да и то, что ему показали и рассказали, — разве пустяки?

И это было еще не все.

— Смотри внимательно, — произнес отец, когда темная сторона сферы почти полностью загородила обзор. — Здесь находилась твоя мать с бригадой. Люди удерживались на корпусе при помощи магнитной «обвязки». Они работали прямо на обшивке. Корабль, разумеется, вращался — совсем как сейчас. Если бы им повезло, корпус заслонил бы их от вспышки, когда взорвался «Исламабад». Но этого не произошло. Взрыв случился прямо над ними. Все они были в легких скафандрах… Впрочем, их бы все равно ничто не спасло.

Весь предыдущий разговор был лишь прелюдией.

Корабль должен был закрыть бригаду, а получилось наоборот. Люди сгорели мгновенно, даже не успев почувствовать боли, как он узнал позже. Все, что осталось, это семь светлых пятен на обожженном корпусе, точно тени в негативе. Семь человеческих силуэтов.

Их позы не выражали мучений — вспышка застала ремонтников за работой. Все тени выглядели одинаково, и невозможно было понять, какая из них оставлена его матерью.

— Ты знаешь, которая из них она? — спросил он.

— Да, — ответил Тит. — Хотя, разумеется, обнаружил ее не я.

Небесный снова посмотрел на силуэты. Они вплавлялись в его мозг. Никогда уже он не наберется мужества, чтобы побывать здесь снова. Позже он поймет, что никому не пришло в голову отчистить обшивку. Следы оставили память не только о семи погибших рабочих, но и о тысячах, сгинувших в той вспышке, что опалила души живых. Клеймо на теле корабля…

— Ну? — спросил Тит с ноткой нетерпения в голосе. — А ты хочешь узнать?

— Нет, — ответил Небесный. — И не захочу.